Чeрных В. А.: Блоковская легенда в творчестве Анны Ахматовой

Тема, сформулированная в заголовке, давно уже привлекает пристальное внимание исследователей. В той или иной мере ее затрагивали в своих работах В. М. Жирмунский, Д. С. Лихачев, Д. Е. Максимов, В. Н. Орлов, В. Н. Топоров, Т. В. Цивьян, Р. Д. Тименчик, Л. К. Долгополов, Л. А. Озеров, Н. Н. Скатов, И. Л. Лиснянская, Н. С. Корхмазян¹. Касались этой темы и мемуаристы². Кардинальное значение названной темы для читательского восприятия и исследовательского анализа творчества Ахматовой ни у кого уже не вызывает сомнений. Она заслуживает систематического и всестороннего изучения.

Разные авторы с различных точек зрения подходят к этой теме. Одних интересуют преимущественно личные отношения Ахматовой и Блока; другие считают неэтичным углубляться в интимную биографию художника и рассматривают их взаимоотношения преимущественно в историко-литературном плане, старательно оставляя в стороне биографические вопросы; третьи ограничивают свою задачу сопоставлением текстов поэтических произведений Блока и Ахматовой, выявлением влияний, явных и скрытых цитат и перекличек. Каждый из этих подходов является, на наш взгляд, необходимым, но ни один из них не является достаточным. Для того, чтобы представить себе историю формирования и развития блоковской легенды в творчестве Ахматовой во всей ее сложности и противоречивости, необходимо, как нам представляется, привлечь к рассмотрению все относящиеся к этой теме сведения и факты - творческие, биографические, текстовые и внетекстовые.

Задачей настоящей работы является рассмотрение в хронологической последовательности всех доступных нам сведений, касающихся поставленной темы, полученных из опубликованных и неопубликованных источников и из работ наших предшественников. Разумеется, такое рассмотрение не исчерпает названной темы. Она и в принципе представляется неисчерпаемой. Мы хотели бы лишь внести посильный вклад в ее разработку. 

Понятие легенды неоднозначно. Термин "легенда" применительно к истории своих отношений с Блоком употребляла сама Ахматова. "Вторая "легенда", с которой я прошу моих читателей распроститься навсегда, писала она в поздних автобиографических заметках, относится к моему так называемому "роману" с Блоком..."³; "Из чего была состряпана легенда о романе, просто ума не приложу, но что она нравилась и ее хотели, это несомненно"⁴. Понятие "легенда" употреблено здесь Ахматовой в очень узком, чисто биографическом и резко отрицательном смысле, как синоним "сплетни", "чудовищных слухов", "нелепого вымысла". С этой "легендой" Ахматова в поздние годы жизни считала необходимым бороться; опровержению этой "легенды" в значительной степени посвящены ее "Воспоминания об Александре Блоке"⁵.

В ином, значительно более широком смысле, применительно к творчеству Блока и его облику в сознании современников, употребил понятие "легенда" Ю. Н. Тынянов. В статье "Блок", написанной вскоре после смерти поэта, Тынянов писал: "Блок самая большая лирическая тема Блока. <> Об этом лирическом герое и говорят сейчас. Он был необходим, его уже окружает легенда, и не только теперь - она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока, что его поэзия развила и дополнила постулированный образ"⁶.

В настоящей работе мы пользуемся понятием "Блоковская легенда" в широком смысле, близком к пониманию Ю. Н. Тынянова, имея в виду восприятие современниками и, в частности, Анной Ахматовой поэтического образа Блока, его литературной личности, его лирического героя, его лирической темы. В этом же смысле Л. К. Долгополов использует понятие "мифа о Блоке". "Уже при жизни Блока, - пишет он, начал складываться миф о нем как о поэте и человеке, миф, в котором центральное место занял облик героя его стихов, тот "лирический персонаж", который получил впоследствии наименование лирического героя. Лирический герой всегда миф о поэте, поскольку это литературный герой. Блок сам - отчасти невольно, а отчасти сознательно способствовал созданию этого мифа"⁷.

"миф" и "легенда" (употребляемых здесь, разумеется, не в их первоначальном, а в переносном смысле), мы склонны условно пользоваться ими как синонимами.

Предпринятое исследование естественно распадается на три раздела:

I. До первой встречи (1904-1911);

II. Десять лет вблизи и поодаль (1911-1921);

III. Посмертный диалог (1921-1966). 

Данная статья является лишь частью исследования, охватывающей первый и начало второго раздела. 

Образ Блока начал складываться в сознании Ахматовой задолго до их первой встречи. С поэзией Блока Анна Ахматова (тогда еще Аня Горенко) познакомилась, будучи царскосельской гимназисткой. Рано появились и общие знакомые. В 1904 г. ее старшая сестра вышла замуж за Сергея Владимировича фон Штейна - университетского товарища Блока, члена студенческого литературного кружка, в котором недолго (зимой 1902 г.) участвовал и Блок⁸. До лета 1905 г., когда семья Гореико распалась, и Аня вместе с матерью, братьями и сестрами переехала в Крым, она вращалась в кругу царскосельской молодежи, интересовавшейся поэзией и следившей за литературными новинками (братья Н. С. и Д. С. Гумилевы, Д. Коковцев, В. В. Голенищев-Кутузов, В. В. Тюльпанова, С. В. фон Штейн и др.). Многие из них писали стихи. Пробовала свои силы в поэзии и Аня Горенко. Можно с уверенностью сказать, что вышедший осенью 1904 г. первый сборник Блока "Стихи о Прекрасной Даме" - тогда же стал известен в царскосельском кружке. С. В. фон Штейн напечатал (без подписи) в еженедельнике "Живописное обозрение" (№ 50 от 12 декабря 1904 г.) более чем сдержанный отзыв о нем⁹.

В 1940 г. Ахматова рассказывала Л. К. Чуковской: "Я очень хорошо помню, как я принесла в гимназию "Стихи о Прекрасной Даме" и первая ученица сказала мне: "И ты, Горенко, можешь всю эту ерунду прочесть до конца!""¹⁰.

Позднее, в 1906 г., С. В. фон Штейн редактировал "Литературные приложения" ("Понедельники") газеты "Слово". В них регулярно публиковались стихи и рецензии Блока. Наряду с маститыми В. Брюсовым. И. Анненским, Ф. Сологубом там печатались также В. И. Анненский-Кривич (сын И. Анненского, женатый на сестре С. В. фон Штейна) и начинающий Н. С. Гумилев. Вопрос о возможности публикации стихотворных опытов Анны Горенко тогда, по-видимому, еще не возникал.

Летом 1906 г. умерла от туберкулеза жена фон Штейна, сестра Ахматовой Инна Андреевна. Между С. В. фон Штейном, жившим в Петербурге, и его свояченицей, учившейся в последнем классе киевской Фундуклеевской гимназии, вскоре завязывается оживленная переписка. Чудом дошедшие до нас письма семнадцатилетней Ани Горенко к фон Штейну (ответные письма, к сожалению, неизвестны) ярко освещают формирование личности юной Ахматовой и, в частности, складывание ее литературных интересов и вкусов. В письмах она привычно и заинтересованно обсуждает новости литературной жизни, решительно высказывает свои суждения и оценки. Имя Блока встречается в них неоднократно.

"Не издает ли А. Блок новые стихотворения, - спрашивает Анна Горенко 2 февраля 1907 г., моя кузина его большая поклонница". 11 февраля она пишет: "Сегодня Наня купила второй сборник стихов Блока. Очень многие вещи поразительно напоминают В. Брюсова. Напр<>, стих<> "Незнакомка", стр. 21, но оно великолепно, это сплетение пошлой обыденности с дивным ярким видением". 13 марта: "Сестра вышивает ковер, а я читаю ей вслух французские романы или Ал. Блока. У нее к нему какая-то особенная нежность. Она прямо боготворит его и говорит, что у нее вторая половина его души"¹¹. "Кузина", "сестра", "Наня" - двоюродная сестра Ахматовой Мария Александровна Змунчилла, у которой она жила в Киеве. Позднее М. А. Змунчилла вышла замуж за старшего брата Ахматовой - Андрея.

Скупые строки писем позволяют все же утверждать, что и второй сборник стихов Блока - "Нечаянная радость" - киевская гимназистка Анна Горенко прочитала вскоре после его выхода в свет. По-видимому, в это время, отдавая должное поэзии Блока, она не разделяла восторженного отношения к нему своей кузины. Первым поэтом из старших современников был тогда для нее Брюсов. Об этом свидетельствуют, в частности, неоднократные упоминания и цитаты из Брюсова в ее письмах к фон Штейну, а также воспоминания ее одноклассницы по киевской гимназии В. Беер¹². С Брюсовым был лично знаком и считал себя его учеником Н. С. Гумилев, невестой которого Анна Горенко стала в начале 1907 г. В письме от 1 мая 1907 г. Гумилев просил Брюсова дать ему рекомендательное письмо к Блоку и сообщал, что сборник "Нечаянная радость" заинтересовал его "в высшей степени"¹³. Незадолго до этого Гумилев побывал у своей невесты в Киеве, где они, но всей вероятности, делились впечатлениями от последней книги Блока.

Немногие известные нам стихотворения, написанные Анной Горенко в 1904-1907 гг., еще очень несамостоятельны¹⁴. В них заметны "общедекадентские" нотки, однако никаких следов влияния поэзии Блока обнаружить не удается.

4 октября 1907 г. Блок выступал на литературном вечере в Киевском оперном театре. Могла ли Анна Горенко присутствовать на этом вечере - неизвестно, поскольку нет сведений о том, когда она вернулась в Киев из Севастополя, где проводила лето после окончания гимназии.

следила за творчеством Блока, однако мы ничего не знаем об ее отношении к третьему сборнику его стихов - "Земля в снегу", вышедшему в сентябре 1908 г. К великому сожалению, не сохранилась переписка А. Горенко и Н. Гумилева за эти годы, и мы никогда не узнаем, какое место занимала в ней блоковская тема. Известно лишь, что в ноябре 1908 г. Гумилев, по-видимому, впервые встретился с Блоком на "среде" у Вяч. Иванова¹⁵. В 1909 г. Гумилев уже пытается "помериться" поэтическим талантом с Блоком. Сохранилось свидетельство К. А. Сюннерберга о том, как Гумилев на обеде в честь редактора журнала "Аполлон" С. К. Маковского 25 октября 1909 г. говорил кому-то: "Во всяком случае, я считаю себя не ниже Блока; в крайнем случае - Блок, а сейчас же после него я"¹⁶. С такой оценкой вряд ли могли согласиться соратники Гумилева по журналу "Аполлон", начавшему выходить с октября 1909 г. В первых номерах журнала печаталась статья И. Анненского "О современном лиризме". В ней дана исключительно высокая оценка поэзии Блока: "Чемпион наших молодых , несомненно, Александр Блок. Это, в полном смысле слова и без малейшей иронии, краса подрастающей поэзии, что краса! - ее очарование"¹⁷. О поэзии Н. Гумилева в этой статье сказано несколько ободряющих, но сдержанных слов: "Лиризм Н. Гумилева - экзотическая тоска по красочно причудливым вырезам далекого юга. Он любит все изысканное и странное, но верный вкус делает его строгим в подборе декораций"¹⁸. В этой же статье Анненский с горечью предрекал, что "ни одной легенды не возникнет вокруг современных поэтических имен". В этом он, несомненно, ошибся. Вокруг имен Блока, Гумилева, Ахматовой возникли всеобъемлющие и стойкие поэтические легенды. Нам уже порой трудно вычленить реальную жизнь и творчество названных поэтов из их поэтических легенд.

Авторитет И. Анненского для Гумилева и близких к нему сотрудников "Аполлона" был исключительно высок. Думается, что и сам Гумилев в глубине души сознавал справедливость его оценок.

В конце ноября 1909 г. Гумилев вместе с другими сотрудниками "Аполлона" - М. Кузминым, А. Толстым, П. Потемкиным - приехал в Киев, где 29-го состоялся их поэтический вечер¹⁹. Там же, в Киеве, застала их весть о скоропостижной смерти И. Анненского в Петербурге 30 ноября. Можно отметить, что Блока в этот момент тоже не было в Петербурге - он выехал в Варшаву к умиравшему отцу. Вне всякого сомнения, смерть Анненского, его статья в "Аполлоне", содержащиеся в ней оценки творчества современных поэтов, и в частности Блока, живо обсуждались в беседах А. Горенко и Н. Гумилева. Но о конкретном содержании этих бесед нам ничего не известно.

В этот приезд в Киев Гумилев делает повторное предложение Анне Горенко, и это предложение принимается.

В начале 1910 г. Анна Горенко побывала в Петербурге (по-видимому, для обсуждения, с отцом вопросов, связанных с предстоящей свадьбой). Здесь она - еще в корректурных листах - прочитала посмертный сборник стихотворений И. Анненского "Кипарисовый ларец", который произвел на нее неизгладимое впечатление. Полвека спустя в автобиографическом очерке "Коротко о себе" Ахматова писала: "Когда мне показали корректуру "Кипарисового ларца" Иннокентия Анненского, я была поражена и читала ее, забыв все на свете"²⁰.

25 апреля 1910 г. в Киеве состоялась свадьба Анны Горенко и Николая Гумилева. Молодые уехали на месяц в Париж. В начале июня они вернулись в Россию и поселились в Царском Селе. Вторая половина 1910 года стала для Ахматовой временем вхождения в петербургскую литературную среду. В это время молодые литературные силы Петербурга группировались вокруг "Башни" Вячеслава Иванова. Отмежевание Гумилева и его друзей от символизма еще не наступило. "В десятом году, подчеркивала позднее Ахматова, Гумилев был еще правоверным символистом"²¹. 13 июня Ахматова читала свои стихи на "Башне"²². К этому времени она была уже знакома с редактором журнала "Аполлон" С. К. Маковским, который возвращался из Парижа вместе с четой Гумилевых²³, с М. А. Кузминым. Круг общих знакомых Ахматовой и Блока рос, имя Блока, несомненно, постоянно упоминалось в звучавших вокруг разговорах, его произведения обсуждались на "Башне" и в домашнем кругу, но личное знакомство Ахматовой и Блока состоялось лишь несколько месяцев спустя.

Август 1910 г. Анна Андреевна провела в Киеве; в сентябре проводила Гумилева в Африку; с начала октября до начала ноября вновь жила у матери в Киеве. Вернувшись в Царское Село, она самостоятельно, в отсутствие мужа завязывает новые знакомства в литературной среде. Она посылает свои стихи Брюсову, который оставался для нее (как и для Гумилева) "мэтром", высшим судьей в поэзии. Ее письмо Брюсову, отправленное в ноябре или декабре 1910 г.²⁴, подписано уже литературным псевдонимом Ахматова. Этим же именем подписаны немногочисленные сохранившиеся автографы ее стихотворений конца 1910 г.

В поздних мемуарных записях Ахматова особо выделяла 1910 год как "год кризиса символизма, смерти Льва Толстого и Комиссаржевской"²⁵. Этот год был во многих отношениях переломным и для будущего автора этих записей: в начале 1910 г. она была еще киевской курсисткой Аней Горенко, в мае стала Анной Андреевной Гумилевой, а в конце года - она уже начинающий поэт Анна Ахматова.

1 марта 1911 г. Ахматова присутствовала на вечере Сологуба в Тенишевском училище, где были также Блок, Городецкий, Чулков. Возвращаясь вместе с Чулковым с вечера, она читала ему свои еще нигде не опубликованные стихи²⁶. Однако знакомство с Блоком и в тот вечер не состоялось.

"Башне", где познакомилась с О. Э. Мандельштамом. 25 марта вернулся из поездки в Африку Гумилев. "В нашей беседе, - вспоминала полвека спустя Ахматова, - он, между прочим, спросил меня: "А стихи ты писала?" Я, тайно ликуя, ответила: "Да". Он попросил почитать, прослушал несколько стихотворений и сказал: "Ты поэт-надо делать книгу""²⁷.

4 апреля Ахматова и Гумилев присутствуют на "Башне" вместе с А. Толстым, Аничковым, Чулковым, Мандельштамом. Блок в этот вечер, по словам М. Кузмина, "стоял у подъезда, но не пошел к нам"²⁸. Знакомство Ахматовой с Блоком, которое, казалось бы, вот-вот должно было состояться и которого она, без сомнения, напряженно ожидала, по странному стечению обстоятельств вновь и вновь откладывалось.

13 апреля в Обществе ревнителей художественного слова ("Академии стиха") Гумилев прочитал свое стихотворение "Блудный сын" и был резко раскритикован Вяч. Ивановым²⁹. Наметился разрыв Гумилева с "Башней". "Когда Н<> С<> читал в Академии стиха своего "Блудного сына", вспоминала Ахматова, - В<> обрушился на него с почти непристойной бранью. Я помню, как мы возвращались в Царское, совершенно раздавленные происшедшим, и потом Н<> С<> всегда смотрел на В<> И<> как на открытого врага"³⁰.

"Академии", заседавшей в помещении редакции "Аполлона" (Мойка, 24). В тот вечер, по всей вероятности, и состоялось, наконец, ее личное знакомство с Блоком. Полвека спустя Ахматова записала в рабочей тетради: "Блок. <> Первое знакомство (Ак<адемия> стиха), вероятно, апрель) 1911 г."³¹

II. Десять лет вблизи и поодаль (1911-1921)

Весной 1911 г. впервые встретились тридцатилетний Александр Блок, находившийся в зените своей поэтической славы, и начинающий поэт Анна Ахматова, которой шел 22-й год. К этому времени ею было написано около 180 стихотворений³², но опубликованы из них считанные единицы: во "Всеобщем журнале литературы, искусств, науки и общественной жизни" (февраль 1911 г.) и в небольшом еженедельном студенческом журнале "Gaudeamus" (март 1911 г.). В апрельском номере "Аполлона" впервые была помещена подборка из четырех стихотворений Ахматовой ("Сероглазый король", "В лесу", "Над водой" и "Мне больше ног моих не надо..."). Именно эта публикация стала подлинным литературным дебютом Ахматовой, сделавшим ее имя известным тысячам любителей русской поэзии. С этим литературным дебютом и совпало по времени ее личное знакомство с Блоком.

Какое впечатление произвел Блок на Ахматову при первой встрече? Неизвестно. Решусь отметить лишь, что в облике героя стихотворения Ахматовой "Рыбак" смутно угадываются черты Блока. На этом наблюдении вряд ли можно было бы настаивать, если бы стихотворение не было датировано 23 апреля 1911 г. - на следующий день после их первой встречи в редакции "Аполлона". Может быть, с этого стихотворения и началось формирование "Блоковской легенды" в творчестве Ахматовой. Обращает на себя внимание его вторая строка: "... А глаза синей, чем лед...". Л. Д. Блок вспоминала, что Блок "прекрасно воплощал образ светлокудрого, голубоглазого, стройного, героического арийца"³³"прекрасных голубых глазах" Блока писал и Андрей Белый³⁴. В дальнейшем, как мы увидим, тема глаз станет лейтмотивом в стихотворной перекличке Блока и Ахматовой.

Первое их знакомство было мимолетным. В мае 1911 г. Ахматова уехала на два месяца в Париж, вторую половину лета провела в усадьбе Гумилевых Слепневе и у матери в Киеве. Блок летом 1911 г. путешествовал по Европе. В сентябре они оба возвращаются в Петербург, где в это время происходит заметное "перераспределение сил" на литературной сцене. Отношения между Н. С. Гумилевым и В. И. Ивановым становятся все более натянутыми. В противовес ивановской "Башне" возникает "Цех поэтов".

На первом заседании "Цеха", состоявшемся 20 октября у С. М. Городецкого (Фонтанка, 143, кв. 5), Ахматова встречается с Блоком. В этот день Блок записал и дневнике: "Безалаберный и милый вечер. <> Молодежь. Анна Ахматова. Разговор с Н. С. Гумилевым и его хорошие стихи о том, как сердце стало китайской куклой. <> Было весело и просто. С молодыми добреешь". Хотя первое заседание "Цеха" произвело на Блока такое приятное впечатление, в последующих заседаниях он не участвовал. Вскоре Блок и Ахматова вновь встречаются на "Башне" и эта встреча не оставляет Блока равнодушным. 7 ноября он записывает в дневнике: "В первом часу мы пришли с Любой к Вячеславу. Там уже - собрание большое. <> А. Ахматова (читала стихи, уже волнуя меня; стихи чем дальше, тем лучше)...".

Какие же стихи могла читать Ахматова на "Башне" 7 ноября 1911 г.? В сентябре-октябре ею были написаны стихотворения, вошедшие позднее в ее первый поэтический сборник "Вечер": "Похороны", "Смуглый отрок бродил по аллеям...", "Под навесом темной риги жарко...", "Песня последней встречи". Их, скорее всего, и мог слушать в тот вечер Блок, к ним, наверное, и относится его взволнованный, одобрительный отзыв. Очень заманчиво включить в этот список и одно из самых замечательных ахматовских стихотворений 1911 г. "Музе" ("Муза-сестра заглянула в лицо..."). Дата его, указанная в сборнике, составленном В. М. Жирмунским, 10 октября 1911 г.³⁵ноября 1911 г.³⁶ - тремя днями позже блоковской записи в дневнике.

Это уточнение датировки не препятствует, однако, сопоставлению ахматовской "Музы", напечатанной в сборнике "Вечер", вышедшем в марте "К Музе" ("Есть в напевах твоих сокровенных..."), датируемым концом 1912 г. В стихотворении Ахматовой звучат блоковские рифмы - это очевидно. Первая же строфа:

Муза-сестра заглянула в лицо,
Взгляд ее ясен и ярок.
кольцо,
Первый весенний подарок...

заставляет вспомнить стихи Блока:

кольцо,
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо...

а также:

... Открой, ответь на мой вопрос:
Твой день был ярок?
Я саван царственный принес
подарок!
(1909)

Но нам хотелось бы обратить внимание на другие, значительно менее тривиальные соответствия.

Стихотворение молодой Ахматовой, только еще вступающей на путь профессионального литературного творчества, обращает на себя внимание необычной трактовкой традиционного поэтического образа Музы. "Муза-" у молодой Ахматовой звучит, конечно, совсем по-иному, чем у Некрасова "Сестра народа и моя" ("Музе", 1877). "Муза-сестра" для поэта-женщины значит прежде всего двойник, "второе Я". Это подчеркивается в самом тексте стихотворения, где слова "Взгляд ее ясен и ярок" в первой строфе отнесены к Музе, а в последней строфе:

Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:
"Взгляд твой не ясен, не ярок"

- относятся уже не к Музе, а к автору.

В программном стихотворении Блока "К Музе", которым открываются цикл "Страшный мир" и Третья книга стихотворений, такой параллелизм, естественно, невозможен. Муза ни в коей степени не отождествляется с автором. Однако нельзя не отметить, что взаимоотношения молодой Ахматовой со своим двойником - Музой и зрелого Блока со своей Музой - мучительницей в чем-то весьма существенном схожи. И для Блока, и для Ахматовой поэтическое творчество и простое человеческое счастье подчинены, как мы бы теперь сказали, принципу дополнительности - в своих высших проявлениях они исключают друг друга.

Первая строфа блоковского стихотворения:

Есть в напевах твоих сокровенных
гибели весть,
Есть проклятье заветов священных,
Поругание счастия

в свою очередь, заставляет вспомнить ахматовское:

Муза! ты видишь, как счастливы все -
Девушки, женщины, вдовы...
погибну на колесе,
Только не эти оковы...

Вместе с тем блоковское:

подарила мне ты
Луг с цветами и твердь со звездами
Все проклятье своей красоты?

"... Она отняла // Божий подарок".

Если бы не датировка обоих стихотворений, читатель без труда согласился бы признать приведенные примеры еще одним убедительным свидетельством влияния маститого Блока на начинающую Ахматову. Но даты свидетельствуют об обратном. Инициатором поэтического диалога выступает здесь Ахматова, а не Блок. Забегая немного вперед, напомню, что в известном "мадригале" 1913 г. Блок вновь возвращается к теме "проклятья красоты", прямо обращаясь к Ахматовой: ""Красота страшна", Вам скажут...".

Разумеется, рассмотренный здесь пример "поэтического импульса", направленного от Ахматовой к Блоку, является едва ли не единичным. Гораздо более многочисленны примеры обратного влияния, детально проанализированные в книге В. Н. Топорова "Ахматова и Блок". Однако единичность не делает этот факт менее красноречивым. Его вряд ли можно отнести к разряду "автоматических реминисценций". Думается, что он позволяет внести определенный корректив в мнение, высказанное В. Н. Топоровым о том, что "текстов, которые были бы посвящены Ахматовой или связаны с ахматовской темой, у Блока, видимо, нет (исключая, конечно, мадригал)"³⁷.

Видное место в сборнике "Вечер" занимает цикл "Обман", состоящий из четырех стихотворений. Можно отметить, что название цикла повторяет название блоковского стихотворения "Обман" ("В пустом переулке весенние воды...", 1904). Казалось бы, между одноименными произведениями Блока и Ахматовой нет ничего общего, кроме одинаковых заглавий. Совершенно различны их содержание и поэтическая форма. Однако перекличка между ними обнаруживается на неожиданном уровне. Удивительная особенность ахматовского цикла "Обман" заключается в том, что ни в одном из четырех составляющих его стихотворений ничего не говорится ни о каком обмане! Зато обман неоднократно упоминается в соседних стихах из того же сборника "Вечер":

обманную
Забрели и горько каемся...

... Любовь покоряет обманно...

Я моей унылой
Переменчивой злой судьбой...

Обману ли его, ли? - не знаю.
Только ложью живу на земле...

Но ведь и в блоковском стихотворении "Обман" прямо об обмане не говорится, зато обман упоминается в соседних стихах из того же цикла "Город":

... Мой друг - влюблен в луну - живет ее ...

... Этот воздух так гулок.
Так заманчив обман.
Уводи, переулок,
В дымно-сизый туман...

"Обман", Ахматова заимствует у Блока вместе с названием цикла не тему, не образы, не какие-либо элементы поэтической формы, а необычный, не поддающийся рациональному объяснению прием тайнописи, способ актуализации поэтического контекста, то самое "уменье писать стихи", о котором Ахматова скажет в дарственной надписи Блоку на экземпляре первого издания "Четок" (1914):

"От тебя приходила ко мне тревога
И уменье писать стихи".

Следует отметить, что цикл "Обман" посвящен М. А. Змунчилле (по мужу Горенко), которая боготворила Блока и говорила, "что у нее вторая половина его души".

Выход первого сборника стихотворений Ахматовой "Вечер" совпал с открытым разрывом Гумилева и других участников "Цеха поэтов" не только с "Башней" Вяч. Иванова, но и вообще с символистским направлением в поэзии. На заседании Общества ревнителей художественного слова 18 февраля 1912 г. Гумилев и Городецкий заявили о своем отрицательном отношении к символизму. Блок тогда отнесся к этому демаршу будущих акмеистов с пониманием, о чем свидетельствует, в частности, его известная запись в дневнике от 17 апреля 1912 г.: "... Утверждение Гумилева, что "слово должно значить только то, что оно значит", как утверждение глупо, но понятно психологически как бунт против Вяч. Иванова и даже как желание развязаться с его авторитетом и деспотизмом...". Дарственная надпись Гумилева Блоку на книге "Чужое небо": "Александру Александровичу Блоку с искренней дружественностью. Н. Гумилев" и ответное благодарственное письмо Блока Гумилеву от 14 апреля также свидетельствуют о сохранении добрых отношений между ними. По всей вероятности, Ахматова также преподнесла Блоку свой вышедший в марте сборник "Вечер", однако конкретными сведениями об этом мы не располагаем.

"Вечера" Ахматова и Гумилев уехали на полтора месяца в Италию; лето 1912 г. Ахматова провела на Украине и в Слепневе, в Петербург вернулась в середине августа. В сентябре у Ахматовой родился сын, и она, по-видимому, на какое-то время оказалась оторванной от литературной жизни. Блок тем временем, несомненно, читал одобрительные отзывы В. Я. Брюсова, С. М. Городецкого, Г. И. Чулкова на первый ахматовский сборник и внимательно следил со стороны за деятельностью "Цеха поэтов". К концу 1912 г. эта деятельность стала Блока сильно раздражать. Провозглашение Гумилевым и Городецким акмеизма как нового поэтического течения вызвало резко отрицательную реакцию Блока.

В этой связи представляется уместным вернуться к вопросу о времени провозглашения акмеизма. Как ни странно, в литературе нет до сих пор однозначного ответа на этот вопрос. Точной даты мы не найдем ни в "Краткой литературной энциклопедии"³⁸, ни в коллективном труде "Русская литература конца XIX - начала XX века, 1908 -1917" (М., 1972), ни в весьма содержательных "Заметках об акмеизме" Р. Д. Тименчика³⁹, ни в его комментариях к публикации заметки Ахматовой "К истории акмеизма"⁴⁰.

Из этой заметки, в частности, следует, что Ахматова придавала большое значение вопросу о датировке возникновения акмеизма. "Чтобы говорить об акмеизме, - писала она, - следует твердо усвоить, когда он появился на свет"⁴¹"Цеха поэтов", на котором был провозглашен акмеизм: "Я отчетливо помню то собрание Цеха (осень 1911, у нас, в Царском), когда было решено отмежеваться от символистов. С верхней полки достали греческий словарь (не Шульц ли?) и там отыскали цветение, вершину. Меня, всегда отличавшуюся хорошей памятью, просили запомнить этот день. (Записать никому не приходило в голову). Что, как вы видите, я и сделала. Из свидетелей этой сцены жив один Зенкевич. (Городецкий хуже, чем мертв.)"⁴².

По всей вероятности, Ахматова точно запомнила и описала обстоятельства провозглашения акмеизма. Но в дате она, безусловно, ошиблась. Ни в 1911, ни в начале 1912 г. никто еще не слышал ни о каком акмеизме. На следующий день после упоминавшегося заседания Общества ревнителей художественного слова, 19 февраля 1912 г., М. А. Кузмин записал в дневнике: "Был скандал в "Академии". Кого выбирать? Символистов или "Цех"?"⁴³. Характерно, что Кузмин говорит здесь: "символистов или "цех"", а не "символистов или акмеистов". Слово "акмеизм" тогда еще не прозвучало. 1 марта состоялось очередное заседание "Цеха поэтов" у Гумилевых в Царском Селе. В. В. Гиппиус в 1918 г. вспоминал, что "весной 1912 г. на одном из собраний Цеха Гумилев и Городецкий провозгласили свою программу - программу "того литературного направления, которое должно было сменить символизм". Было придумано и название для этой новой школы "акмеизм""⁴⁴. А. А. Морозов недавно высказал предположение, что программа акмеизма была провозглашена именно 1 марта 1912 г. Он сослался при этом на запись М. Кузмииа в дневнике: "Городецкий и Гумми говорили теории не весьма внятные"⁴⁵. Думается, что от обсуждения не весьма внятных теорий до провозглашения нового поэтического течения и наименования его акмеизмом оставалась еще значительная временная дистанция. В. Я. Брюсов, публикуя в июле 1912 г. в "Русской мысли" обзорную статью "Сегодняшний день русской поэзии", по-видимому, еще ничего не знал об акмеизме, Даже в первом номере журнала "Гиперборей", выпущенном "Цехом поэтов" в октябре 1912 г., упоминаются "импрессионизм или символизм, лиромагизм или парнассизм", но акмеизма нет.

"в сентябрьском номере "Аполлона" за 1912 год Гумилев впервые употребил слово "акмеизм" в печати"⁴⁶, "Аполлон" № 9 с рецензией Гумилева на "Иву" Городецкого, где действительно впервые употреблено слово акмеист, вышел в свет не в сентябре, а в ноябре 1912 г. (журнал "Аполлон" выходил десять раз в год, летом - в июле и августе- журнал не издавался). Тогда же, в ноябре 1912 г., вышел и второй номер "Гиперборея", где Гумилев в рецензии на ту же "Иву" Городецкого рассуждает "о том расцвете всех духовных и физических сил, который за последнее время начинают обозначать словом "акмеизм""⁴⁷. Можно, таким образом, утверждать, что до ноября 1912 г. ни в столичной периодической печати, широко и заинтересованно обсуждавшей события литературной жизни, ни в дневниках и письмах современников-участников или свидетелей этих событий не встречается никаких упоминаний об акмеизме. За одним, однако, весьма существенным исключением. Это исключение - известное письмо Гумилева к Ахматовой, посланное из Слепнева в имение Литки Подольской губернии, где Анна Андреевна гостила у своей двоюродной сестры - М. А. Змунчиллы. Письмо в подлиннике не датировано, но по содержанию и обстоятельствам его написания уверенно датируется июнем 1912 г. В этом письме Гумилев дважды упоминает об акмеизме как о чем-то привычном, хорошо известном ему и его корреспондентке. "Каждый вечер, пишет Гумилев, я хожу один по Акинихской дороге испытывать то, что ты называешь Божьей тоской. Как перед ней рассыпаются все акмеистические хитросплетения...". И далее: "Кажется, земные наши роли переменятся, ты будешь акмеисткой, я мрачным символистом"⁴⁸.

"акмеистический" и "акмеистка", не может не удивить. Во-первых, получается, что Гумилев уже как бы устал от акмеизма и чуть ли не готов отречься от него. Во-вторых, что в момент написания письма Гумилев едва ли не единственный в мире акмеист, а Ахматова еще не акмеистка, хотя и может вскоре ею стать... И все это происходит почти за полгода до того, как слово "акмеизм" публично прозвучит и сразу же станет притчей во языцех. Всему этому можно дать, по-видимому, лишь одно правдоподобное объяснение: с начала лета до поздней осени 1912 г. понятие акмеизм существовало лишь в домашнем, семейном обиходе Гумилева и Ахматовой. Акмеизм переживал как бы пренатальный период. А провозглашен он был, должно быть, осенью 1912 г. на одном из заседаний "Цеха поэтов", когда эти заседания возобновились после летнего перерыва. Именно тогда, скорее всего, и был снят с полки греческий словарь и участникам заседания продемонстрировано значение слова άκμή.

Александр Блок очень быстро и чрезвычайно резко откликнулся па провозглашение нового поэтического течения. Уже 21 ноября 1912 г. он записал в дневнике: "Весь день просидел Городецкий и слушал очень внимательно все, что я говорил ему о его стихах, о Гумилеве, о цехе, о тысяче мелочей. А я говорил откровенно, бранясь и не принимая всерьез то, что ему кажется серьезным и важным делом".

В этой записи еще не упомянуто слово "акмеизм". Но уже 17 декабря (за два дня до выступления С. Городец-кого в кабаре "Бродячая собака" с докладом "Символизм и акмеизм") Блок записывает: "Придется предпринять что-нибудь по поводу наглеющего акмеизма и адамима". И 12 января 1913 г.: "Впечатления последних дней. Ненависть к акмеистам"...⁴⁹.

роль в этих отношениях? На эти вопросы нелегко ответить из-за острого дефицита источников. Упоминания имени Ахматовой в дневниках Блока обрываются, как мы видели, 7 ноября 1911 г. на высокой ноте: "А. Ахматова (читала стихи, уже волнуя меня...)". Ахматовские "Воспоминания об Александре Блоке" начинаются с осени 1913 г.; о более раннем периоде взаимоотношений в них не сказано ни слова. Блок, как известно, в конце жизни сжег свои записные книжки № 34-38, охватывавшие время с осени 1911 до лета 1913 г. Двухлетний период с осени 1911 до осени 1913 г. в истории взаимоотношений Блока и Ахматовой представляется зияющей лакуной...

Обратимся, однако, к стихам.

Второй сборник Ахматовой "Четки" открывается циклом "Смятение", состоящим из трех стихотворений. Впервые эти стихи были напечатаны в 5-м номере журнала "Гиперборей", вышедшем в феврале 1913 г. Название цикла (так же, как и цикла "Обман" в сборнике " Вечер") повторяет название блоковского стихотворения "Смятение" ("Мы ли пляшущие тени?.." 1907). По содержанию одноименные стихи Ахматовой и Блока опять-таки имеют мало общего между собой. В отличие от цикла "Обман" название цикла "Смятение" вполне адекватно содержанию включенных в него стихотворений, тесно связанных друг с другом. Они действительно пронизаны смятением, до глубины души потрясшим лирическую героиню цикла.

К кому могли быть обращены эти стихи, открывающие новый поэтический сборник Ахматовой?

К В. В. Голенищеву-Кутузову, предмету первой юношеской любви Ани Горенко, с которым она рассталась в 1905 г. и могла встретиться вновь, вернувшись в Петербург в 1910?

Или, может быть, все-таки к А. А. Блоку?

В пользу последнего предположения можно высказать ряд соображений.

1. Некоторые строки цикла звучат как реплики в начавшемся двумя годами раньше диалоге Блока и Ахматовой. Вторая строка второго стихотворения: "О, как ты красив, проклятый!" - отсылает к строке из стихотворения Блока "К Музе": "Все проклятье своей красоты" и вскоре будет вновь подхвачена Блоком в стихотворении, прямо обращенном к Анне Ахматовой: ", Вам скажут...". Точно так же строки: "И только красный тюльпан, // Тюльпан у тебя в петлице..." отсылают к блоковскому: "Увядшей розы цвет в петлице фрака" (1909) - и, в свою очередь, вызывают ответную реплику Блока в тех же, адресованных Ахматовой стихах "...Красный розан в волосах..." (1913). Вряд ли можно сомневаться в том, что эта стихотворная перекличка, внятная для тогдашних и нынешних внимательных читателей, ясно осознавалась и обоими ее участниками.

2. К кому могут относиться одновременно строки из первого стихотворения цикла: "Я только вздрогнула: этот // Может меня приручить..." и из последнего: "Десять лет замираний и криков..."? В первом стихотворении мгновенное впечатление от облика человека, встреченного впервые или увиденного новыми глазами после долгой разлуки; в последнем печальный финал многолетних неотступных дум об этом человеке. Первое может быть отнесено к Н. В. Недоброво, последнее - к В. В. Голенищеву-Кутузову, но то и другое вместе, по-видимому, только к Блоку или, точнее, к его уже мифологизированному в творчестве Ахматовой образу. (Если, конечно, видеть за ранними лирическими стихами Ахматовой биографическую подоснову, а не считать их результатом свободной игры ума и таланта, никак не связанной с личными переживаниями автора).

3. Тема глаз и взглядов: "А взгляды его как лучи...", "Мне очи застит туман...", "И загадочных, древних ликов // На меня поглядели очи..." находит непосредственное продолжение в стихотворении Ахматовой, посвященном Александру Блоку:

Что запомнить каждый должен,
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть...

Нельзя не отметить, что тема глаз проходит буквально через все стихотворения, помещенные вслед за циклом "Смятение" в первом разделе сборника "Четки".

60.⁵⁰

61. ... Лишь смех в глазах его спокойных,
Под легким золотом ресниц...

62. ... На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза...


Я его узнала по глазам...

64. ... И дал мне три гвоздики,
Не подымая глаз.

65. ... Безвольно пощады просят


66. ... Покорно мне воображенье
В изображеньи серых глаз...

67. ... Словно тронуты черной, густой тушью
Тяжелые веки твои...


Несытые взгляды твои...

69. ... Но мне понятен серых глаз испуг...

70. ... И со мной сероглазый жених...

Едва ли не уникальный случай, когда о глазах говорится подряд более чем в десятке стихотворений! Видимо, эти стихи, написанные в 1912-1913 годах и расположенные отнюдь не в хронологическом порядке, не случайно собраны вместе. В последующих разделах сборника "Четки" и в других книгах стихов Ахматовой такого сосредоточения стихов с единой сквозной темой не наблюдается.

уже писать о повторяющемся мотиве поднятых и опущенных глаз в стихах Ахматовой и Блока конца 1913 - начала 1914 гг.⁵¹ В своей совокупности эти примеры (количество которых может быть увеличено) позволяют сделать вывод о том, что две первые книги Ахматовой - "Вечер" и "Четки" буквально пронизаны блоковскими аллюзиями, что никто из поэтов старшего поколения не оказал такого глубокого влияния на творчество Ахматовой 1910-1913 гг., как Блок. Подобный вывод, хотя и в менее категоричной форме, сформулировал В. Н. Топоров, подчеркнувший, "что ахматовские переклички исключительно кучно сосредоточены именно в "блоковских" текстах "Четок", что делает сомнительным предположение о случайном характере указанных схождений (по крайней мере, некоторых из них)"⁵².

Сама Ахматова в поздние годы настойчиво, в стихах и в автобиографической прозе, называла своим учителем Иннокентия Анненского, решительно отрицала какое бы то ни было влияние со стороны Николая Гумилева⁵³ и столь же решительно обходила молчанием неминуемо возникавшие вопросы о степени влияния Александра Блока на. ее творчество.

А. Е. Аникин, предпринявший детальное исследование влияния И. Аниспского на творчество Ахматовой, высказал мысль, что "Ахматова при "поздней" оценке своего творчества фактически видела его разделенным на период (очень краткий) до знакомства с указанным сборником Аннеиского [имеется в виду "Кипарисовый ларец". - В. Ч.] и на период (длившийся большую часть ее жизни) после этого знакомства, принесшего ей приобретение "новой гармонии""⁵⁴.

воплотилось в поэзии "Вечера" и "Четок" и было прямо высказано в приводившейся уже дарственной надписи Ахматовой Блоку на экземпляре "Четок":

"От тебя приходила ко мне тревога
И уменье писать стихи".

Между этими противоречивыми оценками уместилась полувековая история "Блоковской легенды" в творчестве Анны Ахматовой, которую сама Ахматова заботливо творила, разрушала и пересоздавала заново. В пределах данной статьи удалось разве что наметить подступы к новому рассмотрению этой сложной темы.

• Главная страница → Критика
• Главная страница → Биографические материалы