Валерий Мешков: Евпаторийские тайны Анны Ахматовой

Мешков Валерий Алексеевич,
кандидат технических наук.
Почтовый адрес: Евпатория, Крым, ул. Коммунальная, 8.

Евпаторийские тайны Анны Ахматовой

Как в прошедшем грядущее зреет, 
Так в грядущем прошлое тлеет…
	А. Ахматова. «Поэма без героя».

И тень моя купалась в теплом море.
	А. Ахматова. Записные книжки.

Даже если не вдаваться в подробности и детали жизни семьи Горенко в Евпатории, все же оказывается, что «ахматоведение» до сих пор не может ответить на некоторые простые вопросы, связанные с этим периодом. Например, почему была выбрана Евпатория? Почему, прожив немногим больше года, семья Горенко с ней навсегда рассталась? Почему Анна Горенко, будущая Ахматова, не училась в евпаторийской женской гимназии?

Попытки разгадать подобные тайны и загадки евпаторийского периода жизни Анны Ахматовой, приводят к тому, что многие из них связаны с предыдущим, царскосельским периодом её жизни. Из «Летописи жизни и творчества Анны Ахматовой» В.А. Черных узнаем: «1904. Январь. Начало русско-японской войны. В семье Горенко тяжело переживаются поражения русского флота».

Однако эти «переживания» якобы не мешают молодым людям развлекаться. Об этом в «Летопись» внесена запись Лукницкого по рассказам самой Ахматовой: «1904. Марта 28. На Пасху 1904 года Гумилевы в своем доме давали бал, на котором в числе гостей первый раз была Аня Горенко. С этой весны начались их регулярные встречи. Они посещали вечера в <царскосельской> ратуше, были на гастролях Айседоры Дункан, на студенческом вечере в Артиллерийском собрании, участвовали в благотворительном спектакле…».

Как уже неоднократно отмечалось, с текстами Лукницкого надо держать ухо востро. Вот и здесь обнаруживаем, что версия эта сомнительна хотя бы потому, что Айседора Дункан (1877-1927) впервые выступала в России в самом конце 1904-го, 26 и 29 декабря.

На этих концертах в Петербургском Благородном собрании, вызвавших большой ажиотаж, присутствовала вся российская элита во главе с Великим князем Михаилом (1878-1918). Конечно, согласно правилам для учащихся, гимназистам и гимназисткам посещение таких мероприятий было запрещено.

Например, в правилах для учащихся Николаевской Царскосельской гимназии находим пункты:

«27. Посещение театров, концертов, гуляний и таких общественных собраний, в которые вход не запрещен ученикам, дозволяется только с родителями, совершеннолетними родственниками и лицами, которым ученики поручены от родителей.

28. Курение как на улицах, так и в других местах ученикам строго запрещается».

Для учениц правила были не менее строгие, в частности: «Ученицам запрещается посещение ресторанов, клубов, маскарадов, костюмированных, семейных и танцевальных вечеров в каких бы то ни было собраниях для взрослых». Исключение было только для детских танцевальных вечеров, елок и благотворительных «танцевальных вечеров в пользу недостаточных учащихся».

<Гумилев> шагает вдали в ожидании появления Ани. Он специально познакомился с Аниным старшим братом Андреем, чтобы проникнуть в их довольно замкнутый дом».

Это тоже выглядит романтично, но существуют письма Виктора Горенко из Америки литературоведу Кралину, почему-то игнорируемые «ахматоведением» и «гумилевоведением». В одном из писем он сообщал: «Мой старший брат Андрей был учеником 6-го класса Царскосельской гимназии. Я помню, он пришел и с ним были 2 молодых человека. Один был Н.С.Гумилев, который был в 7-ом классе, и Голенищев-Кутузов, который был другом Н.С.» (от 18 февраля 1974 г.).

Аня Горенко с классом гимназии 1904-1905 гг. (вторая слева во втором ряду). Фото из семейного архива Е.Халезовой (Москва).

Теперь можно определить, что это, скорее всего, было в 1904-м, потому что Гумилев и Андрей Горенко окончили 8-й выпускной класс гимназии в 1906-м, один в Царском Селе, другой в Евпатории. Андрей - с золотой медалью, а Гумилев - еле-еле, а в 7-м классе он вообще учился два года. Ясно, что всерьез такого гимназиста в Царском Селе мало кто воспринимал.

Из «Летописи» известно, что Инна, старшая сестра Анны, осенью 1904-го вышла замуж за Сергея Владимировича фон Штейна, тоже приятеля В. В. Голенищева-Кутузова, студента-филолога Петербургского университета. Становится понятно, что весной 1904-го «женихами» могли считаться студенты Штейн и Кутузов, но никак не гимназист Гумилев. А вечера, концерты и т.п. посещались компанией молодых людей и студентов, и с ними на законных основаниях могли быть учащиеся гимназий - Аня Горенко и Коля Гумилев, но с разрешения родителей, и только там, куда допускались гимназисты. И возникает вопрос, неужели вопреки всем запретам Анна проникла на выступление Дункан?

Аня была еще очень молода, летом 1904-го ей исполнялось 15 лет. По каким-то причинам они с матерью в тот год едут не в Севастополь, где каждое лето отдыхали всей семьей, а в Одессу. Там происходят встречи с известным в то время литератором и поэтом А. М. Федоровым (1868-1949). К этому времени относятся стихи Анны Горенко, датируемые 1904-м. По крайней мере, одно посвящено А.М.Ф., что по мнению исследователей, указывает на Федорова. Уже тогда можно заметить тенденцию: знакомые Анны относились к поэтическим и литературным кругам. Её стихи 1904-1906 гг. — о любви к некоему «романтическому герою», а в упомянутых стихах находим такие строки: «Над черною бездной с тобою я шла», «И песня любви нашей чистой была», «Ты нежно-тревожно меня целовал» и т.п.

Мать Анны пыталась как-то сдерживать бурное взросление дочери. Позже Ахматова вспоминала о том времени: « Я маму просила не делать три вещи: "Не говори, что мне 15 лет, что я лунатичка и что я пишу стихи"... Мама все-таки говорила. Я ее упрашивала. "Ведь я тебя так просила не говорить мне этого!"». (П. Лукницкий, дневник. 13.03.1925).

Судя по всему, Федоров поэтического таланта Ани Горенко не увидел, скорее его привлекал легкий флирт с юной девушкой. Да и вряд ли Аня всерьез увлекалась женатым взрослым человеком. Для нее был интересен первый литературный опыт общения с «настоящим поэтом». Вновь они встретились в 1906-м, когда Аня, сдав экзамены для поступления в 8-й класс гимназии в Киеве, заезжала в Одессу на обратном пути в Евпаторию.

Стихов Федорову она уже не посвящала, а о том, что было, сообщала кратко и насмешливо: «Летом Феодоров (так в письме – В.М.) опять целовал меня, клялся, что любит, и от него опять пахло обедом» (письмо С. Штейну, <декабрь?> 1906).

Вскоре после переезда из Евпатории в Киев в переписке со Штейном, имевшим уже некоторую известность поэта и критика, Анна замечает, соглашаясь с оценкой стихов Федорова: «Стихи Федорова за немногими исключениями действительно слабы. У него неяркий и довольно сомнительный талант. Он не поэт, а мы, Сережа, поэты» (2 февр. 1907).

Воспоминание В. Срезневской о юности Ани Горенко, что «в этом возрасте девушкам нравятся разочарованные молодые люди, старше двадцати пяти лет, познавшие уже много запретных плодов и пресытившиеся их пряным вкусом», следует теперь признать весьма неточным. Вряд ли 37-летнего Федорова можно было отнести к этой категории. Анне было интересно общаться с поэтами и литераторами, она хотела что-то узнать от них, что помогло бы ей найти свой путь в поэзию и мир литературы. Уже с юного возраста основные интересы в ее жизни, так или иначе, были связаны с поэзией. Но не гражданская же тема волновала девушку-поэта, а тема любви, встречи с первым избранником, или, по крайней мере, ожидание любви, игра в любовь.

Такая точка зрения позволяет утверждать, а не предполагать, как это делал автор ранее, что и Мешков, упоминаемый в письмах к Штейну, тоже был поэтом. А из поэтов того времени, оставивших след в истории, это мог быть только Николай Михайлович Мешков (1885-1947).

Анна Горенко. Евпатория 1905.

В письме к Штейну (от 11 февр. 1907-го) Анна вспоминает события почти двухлетней давности, т.е. происходившие в Евпатории: «Я когда-то проиграла Мешкову пари – мои стихи. Вероятно, поэтому он спрашивал о них. Я хочу послать ему маленькую поэму, которая посвящается нашим прогулкам летом 1905 г. Если случайно знаете его адрес, сообщите, пожалуйста».

Как и в случае Федорова, общение и прогулки происходили на почве поэзии. Но видимо Мешков более внимательно отнесся к Анне, не забыл о ее стихах, и она тоже о нем помнила. Как поэт Н.М. Мешков также остался не слишком известным и сейчас о нем иногда вспоминают в связи с Сергеем Есениным. В свое время он поддержал начинающего поэта. Сохранился вышедший в 1918-м поэтический сборник Есенина «Преображение» с дарственной надписью: «Николаю Михайловичу Мешкову с любовью на ядреную пучень слова и образа С. Есенин».

Можно сделать вывод, что в отличие от Федорова, Н.М. Мешков внимательно и сочувственно относился к молодым начинающим поэтам, один из первых увидел и поддержал талант Ахматовой и Есенина. И его отношение не было ими забыто.

Какое-то время после переезда из Евпатории в Киев Анна ожидала такой поддержки от Сергея фон Штейна, мужа ее сестры. Инна умерла 15 июля 1906-го, и не в Евпатории, где она пробыла в 1905-м менее полугода, а в санатории под Петербургом.

<…> я буду очень счастлива возвратиться к прежним отношениям».

А отношения, судя по письму, были очень близкие и откровенные. Уже в этом письме Анна признается: «Мой милый Штейн, если бы Вы знали, как я глупа и наивна! Даже стыдно перед Вами сознаться: я до сих пор люблю В. Г.-К. И в жизни нет ничего, ничего, кроме этого чувства. <…> Хотите сделать меня счастливой? Если да, то пришлите мне его карточку. Я дам переснять и сейчас же вышлю».

Еще в нескольких письмах Анна жалуется на свою жизнь в Киеве, на плохое здоровье и болезни, и настойчиво просит прислать фото Голенищева-Кутузова. Уже из этого понятно, что Штейн с Кутузовым были близкими друзьями. По каким-то причинам, с Кутузовым у Анны переписки не было, и она пыталась ему напомнить о себе через Штейна. И то ли Кутузов не хотел поддерживать дальнейшие отношения с Анной, то ли Штейн долго не желал вмешиваться в их дела.

Но вот в письме от 2 февраля 1907-го Анна вдруг сообщает: «Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба быть его женой». Судя по дальнейшему, это была одна из её роковых ошибок. В этом же письме она признается: «Хотите знать, почему я не сразу ответила Вам: я ждала карточку Г.-К. и только после получения её я хотела объявить Вам о своем замужестве. Это гадко, и чтобы наказать себя за такое малодушие, я пишу сегодня, и пишу все, как мне это ни тяжело».

И фон Штейн, и Голенищев-Кутузов принадлежали к аристократическим кругам молодежи, и вряд ли после этого могли отнестись к Анне иначе, как к взбалмошной гимназистке, в «декадентском» духе. Одному было 25 лет, другому 28, они жили в Царском Селе и Петербурге, и их интересы в жизни были другие – карьера, и в том числе поиски удачной женитьбы. Если Анна хотела вызвать у них ревность или интерес к себе, то это оказалось «холостым выстрелом». Переписку со Штейном теперь легко можно объяснить тем, будучи другом Кутузова, в какой-то степени содействовал сближению с ним Анны в компании студентов и чувствовал себя виноватым.

В противном случае Анна не была бы так требовательна и откровенна в письмах к Штейну. В том обществе это было не принято. В свою очередь, если бы Кутузов не чувствовал своей вины перед Анной, то вряд ли ей была бы послана его фотография. По тем временам это означало откликнуться на ее чувства. И в этот момент Анна делает поступок, который иначе как «глупым и наивным», пользуясь ее же словами, не назовешь. (Летом этого же 1907-го в Севастополе выйти замуж за Гумилева она отказалась).

Приятелям оставалось только принять оскорбленный вид и «удалиться»: «Ах, Вы хотите замуж за Гумилева! Зачем же Вы морочили нам голову? Нам здесь делать нечего».

Ведь из писем к Штейну можно заключить, что и с ним Анна по-родственному слегка флиртовала. В письмах находим такие выражения: «Милый, света нет», «Вы как никто, знаете меня», «мой верный, дорогой Сережа», «мой хороший» и т.п.

Но уже в марте 1907-го Штейн прекращает эту переписку, вскоре он женится второй раз. Какое-то общение с ним у Анны потом происходило, но судя по последнему сохранившемуся ее письму к Штейну 1910-го, отношения стали весьма сдержанные.

А между тем в нескольких последних письмах Анна делает попытку сместить акцент переписки на литературу и стихи, в том числе свои, но не находит отклика.

Сергей Владимирович фон Штейн (1882-1955) – филолог-славист, поэт, критик и переводчик, муж старшей сестры Ахматовой Инны Андреевны Горенко. С 1901-го учился в Петербургском университете, вместе с А. Блоком участвовал в студенческом поэтическом сборнике. С 1906-го редактировал газету «Слово», в ее литерат.отделе печатались А. Блок, В. Брюсов, Ф. Сологуб, И. Анненский, Н. Гумилев и др.

Печатался во многих журналах как критик и рецензент, но более известен как переводчик славянских поэтов (книга «Славянские поэты. Переводы и характеристики», 1908).

В конце 1919-го эмигрировал в Эстонию, преподавал в Тартуском университете. С конца 1926 г. редактировал русскую газету «Последние известия», которая в следующем году обанкротилась. В мае 1928-го неудачей закончилась защита его докторской диссертации на тему «Пушкин и Гофман». После этого он уехал в Латвию, оставив много долгов и обманутых поручителей. Был исключен из числа преподавателей Тартуского университета «за недостойное поведение», а в Эстонии о нем закрепился миф как о «Штейне-Хлестакове».

По материалам Интернета.

Именно в письме к Штейну (11 февр. 1907-го) сохранилось единственное ныне известное стихотворение «Я умею любить», под которым обозначено «Евпатория». В следующем письме (13 марта 1907-го) Анна упоминает о другом стихотворении, «На руке его много блестящих колец», напечатанном в журнале «Сириус» (№2, 1907), издаваемом Н. Гумилевым в Париже. Для третьего номера журнала Анна посылала «маленькое стихотворение, написанное уже в Евпатории». Но добавляла: « я послала его слишком поздно и сомневаюсь, чтобы оно было напечатано». Так и случилось, судьба этих стихов теперь неизвестна, а журнал после выхода трех номеров прекратил существование.

Нетрудно понять, с какой целью Анна посылала свои стихи Штейну и просила их критиковать и показывать другим поэтам. Конечно, как любой начинающий поэт она хотела знать мнение «настоящего литератора», а также надеялась на публикацию с его помощью. Однако, судя по всему, Штейн остался равнодушен к ее стихам.

Впоследствии Ахматова этого не забыла и по-своему вольно или невольно ему «отомстила». Сведения об этом содержатся в записях Лукницкого, и значит, в середине 1920-х отношения со Штейном все еще её волновали. Она рассказала, что после выхода её первого поэтического сборника «Вечер» (1912) позвонил Штейн и попросил разрешения зайти к ней со своим знакомым Зданевичем. Это был один из первых литераторов, проявивших интерес к книге Ахматовой, по её словам, чуть ли не впервые «человек захотел увидеть её и познакомиться с ней, прочитав её стихи».

Через год-два Зданевич побывал у Ахматовой один: «Разговор зашел о второстепенных поэтах. АА совершенно случайно, забыв о дружбе Зданевича со Штейном, перечисляя второстепенных поэтов, назвала и С. Штейна. <…> <…> С. Штейн устроил ей по телефону скандал: "С каких это пор я стал для вас второстепенным поэтом!..". Говорил очень невежливо. АА ответила, что она нездорова и здесь около телефона холодно, и повесила трубку».

Этим не закончилось: «Через несколько месяцев Штейн опять звонил в Царское Село и просил АА и Н. Гумилева прийти к нему. В весенний солнечный день АА с Николаем Степановичем пошли пешком в Павловск и были у С. Штейна. (Обычно АА и Николай Степанович не поддерживали с ним отношений, но в данном случае была у него, считая себя виноватой в том, что обидела его)». (Записи Лукницкого от 6.11.1927).

А начинаются эти записи с того, что «С. В. Штейн таит старинную обиду на АА». Поскольку всю историю отношений Анны со Штейном, их переписки Лукницкий не знал, то он мог в это поверить. Но читателю, можно надеяться, теперь будет понятно, что еще более «старинную обиду» таила к Штейну сама Ахматова.

Заметим, что Штейн не только выявил себя непорядочным человеком в глазах эстонского общества, но строго говоря, он оказался таковым и перед Ахматовой. Ведь во втором письме к нему Анна сделала приписку: «Уничтожайте, пожалуйста, мои письма. Нечего и говорить, конечно, что то, что я Вам пишу, не может быть никому известно».

Порядочный человек так бы и сделал, или при случае вернул бы Анне эти письма. Но «Штейн-Хлестаков» конечно, не был таков. Письма он оставил, может быть, просто забыв о них, своей второй жене Екатерине Колесовой. Та потом вышла замуж за искусствоведа Э. Голлербаха, в итоге завладевшего письмами. И он тоже не вернул их Ахматовой.

Более того, в 1922 г. опубликовал выдержку из одного письма, касающуюся издания Гумилевым журнала «Сириус». Это вызвало негодование Ахматовой, и она, по сведениям Кралина, «так и не простила Голлербаха и до конца своих дней относилась к нему с презрением». В конце концов, Голлербах в апреле 1935-го передал эти десять писем в Государственный литературный музей. Мало кто теперь понимает, что по тем временам этот поступок был равносилен доносу в НКВД.

Вскоре после этого были арестованы близкие Ахматовой, и власти начали долголетний шантаж Ахматовой этими арестами. Об этом событии упоминается в дневнике Е.С. Булгаковой, жены Михаила Булгакова: «Приехала Ахматова. Ужасное лицо. У нее – в одну ночь – арестовали сына (Гумилева) и мужа – Н.Н. Пунина. Приехала подавать письмо Иос. Вис.» (запись от 30 окт. 1935-го).

Невольно после уяснения всех этих обстоятельств возникает мысль, что знакомство с компанией молодых людей – Штейном, Кутузовым, Гумилевым принесло семейству Горенко много горя и несчастий. Хотя есть и другое мнение, и в том числе самой Ахматовой, что это она приносила несчастья близким ей людям.

О дружбе Ахматовой с поэтом Осипом Мандельштамом и его женой Надеждой хорошо знал Голлербах. В 1934 г. Осип Мандельштам был репрессирован за сатирические стихи о Сталине: «Мы живем, под собою не чуя страны…». Могло случиться, что арестовали бы и Ахматову – она наверняка знала эти стихи. А тогда ниточка могла привести к Голлербаху и к письмам Штейна. Именно страхом за себя и объясняется поступок Голлербаха, предусмотрительно «сдавшего» эти письма. Это один из случаев, когда установление хронологии событий позволяет установить мотивы поступка.

В 1935-м Ахматовой удалось отстоять сына и мужа, их выпустили, чтобы потом еще не раз арестовывать и держать в тюрьме или лагере. Но уже в феврале 1936-го Ахматова побывала в Воронеже, где отбывал ссылку Мандельштам. Сам поэт назвал её приезд «общественным поступком». А её сын Лев Гумилев считал, что ему пришлось за этот смелый поступок расплачиваться многими годами лагерей.

Но вернемся к несчастьям семьи Горенко в 1905-м. Неужели и в них виновата Ахматова? По её же словам (в разных вариантах автобиографий или автобиографических заметок), «семья распалась», «родители расстались».

Но у Виктора Горенко находим другую формулировку: «Наше семейство жило в Царском Селе около вокзала, в 1905 году мой отец отправил нас всех в г. Евпаторию…» (письмо Кралину от 24 нояб. 1973).

Получается, что отец был эгоист, тиран и деспот, в возрасте 58 лет ушел со службы, бросил семью - жену и пятерых детей (старшая дочь замужем, но тяжело больна)? Сам переехал жить в Петербург к новой жене, а прежнюю семью не только не оставил в Царском Селе, или хотя бы в Севастополе у родственников, а в наказание выбрал для них Евпаторию и заставил туда переехать. Интересно, что «ахматоведы», и в том числе В.А. Черных ничего скандального в этом не видят, и уже несколько десятилетий довольствуются теми обтекаемыми фразами, что опубликовала Ахматова.

И в то же время В.А. Черных в одной из статей приводит воспоминания А.В. Тырковой (1869-1962), деятельницы кадетской партии, что Андрей Антонович Горенко «был хороший человек и очень неглупый человек. Любил пожить. Ухаживал, и не без успеха, за всеми хорошенькими женщинами, которых встречал. Был большой театрал».

Так же обтекаемо формулирует В.А. Черных, что отец Ахматовой, уйдя в отставку и оставив семью, «связал жизнь с Еленой Ивановной Страннолюбской (урожденной Ахшарумовой), вдовой его товарища по преподаванию в Морском училище, известного педагога контр-адмирала А. Н. Страннолюбского, умершего в 1903 году. Инна Эразмовна увезла детей в Евпаторию, а затем – в Севастополь».

Виктор Горенко считал, что в жизни его отца Страннолюбская, окончившая Оксфордский университет, «играла большую роль». По его словам, это она решила, что Виктор «должен поступить в Морской Корпус», который он окончил в 1916-м. Получается, что Андрей Антонович вместе с новой женой решал судьбы семьи и детей, которых он оставил? И при этом он же, по их мнению, был виноват во всех несчастьях семьи? Недаром Анна в 1907 году бунтовала против отца: «Если он будет против моего брака, я убегу и тайно обвенчаюсь с Nicolas. Уважать отца я не могу, никогда его не любила, с какой же стати буду его слушаться» (письмо к Штейну, <февраль> 1907).

Но разве такие мысли были приличны для благовоспитанной гимназистки? Не здесь ли кроется семейный конфликт? В одном из киевских писем Анны читаем: «Все праздники я провела у тети Вакар, которая меня не выносит. Все посильно издевались надо мной, дядя умеет кричать не хуже папы, а если закрыть глаза, то иллюзия полная. Кричал же он два раза в день за обедом и после вечернего чая. <…> Слова «публичный дом» и «продажные женщины» мерно чередовались в речах моего дядюшки» (к Штейну от 31 дек. 1906).

же можно заключить, что в 1905-м её точно так же ругал отец, потому что после переезда в Евпаторию они с отцом увиделись только в августе 1908 г.

Налицо известный и распространенный и в наше время конфликт «отцов и детей».

Андрей Антонович Горенко (1848-1915) – потомственный моряк, происходил из семьи участника обороны Севастополя и являлся уроженцем этого города. С 10 лет обучался морскому делу, в разные годы служил на военных и торговых судах. В 1875-1881 преподавал в Морском училище в Петербурге. В 1881-м велось следствие о его «политической неблагонадежности», и хотя был оправдан, в 1882-м «уволен для службы на судах коммерческого флота». С 1885-го вновь служил на военно-морском флоте, и окончательно ушел в отставку в 1887-м в чине капитана второго ранга, инженера-механика флота, поселившись в Одессе.

В 1890-м с семьей возвращается в Петербург и служит чиновником. Занимал разные должности в различных департаментах и был более успешен, чем на военной службе. В 1902-м он – статский советник, с 1904-го член Совета главноуправляющего (великого князя Александра Михайловича) Главного управления торгового мореплавания и портов, член комитета Общества содействия русской промышленности и торговли, член правления Русского Дунайского пароходства. Ушел в отставку в 1905-м.

По материалам публикаций В.А. Черных.

Понятно, что в таком возрасте с таким положением добровольно в отставку не уходят. Еще немного, и уже в 1905-м Горенко стал бы действительным статским советником, что соответствовало чину генерала. Наивно предполагать, что отставка произошло из-за «поздней любви» к Страннолюбской, они были знакомы многие годы, и ничто не мешало им встречаться. Наивно-детским выглядит и объяснение Ахматовой: «Отец "не сошелся характером" с великим князем Александром Михайловичем и подал в отставку, которая, разумеется, была принята». В том же 1905-м вскоре оставил этот пост и сам А.М. Романов (1866-1933).

За что же тогда отец, как и дядя, целыми днями ругал еще недавно любимую дочь, бросил жену, отправил семью в «ссылку» в захолустную, по тогдашним понятиям, Евпаторию?

Что отставка отца была неожиданной, признает и сама Ахматова: «Весной 1905 года <…> наша семья переехала в великолепную, как тогда говорили, барскую квартиру на Бульварной улице (дом Соколовского), но, как всегда бывает, тут все и кончилось» («Дом Шухардиной»). Отсюда следует, что до последнего дня отец заботился о семье, старался, чтобы им жилось лучше, и не предвидел отставки и ухода из семьи. Наоборот, переезд в «барскую квартиру» подтверждает, что и сам Горенко-отец ожидал скорого повышения своего статуса до генеральского. Вполне логично приходим к мысли, что в своей отставке он винил всю семью, а особенно дочь Анну и жену.

По некоторым воспоминаниям, как самой Ахматовой, так и её брата Виктора Горенко, их мать в молодости имела отношение к народовольцам: «Инна Эразмовна после смерти отца получила большие деньги <…>. Студенты попросили дать им 2200 рублей для подготовки покушения на царя. Она дала деньги, и ее считали членом ячейки "Народной воли". Когда я начал проявлять скупость <…> она перестала меня любить, потому что ненавидела всех жадных на деньги. После строители социализма прекратили ее пенсию. Она жила впроголодь» (из письма В.Горенко).

Судя по всему, высокопоставленный чиновник Горенко уже давно чувствовал отчуждение семьи. Поскольку воспитанием детей занималась мать, то свои свободолюбивые взгляды она старалась передать детям. Даже самый младший из них, Виктор Горенко, и через много лет отзывался об отце не очень лестно - «он кроме хороших качеств имел и плохие качества. Умел тратить деньги, как никто другой, вечно ухаживал за чужими женами, и они его очень любили. К нам приезжал Леонид Галахов, и мы отлично знали, что он незаконный сын моего отца».

Компания студентов и молодых людей, в которой состояли Штейн, его жена Инна Горенко, её сестра Анна, конечно, подражала нравам тогдашней «передовой молодежи», богемному образу жизни, увлекалась «декадентской» поэзией и литературой. Но для многих добропорядочных граждан и властей это уже выглядело как «безнравственное поведение», «подрыв устоев», особенно в 1905 году. Например, В. Срезневская осторожно замечает, что и Анна «не очень импонировала «добродетельным» обывательницам затхлого и очень дурно и глупо воспитанного Царского Села, имевшего все недостатки близкой столицы, без ее достоинств». По поводу Гумилева сама Ахматова вспоминала, что когда тот был гимназистом «папа отрицательно к нему относился по тем же причинам, по которым царскоселы его не любили и относились к нему с опаской – считали его декадентом…».

Н. Гумилев 1906 г. (пропуск в Царское Село). Фото из коллекции Публичной библиотеки Нью-Йорка.

В записях Лукницкого находим сведения о студенческих вечеринках-журфиксах и по рассказу самой Ахматовой: «Папа меня не пускал ни туда, ни сюда, так что мама меня по секрету отпускала до 12 часов к Инне и к Анненским, когда папы не было дома. <...> А я была в таком возрасте, что не могла иметь собственных знакомых - считалось так» (Зима, начало 1905).

Тоже типичная и сегодня ситуация - «строгий папа», занятый своими делами, «добрая мама», уступающая просьбам дочери, которая торопится стать «взрослой». Как вспоминала В. Срезневская: «Мне кажется, что Аня в семье пользовалась большой свободой. Она не признавала никакого насилия над собой - ни в физическом, ни, тем более, в психологическом плане».

О. Федотова, сестра поэта Вс. Рождественского и школьная подруга Инны Горенко, сестры Анны, запомнила даже такой случай: «Однажды <…> не знал, и только на второй день она явилась как ни в чем не бывало».

Не только Аня, но и Инна уже тогда писали стихи «по-новому», а по поводу общения с сестрами Федотова отмечала: «Мы чувствовали себя уже взрослыми, много читали, о многом беседовали, знакомы были с декадентским течением в литературе». В то время главным авторитетом среди российских декадентов был Валерий Брюсов, скандальной славой затмивший всех других поэтов. Из писем Штейну следует, что Анна хорошо знала стихи Брюсова, уместно их цитировала. Из воспоминаний киевских одноклассниц также известно, что она могла при случае продекламировать отрывок из Брюсова.

К Брюсову Ахматова через несколько лет обращалась как к мэтру в области поэзии: «Многоуважаемый Валерий Яковлевич, посылаю Вам четыре своих стихотворения. Может быть Вы сочтете возможным напечатать которое-нибудь из них. Я была бы бесконечно благодарна Вам, если бы Вы написали мне, надо ли мне заниматься поэзией» (из письма <1910>). Ведь после их свадьбы, Гумилев, поэтический талант которого в свое время отметил Брюсов, считал, что в семье достаточно одного поэта. Добавим, что первый сборник Ахматовой «Вечер» вышел с предисловием не менее скандального декадента М. Кузмина. Можно заключить с уверенностью, что предвиденье её отца вполне оправдалось, Ахматова действительно входила в русскую поэзию как «декадентская поэтесса». Забегая на десятилетия вперед: не это ли предопределило многие несчастья Ахматовой, в том числе и в советское время?

ДЕКАДЕНТСТВО [<фр. decadent упадочный>] - направление, возникшее в буржуазном искусстве и литературе в последней четверти 19 в.; является выражением упадка буржуазной культуры, ее неспособности к дальнейшему развитию. Декаденты в Западной Европе, как и в России, были «представителями реакционного мракобесия и ренегатства в политике и искусстве» (Жданов). Декаденты проповедовали «искусство ради искусства»; характерные черты декадентства: крайний индивидуализм, антиобщественность, погоня за внешней бессодержательной красивостью, вычурность, извращенность, мистицизм и т.п.

Словарь иностранных слов. Москва, 1949.

Чем «прославлялись» декаденты, в частности Брюсов, можно узнать из воспоминаний поэта А. Белого. На ужине после заседания Московского психологического общества в 1902 г. Брюсов прочитал «некрофилическое стихотворение» — герой взламывает склеп и насилует мертвеца. Это вызвало скандал и негодование профессоров, один из них, Бугаев, отец А. Белого, кричал: «За такие деяния - знаете что? Да - Сибирь-с!».

Скандальность была для декадентов того времени способом существования в литературе, привлечения читателя. М. Кузмин в письме к издателю в 1912 году предлагал: «Не хочешь ли ты издать скандальную книгу <…> под названием «Пример влюбленным», стихи для немногих», содержащую стихи самого Кузмина и его молодого друга Всеволода Князева. Самоубийство Князева впоследствии стало одним из сюжетных узлов ахматовской «Поэмы без героя».

И все же, могло ли «декадентство» дочери-гимназистки, ее поведение, нарушающее все гимназические правила быть причиной отставки влиятельного чиновника?

Ко всему этому учтем, что был 1905 год, что все происходило в Царском Селе, где была резиденция царской семьи и за жителями зорко следили жандармы и полиция. А в то время и там были волнения и протесты в среде молодежи, студентов и гимназистов, и это в свою очередь вызвало реакцию министерства просвещения и департамента полиции, в виде «закручивания гаек».

При этом чиновник Горенко, с его былым делом о «неблагонадежности», легко попадал под подозрение. К тому же две младшие сестры Андрея Антоновича действительно принимали участие в революционном движении народовольцев, арестовывались, состояли в свое время под негласным полицейским надзором. И в 1905-м такой повод могли дать и журфиксы поэтической молодежи, и нарушение гимназических правил, и чей-нибудь донос.

И были еще скандальные события, также бросавшие тень на семью Горенко:

«1905. Весна. А.А. влюблена во Владимира Викторовича Голенищева-Кутузова.<…> Апреля 17. Пасха. «На Пасху Гумилев, в отчаянии от ее <А.А.> нежелания всерьез отнестись к его чувству, пытался покончить с собою. Потрясенная и напуганная этим, она рассорилась с ним, и они перестали встречаться» («Летопись»).

Начальство, пока скандал не дошел «наверх», просто без долгих объяснений предложило чиновнику Горенко уйти в отставку, а семью удалить из Царского Села, «от греха подальше». В результате и создалась ситуация, что в своей отставке отец обвинял дочь и жену, а семья ему могла и не верить, и все дети были настроены против него.

северной столицы им не подходил.

Кроме того, Андрей Антонович бывал в Евпатории по делам службы, гостил у родственников, некогда в Евпаторийском уездном училище служил его брат, Виктор Антонович. Он был знаком с руководством евпаторийского порта и с купцом Пасхалиди, в доме которого поселилась семья. Это то, что известно нашим краеведам. Однако жил ли его брат в Евпатории в 1905-м, к каким родственникам приехала Инна Горенко, больная туберкулезом, сведений евпаторийскими краеведами не найдено.

Можно понять, что в Евпатории бывшим столичным жителям не понравилось, да и детям после гимназии надо было учиться дальше, а в Евпатории таких возможностей не было. Так что для Анны Евпатория стала только местом первой разлуки с любимым человеком.

Владимир Викторович Голенищев-Кутузов (1879-1934) – выпускник Императорской Николаевской Царскосельской гимназии в 1900 г. В 1907 г. окончил Арабско-персидско-турецко-татарский разряд факультета восточных языков С-.Петербургского университета.

Служил по линии Министерства иностранных дел, в частности секретарем Российского консульства в Сербии. После революции его судьба неизвестна, скорее всего, остался в эмиграции.

По сведениям литературоведа Р. Тименчика, умер в Париже.

Его сестра, Ольга Викторовна Голенищева-Кутузова (сестра милосердия, знакомая Н. Гумилева по Царскому Селу 1900-х годов – он посвящал ей стихи), как и Гумилев, расстреляна по делу о «Таганцевском заговоре» в 1921 г.

По материалам прессы и Интернета.

О Голенищеве-Кутузове известно очень мало, и в основном по письмам Анны к Штейну. Конечно, о любви Анны знали ее близкие, сестры, мать, старший брат, и в последнюю очередь отец. Он не одобрял поведение дочери, которой не было еще и 16 лет.

Чем покорил юную Аню Горенко «вечный студент» (судя по датам его обучения в гимназии и университете), можно только догадываться. С таким же успехом можно спросить, отчего грибоедовская Софья полюбила Молчалина, а не Чацкого, а пушкинская Татьяна – Онегина?

По этому поводу у Лукницкого имеется запись, которую тщетно разгадывают «ахматоведы». Это слова Ахматовой: «В течение своей жизни любила только один раз. Только один раз. Но как это было… В Херсонесе три года ждала от него письма. Три года каждый день, по жаре, за несколько верст ходила на почту, и письма так и не получила».

«Три года по жаре в Херсонесе» - обычное преувеличение Ахматовой, или ошибочность Лукницкого, такого периода в жизни Анны Горенко не было. А вот три и даже четыре-пять лет по жаре ходить на почту она могла, два лета в Евпатории – 1905 и 1906 годы, и два лета в Севастополе – 1907 и 1908 годы. В 1909-м лето проводила уже в Одессе, в Лустдорфе. В 1910-м вышла замуж за Гумилева. Судя по всему, имеется в виду период 1905-1907 гг., когда Кутузов был студентом, и мог приехать в Крым на каникулы или после окончания университета.

И все же упоминание Херсонеса не случайно. Ведь, по словам Ахматовой, для нее «Херсонес - главное место в мире». Она не могла не знать истории киевского князя Владимира и византийской принцессы Анны. Но ни в стихах, ни в прозе об этом не упоминает. Потому что имена – «Херсонес, Анна, Владимир» остались навсегда символами первой, самой сильной, возможно единственной любви юной девушки. Она не сбылась, «поэма» оказалась без «героя».

Потом в жизни Анны было еще два Владимира - Шилейко и Гаршин, с которыми она связывала большие надежды на совместную жизнь. После жизни в замужестве и «нелюбви» с Гумилевым, в 1918 году Ахматова выходит замуж за В. Шилейко.

Студент Владимир Шилейко 1910-е годы.

Шилейко Владимир Казимирович (1891-1930) –филолог, востоковед, поэт, переводчик. Учился на факультете восточных языков Петербургского университета (не окончил). Специализировался в области изучения мертвых клинописных языков.

Как поэт примыкал к акмеистам. Изданию сборника его стихов «Пометки на полях» помешала революция, книга издана только в 1999 г.

С 1913 г. работал в научном отделе Эрмитажа. Основным его трудом, вышедшим в 1915 г., явились "Вотивные надписи шумерийских правителей". Подготовил чрезвычайно ценные переводы основных произведений вавилонской литературы на русский язык – «Ассиро-вавилонский эпос». Многие переводы и статьи все еще не опубликованы.

После революции – консультант по переводам в издательстве «Всемирная литература», одновременно профессор Петроградского археологического института. Работал в Ленинградском университете и столичных музеях, в 1929-м переехал в Москву. Умер от туберкулеза.

Об их жизни упоминается в дневнике К. Чуковского:

по телефону. Глаза иногда кажутся слепыми. К Шилейке ласково – иногда подходит и ото лба отметает волосы. Он зовет ее Аничка. Она его Володя. С гордостью рассказывала, как он переводит стихами – á livre ouvert (с листа – фр.) – целую балладу – диктует ей прямо набело! «А потом впадает в лунатизм». Я заговорил о Гумилеве: как он ужасно перевел Кольриджа «Старого Моряка». Она: «А разве вы не знали. Ужасный переводчик». Это уже не первый раз она подхватывает дурное о Гумилеве» (19 янв.1920 г.).

Нетрудно понять, что Владимир Шилейко напоминал Ахматовой первую любовь, Владимира Голенищева-Кутузова. По его облику мы можем представить облик Кутузова, а также тот тип мужчин, что привлекал Ахматову: «элегантный и такой равнодушно-холодный, он смотрит на меня усталым спокойным взором близоруких светлых глаз» (из письма Штейну 11 февр. 1907).

Но вернемся в Евпаторию, где в 1905-м Анне исполнилось 16, и по ее понятиям, Кутузов мог приехать и обвенчаться с ней, даже втайне и без согласия родителей. Недаром такой же вариант обсуждался в письме к Штейну в отношении Гумилева. Но студенты в то время должны были получать разрешение на брак от своего начальства.

В 1905-м Кутузов в Евпаторию не приехал, и Анна сильно страдала, особенно в зимний, унылый период. Пыталась покончить с собой.

Можно только пожалеть, что не сохранились стихи евпаторийского периода, однако из писем Штейну следует заключение, что именно Евпатория является местом рождения Ахматовой как полноценного поэта. В этих письмах 1906-1907 гг. она подчеркивает, - в Киеве «я не пишу ничего и никогда писать не буду», а в то же время впервые заявляет литератору Штейну: «мы – поэты». Так что поэтом Анна себя впервые ощутила, несмотря на все горести, страдания и невзгоды, именно в Евпатории.

Другое подтверждение этому находим в записной книжке Ахматовой 1956 г. (РГАЛИ, ф.13 оп.1 ед.хр.96), к ноябрю этого года относится запись -

«Дать негативы:

1) Евпаторийский (1905 г.)

2) Парижский (1911)

3) Слепневский (1913) и с Лизой,

4) Царскосельский (1915)

5) В полуциркуле (20-ые годы) [В четверг. 8 часов]

Б.М. Эйхенбаум – в четверг 8 ч.».

Фрагмент записной книжки Ахматовой, ноябрь 1956.

Известно, что литературовед Эйхенбаум занимался творчеством Ахматовой, а не ее биографическими подробностями, первая его работа на эту тему – «Анна Ахматова. Опыт анализа» (Петербург, 1923), а после войны были статьи. Судя по записи, фотографии предназначались ему как иллюстративный материал, и в качестве первого этапа на своем творческом пути сама Ахматова отметила Евпаторию, где «писала великое множество беспомощных стихов». А вот Киева и Севастополя здесь почему-то нет.

Тетрадь этих стихов была сожжена, и мы их уже никогда не узнаем. Но разгадывая евпаторийские тайны Ахматовой, мы пришли к необходимости разгадывать загадки царскосельской гимназистки, и даже загадки периода «декадентской поэтессы» и «дикой девочки». Своим воспоминаниям о детских и юных годах Ахматова давала название «Мнимая биография», «Мнимая юность», как бы давая намек, что им не стоит верить!

Многое в жизни Ахматовой можно понять, если сравнивать ее жизнь с жизнью других поэтов того времени. Здесь мы ограничимся только гимназическим периодом и молодыми годами жизни Ахматовой и М.И. Цветаевой (1892-1941).

Цветаева была на три года моложе Ахматовой, но их поэтический дебют произошел, примерно в одном возрасте. По смелости у Марины он далеко превосходил дебют Анны (всего одно стихотворение в журнале начинающих литераторов с подписью Анна Г.). Цветаева издала за свой счет целый сборник из 111 стихов! Для сравнения – Гумилев также издал свой сборник гимназистом 7 класса, но ему уже было 19 лет.

Как потом вспоминала М. Цветаева: «Первая моя книга «Вечерний альбом» вышла, когда мне было 17 лет, — стихи 15-ти, 16-ти и 17-ти лет. Издала я ее по причинам, литературе посторонним, поэзии же родственным, — взамен письма к человеку, с которым была лишена возможности сноситься иначе. Литератором я так никогда и не сделалась, начало было знаменательно».

Человеком этим был Владимир Оттонович Нилендер (1883-1965), филолог-классик, переводчик, а тогда еще студент. Не будем лукавить, как делают «ахматоведы», здесь угадывается явная аналогия отношений «гимназистка Горенко – студент Г.-К.», «гимназистка Цветаева – студент Н.».

университетских городов возвращались студенты и сразу отодвигали гимназистов на задворки. Антагонизм и здесь был жестокий. Вероломство гимназисток было неописуемо. Но, по общему правилу, борьба велась преимущественно духовным мечом».

Не правда ли, это напоминает о «вероломстве гимназистки Горенко» в отношении гимназиста Коли Гумилева? К тому же в Царское Село студенты могли возвращаться из Петербурга не только летом, но и почти каждый день. Так что шансов у Гумилева действительно в то время практически не было.

Но насколько смелее, решительнее и самостоятельнее была 17-летняя Цветаева по сравнению с 17-летней Ахматовой! Она была москвичкой, училась в частной гимназии, ее мать умерла, а отец не стал бы ее наказывать ссылкой в захолустье. И ее поэтический дебют был «мужским поступком», по смелости превосходившим даже поэтический дебют гимназиста Гумилева в 1905 г.

Отметим также аналогию в названиях: «Вечерний альбом» – первый сборник Цветаевой (тираж 500 экз.), «Вечер» – первый сборник Ахматовой (изд. «Цех поэтов», тираж 300 экз.). Но в 1912 году, когда вышел первый сборник Ахматовой, Цветаева уже издала свой второй сборник – «Волшебный фонарь».

Здесь уместно вспомнить, что в автобиографических заметках Ахматовой находим упоминание: «Как курьез могу сообщить, что, судя по сохранившейся рукописи, «Песня последней встречи» – мое двухсотое стихотворение». Если вспомнить, что «Вечер» содержал 46 стихотворений, то остаются неизвестными сотни полторы, т.к. других стихотворений до 1912 г. сохранилось едва ли полтора-два десятка.

Отсюда следует вывод, что если бы Ахматова в 17 лет была бы так же смела, как в этом возрасте - Цветаева, то в 1906 году в Евпатории она вполне бы могла издать свой первый сборник стихов! А в 1909 году – в Киеве ей хватило бы стихов на второй сборник!

Но все эти годы болезни и несчастья, угнетенное моральное состояние, негативное отношение родных, особенно отца, может и нехватка на это денежных средств, а может и особенности характера Анны Горенко, не дали этой возможности осуществиться.

А ведь по воспоминаниям Цветаевой это было в то время несложно: «Книгу издать в то время было просто: собрать стихи, снести в типографию, выбрать внешность, заплатить по счету, — всё. Так я и сделала, никому не сказав, гимназисткой VII кл.». И ни у каких модных декадентов поддержки она не искала, а в стихах было много нового бунтарства, особенно для молодой девушки того времени:

Всё таить, чтобы люди забыли,
Как растаявший снег и свечу?
Быть в грядущем лишь горсточкой пыли
Под могильным крестом? Не хочу!

Одним из тех, кто долго не хотел признать поэтический талант Анны Горенко, был и ее поклонник и будущий муж Николай Гумилев. Из-за него Анна уничтожила первую тетрадь стихов и сотни писем. Это его слова передает Ахматова, вспоминая, что в Евпатории «писала великое множество беспомощных стихов». (Мы уже убедились, что многим «официальным объяснениям» Ахматовой не стоит доверять). Это он предлагал жене заняться танцами вместо стихов. Не отсюда ли пошла трещина в их семейных отношениях?

ново непосредственное, бездумное любование пустяками жизни. И, как и надо было думать, здесь инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии, так что эта книга — не только милая книга девических признаний, но и книга прекрасных стихов».

Но вряд ли первая тетрадь стихов Ахматовой, возникших в Евпатории, Киеве и Севастополе в период 1905-1909 гг. была хуже цветаевского сборника и заслуживала сожжения. Анна Горенко не могла не понять, что этот акт сожжения был нужен Гумилеву только потому, что не он был «героем» этих стихов. Это было несправедливо, а такого отношения к своему творчеству Ахматова не прощала никому.

Сохранилась запись в дневнике К. Чуковского разговора с Ахматовой уже после смерти Гумилева: «Коля вообще был несчастный. Как его мучило то, что я пишу стихи лучше его. Однажды мы с ним ссорились, как все ссорятся, и я сказала ему – найдя в пиджаке записку от другой женщины, что «а все же я пишу стихи лучше тебя!». Боже, как он изменился, ужаснулся! Зачем я это сказала! Бедный, бедный! Он так – во что бы то ни стало – хотел быть хорошим поэтом» (14 февр. 1922 г.).

После рождения сына их брак стал чистой формальностью, и сама Ахматова называла его «несостоявшимся». Однако публично и в печати Ахматова всегда отзывалась о Гумилеве с большим тактом и уважением.

Гумилев и Ахматова в 1913 г. на литературном вечере (в верхнем ряду 4-й и 5-я слева)

Общность поэтического направления какое-то время сохранялась, но и с гумилевским акмеизмом Ахматова скоро разошлась. Истинный поэт всегда сам по себе, или как сказал С. Есенин в автобиографии 1923 г. – «сугубо индивидуален». Потому между поэтами всегда было соревнование за «первенство», за славу. Уже в 1922 году, по мнению К. Чуковского, «слава ее <Ахматовой> в полном расцвете». Даже партийные критики в «Правде» признают ее «лучшим поэтом современности после смерти Блока». По известности и популярности с ней могли сравниться только Есенин и Маяковский. Но в 1925 г. началось «запрещение» Ахматовой и ее подспудная борьба за существование в советском государстве. Но эта тема, как и весь период с 1910 г., считается изученной.

Оказывается, это далеко не так, и евпаторийские тайны Ахматовой, хоть и не раскрытые в деталях, все же помогают глубже понять жизнь и творчество поэта в дореволюционный период, и не только.

Как, например, «расшифровать» пророческое стихотворение, посвященное подруге Валерии Срезневской (урожденной Тюльпановой)?

 туда – он начинается,
Наш кроваво-черный карнавал.

Оно датировано «1910-е годы», но при жизни Ахматовой не публиковалось. О каком «позоре» здесь может говориться? Только о том, из-за которого разрушилась семья, и была отправлена в ссылку в Евпаторию, на «бденья у позорного столба». Можно представить обывательские слухи о причинах переезда «столичных жителей» в «захолустный» по их же понятиям приморский городок!

Нам теперь понятно, что это поэт Федоров «издевался» над «декадентскими» стихами юной Ани Горенко, сам он этих увлечений, как и его друг И. Бунин, не одобрял.

А «не позвал» Владимир Голенищев-Кутузов, и первые сборники Ахматовой «Вечер» и «Четки», подобно цветаевскому дебютному сборнику, все равно были обращением «к человеку, которому так и не удалось многое сказать». Например, стихотворение «Смятение» (1913) в «Четках» содержит строки:

Десять лет замираний и криков,
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его – напрасно,
Отошел ты, и стало снова
На душе и пусто и ясно.

бы мимолетные встречи.

К 1913 году относится и сюжет «Поэмы без героя», в некоторых редакциях имевшей посвящение «В.К.», замененное в последней и окончательной редакции 1965 г., после 25 лет работы над ней, на «Вс.К.». Были редакции поэмы с посвящением В. Гаршину, но и оно потом было снято. Но неужели ничего не осталось в поэме от В. Г.-К.?

Да нет, вот имеется намек на что-то безличное:

С детства ряженых я боялась, 
        Мне всегда почему-то казалось,
                Что какая-то лишняя тень
Среди них «б е з  л и ц а  и  н а з в а н ь я»
        Затесалась… 

Ведь Ахматова навсегда вычеркнула В. Г.-К. из своей жизни, неизвестна судьба его фотографии, которая была ей прислана Штейном в Киев, и если бы не сохранились письма к Штейну, возможно, никто бы не вспоминал, что был такой человек в судьбе Анны Горенко. В ее поэме через столько лет он и мог отразиться как «лишняя тень». Но именно эта «тень», упоминаемая еще только раз, становится причиной гибели «драгунского корнета со стихами и с бессмысленной смертью в груди», т.е. Всеволода Князева.

                 Сквозь косое пламя костра
Он увидел. Рухнули зданья…

Прототип «стройной маски» - Героини поэмы, давно раскрыт, сделать это знатокам поэзии Ахматовой было несложно. Это Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина, в 1913 году - актриса, танцовщица, впоследствии была близкой подругой Ахматовой. В поэме Ахматова говорит о ней: «Ты – один из моих двойников». Но о том, есть ли прототип у персонажа «без лица и названья», похоже, никто не задумывался. «Поэма без героя» была настолько загадочна для современников (а может и для самой Ахматовой), что ей пришлось отвечать на вопросы и объяснять, о чем поэма.

А при разъяснении одних загадок возникали другие, например, в такой ее записи: «Первый росток (первый толчок), который я десятилетиями скрывала от себя самой, - это, конечно, запись Пушкина: «Только первый любовник производит впечатление на женщину, как первый убитый на войне»! Всеволод <Князев> был не первым убитым и никогда моим любовником не был, но его самоубийство было так похоже на другую катастрофу…, что они навсегда слились для меня» (17 дек.1959 Ленинград).

О.А. Судейкина (рисунок из "Чукоккалы"). 1915.

в Евпаторию, попытки самоубийства Анны…

Возникает догадка, что «другая катастрофа», похожая на самоубийство в «Поэме без героя», это попытка самоубийства Гумилева из-за «вероломства» Анны Горенко, которая предпочла ему Г.-К. Ведь это могло окончиться смертью Гумилева, и в любом случае стало началом скандала с катастрофическими последствиями для семьи Горенко.

Подтверждение догадке отыскалось в дневнике Лукницкого, - однажды рассказ об этих событиях 1905-го Ахматова характеризует фразой: «Тогда, собственно, произошла катастрофа. Папа вышел в отставку, стал получать только пенсию и поэтому решил отправить семью в провинцию». Если датам у Лукницкого не следует доверять, то про «катастрофу» он не мог придумать, тем более что такая характеристика событий возникает только один раз, это явно тот случай, когда Ахматова проговорилась.

Из всего изложенного вытекает, что именно отношения с Г.-К., безответная любовь к нему, эволюция отношения самой Ахматовой к этому чувству, - время от времени, но всю жизнь, отражались в ее поэтическом творчестве. Это и была главная загадка для «ахматоведов», решения которой они искали где угодно, но только не в «катастрофе» 1905 года и не в «евпаторийском периоде». Тот, кто в 1905 году виделся юной девушке героем ее романа, через 60 лет отразился в «Поэме без героя» всего лишь «лишней тенью», «ряженым», «без лица и названья». А ведь казалось бы, даже датировка поэмы дает намек на разгадку - в последней редакции поэмы период ее создания: 1940-1965.

С другой стороны, разгадка этой тайны позволяет ответить и на вопрос, почему Анна Горенко не училась в евпаторийской гимназии. В Евпатории 23 июня (11 июня по ст. стилю) 1905 года ей исполнилось 16 лет, и у нее на всю жизнь осталось евпаторийское фото в наряде невесты, наверняка сделанное ко дню рождения. Вместе с тем это был возраст, когда девушка по законам Российской империи имела право выйти замуж. И Анна Горенко надеялась, что ее избранник вскоре или приедет в Евпаторию или как-то ее «позовет». Но в таком случае положение гимназистки служило бы препятствием, вновь было бы скандальным обстоятельством, студент должен был бы «умыкнуть» невесту из гимназии. А в то время и студентам полагалось жениться только с разрешения начальства.

из них не был на ее свадьбе.

Почему же Анна пошла на это? У автора все то же объяснение, для поэта главное его творчество, а все остальное второстепенно. И если вспомнить еще мысль Пушкина, приведенную выше в неточной редакции Ахматовой, то уточнение таково: «Так, в начале сражения первый раненый производит болезненное впечатление и истощает сострадание наше». Так что после Г.-К., надо полагать, и Гумилев, и все прочие мужчины в жизни Ахматовой оказались уже фигурами второстепенными. Рано или поздно Анна Ахматова и сама поняла, что уйдут родные, изменят или покинут мужья, исчезнут друзья и хорошие знакомые, но только ее Муза будет верна всю жизнь.

Образ Анны Горенко в Евпатории, созвучный с ее поэмой «У самого моря», – это образ Ассоль (отзвук ранней ахматовской поэзии в прозе А. Грина – тема, никем еще не исследованная), которая на берегу моря ожидает своего «принца», обещавшего ей «алые паруса». Это видится из евпаторийской фотографии Анны, из ее евпаторийского стихотворения «Я умею любить». В реальности сюжет не совпал с гриновским. «Принц» не сдержал свои обещания. Другого «принца» уже быть не могло, как и других «алых парусов». Наша Ассоль от горя пыталась умереть, но осталась жива, - ей предстояла большая и трудная жизнь, много испытаний - войны и революции, голод и холод, громкая слава и длительное забвение, мимолетные радости и многолетние горести. Пройти через все это и сохранить человеческое достоинство – уже жизненный подвиг. Но нам осталось еще и уникальное поэтическое наследие, отразившее этот подвиг одного человека – превращать «сор» жизни в большую поэзию.

И начало этих испытаний, и источник поэтического наследия во многом оказались связанными с Евпаторией, и многие тайны жизни и творчества Ахматовой, как раскрытые, так и нераскрытые, навсегда останутся связанными с ее евпаторийскими тайнами.

Автор благодарит за сведения и полезные обсуждения Л.Л. Никифорову, В.М. Заскоку, К. Финкельштейна (США), а также сотрудников евпаторийской библиотеки им. А.С. Пушкина за техническую помощь.