Ахматова в 1922 г. Фото П. Лукницкого.
Мешков Валерий Алексеевич,
кандидат технических наук.
Почтовый адрес: Евпатория, Крым, ул. Коммунальная, 8.
Евпатория и «ахматоведы»
И песни новые По-старому поем… С. Есенин
Изучая с некоторых пор тему «Ахматова и Евпатория», автору пришлось знакомиться со многими источниками сведений, оценивать так или иначе их достоверность, и пытаться составить осмысленную и логичную картину тех давних событий.
Стимулом служило то, что даже наиболее заслуживающая внимания «Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой» (автор В.А. Черных) такой картины событий в Евпатории не содержала. Другим важным источником могли быть архивные изыскания ныне покойной В.К. Катиной, с которой автору общаться не пришлось. Благодаря ее усилиям, известен теперь дом, где в Евпатории проживала Ахматова, некоторые детали той евпаторийской жизни. Но публиковала В. Катина очень мало, где ее архив теперь, автору неизвестно, как и то, насколько далеко она продвинулась в своих исследованиях.
По этому поводу обращался к крымским «ахматоведам», время от времени организующих «Международные Ахматовские чтения» в рамках симпозиума «Крым и мировая литература». По итогам «чтений» небольшим тиражом выпускается научный сборник, имеющийся в евпаторийской библиотеке. Например, в сборнике 2001 г. «Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество» есть заметка В. Катиной «Живу в Евпатории, в доме Пасхалиди». Но за последние годы ничего нового по интересующей теме представлено не было. В сборнике 2004 г. В. Катина поместила всего лишь заметку о севастопольской даче родственников Ахматовой.
В 2007 г. автор получил приглашение на IX Ахматовские чтения и подготовил доклад, содержание которого в основном совпадало с опубликованной в прошлом году (сначала в «Евпаторийской здравнице», а затем в журнале «Брега Тавриды» №5), статьей «Анна Ахматова, броненосец Потемкин и Евпатория». С учетом, что в основном на «чтения» приезжают филологи, озабоченные своими диссертационными публикациями, во избежание недоразумений доклад был послан для предварительного ознакомления «научной даме», руководившей этим мероприятием.
Доклад не понравился. Поскольку готовился он добросовестно, содержал много нового, в последующей переписке было желательно выяснить причину такого отношения. Оказалось, что работа опровергала или ставила под сомнение некоторые «факты» и суждения, касающиеся жизни Ахматовой в Евпатории, и принятые «ахматоведами» за «истину в последней инстанции». В данном кругу «ахматоведов» такой «инстанцией» считался В.А. Черных. С этого времени он перестал отвечать на письма, в которых мы ранее обсуждали спорные вопросы. Значит, и ему о «крамоле» сообщили.
В последовавшей полемике с «научной дамой» выяснилось, что доклад не вписывается в «их» концепцию событий жизни Ахматовой, его не поймут на «чтениях», в нем усматривается «попытка сбросить кумира с пьедестала» (упаси боже!), и вообще она жалеет, что послала приглашение. Поскольку все возражения были субъективны и необоснованны, то автор сообщил, что готов прочитать свой доклад и защищать его положения в любой заинтересованной аудитории. На это был дан ответ, что если автор так настаивает, то выступить сможет, но в «научный сборник» доклад не войдет.
При таком «научном» отношении, ничего не оставалось, как воздержаться от посещения «чтений». Быть званым «незваным» гостем не захотелось, к тому же присутствие на «чтениях» надо было оплачивать. Об этом случае сообщил одному знакомому, человеку опытному в подобных литературных делах. Он ознакомился с работой и ответил, что одним из препятствий для серьезных работ и исследований является то, что вокруг некоторых писателей складывается компания (или даже «мафия») «исследователей», которые как бы приватизируют «своих» авторов. Понятно, что в таком случае под вывеской «научности» преследуются цели, далекие не только от науки, но и вообще от элементарной честности.
Вспомним еще не вполне забытое советское прошлое. Разве тогда существовала добросовестная научная конкуренция, особенно в гуманитарных и общественных науках? Основным требованием к этим наукам было их соответствие государственной коммунистической идеологии. Во имя этого не возбранялись приписки, вранье и фальсификации. Нечто подобное наблюдается теперь на постсоветском пространстве, только теперь в нас пытаются внедрить «державную» идеологию.
Еще на начальном этапе поисков обратило на себя внимание интересное обстоятельство: о евпаторийском периоде жизни Ахматовой почти все «ахматоведы» писали либо плохо (часто откровенные небылицы), либо ничего.
Опытный читатель уже, наверное, заметил, что слово «ахматоведы» автор постоянно употребляет в кавычках, тогда как другие часто всерьез рекомендуют себя пушкиноведами, есениноведами, маяковсковедами, высоцковедами и т.п. Первыми подобное звание присвоили себе в 1920-1930-х годах «пушкиноведы». Поэт Даниил Хармс за это высмеивал их как «пушкиноедов» и писал пародии на их труды.
|
Ахматова в 1922 г. Фото П. Лукницкого. |
Примечательно, что Ахматова терпела гонения и притеснения не только от советских литературных и госчиновников, но и от «пушкиноведов». Хотя Ахматова занималась Пушкиным почти всю жизнь, опубликовать свои работы ей удавалось редко и с большим трудом. Возможно поэтому, самые значительные, по мнению современных исследователей, работы «Пушкин и Мицкевич» (1930-е) и «Пушкин и Достоевский» (1949), были преданы огню.
Интуиция подсказывала, что наши «веды-еды» имеют чисто советское происхождение. Оказывается, что термины «литературоведение» и «литературовед» не имеют аналога в английском языке, наиболее используемом в мировой науке. Самые близкие понятия – «история литературы» и «литературная критика». В советской «Литературной энциклопедии» (1929-1939) читаем: «ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ — наука, изучающая художественную лит<ерату>ру». Хорошо известно, что науки, что-либо изучающие, обычно имеют окончание «-логия». Из современных наук, или претендующих на это звание, можно вспомнить социологию, культурологию, политологию, - предмет изучения которых даже более широкий, чем литература.
Почему же тогда мы имеем литературоведение, а не литературологию, что было бы вполне логично? Разгадка содержится уже в той же ЛЭ, оказывается термины «литературоведение», «искусствоведение» в начале ХХ века были «чрезвычайно популярны» в Германии, а «широко привился этот термин и в русском употреблении примерно с 1924—1925». Главными «литературоведами» и литературными «критиками», само собой, были высшие советские чиновники: Ленин, Троцкий, Луначарский, а после смерти Ленина — Зиновьев, Каменев, Бухарин, Сталин. Вместе с более мелкими чиновниками они действительно «ведали» литературными делами. Соответственно наука вскоре стала именоваться «марксистско-ленинское литературоведение», а самым главным «литературоведом» и «лучшим другом советских писателей» со временем надолго стал товарищ Сталин.
Чем заканчивалось «литературоведение» в те годы, и не только для писателей, но и для читателей, теперь уже не является фигурой умолчания: ссылками, тюрьмами, лагерями, расстрелами. «Литературоведение» такого типа практиковалось также и в Германии при Гитлере. После смерти Сталина уже не расстреливали, но чиновные «литературоведы» без работы не оставались. Каким «учителем» писателей и художников был Хрущев, теперь тоже хорошо известно.
с «органами». Одним из «ярких достижений» «литературоведения» стало признание высшего партийного и госчиновника Л. Брежнева «выдающимся советским писателем» с вручением Ленинской премии.
На этом закончим краткий экскурс в историю советского «литературоведения». Он был необходим для того, чтобы стало понятно, откуда «растут уши» нынешних «ведов», и в том числе «ахматоведов». Многое уже изменилось, многое ушло навсегда, но психология некоторой группы людей, вероятно, не случайно связывается с некоторым дискредитировавшим себя термином. И психология, и сам термин есть прямое следствие бюрократического чиновничьего подхода к литературе, искусству и не только к ним.
Наиболее откровенно это выражалось в первые годы советской власти. Например, сохранилось свидетельство спора одного из партийных «вождей» Каменева с одним из «вождей» оппозиции Богуславским. После XIII конференции РКП (б) (январь 1924 года), Каменев сказал Богуславскому: «А здорово мы вас разбили? Вы же провалились. Партия за нами пошла». Когда тот ответил: «История разберется», Каменев отреагировал весьма цинично: «Запомните раз и навсегда, это будет зависеть от того, кто и как будет писать историю» (Аргументы и факты, 1989, № 28). Кто и как писал историю СССР и историю КПСС, мы теперь знаем, как и то, что в итоге получилось. Как теперь пишут современную историю, это видно по нынешним учебникам и «научным» трудам. Опять наступают на те же «грабли», опять «история в духе Каменева».
Но, казалось бы, в случае с Ахматовой теперь все гораздо проще, многое можно уже не скрывать, многому дать честное объяснение. Желающих писать об Ахматовой теперь много, и им нельзя отказать в старании. Вот только в результате чтения этих «трудов», часто на многие сотни страниц, вспоминается изречение современного политика, высказанное с долей удивления: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».
  Детские фото Ани Горенко. |
Перейдем к конкретике - посмотрим, что имеется в работах крымских авторов. Здесь нельзя обойти Севастополь, - как и Евпатория, он входит в число городов, связанных с детскими и юными годами поэта Анны Ахматовой. Поэтому книга севастопольской писательницы В. Фроловой «На изломе века: Повесть об Анне Ахматовой» не обходится без внимания читателей библиотек, в том числе и нашей евпаторийской библиотеки им. Пушкина.
В аннотации книга отнесена к жанру «художественно-документальной повести». Этот жанр, судя по всему, тоже возник в советское время и широко применялся для жизнеописаний советских «видных деятелей» и «сочинений на тему ЖЗЛ». Поскольку соотношение фактов и вымысла в таких «произведениях» предоставлялось на откуп «проверенных» авторов в сочетании с цензурой, это часто давало «впечатляющий эффект».
Например, Октябрьским переворотом 1917 года, получившим потом название Великой Октябрьской Революции, из Смольного руководил фактически Троцкий, а в это же время Ленин скрывался, Сталин занимался газетой «Правда». Но потом в результате «художественно-документальной» обработки Троцкий был из «истории» удален, и во всех фильмах и произведениях искусства «руководили» из Смольного в ночь переворота либо Сталин с Лениным на подхвате (во времена культа личности), либо Ленин при том или ином участии Сталина (после культа личности).
Конечно, «художеств» такого масштаба в книге В. Фроловой нет, зато много других, по «мелочам». Ограничимся только теми, что затрагивают Евпаторию.
Одна из первых глав книги называется «Ленивая» (имеется в виду Аня Горенко, будущая Ахматова), и ее время действия датируется августом 1905 года, а место действия – Севастополь. Но в «Летописи» указано, что с начала августа Ахматова в Евпатории. Не говоря о том, что теперь автором установлено, что уже в конце весны - начале лета 1905 г. Анна была в Евпатории. Конечно, Евпатория и Севастополь недалеко, но как узнать, имеем ли мы дело с «художественной» частью книги Фроловой, или «документальной»?
Из текста Фроловой следует, что в августе Анна якобы живет у родственников в Севастополе, а в Евпатории еще не была и ехать ей туда не хочется. Якобы потому что: «Евпаторию только потому и выбрана, что она ни город, ни аул, и жилье там ни дом, ни сакля. Дешевое. Во всей Евпатории ни одного человека, не то что пишущего, но хотя бы читающего стихи». Если это мысли не самой Фроловой, а приписаны 16-летней Анне, то все равно не за Евпаторию обидно, а за того, кто такое пишет.
Получается, люди собираются ехать куда-то жить, и не знают, что там, город или аул (горное селение!), дома или сакли. А вдруг юрты или землянки? Еще дешевле будет! Из дальнейшего чтения книги становится понятно, что это не уровень мышления Ахматовой в то время, а уровень мышления писательницы Фроловой в наше время. Глава «Ленивая» основана на ее осмыслении «эпизода с арбузами».
Местным жителям и отдыхающим в Севастополе было известно, что лучшие арбузы и дыни, по «оптовым ценам», продаются на рынке в Херсонесе. Туда на лодке с этой целью посылала своих детей Инна Эразмовна Горенко, мать Анны. У Фроловой в лодке вместо детей оказываются взрослый «студент Латышев», старший брат Анны Андрей, «кузина Саша». Они устали грести, и пытаются заставить Анну тоже грести. А та «ленивая», в знак протеста прыгает за борт, и до города добирается вплавь. Сомнительность этого «художества» Фроловой в том, что у нее двое взрослых парней хотят, чтобы их «везла» совсем юная девушка. В то время еще в порядке вещей было рыцарское отношение к женщинам и девушкам. И предложение девушке «грести», на этом фоне выглядело бы неуважением, если не просто хамством. Из-за этого Анна могла и в 16 лет выпрыгнуть из лодки, но после «сакли» уже ничему в этой книге не веришь.
И заслуженно. Небольшие усилия позволили отыскать первоисточник «эпизода с арбузами». Он взят из описания разговора Анны Ахматовой с Лидией Чуковской 22 октября 1940 года. Интерес для нас представляет та часть, где речь идет о крымском детстве Ахматовой.
Мы сели пить чай. Разговор зашел о Крыме, о море. Анна Андреевна сказала:
— Я недавно перечла «У самого моря» и подумала: понятно ли, что героиня не девушка, а девочка?
— Я думала — девушка шестнадцати-семнадцати лет.
— Нет, именно девочка, лет тринадцати. Вы не можете себе представить, каким чудовищем я была в те годы. Вы знаете, в каком виде тогда барышни ездили на пляж? Корсет, сверху лиф, две юбки — одна из них крахмальная — и шелковое платье. Наденет резиновую туфельку и особую шапочку, войдет в воду, плеснет на себя — и на берег. И тут появлялось чудовище — я — в платье на голом теле, босая. Я прыгала в море и уплывала часа на два. Возвращалась, надевала платье на мокрое тело — платье от соли торчало на мне колом … И так, кудлатая, мокрая, бежала домой.
— Вы, наверное, очень скучаете без моря?
— Нет. Я его помню. Оно всегда со мной. У меня и тогда уже был очень скверный характер. Мама часто посылала нас, детей, в Херсонес на базар, за арбузами и дынями. В сущности, это было рискованно: мы выходили в открытое море. И вот однажды на обратном пути дети стали настаивать, чтобы я тоже гребла. А я была очень ленива и грести не хотела. Отказалась. Они меня бранили, а потом начали смеяться надо мной — говорили друг другу: вот везем арбузы и Аню. Я обиделась. Я стала на борт и выпрыгнула в море. Они даже не оглянулись, поехали дальше. Мама спросила их: «А где же Аня?» — «Выбросилась». А я доплыла, хотя все это случилось очень далеко от берега…
Л. Чуковская. «Записки об Анне Ахматовой», т.1.
Становится ясно, что Фролова не поинтересовалась, что известно о детских и юных годах Ахматовой. А из «Летописи» нетрудно узнать, что с 1896 по 1903 гг. Аня с матерью и другими детьми проводили все лето на даче Тура «Отрада» (Стрелецкая бухта, Херсонес) в трех верстах от Севастополя. В 1902 году, когда Ане было 13 лет, всего детей было пятеро, старшие — Инна 19 лет, Андрей 16 лет, и младшие — Ия 8 лет и Виктор 6 лет. Аня уже тогда была рослой, физически хорошо развитой, и поэтому вполне логично, что старшие дети считали, что она может грести, и просто ленится. Как вспоминала потом Ахматова: «В окрестностях этой дачи — я получила прозвище «дикая девочка», потому что ходила босиком, бродила без шляпы и т.д., бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма, и загорала до того, что сходила кожа, и всем этим шокировала провинциальных севастопольских барышень».
лет и девушка 16 лет – две большие разницы, как говорят в Одессе. Из «Летописи» известно, что в 1904 году Аня с матерью были летом на даче Лустдорф под Одессой. Но там уже Аня была «барышней», а не «дикой девочкой». То севастопольское детство окончилось.
Никаких сведений о пребывании семьи в Севастополе в 1905 году также нет. Поэтому, если бы Фролова нашла новые сведения о том, что в августе 1905 г. Анна была в Севастополе, а не в Евпатории, как известно из «Летописи», то следовало бы об этом заявить и привести доказательства или обоснования. Если это предположение, то об этом тоже надо сообщить читателям.
Иначе непонятно, как читатель «художественно-документальной повести» должен определить, где кончаются факты и начинаются «художества»? С таких вопросов автор начал пытаться восстанавливать реальную картину «евпаторийского периода», скоро убедившись, что подобные «повести» никакой ценности не представляют.
В биографическом произведении писателю следует оговорить, где факты, а где фантазии. Иначе вымысел в отношении реальных исторических фигур и персонажей может быть воспринят как ложь. Вот и получается, что в книге Фроловой содержатся недостоверные и ложные сведения об Ахматовой и Евпатории.
Обратимся к другой крымской книге «Анна Ахматова на Гераклейском полуострове» (Составитель Мяздрикова Т.В., Севастополь, 2003). В ней приводится родословная, в которой Татьяна Мяздрикова прослеживает свое родство с Ахматовой от ее деда по материнской линии. На «художественную часть» книга не претендует, и содержит биографический очерк о жизни Ахматовой в Крыму. Но нас снова интересует Евпатория и 1905 год. Обнаруживаем, что составитель не позаботился ознакомиться с «Летописью», ее нет даже в списке используемой литературы!
Поэтому не приходится удивляться тому, что обнаруживаем в книге: «Инна Эразмовна выбирает захолустную Евпаторию – там дешевле можно снять жилье. Но в Евпатории нет даже Гимназии. Еще лето 1905 г. семья проведет на дачах Шмидта. И вот осень 1905 и 1906 гг. они живут в Евпатории. Аня проходит курс предпоследнего класса гимназии с помощью матери».
О том, что Евпатория выбрана из-за дешевого жилья – это повторение придумки Фроловой, хорошо хоть «саклю» не вспомнили. В другом месте, говоря о дачах Шмидта, Мяздрикова на Фролову и ссылается: «Дачи Шмидта находились у основания Карантинной бухты. Сейчас там воинская часть. Там в августе 1905 г. жила вся семья Горенко. Это время описано в повести Фроловой «Анна и Николай». Ане было тогда 16 лет».
Если уж трудно было ознакомиться с «Летописью», то еще в 1986 г. в комментариях к двухтомнику Ахматовой указано: «В Евпатории Анна Ахматова жила с матерью с августа 1905 до осени 1906» (с.451). До осени 1906, а не осень 1906! И в лето 1905 семья не была на дачах Шмидта и в Севастополе. Теперь удалось уточнить, что лето 1905 Аня проводила уже в Евпатории, «бродила по пустынному пляжу, слушала <…> выстрелы с «Потемкина». И что еще более смешно, в Евпатории женская классическая гимназия была открыта в 1874 году, на два года раньше мужской! Сведения об этом севастопольские авторы могли бы почерпнуть из такого общедоступного издания, как «История городов и сел Украинской ССР. Крымская область» (Киев. 1974). А о том, что к учебным занятиям привлекался репетитор, - из публикаций в крымской печати, в частности В. Катиной.
Но все это, как оказалось, были еще цветочки. Дальнейшее изучение показало, что обе эти книги основаны на грубой фальсификации первоисточников самой Ахматовой. «Творчески» были использованы письма Анны к С. Штейну, мужу ее сестры Инны. Из них тщательно и полностью удалено все, что свидетельствовало о близких отношениях и любви Ани Горенко к взрослому студенту, старше ее на 10 лет, В. В. Голенищеву-Кутузову. Сделано это не просто так, а вполне умышленно, с определенной целью.
«Нежелательные» события из жизни юной Ани «ахматоведами» удаляются, а из оставшегося «лепится» идеальный образ дружбы и любви гимназиста Коли и гимназистки Ани, и их последующего бракосочетания. Конечно, они дружили, но до тех пор, пока Аня не полюбила другого человека, а вот любовь была только со стороны Коли – будущего поэта Николая Степановича Гумилева.
Настоящая жизнь оказалась гораздо сложнее, чем хотелось бы «ахматоведам», и им, наверное, показалось, что они и в самом деле «ведают» всем, что относится к Ахматовой, и вольны распоряжаться даже ее биографией. А ведь с юридической, научной, и даже с обычной точки зрения, это нечто иное, как фальсификация, подтасовка, обман.
 Фото на пропуске в Царское Село. 1911. |
Гумилев действительно любил Анну, посвятил ей много стихов, страдал, совершал попытки самоубийства, снова и снова предлагал избраннице руку и сердце. А она жила и страдала от своей любви к другому человеку, но так его и не дождалась. Был ли Кутузов негодяем, обманщиком, или просто не был «героем», нам неизвестно. Но пришло время, когда Анна Горенко решила вычеркнуть его из своей жизни. Она дала свое согласие Гумилеву поздней осенью 1909-го, и венчались они на Украине в конце апреля 1910-го. Поэт был настроен романтически, 21 апреля в письме поэту В. Брюсову он сообщал:
«Пишу Вам, как Вы можете видеть по штемпелю, из Киева, куда я приехал, чтобы жениться. Женюсь я на А.А. Горенко, которой посвящены «Романтические цветы». Свадьба будет, наверное, в воскресенье, и мы тотчас же уезжаем в Париж».
У Анны настроение было совсем другое, сохранилась ее записка подруге Валерии Срезневской за месяц-полтора до свадьбы: «Птица моя, – сейчас еду в Киев. Молитесь обо мне. Хуже не бывает. Смерти хочу. Вы всё знаете, единственная, ненаглядная, любимая, нежная. Валя моя, если бы я умела плакать. Аня». Потом в воспоминаниях Срезневская прямо писала, что Анна не любила Николая, и вышла замуж не по любви. В жизни такое случается нередко. Но автор не имеет намерения вникать в дальнейшую семейную жизнь Ахматовой.
простая – при этом вскрывается фальсификация биографии Ахматовой периода 1905-1906 гг., согласно которой якобы «Коля любил Аню, Аня любила Колю». А единожды солгавши – кто тебе поверит.
Составлять весь перечень фальсификаций, содержащихся в этих книгах, поэтому не входит в задачу автора. Все же покажем читателю, как этим способом Т. Мяздрикова выразила свой севастопольский «патриотизм».
В письме из Киева к Штейну от 13 марта 1907 г. Анна жалуется: «Мне вдруг захотелось в Петербург, к жизни, к книгам. Но я вечная странница по чужим грубым и грязным городам, какими были Евпатория и Киев, будет Севастополь, я давно уже потеряла надежду». Многие уже догадались, что сделала Мяздрикова. Так и есть! Упоминание о Севастополе удаляется, и он теперь «чист», а «чужими грубыми и грязными» в ее книге остались только Евпатория с Киевом.
Это было бы смешно, если б не было так грустно. Подобные методы постоянно использовались советскими «историками» и «литературоведами», не забыты они и сегодня, ими пользуются даже на самом «высоком» постсоветском уровне. Что-то «теряют», что-то «находят», - и вот уже «черное» становится «белым», и наоборот…
После того, как удалось достаточно логично и достоверно, хотя также далеко не полно, представить жизнь Ахматовой в 1905-1906 гг. в Евпатории, эти сведения оказались «лакмусовой бумажкой», позволяющей оценить, насколько глубоки и добросовестны труды тех или иных «ахматоведов».
из немногих биографий Ахматовой, которые в полной мере можно назвать беспристрастными и объективными». Хотя Файнштейн проделала большую работу над «источниками», но ожидать от зарубежного автора чего-то нового о Евпатории не приходится. Две-три поверхностные, ни о чем не говорящие фразы типа: «В том году Анна с матерью жила на Черном море, в Евпатории, вдали от революционных событий». Связного рассказа о детстве и юности Анны не получилось, он слишком краток, лишь несколько страниц, и хаотичен.
влюблен в нее. Это была не первая их встреча» (стр.35). Точную дату их знакомства содержит «Летопись», Анне было уже 14,5 лет, и произошло это не на юге, а в Царском Селе в 1903 г.: «Декабря 24. Знакомство А.А. со своим будущим мужем Николаем Степановичем Гумилевым. Воспоминания В.С. Срезневской: «С Колей Гумилевым, тогда еще гимназистом седьмого класса, Аня познакомилась в 1903 году, в сочельник».
В Интернете приходилось читать неблагоприятные отзывы о других ошибках Файнштейн, а также о ее «излишнем» интересе к интимной стороне жизни Ахматовой. К достоинствам Файнштейн следует заметить, что в Интернете имеется ее сайт, и читатель может высказать свои замечания. В целом это действительно попытка написать, а не «придумать» биографию Ахматовой. Тем не менее, вряд ли подобные индивидуальные попытки, да еще иностранного автора, могут быть состоятельны. Диалог с Файнштейн также не получился, она перестала отвечать, как только ей было послано сообщение о явных ошибках.
Главным пороком «ахматоведения» является отсутствие коллективной исследовательской работы над «Летописью жизни и творчества Ахматовой». Работе В. А. Черных следует отдать должное, она в свое время была примером для «ахматоведов». Однако одному автору трудно избежать субъективного подхода. Особенно он проявился в описании «детского» и «евпаторийского» периода, о которых сохранилось мало сведений. Но и сохранившиеся сведения, в частности письма Ани Горенко к Штейну, записки Ахматовой, другие источники, Черных также использовал весьма выборочно. И все по той же причине, чтобы «свести на нет», затушевать отношения Анны и Кутузова. «Жертвой» такого подхода в «ахматоведении» и явилась Евпатория.
В результате доходит до курьезов, особенно среди новоявленных «ахматоведов». Например, доктор филологических наук О. Лекманов недавно написал статью об Ахматовой для «Детской энциклопедии». О детстве и юности Анны в книге для детей не говорится ничего, несколько строк уделено лишь одному «одесскому» эпизоду 1904 года. Он взят из мемуарной прозы Ахматовой. При посещении Люстдорфа под Одессой, дачи Саракини, места рождения Анны, она в шутку сказала матери, что когда-то здесь будет мемориальная доска. Мать шутку не поняла: «Боже, как я плохо тебя воспитала». Тут бы и рассказать детям, есть теперь доска или нет, сохранилась ли дача, но увы, «ахматоведа» это ничуть не заинтересовало.
от кого и когда Анна в Крыму ждала письма из Петербурга. Было это до первого замужества или после? А запутавшись, придумала «версию» о неизвестной любви и неизвестно к кому, окончательно сбивая с толку неискушенного читателя. В последней «толстой» книге А. Марченко «Ахматова: жизнь» все то же, - ни Евпатории, ни Кутузова нет, а отношения Анны и Гумилева представлены в духе «ахматоведов».
Как уже не раз приходилось отмечать, «виновата» в этом и сама Анна Андреевна, так и не написавшая книги воспоминаний. Остались только наброски, отрывки, записные книжки. Много чего пропало из писем и стихов, много чего сожгла. О Евпатории не любила вспоминать, с нашим городом оказался связан один из самых трудных периодов ее жизни.
«Ахматоведов» сама Ахматова тоже не жаловала, если человек мало о ней знал, то и мало что нового мог от нее узнать. Характерен пример изысканий ученого «ахматоведа», доцента Латманизова, изучавшего ее творчество и собравшего большую коллекцию изданий. В его тщательных записях бесед с Ахматовой (1963-1966) находим:
- Еще один вопрос, Анна Андреевна. Чем был обусловлен Ваш переезд в Киев в 1905-м и в 1910 годах?
- До 1905 года мы жили сначала недолго в Павловске, а затем в Царском Селе. В 1905 году мои родители разошлись и моя мать с детьми уехала на юг. Там у нас было много родственников со стороны моей матери. В Киеве жила моя двоюродная сестра, я у нее и поселилась. В Киеве в 1906 году поступила в последний класс Фундуклеевской гимназии, ее окончила в 1907 году. Потом мы ездили на юг к маминой сестре. Естественно, что моя мать после развода хотела быть поблизости к своим родным и мы, дети, были вместе с ней. После я снова вернулась в Киев и поступила на Высшие женские курсы. Проучилась там один год. Дальше мы решили снова обосноваться в Петербурге и переехали туда. А затем, в 1910 году, я ездила летом в Киев и провела там лето на даче у знакомой перед тем как вышла замуж за Николая Степановича.
Ахматова увидела, что собеседник не имеет понятия о том периоде, о котором спрашивает, но не стала его поправлять и уточнять. Ведь в 1905-м был переезд в Евпаторию, а не в Киев. И вот Евпатория исчезает из этого варианта «биографии». Но представьте, теперь это читает современный «ахматовед», и недолго думая, строит на этом версию биографии. А кто-то потом воспользуется его версией и т.д. В результате, как и для Латманизова, Евпатория для «ахматоведов» из биографии поэта вообще исчезает.
К самым новейшим «достижениям» в области «ахматоведения» следует отнести появление нечто вроде «антиахматоведения». Во всяком случае, издан солидный том под названием «Анти-Ахматова»! Хотя его автором выступила ранее неизвестная в «ахматоведении» Тамара Катаева, домохозяйка, окончившая «дефектологический факультет», высказаны подозрения, что под этим имиджем скрывается некий разочаровавшийся «ахматовед». (Например, можно подозревать О. Лекманова, обладающего кроличьей литературной плодовитостью, и выступавшего под псевдонимом «Аня Горенко»).
Издатели этого опуса явно переоценили свое детище, усиленная реклама его скандальности вызвала интерес только у «желтой прессы» и некоторой части ее читателей. Гораздо умнее было бы направить усилия и средства на издание произведений самой Ахматовой, особенно украинским и крымским издателям. Когда книги были доступны всем, Ахматову или запрещали или не издавали, теперь издают малыми тиражами, и книги дорогие. Ныне ее «зажимают» другим способом - тираж трудов постсоветских «ахматоведов» много превосходит тиражи книг самой Ахматовой.
Вряд ли с помощью «Анти-Ахматовой» действительно полагали «свергнуть кумира с пьедестала». Это всего лишь попытка побыстрее «срубить бабки», используя модный «брэнд» Ахматовой. Этому «товару» присущи все три «смертных греха» литературы – графомания (500-600 страниц пустословия), открытый плагиат (половина текста заимствована, что превышает во много раз все разумные нормы цитирования) и компиляция (от латинского слова «грабить», т.е. составлять свой «труд» из чужих текстов). Дочь Лидии Чуковской собиралась подать в суд – более 10% текста книги Катаевой прямо заимствованы из «Записок об Анне Ахматовой».
печататься и заработать графоманам удавалось редко. Нынче на вооружении графомана все современные технические средства – компьютеры, полиграфия, телевидение, реклама и т.п. Львиная доля книжных полок магазинов забита вполне графоманскими книгами – дамские романы, детективы, боевики, «глянец», и прочая, и прочая. У писателей-графоманов теперь есть почитатели-читатели, эти издания поставлены на поток. Кино и телевидение охотно экранизирует многочисленные опусы графоманов (сериалы и т.п.). На графомании теперь делаются деньги, и немалые. Явление это уже не просто графомания - это графоманщина.
В советское время по-своему тоже процветали графоманы – партийные идеологи, чиновники и «официальные» писатели. Они тогда тоже боролись с настоящей литературой, и с Ахматовой в том числе, и их «труды» издавались огромными тиражами. Куда только они делись? Их наследники «ахматоведы» теперь издают множество вполне графоманских книг «в пользу Ахматовой», но количество рано или поздно переходит в новое качество.
На фоне графоманщины все дальше задвигаются настоящая литература и настоящие писатели. Они вызывают раздражение тех, кто никогда этого уровня не достигнет. С этой точки зрения становится понятен расчет издавших графоманскую книгу об Ахматовой с «разоблачениями» в духе сталинских времен. Кто-то считает, что пришло время, когда подобные настроения в обществе снова будут востребованы.
С другой стороны известно, что противоположности зачастую сходятся. Для рекламы «Анти-Ахматовой» на радиостанции «Эхо Москвы» была использована программа «Культурный шок». Присутствовали «ахматоведы» и Т. Катаева.
Доказательство своей графоманщины они предъявили сами. Когда одна дама, «автор многих книг», определила личность Ахматовой как «тип Екатерины Великой», Катаева ей возразила, «скорее, Сталина». Как говорится, пальцем в небо! Если люди не понимают простейших вещей, уникальности личности Ахматовой, ее жизни и судьбы, ее творчества, - что они могут о ней написать? Либо пафосное славословие в духе «Анны всея Руси», либо как реакция на это - пустое злословие в «Анти-Ахматовой». И то, и другое, ни уму, ни сердцу ничего не дает.
закрытыми. По некоторым сведениям, в недрах «органов» хранится многотомное и многолетнее досье на Ахматову, с середины 1920-х и до конца ее жизни. С другой стороны, В.А. Черных допускает, что в 1990-х его могли уничтожить. Если все же оно уцелело и когда-то его откроют, то это может вызвать большой скандал, раскроются имена многих известных людей, доносивших на ближних.
Сохранилась шутливая (или нет?) запись Ахматовой, о том, как 8 марта 1962-го один знакомый высказал ей свое мнение (или тост?): «… вы – тишайшая раз навсегда, спокойная, сдержанная. А вокруг вас (т.е. ваших стихов) неумолкающий, бешеный, длящийся десятилетиями – скандал с желтой прессой, милицией, пожарниками, чуть ли не с войсками. В чем дело? Что все это значит? И стихи ваши такие же тихие, бесшумные, спокойные, и друзья тихие. А кругом вопли, драки, безобразие…».
Ахматова в квартире на Фонтанке.
|
В этой шутливой речи содержится нешуточный вопрос, в чем же загадка творчества Ахматовой? Почему и спустя полвека кипят страсти вокруг поэта? Какие загадки и тайны ее жизни все еще не разгаданы?
Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» (июнь-июль 2009 года) с подзаголовком «К 120-летию Анны Ахматовой».