Хренков Дмитрий. Анна Ахматова в Петербурге - Петрограде - Ленинграде
Предисловие

Предисловие

Машина стремительно взлетела на Кировский мост, и перед нами распахнулась Нева. Направо - так широко, что здания Военно-медицинской академии показались белой цепочкой, заброшенной на далекий берег. Зато слева, стиснутая Петропавловской крепостью, Мраморным дворцом и другими зданиями, река, разделяясь на рукава под низким, уже заходящим солнцем, была похожа на два блестящих меча, нацеленных на Балтику.

Анна Андреевна тронула меня за рукав:

- Остановитесь!

Мы съехали с моста направо, на Петровскую набережную, и только там остановились. Анна Андреевна грузно вышла из машины, неторопливо подошла к парапету и устало облокотилась на него. Внизу вода усердно лизала гранитные плиты. Прямо перед нами, на противоположном берегу, золотым медальоном в эту раннюю осеннюю пору лежал Летний сад. Под Прачечным мостом, высоко выгнувшим спину, Фонтанка, как младшая сестра, ластилась к Неве. У самого моста стоит с виде ничем не примечательный дом, первый на набережной Фонтанки. Скажи так Анне Андреевне - она непременно бы рассердилась. Для нее дом этот памятный. Здесь, когда она жила у своей подруги артистки О. А. Глебовой-Судейкиной, ее застало наводнение 1924 года. Глебова-Судейкина занимала квартиру в первом этаже, и был день или два, когда пол в квартире сперва дрогнул под ногами, а потом паркет вспучился так, что, того и гляди, мог превратиться в плот.

Ниже по течению Фонтанки, в саду за резной решеткой, широко раскинулся дворец графов Шереметевых, который Анна Андреевна всегда звала Фонтанным домом. В его стенах она провела в общей сложности четверть века, часто вспоминала в стихах, и всем, кто бывал гостем Ахматовой или по тем или иным делам заходил в Институт Арктики и Антарктики, надолго обосновавшийся здесь и лишь недавно переселившийся на Васильевский остров, казалось - и в саду, и в залах, щедро украшенных лепниной и потускневшими росписями, по-прежнему витают образы то ли людей, то ли духов, о существовании которых мы узнали из стихов Ахматовой. Но Фонтанный дом с Петровской набережной не был виден. А вот Мраморный дворец, точнее, его служебный флигель смело выступал острым углом на неширокую площадь перед мостом.

Смутно угадывался округлый бег машин. Это они, минуя дворец, огибали памятник Суворову, один из немногих ленинградских памятников, который во время войны не был укрыт мешками с песком для сохранности от осколков и взрывной волны, гулявшей по набережной и проспектам города, когда рвались фашистские бомбы. Генералиссимус Александр Суворов с обнаженной шпагой, казалось, принимал участие в обороне Ленинграда и салютовал проходившим мимо.

В служебном флигеле Мраморного дворца тоже пришлось жить Анне Андреевне. Из окна ее комнаты были видны и часть Марсова поля, и памятник Суворову, с которым, как она однажды призналась ей, бывало, хотелось поговорить по душам в часы одиночества...

то, чем сама по праву гордится и что неотделимо от ее повседневных забот и трудов.

Сейчас перед нею была Нева. Слева и справа высились башенки старых домов, стремительно убегали проспекты в шпилях Петропавловской крепости и Адмиралтейства сейчас, под заходившим солнцем, горели огоньки, как светятся в башнях маяков, и такого света Ахматовой всегда хватало, чтобы повести гостей в любую часть города и ни разу не сбиться с дороги...

"Мой город", - говорила она про Ленинград. В словах этих звучало нечто большее, чем гордость горожанки, жизнь которой накрепко связана с историей места обитания. Нет, не только то, что ее собственная биография словно бы писалась на улицах и проспектах. Ее родственные чувства были глубинными. Они таились в ее книгах и одновременно еще где-то дальше, в том, что еще предстояло сказать. Вот так бродит в душе человека любовь, приподнимающая его на высоты, недоступные глазу, получающая выражение во всем, что он делает, о чем думает, и в том, что даже в думах не обрело еще сколько-нибудь зримого очертания, но именно оно, невысказанное, не обретшее плоти, составляет главное ее богатство, залог того, что несделанное обязательно будет сделано, - не только во имя любви, но и во имя ответственности. Ведь настоящая любовь потому и живет без клятв и заверений, что воплощается в реалии. А для писателя это - не только стихи, уже написанные, но и сама возможность писать их, писать всю жизнь, зная, что придет время - и карандаш в последний раз скользнет по бумаге, может быть именно в тот день, когда предстоит сказать самое главное, самое заветное...

А пока, стоя на набережной Невы, Ахматова молча угощала своим городом двух приехавших в Ленинград друзей. В этот торжественный час слова были не нужны. Город сам рассказывал о себе. И Ахматова была благодарна ему за то, что он так тактично освободил ее от обязанностей гида.

Через несколько дней Анна Андреевна при встрече скажет мне о том, что очень правильно был выбран маршрут и хорошо, что мы остановились на Петровской набережной.

Анна Андреевна не ответила, только заговорщически улыбнулась.

Были ли у нее любимые места Ленинграда? Наверное, были. Мне не часто выпадало ездить, а тем более ходить с нею по городу. Но где бы мы ни оказывались - на Мойке ли, на проспекте Огородникова или Литейном, - каждый раз глаза ее блестели и душа исходила благодарностью к тем, кто шел с ней сюда, где вчера или когда-то давно она оставила кусочек своего сердца и теперь радовалась - не напрасно. Она всегда ощущала себя не просто горожанкой, а кем-то вроде соавтора великих зодчих, строивших город, подручным каменщиков и плотников, воплощавших чертежи в здания, которыми и мы, и гости нашего города не устают любоваться.

Город на Неве много значил в жизни и творчестве Анны Ахматовой. Я хочу рассказать об этом, но не как беспристрастный исследователь, а как человек, которому посчастливилось лично увидеть или прикоснуться к тому, о чем берущий книги Ахматовой в руки может лишь только догадываться. И пусть читатель не посетует, что литературоведа и краеведа будет то и дело перебивать нетерпеливый свидетель, которого Анна Ахматова одарила своим вниманием.

Разделы сайта: