Правда. ру
Ахматовский Петербург - возвращение
Петербургская аура города – многослойна и разнопланова. Есть Петербург Достоевского, Пушкина, Блока. Есть Ахматовский Петербург. Интерес к нему со стороны тех, кому дорога и близка поэзия Анны Ахматовой, велик, а удовлетворить его достаточно сложно – особенно тем, кто едет в Петербург издалека, чтобы увидеть, почувствовать и погулять по ахматовским улицам, зайти в ахматовский – Фонтанный дом. Но с этим – проблемы. Мемориально-литературная экспозиция закрыта на реконструкцию, и посетители уходили ни с чем. Капитальный ремонт здания, в котором расположен музей, и создание новой экспозиции включены в план празднования 300-летия Санкт-Петербурга. Планируется, что постоянная экспозиция будет открыта в мае 2003 года к юбилею города.
7 февраля эта брешь в историко-культурном пространстве города будет закрыта хотя бы частично. Выставка "О, есть ли что на свете мне знакомей", которая откроется в Фонтанном доме, посвящена Петербургу Анны Ахматовой, в ее экспозиции будут представлены живопись, графика, автографы, мемориальные вещи, фотографии и книги из собрания музея. Эта экспозиция является продолжением одноименной выставки, которая работала в Фонтанном Доме в декабре прошлого года.
Александра Тырсы и других современников поэтессы. Во многом повторяя содержание предыдущего проекта, возобновленная выставка пополнится и новыми разделами. В одном из залов музея разместится музейно-педагогическая мастерская "Сундук с Шереметевского чердака", участники которой смогут почувствовать себя в роли исследователей предметов быта ушедшей эпохи, попробовать силы в создании своего музея. Впервые музей покажет посетителям шестиметровую фотофиксацию знаменитой мозаики из Национальной галереи в Лондоне, выполненную другом Анны Ахматовой художником Борисом Анрепом, а также фотографии и вещи, рассказывающие о сложных переплетениях судеб этих людей.
В своих мемуарах Ахматова пишет: "Первый (нижний) пласт для меня - Петербург 90-х годов, Петербург Достоевского. Он был с ног до головы в безвкусных вывесках - белье, корсеты, шляпы, совсем без зелени, без травы, без цветов, весь в барабанном бое, так всегда напоминающем смертную казнь, в хорошем столичном французском языке, в грандиозных похоронных процессиях и описанных Мандельштамом высочайших проездах".
Начиная с 1913 года над "нижним пластом" Петербурга вырисовываются в ее стихах и другие лики столицы.
1
Вновь Исакий в облаченье
Из литого серебра.
Конь Великого Петра.
Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь...
Ах! своей столицей новой
2
Сердце бьется ровно, мерно,
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.
Вижу, вижу, ты со мной,
И в руке твоей навеки
Оттого, что стали рядом
В миг, когда над Летним садом
Месяц розовый воскрес, -
Мне не надо ожиданий
У постылого окна
Вся любовь утолена.
Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, -
Над Невою темноводной,
Императора Петра.
Петербург дарит блаженство, утоляющее любовь, и надежно хранит память о ней. Арка на Галерной, воскресающий над Летним садом месяц, Исаакий, вновь облачающийся в зимнее серебро, освящают любовь и свидетельствуют о ней перед вечностью. Поэтому-то и оказывается возможным назвать стихи о любви в Петербурге стихами о самом Петербурге как о колыбели высокой любви и сокровищнице любовной памяти. Мерный ритм стиха ("Сердце бьется ровно, мерно") утверждает спокойную гармонию между душевным состоянием героини и строем петербургских пространств. Лексика архаически высока: "облаченье", "грозное нетерпенье", "блаженный миг чудес".
Но символы блаженной памяти омывает темноводная Нева. Для поэтического мышления 10-х годов характерно отождествление Невы с Летой, позднее использованное Ахматовой в "Поэме без героя". Стало быть, жизнь человеческая в Петербурге мыслится на пороге между вечной памятью и полным забвеньем. Отсюда исключительно острое переживание "бега времени": "вновь", "нетерпенье", "сердце бьется", "долгие года", "навсегда", "навеки", "миг", "воскрес", "ожидания", "завтра", "вчера".
Но и это еще не весь Петербург. Зловеще чернеют трубы, душный и суровый ветер сметает с них гарь, и взор вновь и вновь обращается к апокалипсическому видению - к стынущему в грозном нетерпеньи Медному Всаднику, помнящему "тяжелозвонкое скаканье" по петербургским мостовым в кошмаре пушкинского героя.
«Петербург Ахматовой», написанная Зоей Томашевской. ««Когда началась война, мне было 18 лет» — этой фразой открывается первая страница, и перед нами встает блокадный город, освещенный ясными 18-летними глазами. Воздушный налет, все толпой идут вдоль железной дороги в город, толпу обстреливают с бреющего полета, к ночи Зоя с братом влетают в бомбоубежище, которое было в их писательском доме на канале Грибоедова, 9, а там сидят «все на свете»: и Зощенко, и Шварц, и Эйхенбаумы, и Слонимский, и Заболоцкие, и Анна Андреевна. В бомбоубежище гробовая тишина, двое юнцов рассказывают наперебой о том, что случилось: и про обстрел, и про летчика, выбросившегося на парашюте, — видно, что все это их очень развлекло, но ничуть не напугало. И тут раздается голос Анны Андреевны: «Храбрость — это отсутствие воображения». С этим афоризмом на устах Ахматова впервые является в воспоминаниях.
«А теперь я просто расскажу, как сложилась моя жизнь тогда, что я видела и в чем участвовала», — и Зоя Борисовна рассказывает. Вот блокадный Эрмитаж, вот Академия художеств, вот недавно приехавший из-за границы, невероятно знаменитый, но никому не нужный Билибин отказывается уезжать в эвакуацию, потому что не хочет расставаться с книгами, вот Борис Викторович Томашевский во время воздушной тревоги забегает с Анной Андреевной в первый попавшийся подвал, который оказывается бывшей «Бродячей собакой», вот Ахматова в дворницкой дома Томашевских, вот ее вывозят из города, и Гаршин приходит в дворницкую посидеть на диване, где она спала. Вот и Томашевским приходится уезжать, хотя Борис Викторович тоже до последнего сопротивляется, держится за свои книги, и 18-летнюю Зою посылают наверх, в стылую квартиру, собирать вещи — больше ни у кого нету сил. И что же берет Зоя?
Голод, холод, смерть не только поджидают на каждом углу, но, можно сказать, стоят прямо в комнатах. Семье разрешено взять 50 килограммов груза на всех. Надо собраться с мыслями и упаковать самое нужное, чтобы потом не замерзнуть, не терпеть крайних неудобств в Москве. А в квартире лежит заветный чемодан Анны Андреевны, а в нем — «странные, но сокровенные вещи»: рукописи, вещи Судейкиной, рисунок Модильяни под стеклом, мейсенская фарфоровая супница, необыкновенно красивое и невероятно тяжелое серебряное зеркало, в которое ничего не видно, рукописные книжки со стихами и заметками. И вот юная Зоя Томашевская упаковывает все это вместе с жизненно необходимыми вещами, и семья дистрофиков, семья голодных теней летит в Москву. Что с того, что за такие сборы Зое потом страшно влетает от матери, — зато вещи Ахматовой окружают ее всю войну, так что ей кажется, что это не она их, а они ее хранят. А потом возвращаются вместе с нею в квартиру с выбитыми стеклами..».
В 1919 году Ахматова пишет стихотворение «Петроград», которое станет пророческим.
Иная близится пора,
Невольным памятником будет.
Вольным, осмысленным, памятником станет сохранение Ахматовского Петербурга и зарисовка хотя бы в книгах. выставках и экспозициях его исчезающих ахматовских черт.