Лосиевский Игорь: Анна Всея Руси.
Вместо предисловия

Анна Всея Руси

Жизнеописание Анны Ахматовой

Вместо предисловия

Об одном из своих современников, былом товарище по легендарному Цеху поэтов, преуспевающем стихотворце-конформисте, предавшем друзей своей юности и память о них, Анна Ахматова сказала жестко: "Какой же он поэт - без судьбы?"

Ахматова - поэт настоящей судьбы, ставшей неизбывной болью и радостью многих и многих - тех, кого притягивает силовое поле ее поэзии. От поколения к поколению.

В памяти Н. Я. Мандельштам, вдовы поэта, сохранился обрывок одного из разговоров ссыльного Мандельштама с Ахматовой: "Поэзия - это власть", - сказал он в Воронеже Анне Андреевне, и она склонила длинную шею. Ссыльные, больные, нищие, затравленные, они не желали отказываться от своей власти..."

... Но в мире нет власти грозней и страшней,
Чем вещее слово поэта.
(1960-е)1

"Петербург Достоевского". Время двоилось и троилось. Благодаря этому волшебству становилось легче дышать, вольнее думать о том, что наступит день, когда всесильного "красного самодержца", самого страшного из всех властителей, каких знала русская история, пригвоздят к стенке - фотокарточкой в музее Поэта нового времени. Подобно тому, как портрет великодержавного цензора "и прочая, прочая", портрет государя императора Николая Павловича повешен на стене Пушкинского музея. Об этом с убийственной иронией написала Ахматова в "Слове о Пушкине".

А вот в беседе с Виктором Шкловским, между прочим, сказала: "Вообще все стихи - только шутка". Можно ли сочетать "высокий штиль" с такой легкомысленностью? Но вспомним ахматовские стихи о праве Пушкина "Над всем так мудро и лукаво Шутить, таинственно молчать...". В улыбке поэта - отблеск высокого знания о концах и началах, обо всем сущем.

Она полушутя признавалась Георгию Глекину: "Я боюсь, когда меня сравнивают с Пушкиным. Такая громада (ср. с ахматовскими строками: "Онегина" воздушная громада, Как облако, стояла надо мной". - И. Л.) - и вдруг я с горсточкой странных стихов. Уж лучше с Сапфо. От нее остались только начала стихов..."

Юную Ахматову действительно называли петербургской Сапфо. И не ошиблись уже хотя бы потому, что невелико расстояние между поэтами всемирного звучания: они гораздо ближе друг другу, чем это могут позволить другим людям разделяющие их века и тысячелетия. Многим запомнились такие обороты устной ахматовской речи: "У нас в Египте...", "У нас в Риме...". Светло и тихо любя Россию, она не забывала и о своей вселенской родине. И эта вторая любовь - к мировой культуре, неотъемлемой частью которой стала теперь ахматовская поэзия, согревала и спасала ее душу, когда Ахматовой уже не хотелось петь "Под звон тюремных ключей". Бездомница, она всюду была дома. Здесь мы вплотную подступили к тайне поэта. Это область "невыразимого", но, кажется, Н. Н. Пунин был ближе всего к нему, когда писал Анне Ахматовой 14 апреля 1942 года: "... нет другого человека, жизнь которого была бы так цельна и потому совершенна, как Ваша: от первых детских стихов (перчатка с левой руки) до пророческого бормотания и вместе с тем гула поэмы. <...> В Вашей жизни есть крепость, как будто она высечена в камне и одним приемом очень опытной руки".

Устав от всего, Ахматова могла написать, заземляя строки и судьбу:


Существа он не знает бесправней,
Даже ветер со мною на ты
Там, за той оборвавшейся ставней.

Могла же, не забывая о такой "частности", как земная ее судьба, выйти в открытое космическое пространство - в стихотворении "Творчество" (1959):


Я помню все в одно и то же время,
Вселенную перед собой, как бремя
Нетрудное в протянутой руке,
Как дальний свет на дальнем маяке,

Грядущего...

Поэтессы XIX века Анна Бунина, Зинаида Волконская, Надежда Теплова, Евдокия Ростопчина, Елизавета Кульман, Каролина Павлова, Юлия Жадовская, Мирра Лохвицкая. Живые, но уже отдаленные голоса. А может быть, - проба голоса. Поэтессы...

Ахматова очень сердилась, когда ее называли поэтессой. "Нас четверо" - так назвала она стихи, посвященные памяти русских поэтов XX века Мандельштама, Пастернака и Цветаевой.

Ахматову то хулили за "узкотемье", то величали "первооткрывателем женской души", создавшим классические образцы русской любовной лирики. С последним нельзя не согласиться, но вернее было бы сказать: поэт человеческого бытия в его духовных и душевных проявлениях, в его первородной простоте, сложнее и таинственней которой нет ничего на свете. Об этом очень точно написал Владислав Ходасевич: "... сохранив тематику и многие приемы женской поэзии, она коренным образом переработала и то, и другое в духе не женской, а общечеловеческой поэтики" ("Возрождение", Париж, 1931, 25 июня).

"бремени нетрудном". Ахматова призналась однажды: "Стихи - это катастрофа. Только так они и пишутся. Если не так - читатель сразу поймет и почувствует" (запись Н. Ильиной). Редактору, рассуждавшему о неизменной камерности ее поэзии, Ахматова заметила: "Если бы я не изменилась с 1909 года, вы не только не заключили со мной договор, но и не слыхали бы моей фамилии" (запись Л. Гинзбург).

О поэте, отраженном "в ста зеркалах" - так Ахматова назвала свое собрание посвященных ей стихотворений, - написаны книги, статьи, воспоминания. "От одного взгляда на нее перехватывало дыхание. Высокую, темноволосую, смуглую, стройную и невероятно гибкую, с бледно-зелеными глазами снежного барса, ее в течение полувека рисовали, писали красками, ваяли в гипсе и мраморе, фотографировали многие и многие, начиная от Амедео Модильяни. Стихи, посвященные ей, составили бы больше томов, чем все ее сочинения" (Иосиф Бродский. Скорбная муза. Предисловие к сборнику стихотворений Анны Ахматовой в английском переводе. Нью-Йорк, 1983).

Творчество Ахматовой давно уже отнесено к русской поэтической классике - такова воля читателей, а не авторов официозных советских "историй" русской литературы XX века. Но до сих пор не издано полное собрание сочинений поэта, нет текстологической определенности в подходах к большинству ахматовских текстов (чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить корпус сочинений и комментарии к ним в московских двухтомниках 1990 года, таких разных по содержанию и композиции, по характеру воспроизведения одних и тех же стихотворений). А стало быть, еще не наступило время и для написания в лучшем смысле академической биографии Анны Ахматовой.

Несколько "творческих портретов", вышедших отдельными изданиями на родине поэта в последние десятилетия, - по преимуществу литературоведческие работы, более или менее удачные. В этих "зеркалах" слишком много "кривизны", да и могло ли быть иначе, когда и творчество, и биография Ахматовой выводили авторов на запретные темы? Важнейшие события в жизни поэта, главные творческие импульсы им приходилось замалчивать, многое интерпретировать упрощенно, вольно или невольно искажая смысл происшедшего и смысл созданного Ахматовой.

Мы попытаемся восстановить реальный порядок вещей и явлений, учитывая опыт первого "независимого" биографа поэта - Аманды Хейт, не претендуя на необходимую для строго научного жизнеописания документальную полноту. Это - попытка сопереживания - по мере душевных сил. Нитью Ариадны пусть будет ахматовская строка:

Примечания

Сочинения: В 2 т. / Сост., подгот. текста и примеч. М. М. Кралина. М.: Правда, 1990 При использовании неопубликованных архивных документов указываются места их хранения; другие источники цитат см. в прил.: Книги о жизни и творчестве Анны Ахматовой.

Раздел сайта: