24.03.1925
АА спит на широкой двуспальной старинной, но короткой кровати. На ней нельзя вытянуться, и чтобы вытянуться, нужно лечь наискосок - так АА всегда и делает.
История этой кровати такова: принадлежала она О. А. Судейкиной. В квартире Судейкиной была ниша, в которую Судейкина решила вдвинуть кровать. Кровать не входила. Судейкина без размышлений обрезала ее. Кровать укоротилась и влезла в нишу. Но муж О. Судейкиной обиделся, купил другую кровать и переехал в другую комнату...
А тут уж остроты:
Я: "Ну что же дальше было?"
АА: "Ничего... Их семейная жизнь тем и кончилась!.."
Я: "Ну, а теперь-то, - уж сколько времени прошло, - спокойна О. А.?"
АА: "Какое!.. И сейчас трагедия!.."
Вспоминая кровать А. И. Гумилевой, которую та продала, АА говорит: "Упоительная кровать была!".
Очень часто к мебели, к столу, креслу и т. п. АА прилагает самые нежные, самые ласковые эпитеты.
Очень любит хорошую, старинную мебель.
О Хювиньккя.
Когда АА отправили в Хювиньккя - она еще больше заболела. Не ела, не спала. Об этом сказали проф. Лангу, и он глаза широко раскрыл от удивления.
АА просила увезти ее оттуда.
"Я сказала Коле: "Увези меня умирать-то хоть!"..."
В Петербурге стала поправляться и поправилась сравнительно быстро.
А. С. Сверчкова рассказывает, как в 1921 году Надежда Павлович приезжала в Бежецк и как бежецкие "литературные" люди приняли ее за А. Ахматову.
О рождении Левы.
АА и Н. С. находились тогда в Ц. С. АА проснулась очень рано, почувствовала толчки. Подождала немного. Еще толчки. Тогда АА заплела косы и разбудила Н. С. - "Кажется, надо ехать в Петербург". С вокзала в родильный дом шли пешком, потому что Н. С. так растерялся, что забыл, что можно взять извозчика или сесть в трамвай. В 10 ч. утра были уже в родильном доме на Васильевском Острове.
А вечером Н. С. пропал. Пропал на всю ночь. На следующий день все приходят к АА с поздравлениями. АА узнает, что Н. С. дома не ночевал. Потом, наконец, приходит и Н. С. с "лжесвидетелем". Поздравляет. Очень смущен.
Рассказывала, как она в детстве лазала по крышам, и о том, что есть люди, которые до сих пор за это считают ее беспутной.
- А какая я беспутная? Теперешние советские барышни... Да я в 1000 раз их целомудреннее...
Март 1925
В Мр. дв. АА лежала больная. На кровати - по стенке, под подушкой, всюду скопились бумаги, книги. Там они лежат подолгу. Когда прибирается постель, эти книги и бумаги только перекладываются - и опять остаются лежать на краю постели.
24.03.1925
В 3 часа Пунин забежал, открыл дверь в комнату АА, в шубе, не вошел в комнату, и резко сказав на предложение АА посидеть: "Вас и так здесь много развлекают...", - повернулся и ушел.
Это было при А. С. Сверчковой и при других (при Данько, кажется).
Когда я с АА остался один, АА стала говорить мне о некорректностях Пунина... Я попробовал его защитить, говоря, что это шутка, но ему не следует делать этого, потому что другие в его резкости не чувствуют шутки.
АА: "Я тоже не почувствовала!.. Я его буду ругать... И он роняет себя в глазах Шуры"... (Какого мнения о нем она будет?.. Что будет говорить о нем в Бежецке?..) (Обрыв.)
АА про А. С. Сверчкову - когда она ушла: "Я ей дала 30 рублей... И она сейчас же стала уверять, что Николай Степанович любил меня всегда, что он говорил ей и т. д. Зачем это? Подумай, только 30 рублей нужно!"... (Обрыв.)
"Врет она, Шура, много... Эти самые канарейки... Терпеть не мог канареек. Называл их - уховертки..."
По возвращении из Парижа АА подарила Н. С. книжку Готье. Входит в комнату - он белый сидит, склонив голову. Дает ей письмо...
Письмо это прислал АА один итальянский художник, с которым у АА ничего решительно не было. Но письмо было сплошным символом... Последняя фраза была такая... (обрыв).
АА, получив это письмо, положила его в... (обрыв).
...ссора между ними - по какому-то пустяшному поводу - ссора, вызванная этим художником. (Это - о Модильяни!)
Повод был такой: Николай Степанович заговорил с кем-то по-русски. Художник сказал ему, что нельзя говорить по-русски там, где русского языка не понимают. (Дальше обрыв - В. Л.)
АА чувствовала себя слабой, хотя температура не повышалась выше 37,4-37,5.
26-го у АА были А. И. Ходасевич, М. Шкапская (м. б., еще кто-нибудь?).
27.03.1925
Я пришел к АА в 8 часов. Через 1/4 часа приходят Данько: сначала Наташа, потом Елена. Сидят минут 40, уходят. До 11, кроме меня, никого не было. В 11 приходит Пунин. Температура в 10 1/2 час. - 37,0. Выглядит лучше. Веселая. Когда я пришел, АА разбирала книги (встала незадолго до моего прихода).
Разговоры с Данько: об "юбилее Голлербаха" (который разослал приглас. карточки, которому В. Рождественский посвятил стихотворение, котором и т. д.......; об А. Н. Тихонове; об Ал. Толстом и суде над ним (продал вместе со Щеголевым "Заговор Императрицы" монопольно в Александр. театр, а затем продал - в Московский театр); о Сологубе: АА говорит, что он может быть очаровательным, милым, добрым...
АА разбирала книги в столовой на полу.
Попалась книга Блока с его надписью: "А. А. Гумилевой" (1913)... Потом "Сестра моя жизнь" Пастернака - дарственная надпись АА заняла 2 страницы сверху донизу.
АА усмехнулась: "Вот как люди надписывают!"
Книга Перцова "Ранний Блок". АА раньше говорила, что там, вероятно, есть что-нибудь о Н. С. Увидев книжку, АА перелистала ее и, найдя упоминание, радостно воскликнула: "Я так и знала. Я рада, что угадала!"...
АА разбирала архив свой в комнате, кой-какие бумаги показывала мне... Попался автограф Блока: четверостишие... АА сказала, что сама не знает, откуда оно у нее (оно не от Блока). Может быть, от Артура Лурье - он собирал автографы...
Показывала старинное издание Сафо - подарок Б. В. Анрепа, с его надписью. АА, показав мне надпись, сказала: "Вот из-за чего и берегу эту книжку". А эта книжка в числе оберегаемых и любимых. АА раскрыла ее и сравнивала виньетки с виньетками "Орлеанской девственницы" Вольтера (изд. "Всем. лит." 1925). Грубость последних по сравнению с первыми бросалась в глаза.
Показывала фотографии - А. Лурье, Гриши...? ..., Недоброво.
Я просил АА подарить мне свой автограф. АА говорит, что у нее нет почти рукописей. Я говорю, что пусть она мне подарит то, что я вытащу наугад из пачки бумаг ее архива. АА соглашается. Вытаскиваю наугад - стихотворение АА "В городе райского ключаря"...
В городе райского ключаря,
В городе мертвого царя
Майские зори красны и желты,
Церкви белы, высоки мосты.
И в темном саду между старых лип
Мачт корабельных слышится скрип.
Никто не знает, как глубока.
Я вольно выбрала дивный град,
Жаркое сердце зимних отрад,
И все мне казалось, что в раю
Я песню последнюю пою.
АА подписывает и дарит мне "Четки" - 1-е издание.
АА сказала, что два дня ничего не ела - Галя запретила. Галя (А. Е. Пунина) понимает хорошо, ухаживает за АА, приходит каждый день.
На рентгеновском снимке (скелет - тонкие кости). Верхушки легких затемнены, но зарубцевались. А внизу легких - сильное затемнение: отсюда жар.
28.03.1925
Борис Викторович и Раиса Романовна Томашевская (не ссылаться на Рыкову).
[AA:] "Сошлитесь, в конце концов, на меня. Хотите, я вас научу с этими дамами разговаривать? Говорите им - не можете ли вы установить некоторые даты?"
Jean Шюзвилль "Anthologie des po tes russes".
Юра Никольский.
"Володя устроил такой скандал, что я могла даже прочитать".
"Коля изругал стихи Мирского (Святополка) в "Аполлоне" - это одна из причин, почему он Колю не любил. И потом меня он любил, а Колю не любил".
[H. B.] "Мирский написал АА такое письмо, а она не ответила".
АА: "Я вспоминаю такое свое окаянство".
Н. В.: "Что думает старуха, когда ей не спится?" (Некрасов.)
АА: "Должно быть, именно это и думает".
АА: "Писали... Много... В 16 году летом".
Альм[анах] "Творчество" (?).
"Я переписывалась с Абрамовым" (издатель, редактор).
"Я еще вспомнила. Мы были с Н. С. в ИСО-фильм обществе, когда Ливеровская читала "Окассэн и Николет" (такая есть старо-французская сказка). Это было в Колины университетские годы".
Для подоходного налога бумажку, что шесть месяцев не печаталась...
29.03.1925. Воскресенье
Вчера, в субботу, отъезд АА уже был решен окончательно на сегодня. Прощаясь, я поцеловал руку (в комнате были Пунин и Рыкова), АА крепко сжала мне руку. Думал - прощаюсь надолго...
Сегодня в 6 часов вечера мне позвонила по телефону Н. В. Рыкова, сказала, что Н. Н. Пунин с женой уехали в Ц. С. - без АА - только посмотреть, потому что оказалось, что в санатории условия совершенно неподходящие - по нескольку человек в комнате и т. д. Сказала, что была у АА днем - недавно. Звонила же, как оказалось, по просьбе АА.
Днем мне звонила жена Н. Тихонова, просила приехать. Я обещал. Поэтому в 6 1/2 час. поехал к Н. Тихонову, просидел у него до 8. Говорили о Гумилеве, о стихах, о литерат. воспоминаниях. Тихонов нездоров - простужен - и не выходит из дому. Тихонов передал мне рассказ Николая Степановича "Черный генерал", привезенный для меня приезжавшей в Петроград женой С. Колбасьева.
Николай Степанович об АА в Доме Мурузи: "Если ее стихи положить на музыку Лурье и исполнять, - то пойдет".
АА о Ходасевиче:
- Не люблю - тонкий, умный...
- Злой?
- Ну, он больной человек...
О Пунине: "Плохо было, не спрашивайте".
О Кузмине: "Натренировались не говорить плохо".
Не приходила к Н. С. ... А он почему не приходил? Почему плохо отзываются об АА? Новые люди, не знают... (обрыв - В. Л.).
У АА, кроме Пунина, утром никого не было.
Если мне Н. Н. откроет - передам поклон АА и уйду.
АА: "В. Ф. под фонарем записывал..."
АА - об А. И. (Ходасевич): "Несчастная в любви; трое - музыкант, прозаик и поэт - на моих глазах".
30.03.1925
У АА - от половины девятого до половины десятого.
Температура 37,2. Слабость. Но самочувствие - хорошее. Прочла 157 страниц А. Франса "Трубка в халате". На 157 странице стало скучно.
Блок (в обществе ревнителей Художественного слова?), когда Н. С. прислал "Актеон", в разговоре с АА фыркнул на Гумилева (как АА на Шкапскую на Фонтанке, 18).
Николай Степанович последние годы все хуже относился к АА. Чем хуже становились дела с Анной Николаевной, тем хуже к АА - считая ее виновницей.
Об А. Франсе: "Несколько французских литераторов в Париже в десятом году считали его чем-то вроде Потапенко, Немировича-Данченко - не новые мысли. Он хорош в описаниях французского быта и в... (?)".
Рыбаков принес апельсины. АА их нельзя.
Разговор о Чехове. АА была на "Расточителе" (постановка Дикова).
"Это единственный актер, которого вообще в жизни я видела. И Ив. Вас. Ершов, - но это оперный... А женщины, я н и к о г д а не видела на сцене.
Оперные женщины - это ужас! Они с большими подложечками, так все у них развито для пения, с большими шляпами. Они все какие-то до-потопа... Ужасные женщины!"
"Корона и плащ" - это ужас один!
Священник гимназии - вечер был. АА должна была свои стихи послать ему (пятидесятилетний юбилей гимназии. 1915 год?).
1915, Вербная суббота. У друга - офицер Бор. Вас. Анреп. Импровиз. стихов. Вечер; потом еще два дня, на третий день он уехал. Его провожала на вокзал. Стихотворение в "Белой стае".
Осенью пятнадцатого года приезжал, но не виделся с АА.
Следующая встреча в конце января шестнадцатого года, январь-февраль. Обеды в ресторанах, возил, катался. (Приехал так: телефон друга, пришли. 10 марта - "Pirato" и по дороге назад - стихотворение. Отъезд в Лондон. Письмо, открытка. Осень шестнадцатого года - приезд, встреча на вокзале... 3 февраля 1917 г. приезд из Лондона. Уехал опять. Приехал в сентябре семнадцатого, уехал за несколько дней до Октябрьской революции. Пришел проститься, не застал.
В. Срезневская была: "Анички нет!" - "Я с Вами пришел проститься, Валерия Сергеевна!.."
Два года в 6-м классе. Немецкому флейлен Шульц учила. Была в Смольном, но не выдержала - без воли не могла жить. Французский язык: когда пять лет было старшим детям, взяли француженку. "Пиковую даму" - перевод на французский язык, в гимназии. Стихи - были две подруги, которым стихи читала.
Температура - днем была 37,3, в половине десятого тоже 37,3. АА встала вечером, слабость страшная. Села в кресло. Перед глазами круги были, когда села...
Лозинский: Н. С. - "Двор был уведомлен". Н. С. знал, но не ревновал особенно. Стихи в "Белой стае".
Лозинский: Два - беби, один - Грише. "Подорожник"... "Самовар" - стихотворение (Слепнево).
...в Москве...
Лозинский: Разговоры об акмеизме, о взаимоотношениях в стихах АА и Н. С. - спорили всегда. "Я был автономным провинциалом со своими школами" и т. д. Наппельбаумы и прочие - плоско.
Учительство Н. С.
Ирина Одоевцева - "неофициальная вдова". Подошла к АА: "Я все знаю о стихах Н. С.".
АА выбрали синдиком "Звучащая раковина" - после ее разговора с Ионовым. АА ругалась страшно - нужно бороться со старым, а не выбирать себе начальство.
Беби звали Михаилом, но это не тот, кого АА называет Мишенькой.
Шилейко увезли в санаторию летом 1921 г. (в Ц. С.).
Надпись на "Подорожнике": "Шилейке - 25 июля 1921 г." - уже когда расхождение решено было.
Мандельштамы действительно в Царском Селе.
1.04.1925. Московская, 1.
"Каракаллу" восьмого года сравнить с "Каракаллой" восемнадцатого года.
[AA:] "Посмотреть, что он сделал, он камня на камне не оставил. Это так варварски. У Коли было такое хорошее варварство к себе".
"Укатали сивку на крутых горках".
Озеро Чад - I - "Сегодня я вижу особенно грустный твой взгляд". II - "Барабанный бой племени".
АА (А. Е. Пуниной):
- Маня, это какая-то пропавшая грамота... Подумайте. Так давно ушла...
Дверь открыл Пунин. Был неприятно удивлен моим появлением - сказав 2-3 слова, потом в комнате у АА сидел молча, - а до этого, АА сказала, был очень оживлен, весел... Сидел молча под предлогом, что устал от поездки в Ц. С. и хочет спать.
У АА, кроме Пунина, застал Людм. Ник. Замятину. Замятина - женщина-врач, небольшого роста, некрасивая, симпатичная, добрая. Немножко, м. б., простоватая... Она очень заботится о здоровье АА, приходит к ней каждый день, кладет компрессы (сегодня и последние дни компрессов АА не ставили). Очень заботится о том, чтобы АА не утомлялась, мешает гостям долго сидеть, не позволяет курить в комнате... Делает это тихо, осторожно... Сегодня Федин с кем-то хотел прийти к АА, да еще после обеда, за которым выпили много вина. Замятина им не позволила прийти...
АА любит Людмилу Замятину. Отзывается об ней с большой теплотой, рада ее присутствию и благодарна ей за уход и заботы. АА не любит, чтоб за ней ухаживали, делали ей что-нибудь - очень ревниво оберегает других от того, чтоб другие тратили на нее свое время. Очень не любит давать поручений, просить что-нибудь для нее сделать, предпочитает скрыть свою нужду в чем-нибудь - в самых пустяках даже. Даже от самых близких людей она всегда пытается отстранить заботы об ней, и если их принимает, то как-то покорно, - когда уже не может отвести от себя эти заботы.
В самом начале моего прихода Пунин рассказывал о Ц. С. - в санаторию ехать никак нельзя - там в каждой комнате по нескольку человек, режим строгий слишком - такой, какого АА вовсе не нужно. Пунин ходил узнавал насчет пансиона. В Ц. С. их два - в один из них АА решила устроиться.
Здоровье АА сегодня хуже - по-видимому потому, что ей еще нельзя вставать, а она слишком много вставала и утомилась. Температура опять высокая: днем было 37,5, а вечером, часов (неразборч.) - 37,7. В 9 часов к АА приходят Гессен и Лившиц с женами (Гессен и Лившиц - издатели ["Петроград"]) - толстые евреи. Сидят до 10 1/2 - разговоры о разном - в книге (неразборч.) de St Petersbourg (изд. 1910) - которую АА называет "La noblesse de St Petersbourg"; разговоры о санатории, о болезни, о поездке в Крым, о Тихонове, об антологии Голлербаха, о издающемся 2-томном собрании стихов АА - обещают недели через 3 выпустить в свет.
АА очень утомлена. Людм. Замятина, уходя в 10 ч. вечера, просит меня скорее выгнать гостей...
В 10 1/2 АА просит меня вывести погулять Тапа. Пока я ходил с Тапом, издатели ушли, а Н. Н. Пунина я застал в шубе - он через несколько минут тоже ушел, сказав мне - "Павел Николаевич, вы сделаете АА все, что нужно... Только не занимайтесь особенно долго"...
Я остаюсь один.
Пунин ревнует меня - ревнует уже всерьез. Сегодня, при Замятиной, пока я выходил в кухню кипятить чай, он ясно это показал АА.
Разговор такой с АА: я упомянул про толстые как бревна ноги в тонких шелковых чулках - жены издателя. АА заговорила о том, какая теперь безжалостная мода - она слишком много от женщины требует.
АА: "Представьте себе, если б при Елизавете или Екатерине была такая мода? Как бы они были ужасны? А тогда, при той моде, какая тогда была, - они даже казались прелестными..."
АА: "Но подумайте, какие они милые (издатели). Они предлагали мне ехать в Крым и обещали каждый месяц высылать деньги. Ведь по правилам я могу получить деньги только через месяц по выходе книги... А они столько заплатили - я ведь уже 1000 рублей получила... Я думала, что я уже все получила, а они говорят: "Нет, кроме этого Вам еще 800 рублей причитается". - Это больше, чем я думала..."
АА тронута таким отношением издателей.
Я принес АА свой литературный дневник и стал читать. АА делала свои замечания - некоторые фактические поправки.
АА очень огорчили дневники: "По этому дневнику выходит, что я злая, глупая и тщеславная... Это, вероятно, так на самом деле и есть".
Эти слова АА заставили меня (на следующий день - я записываю все через день) внимательно прочесть дневник... И вот в чем я убедился... Дневник мой ведется совершенно по-дурацки. Действительно получается черт знает что!
Получается совершенно неверное представление об АА... АА - живая, добрая, чуткая, ума совершенно исключительного - никак в дневнике не чувствуется... Я думаю, это происходит вот отчего: я записываю далеко не все... Из каждого разговора я записываю фразу или несколько фраз, которые сильно запали в память, а все остальное, окружение этой фразы, в дневник не попадает... Отзывы о людях АА получаются резкими, злыми именно поэтому. АА н и к о г д а, н и р а з у не сказала ни об одном человеке дурно и зло. АА проникнута симпатией даже к самым неприятным ей людям, она глубоко объективна в своих суждениях. А те фразы, которыми пестрит дневник - это не есть ее отношение к данному человеку. Когда АА говорит о ком-нибудь - говорит, всегда глубоко понимая человека, умалчивая о его дурных сторонах, известных, может быть, ей; даже оправдывая его в тех поступках, которые часто не требуют оправдания... И если в таком разговоре по свойственной АА тонкости ума с способности к иронии ("озорство мое", "мое окаянство") попадается сатирическая фраза, то она способна вызвать в собеседнике веселый смех, как всякая остроумная шутка, но окружение этой фразы в общем ходе разговора совершенно обезвреживает такую фразу, делает ее абсолютно беззлобной и нисколько не претендующей на отражение действительного отношения АА к данному человеку...
А в дневник эта фраза попадает вырванной из целого, отрывистой и еще вдобавок грубой (потому что т о н к о с т и иронии, при моей плохой памяти и собственной неспособности в этом отношении, пропадают. А малейшее искажение, даже отсутствие особой "ахматовской" интонации, совершенно меняет впечатление, производимое этой фразой). Попадает же эта фраза в таком виде потому, что за отсутствием времени, за отсутствием возможности п р о д у м ы в а т ь то, что я записываю, я не окружаю ее тем, чем она была окружена в действительности. Гораздо труднее и требует гораздо больше времени характеристика собственными словами всего отношения АА к данному объекту разговора, и гораздо проще, легче и скорей записать просто запомнившуюся фразу без всяких комментариев... Я забываю, что при отсутствии фона, на котором она была произнесена, эта фраза лишена и тонкости, и иронии, и беззлобности, которыми она обладала в действительности. Получается совершенная бессмыслица; образ АА получается совершенно неверным. То же самое должен повторить о "тщеславии" АА. АА не тщеславна, н е носится с собой, н е говорит о себе, н е хвалит себя, осуждая других... Та ирония, которая есть у нее по отношению к другим, еще чаще бывает по отношению к себе самой. АА не любит, когда о ней говорят как об "Ахматовой", не выносит лести, подобострастия... Чувствует себя отвратительно, когда с ней кто-нибудь разговаривает как с мэтром, как со знаменитостью, робко и принужденно почтительно... Не любит, когда с ней говорят об ее стихах... В этом отношении в ней есть какая-то исключительная стыдливость, неловкость за себя... Пример - ну хотя бы история в антологией Голлербаха. Ей как-то стыдно было разговаривать о ней. Отсюда отзывы ее о Голлербахе, она иронизирует над ним, острит, шутит, посмеивается... А за этим - вот что: понимая желание Голлербаха сделать ей приятное, допуская даже его искренность в этом, сознавая, что Голлербах выдумал эту антологию потому, что хорошо относится к ней, она не может думать о нем дурно по этому поводу. Но у нее возникает вопрос: "Ну зачем это?" К чему это нужно? Самый факт существования этой антологии ей неприятен, как бывает неприятно надеть слишком дорогие бриллианты. Я думаю, это - ощущение европейца, попавшего в толпу дикарей, голых, которые пляшут вокруг, разглядывая невиданное платье.
Ей неприятно, когда ее выставляют напоказ - словно она зверь в клетке Зоологического сада. Приятно зверю или неприятно, что им восхищаются классные дамы перед толпой любопытствующих школьников?
хорошо знает людей, знает цену их суждениям, все равно - плохим или хорошим. И в те годы, когда зарождалась литературная известность АА, и тогда, я думаю, не слишком много внимания обращала она на хвалы и уничижения - слишком тонок ее ум для этого и слишком много в нем критицизма...
Повторяю: скромность до застенчивости, доброта, благородство и тонкость ума - вот характерные черты АА. Да, в обращении с посторонними людьми, с людьми ей мало знакомыми, АА может показаться высокомерной, гордой, самоуверенной; но такой она может показаться именно не знающим ее людям. При более близком знакомстве это впечатление исчезает совершенно, становится даже непонятно, как можно было так про нее подумать. Милая и ласковая, приветливая и простая; женственная, как только может быть женственна женщина, и в то же время такой неженский, ясный, спокойный и светлый ум, объективный и проникновенный... и такая любовь к искусству, совершенно бесподобное презрение к внешним, материальным удобствам. В этом отношении АА беззаботна до последней степени: сыта она или голодна, будет ли сегодня обед или не будет, будет ли печка вытоплена или нет - ей глубоко, до бесконечности безразлично. Никакого чувства собственности, никаких забот о своем внешнем существовании, атрофия чувства хозяйственности - эти природные качества, вернее - природное отсутствие этих качеств у АА...
Из моего дневника видно, что никогда у АА ничего своего не было, ни обстановки, ни посуды, никакого имущества. Это - благословенная нищета. Только духовные интересы, высшие и светлые, золотое бескорыстие, честность и благородство - какие бывают даны только н е о б ы ч н ы м и н е п о в т о р и м ы м натурам...
Таким образом, впечатление, получающееся от чтения моего дневника - н е с п р а- в е д л и в о. Только выучив наизусть все вышеизложенное, запомнив это и уверившись, приняв это как ключ к моему дневнику, можно начинать его чтение.
Моя вина - такой общий тон дневника, и я не хочу, чтоб по моей вине можно было бы судить об АА ошибочно. Хулителей, не знающих действительного образа АА, найдется много. Неужели же и мне, только за невозможностью обстоятельно писать и по неумению моему, принадлежать к их числу? Не хочу, не могу, н е и м е ю п р а в а л г а т ь.
Из моего дневника я в этот раз прочел АА записи - от 8 декабря 1924 до 1 января 25 г. и от 22 февраля до 11 марта 25 г. Ее замечания - дословные - занесены мной красными чернилами там же, в тексте.
О том месте, где говорится, что АА решила написать биографическую канву Н. С. после того, как он ей снился:
АА: "В одни сутки 3 раза снился, я подумала, что я должна что-то сделать, что это какой-то вызов... И тогда я составила канву..." (Записано буквально.)
АА обещает когда-нибудь подробней рассказать об этом...
Пришел в половине пятого.
В. А. Щеголева пришла.
Читала книжку "Шелли и Байрон"...
В восемь встала с постели, одевалась - рубашку, чулки, теплые черные панталоны.
Со Щеголевой разговор - о Чеботаревской, о Толстом и пьесах, о театре и т. д.
По книге - говорили о стихах, посвященных Анрепу в "Белой стае" и в "Подорожнике".
[AA:] "Люди менялись, а Лозинский - с одиннадцатого года - десять лет не выпускал Н. С. из поля своего зрения".
[AA:] "Я уж ему не написала, что деньги год получала, а не неделю, и что через Рабиновича, - Бог с ним..."
Стихи, взаимоотношения.
"Жили вместе, я была совсем девчонкой и не поддавалась". Влияния не было. АА ненавидела экзотику, Африку. Когда Николай Степанович приезжал рассказывал - уходила в другую комнату: "Скажи, когда кончишь рассказывать".
"Любить Россию и верить в Бога" - не знаю, я ли... Научился, во всяком случае, потому что раньше этого не было. Революция - глубоко чужда ему, даже чистые идеи. Уехал за границу".
АА: "Очень редко... Удавалось, но очень редко. Обыкновенно - не было уступок".
Почему Наппельбаумы и подобные думают, что АА воспитана Гумилевым - сами они, пример Одоевцевой: почему бы не воспользовалась таким случаем? А Н. С. в 9-10 гг. еще сам прислушивался к Вяч. Иванову, Брюсову и др.
Кузмин - "С креслами давними" и "Зараза" - больше ничего нет. Этими 2-мя ограничилось. И. Анненского - вряд ли можно найти в стихах Н. С.
Конечно, постоянные собеседования были полезны очень... Н. С. присылал в Севастополь книги, но это и каждый культурный человек делал бы. Книги - которые тогда читали в Париже, которые рекомендовал "Весы" и т. д.
Морель - была любовницей Анрепа в свое время.
Напластования: "На О. Суд. - это - от Лурье, это - от того-то...". (У женщин.)
А. Е. Пунина - один пласт - от Пунина. Думает совершенно одинаково. Как это ни странно, культурность и образование женщины измеряется количеством любовников.
У АА - 2-4. У О. Судейкиной - 5-6.
Я: "У А. И. Ходасевич - 23".
[AA:] "Да, она как-то очень!" (способна).
АА очень огорчена, что я подумал, что у нее много было.
- Я пойду к Наппельбаумам, скажу - АА меня соблазняет. Снимите меня!
АА это очень понравилось.
Н. С. Пунина не любил. Очень. Случай в Доме литераторов в революционные годы - баллы ставили для ученого пайка. Заседание было. Все предложили Н. Г. - 5, АА - 5. Н. Н. Пунин выступил: "Гумилеву надо 5 с минусом, если Ахматовой - 5".
Н. С. был в Доме литераторов, пришел на заседание, и все время до конца просидел. Постановили Н. Г. - пять с минусом, а АА - пять.
Пунин бывал еще в двенадцатом-тринадцатом годах в Цехе, в Академии стиха, - так что незначительное знакомство - давно было.
- Н. С. помнил обиды?
- Помнил... Часто мирился с теми, с кем поссорился... Но часто и помнил. Волошина, например, он не забывал, никогда.
- Отзывался дурно?
Учительство - увлечение, конечно. Он ничего долго не любил, кроме стихов. Стихи - это уж неизменно... Поступки Н. С. в революционные годы надо рассматривать на фоне быта: общее положение, семья на руках, неудачный (конечно, неудачный) брак и т. д. Учительство... а еще в девятом-десятом году говорил о "пасти народ" (не хотел).
2.04.1925
В 3 часа дня иду к АА. Она лежит, но чувствует себя хорошо. Сильная слабость.
Сегодня Н. Н. Пунин уехал в Царское Село, чтобы окончательно найти для АА комнату в пансионе. АА наконец решает определенно ехать завтра, в пятницу.
Я прошу АА сообщить мне канву своей биографии - ибо это поможет мне в моей работе по Николаю Степановичу. АА сначала не соглашается, шутит, что мои доводы неубедительны.
Наконец, я ее уговариваю. Она говорит, я записываю - дословно, кроме нескольких эпизодов, по поводу которых она говорит или: "Это не нужно записывать", или: "Это Вы запишете после - не "ахматовским", а литературным языком" (подразумевая то, что я не должен записывать ни ее остроты, ни ее характерные выражения).
Во время записывания Маня приносит АА котлеты; АА уговаривает и меня принять участие. "Мне скучно есть одной"... После котлет Маня приносит АА компот и апельсинов, а мне кисель... Маня не умеет готовить, но АА невзыскательна...
Читаю ей мое письмо Горнунгу. В нем есть фраза: "...И мое уважение к ней (к АА) беспредельно". АА просит вычеркнуть эту фразу, вспоминает при этом афоризм Кузьмы Пруткова: "Чувствуя к Вам безграничное уважение" (и т. д.). По этому поводу вспоминает такой случай:
АА: "За ужином на одном из собраний Цеха в 12-13 году я, разговаривая с соседями, сказала: "Какой сон я видела недавно - замечательный!". Николай Степанович издали, очень почтительно, вежливо, сказал: "Чувствуя к Вам безграничное уважение... (и т. д.)".
АА сначала рассказала это мне подробней, с шутками, как всегда, сказала фразу вроде: "Я была окружена jeunes hommes'ами и расцветала", но когда я стал записывать, продиктовала мне этот рассказ в вышеописанной редакции. По поводу этого случая АА добавила: "Такие вещи очень характеризуют Колю, очень для него характерны".
Показываю АА мои книги А. Ахматовой. В "Подорожнике" и в "Белой стае" я, придя вчера домой, отметил, кому они посвящены (АА вчера это рассказала мне).
АА, перелистав книги, проверила, некоторые неправильности вычеркнула, а над некоторыми стихотворениями надписала инициалы Н. В. Н., Б. А. и Н. С. Г. ... См. страницы моей "Белой стаи" (Гиперб.) 10, 22, 26 (исправление К. В. Н. на Н. В. Н.), 38, 39, 41, 44, 56, 71 (у меня было написано "Бэби"; АА, сказав, что "Бэби" совсем не нужно писать, нехорошо, стерла влажным пальцем мою пометку), 88, 93 (на стр. 93 стихотв. "Перед весной бывают дни такие..." - посвящено Н. Г. Чулковой. АА сказала - что это тоже к Бор. Вас. относится, несмотря на посвящение... Я спросил: "Вы про это стихотворение говорили, что очень его любите?". АА ответила: "Да".). Стр. 95, 96, 106, 114, 120; в "Подорожнике" (изд. "Petropolis", 1921), по поводу стихотв. "Покинув рощи родины священной" у меня было написано: "Посв. Б. Анрепу". АА просила зачеркнуть как неверное: "Это до него написано. Я еще не была с ним знакома". По поводу акростиха Б. Анрепу АА сказала: "Я ему не показывала... Прочел ли он?"
Я: "Конечно, прочел..."
АА: "Не знаю... Может быть, и нет..."
Я: "У Вас много ненапечатанных стихотворений, последнего времени?"
АА: "Есть..."
Даты, поставленные на книжках АА, иногда неверны. АА часто ставила неверные даты.
По поводу какого-то стихотворения АА сказала: "Есть точная дата этого стихотворения"...
Я: "А разве у Вас нет точных дат других стихотворений?"
АА дарила их, теряла, выбрасывала. Шилейко ставил в Москве самовар рукописью "Подорожника" (со злости, конечно). Многие стихи АА диктовала прямо приходившим из редакций журналов. Рукописей и черновиков, таким образом, почти не осталось.
АА с улыбкой, шутливо: "Невеста оказалась гораздо менее богатой, чем вы думали?"
О стихотв. Николая Степановича:
Вместо строк "Голод ощерился львицей / Обороняющей львят...", первоначально было иначе, АА помнит: ". . . . . . . . . трибуны / На площадях говорят...".
На заседании II Цеха, где он читал это стихотворение, ему кто-то сказал, что "трибуны не говорили тогда"... А кто-то другой, кажется - Курдюмов, сказал: "Нет, я слышал, Гучков говорил...". В такой плоскости велся разговор.
В 7 час. вечера АА просит меня съездить купить вино и 1/2 ф. икры. Я ухожу, покупаю бутылку белого "Абрау" - лучший сорт, какой мог найти, - и икру.
Когда вернулся, застал А. Е. Пунину, но она скоро, минут через 15, ушла. АА при ней вставала, причесывалась у туалетного столика. Потом легла.
АА награждает меня в благодарность за хлопоты апельсином. (Я его все-таки забыл взять, уходя.) Пьем вино из тонких ее с малиновым звоном бокалов... До 9 - 9 1/2 часов...
До этого, вслед за уходом Пуниной, уходит Маня. АА ее зовет: "Маня, поезжайте на трамвае домой". Маня: "Что Вы, зачем, барыня..." - "Поезжайте, поезжайте... У вас голова болит".
АА заботливо об этом помнит... Дает деньги на трамвай.
АА (о А. Е. Пуниной): "Гениальная женщина... Знаете, что она придумала? Она зовет меня на лето к себе - в Курскую губернию...".
Мысль А. Е. Пуниной действительно "гениальная"... Таким образом получится:
1) АА будет находиться под бдительным надзором А. Е. Пуниной - которая, значит, будет спокойна за мужа (ибо Н. Н. Пунин останется в Петербурге);
2) Н. Н. Пунин будет спокоен, что АА ему тоже не изменит - ибо не с кем, и ибо там его жена.
Очень хорошо получится! - для семейства Пуниных, конечно, а не для АА, и ...!
В 9 1/2 вечера приходят супруги Срезневские с кем-то еще - доктором, пожилым.
В 10 приходят Замятины - Евг. Ив. и Людм. Ник. Я устраиваю всем чай, кипячу воду.
В 10 1/2 стук: входит Н. Н. Пунин, но узнав от меня, что в комнате у АА Срезневские, берет Тапа и уходит: "Я не хочу с ними встречаться... Это царскоселы, и вообще...". (Через час он пришел опять, но сейчас же опять сбежал, узнав, что Срезневские еще не ушли.) Наконец, уже в 12-м часу, он пришел, и узнав, что Срезневские еще здесь, бросив: "Ну, черт с ними, все равно...", - вошел.
В. В. Срезневский и другой врач, выслав всех в другую комнату, выслушали АА. В. В. Срезневский потом мне и Валерии Сергеевне в другой комнате говорил о состоянии здоровья АА; говорил, что процесс - активный, что оставаться в Петербурге, да еще в этой квартире (и без всякого ухода) - немыслимо.
АА - решено окончательно - едет завтра, в пятницу 3-го апреля. Повезет ее Н. Н. Пунин. Комната снята - в пансионе на Московской улице, дом 1, - в близком соседстве с Мандельштамами; они живут... (Обрыв.)
АА рассказывает: "Все люди, окружавшие Николая Степановича, были к чему-нибудь предназначены... Например, О. Мандельштам должен был написать поэтику, А. С. Сверчкова - детские сказки (она их писала и так, но Николай Степанович еще утверждал ее в этом). Анне Андреевне Николай Степанович назначал писать прозу. Всегда ее просил об этом и убеждал; когда однажды Николай Степанович нашел тетрадку с обрывком прозы (написанной АА) и прочел этот отрывок, он сказал: "Я никогда больше тебя не буду просить прозу писать...".
Потом он хотел, чтоб АА занялась переводами. Хотел, чтоб она перевела прозаич. вещь Готье: "L' me de la maison"... АА, конечно, так и не исполнила этого его желания.
25 февраля 1917 года (по ст. ст.). АА провела день так: утром поехала на Петербург. сторону к портнихе узнать относительно своего платья. Хотела на извозчике поехать домой (на Выборгскую сторону). Извозчик попался старик... отвечал: "Я, барыня, туда не поеду... На мосту стреляют, а у меня..." ... (Обрыв.)
Анреп посмотрел на нее и сказал: "Вы глупы".
АА рассказывает это как характеристику того, до чего она может довести даже такого выдержанного человека, как Б. В. Анреп.
В эти дни Февральской революции АА бродила по городу одна ("убегала из дому"). Видела манифестации, пожар охранки, видела, как кн. Кирилл Владимирович водил присягать полк к Думе; не обращая внимания на опасность (ибо была стрельба), бродила и впитывала в себя впечатления.
На мосту встретила К[аннегисера] (уб[ийцу] Ур[ицкого]). Тот предложил ее проводить до дому, она отказалась: "Что Вы, мне так хорошо быть одной"...
Николай Степанович отнесся к этим событиям в большой степени равнодушно...
АА: "Все-таки он в политике очень мало понимал..."
Автобиографическое сообщение АА (в плане ее встреч
с Гумилевым, соотношение с его жизнью)
Записано под диктовку в Мр. дв. 1925 г. 2-го апреля
99 и 900, кажется. Это Бурская война - мы уже там жили, а 01, 02 - на Широкой. (Мы оттуда уехали весной 905 г., лето провели тоже в Ц. С., но в другом месте, и в 905 г. осенью уехала в Евпаторию на год (а начале августа). А лето всегда где-нибудь жили - где-нибудь в другом месте; 2 лета жили в Гунгербурге - кажется, в 96 и 97, вот так. Потом в Коростошеве одно лето жила совсем ребенком. Там было замечательно хорошо... Там были мраморные ломки в лесу. Мне очень нравилось. Лес такой хороший - где река Коростошевка...
Начиная с 1899 - стали ездить в окрестности Севастополя, в 3 верстах от Севастополя, в именье, которое называлось сначала "Отрада", а потом "Новый Херсонес" - именье Никол. Иванов. Тур[генева]. Ездить - на лето. Последний раз мы там жили в 903 году (а зимой - в Царском все время). В 904 г. Летом были в Lustdorf'е. В 905, в августе - в Евпатории. В 6 году осенью - Киев. В Киеве я с фрейлен Моникой - гувернанткой моей, и жила у двоюродной сестры Марии Александровны (жила там) до весны 907 года. Здесь Коля приезжал.
Весной 907 на дачу Шмидта поехали. Коля приезжал. Осенью (907) переехала в Севастополь - Малая Морская, дом Мартино - с мамой. Отец жил в Петербурге. Мои родители расстались совершенно в 905 году, и папа жил в Петербурге, а мы с мамой.
В Севастополе жили с женой Шкловского (я не знала этого, она только теперь сказала, и что она с моей сестрой младшей была знакома),
С осени 7 и по всему 8. За этот год 7-8 раз ездила в Киев к кузине погостить.
Валю Срезневскую, Николая Степановича. Жила у отца. Потом 8 - 9 года зима в Киеве (вся семья, мама). А лето 9 года в Lustdorf'е. Из Lustdorf'а опять в Киев поехала, осенью; в 9 г., в ноябре, приезжал Н. С. (был вечер "Остров искусства").
В начале февраля 10 г. он приезжал проездом, потом, на масленицу, я была в Петербурге, жила у отца на Жуковской. Была 1-й раз у Гумилевых. Затем, 25 числа апреля, свадьба, отъезд в Париж (нач. июня), возвращение в Царское. Затем я поехала к маме, вероятно в августе, там получила письмо: "Если хочешь меня застать, возвращайся скорее, потому что я уезжаю в Африку"...
- Это в Киеве?
- Да.
Вернулась, проводила Николая. Теперь дальше... И потом - я эту зиму провела довольно беспокойно: я часто ездила в Киев и обратно - несколько раз. Я это вижу... (АА взяла тетрадь стихов и по датам их стала определять.) 29 октября 10 г. - в Киеве. 12 декабря - в Ц. С. - это "Сероглазого короля", кажется, дата. 8 января - опять в Киеве... Кажется, я с января, честно, уж больше не ездила в Киев... Вот так, в конце января, я вернулась из Киева и жила в Царском. Бывала у Чудовских, у Толстых, у Вячеслава Иванова на "башне"...
была в Слепневе (11-го года). В Слепневе - до начала августа (с Н. с. поехала в Москву, в августе). Через несколько дней я уехала, одна, из Москвы в Петербург. Оттуда - в Киев. 1-го сентября я была в Киеве - это день убийства Столыпина, я помню. А 17-го сентября я уже в Петербурге, и у Неведомских на именинах.
"Смуглый отрок бродил по аллеям..." и "Под навесом в темной риге жарко..." - написаны тогда.
Потом... совпадает дальше с Колей - мы вместе в Ц. С. проводили... конец года, во всяком случае.
Очень ранней весной (12-го) я поехала в Киев, он за мной приехал туда. В Киеве была несколько дней.
11 марта еще была в Царском (юбилей Бальмонта). Потом в Италию поехали, в мае. По дороге из Италии Коля меня завез в Киев. Там, у мамы, оставил меня, сам уехал в Слепнево. Из Киева я поехала в именье моей кузины - в Подольскую губ. - имение Литки. Туда - письмо Н. С. (помните, где он пишет: "Наши роли переменились: ты будешь акмеисткой, я символистом", - помните?). Потом Н. С. выехал меня встретить в Москву, мы в Москве встретились. Пробыли несколько времени в Москве. Тогда я в первый раз видела Брюсова - в первый и последний (один раз я только видела) - в редакции "Русской мысли"; Белого видела, с женой.
переехали в Царское, домой.
18 сентября родился Левушка.
На Рождество 12 г. я ездила к маме в Киев без Н. С., и еще раз в начале 13-го года - в феврале, вероятно, а может, в марте, - на несколько дней. Потом, как известно, в начале апреля Н. С. уехал в Африку, а лето 13 г. я провела в Слепневе. 8 сентября вернулась в Петербург, т. е. в Царское, конечно. Зиму 13 - 14 гг. я провела частью в Ц. С., частью на Тучке у Коли (прописана была в Ц. С.), ездила на 2 - 3 дня туда, потом опять.
Потом, в 1-х числах июня 14 г., переехали в Слепнево вместе с Н. С. Там недели две я провела (в Слепневе), поехала оттуда в Петербург (одна, к папе). Н. С. просил "Абиссинские охоты" в "Ниву" продать. Продала. Пробыла в Петербурге у папы несколько дней, неделю - не больше, и поехала в Киев. Не в самый Киев, а в Дарницу (мама жила там) - местечко под Киевом, станция железной дороги сейчас же за мостом. Это было, по всей вероятности, начало июля, потому что я успела пробыть там эту неделю, вернуться через Москву одна... (АА описывала Москву, которая была прекрасна, была "как пестрая скатерть"...) Потом рассказала, как на станции Подсолнечной случайно на платформе увидела А. Блока, который пришел на станцию узнать нет ли почты. АА совсем не ожидала увидеть здесь Блока, т. к. не ассоциировала название "Подсолнечное" с имением, в котором он жил.
Блок спросил: "Вы одна едете?" (Блок очень удивил этим вопросом АА: "Блок меня всегда удивлял!".)
...Потом приехала в Слепнево. В Слепневе это письмо Колино из Терриок получила.
- Когда в Слепнево приехали?
- В июле я приехала. Потом, в конце июля, приехал Н. С. из Петербурга. (Помните открытку - "Манифестировал с Городецким, музицировал с Мандельштамом"? Я спрашивала Мандельштама, что это значит, он не знает и пугается! Таинственная фраза!)
Мы вместе поехали в Петербург. Несколько дней у папы (а он у Шилейко был, и даже одну ночь я потом ночевала у Шилейки).
Потом поехали в Ц. С. с Н. С. ... (О хлопотах Н. С. о поступлении на военную службу: это было очень длительно и утомительно.)
А дальше совпадает... Нет, не совпадает... Я не была в Уланском полку!
В сентябре я в Новгород ездила, одна. (Это был не совсем Новгород, это были Наволоки - деревня, там был расквартирован полк.)
Затем 24 декабря мы уехали. До Вильно - вместе. Потом я поехала в Киев (одна). Погостила в Киеве у мамы. В начале января я вернулась в Ц. С.
- Пятнадцатый... Вот тут, в конце января, читала в Думе стихи Николая Степановича - считаю, что в конце января это было. Весной 15 г. переехала в Петербург (из Царского) на Пушкарскую ул. Это был дом, в который упирается Гребецкая улица. "Пагода" этот дом назывался. Была сырая и темная комната, была очень плохая погода, и там я заболела туберкулезом, т. е. у меня сделался бронхит. Чудовищный совершенно бронхит. Это было первый раз в жизни, что я кашляла. И вот с этого бронхита и пошло все. Я так себе представляю - что я, вероятно, апрель, май там провела, вот так... Потом уехала в Слепнево. (В мае или в июне я уехала.) Вот это... - военные письма Н. С. относятся к этому времени. В Слепневе я очень заболела - туберкулез стал развиваться, - и было решено меня отправить на юг, в Крым. Я приехала в Царское одна летом 15-го года, чтобы отправиться оттуда.
Потом приехал Н. С. в Царское. (Я приехала в день взятия Варшавы в Петербург и сразу - в Царское.)
Приехал Николай Степанович. Мы жили во флигеле. Дом был сдан кому-то на лето (так всегда было). Потом Н. С. уехал на фронт опять. Я была у профессора Ланге. Ланг мне тогда удостоверил впервые, что у меня есть в правой верхушке туберкулезный процесс, и велел ехать в Крым. Я по 6 часов в день должна была лежать на воздухе. Я так и делала (в Ц. С.).
Я получила телеграмму, что отец болен очень. Приехала к нему (на Крестовский остров, набережная Средней Невки) и 12 дней была при нем, ухаживала за ним вместе с Еленой Ивановной Страннолюбской (та дама, которая с ним жила лет 25. Жил с ней... и она - тетка Машуры Ахшарумовой, между прочим). 25 августа папа скончался. Я вернулась в Царское. Приблизительно в октябре - в Хювиньку поехала, в санаторию. Там Коля меня два раза навещал... в Хювиньке. Привез меня, потому что не согласилась там оставаться дольше (недели три там пробыла). Потом вернулась в Царское, где и оставалась до весны 16 года, постепенно выздоравливая. Лето 16 года - в Слепневе (первую половину).
Приехала на дачу Шмидта (почти через 10 лет после того, когда я там жила. Я жила в 7 году, а это было в 16-м). Меня родные встретили известием, что накануне был Гумилев, который проехал на север по дороге из Массандры. Затем до... приблизительно, до сентября я жила на даче с родными, а потом переехала в Севастополь, на Екатерининской улице наняла комнату, жила одна (потому что у них было негде жить). Перед этим я на неделю ездила в Бахчисарай, чтобы встретиться с одним моим другом. По возвращении из Бахчисарая наняла комнату, в которой прожила, приблизительно, до середины декабря. Туда я получила письмо Н. С. (об экзаменах). Все время он все-таки писал, - не было ни одной нашей разлуки, чтобы мы не переписывались. Довольно регулярно всегда писал, всегда присылал стихи.
В середине декабря я уехала в Петербург (в день убийства Распутина я через Москву проезжала) - прямо к Срезневским. (Когда я была в Петербурге в 16 году летом, я жила у Срезневских.) сочельник, по-видимому, мы вместе с Караваевыми собрались ехать в Слепнево. Неожиданно приехал Коля с фронта и поехал с нами (об этом есть рассказ Констанции Фридольфовны Кузьминой-Караваевой). В Слепневе я пробыла до середины (приблизительно) января 17 года, а Н. С. в Слепневе был 2 дня. Новый год мы уже без него встречали. Он уехал в Петербург, а из Петербурга - прямо на фронт. Тогда он "Гондлу" давал читать в Слепневе. Мы очень долго не виделись - громадный перерыв был.
Я приехала опять, поселилась у Срезневских. В январе письма мои - два письма неотосланных Анне Ивановне - 29-го или 30-го и 31-го января. Потом...
До середины июня, приблизительно, я жила у Срезневских. Тут - революция, отъезд Н. С. - "На Салоникский фронт" тогда это называлось. Его приезды еженедельные, "Подделывателей" тогда читал - мне и Лозинскому. До революции мы с ним в Астории завтракали, когда он приезжал, были с ним у Сологуба, У Сологуба он прочел "Дитя Аллаха".
- 17 г. в Слепневе с Левушкой).
Потом, на Троицу 18 года, с Н. С. ездила в Бежецк последний раз. В августе 18 года с В. К. Шилейко уехала в Москву, в сентябре мы приехали на несколько дней вместе в Петербург и опять уехали в Москву. (Тут стили уже мешаются, начинается путаница стилевая... - если не "стильная"!)
В сентябре Н. С. был у нас и читал из "Шатра" - мне (в Петербурге). Пробыли там (в Москве) недолго и совсем вернулись в Петербург. Тут уже летних отъездов больше не будет. С этого времени я живу в Петербурге безвыездно, 2 раза я выезжала с тех пор из Петербурга - раз в Бежецк, на Рождество 21-го года, и в апреле 24-го года - в Москву и Харьков читать стихи...
Шереметевский дом - Фонтанка, 34 - с осени 18 года и до осени 20 года.
С осени 20 по осень 21 года - Сергиевская, 7 (это я там служила и там у меня было две комнаты при службе).
В 1914 г. встреча с Блоком: добавить (приблиз. слова АА):
"Поезд остановился на маленькой станции. Вижу на платформе - Блок. Я очень удивилась... Потом оказалось, что это его станция - Подсолнечная... Я вышла из вагона... Он меня очень удивил... Блок всегда меня удивлял... Спросил - "Вы одна едете?" Поезд стоял минуты 3, вот, значит, сколько мы поговорили".