17.07.1925
Госиздат (острота О. М.).
На Марсово поле из Мраморного дворца.
Письма... Сидел по 8 часов, до 1-го обморока. Котлетами АА кормила его. Когда переутомлялся, Олины мальчики помогали тоже. Нашел свои письма на полу.
АА позвонила в 6 часов. "Были у Мосолова?" - "Нет... пойду. А когда можно к Вам зайти?.." - "Сегодня, после Мосолова... только тогда не очень долго сидите у Мосолова..." - "Сейчас 6, когда придти?" - "В 8".
У Мосолова.
К АА на извозчике. Читал. Произвело отрицательное впечатление - об Анненском выдумал...
Читала воспоминания Ауслендера. Подтвержд. об Анненском - Н. С. (Аполлон).
"Можно к Вам прийти будет?.." - Я думаю, можно. Каждый раз письмо или что-нибудь.
О воле Николая Степановича.
У Пушкина против...
Летний сад.
Севастополь - тяж. Андрей Андреевич - в Грецию и отравился морфием. У самого вокзала - дом, сестра умерла, Виктор бежал.
(Дома.) О Волошине, о Мандельштаме.
- "Камень", пишет и пощеч. восп. не нужно.
Примирились еще в 16 г. ..., а здесь раздражителен, озлоблен, затравлен, ничего не прощал...
Об Анненском, забыт... издания...
30 ноября 14 г. - 5 лет смерти, АА была больным человеком. С 10-го... Кривич, расстроенный... Может быть, для памяти лучше закрыть собрание?.. Пильняк путает Анненского с Юрием Анненковым. Знают только поэты. Художники уже могут не знать.
Один дом портит.
Сергиевская - дом 7 - издали показывала. Дом 2 по Фонтанке - ворота... Налево, по набережной Невы.
О Петровском домике говорили. Ворота... налево, по набережной Невы. Летний сад. Грустно - старых деревьев нет. Часовенка - надо снести. Памятник Суворову ("Дух войны"?), стояли, смотрели.
Дома АА плохо чувствовала себя. Села в столовой. Примус, чай, лимон, черствые булки... Масла нет. Маню отпущу скоро. Возьму кого-нибудь в доме... Макушина? Больна совсем (почки). АА навещает ее иногда... Устала. Чай в столовой. Перешли в комнату. Стихи Медьера (?) (Пастернак, "Сестра моя, жизнь"). Плохо. Очень несамостоятельно. Мандельштам и Пастернак. У Пастернака есть достоинства, но есть недостатки, которых у Мандельштама нет. Мандельштам лучше... Шенгели спросил АА о Пастернаке. АА ответила так. Он удивился (он совершенно не признает Пастернака, ничего в нем не чувствует).
Я: "В чем недостатки? Прозаизм?"
"Ну, это еще может быть отнесено к стилю поэта... У него часто язык неправильный, не по-русски..."
О Севастополе (см. выше). "Ни за что бы не поехала".
Я: "И потом воспоминания детства...АА: "Ну, это как раз приятно..."
АА последний раз была в Севастополе в 16 году.
С Тапом гулял... Пошли к Пунину, АА заходила домой, только чтоб Тапа проведать.
Шли к Пунину. До нижнего замка - молча почти... АА знобит, высоко подняла воротник. Черный костюм, белая шляпка (с черными полями книзу), серые чулки... Туфли...
Сегодня - жар, и боли были... День сегодня хороший, но прохладный.
На облака за Троицким мостом показала - хорошие... небо хорошее (тяжелое сверху, снизу красная полоска закатного неба). У Инженерного замка - разговор об Анненском, о его забытости. А Комаровского - совсем не знают. Шилейко скупал "Первую пристань" и раздавал ее. (Это - такая же редкость, как "Вечер"). Так - разговор до Симеоновского моста. У Симеоновского моста - встреча с Замятиным. Пошел провожать. АА говорила с ним улыбаясь и весело - ирония и шутки...
Но вот как, значит, АА владеет собой и умеет не показывать своего нездоровья или расстроенности. Дошли вместе до ворот Шереметевского дома. Потом я проводил немного Замятина и пошел в Союз писателей... Там дышать невозможно от множества людей. Неизвестные. Впечатление - гнусное...
Пунин без четверти два звонил. Я из Публичной библиотеки поехал в Мраморный дворец. Дал Мане 70 коп. (в два с половиной часа дня). Она, конечно, масла не купила.
В Бежецк поедет, таблицу возьмет (в полчаса сделала до моего прихода). "Меня забавляет" (про раскрашивание ее пастелью).
В 6 ч. 20 м. - я к Пунину пришел. АА у него. Вышла ко мне, в столовую. Пришел Миллер (про которого АА рассказывала, что он, во-первых, деньги ей не передал - она от редакции попросила. Ей прислали, сказав, что второй раз присылай... (Абраксас?). А потом Миллер рецензию об АА написал (Абраксас?) - "Мертвая", - а во втором номере была рецензия "смягчающая" (Кузмина?). А потом Миллер проворовался вообще, что-то... Книжки какие-то?
У Пунина сидели один час, приблизительно. Потом - "Идите, за воротами подождите...".
Я вышел... Через минут 15 - 20 АА вышла. Пошли вместе... по Фонтанке к Неве... Арт. Лурье прислал письмо М...? (Один знакомый... вообще). Утром была у Щеголева...
Шли по Фонтанке. АА сказала, что читает Ключевского... Очень хорошо излагает - нет разделения на древнюю и новую историю, а все один процесс... Полет мысли, талант большой, громадные знания...
АА восхищается Иваном Грозным - так гениально управлял государством, такую мощь создал и умел давать ее чувствовать, так организовал и т. д. Приводила примеры из истории царствования Ивана Грозного...
Я: "У меня есть Карамзин".
АА: "Ну, когда его читаешь, делается немножко смешно".
У Пунина АА очень плохо выглядит.
Дома. Нельзя говорить "следить что-нибудь" (по поводу стихов Медьера). Надо говорить "следить за чем-нибудь". А так - все говорят. А если сказать просто "следит", это значит - оставляет следы... "Наследил в комнате".
У Пунина. Я нашел в таблице "Швейцария". Заметил...
АА - что она вообще очень безграмотно пишет и что не надо этому удивляться...
АА ночевала у Пунина вчера и сегодня... (сегодня только со мной заходила домой).
18.07.1925
Когда В. Гиппиус хотел напечатать в "Гиперборее" "Волшебницу", цензура сочла кощунством одну строку и не хотела выпускать номер.
Брюсов относился отрицательно к Блоку, всегда. Он написал, кажется, Перцову, что Блок это из Соловьевых, поэтом не будет.
Конечно? В период Цеха относился отрицательно к стихам Белого. А прозу в период Цеха любил, так можно сказать!
Гиперборей.
13 г., январь.
Городецкий о "Вечере".
Орлы над пропастью. Декабрь, 12 год. Гиперборей.
...Не през[ирал] сонета,
Венки из них Иванов заплетал,
Размеры их любил супруг Annet'ы,
Не плоше их Волошин лопотал.
Кузмин его извозчиком избрал,
Когда забыв вораны и р[акеты?]
Скакал за Блоком, да не доскакал.
. . . . .
И для него Зенкевич пренебрег
Алмазными росинками Моравской...
- в Цехе - 11-13 год. Получил 18.07.1925.
В 11 утра мне звонила АА (ночевала у Пунина). Не застала.
В 12 - я звонил, не застал. Ушла вместе с Пуниным.
В два с половиной часа звонила АА. Не застала. В 3 - я звонил АА. Спрашивала о Гиппиусе. В 6 час. 30 мин. мне звонил Пунин. В 7 часов я поехал на трамвае No 2 к АА. Против Инженерного замка увидел ее, выскочил. Шли вместе по набережной Канавки. Летний сад. АА видела, как деревья падали... Шла во время наводнения по набережной Невы. Знойный ветер был. Хорошее ощущение. Набиралась сил, перебиралась от столба к столбу - такой ветер был. О Гиппиусе говорили. Пришли до Невы по набережной в Мраморный дворец. АА в черном костюме, серые чулки, белая с соломенными полями шляпа, поля черные снизу). Сразу повел Тапа гулять. Потом АА села в кресло. Я тоже - к столу. Плохо чувствует себя. Очень. Жар - большой (потом, в 11 часов, мерила температуру - когда уже спадал жар. Температура 37,3). Днем, у Пунина, два часа спала. Принес воспоминания Гиппиуса и остальное из принадлежащего АА. Читала, примечания... В 8 1/4 пришел Пунин. Я поехал за 1/2 ф. ветчины, булками и папиросами. АА дала червонец. От себя еще купил бутылку и плитку шоколада. Заехал за градусником домой. Приехал к АА. Пили чай, вино. Втроем. Пунин ушел, а мы еще после пили вино. Снова читал продолжение сообщения Гиппиуса... Потом говорили.
Большой разговор - о Цехе, об акмеизме, о том, что такое акмеизм... Недоброво: акмеизм - это личные черты творчества Николая Степановича... Чем отличаются стихи акмеистов от стихов, скажем, начала XIX века? Какой же это акмеизм? Реакция на символизм, просто потому, что символизм под руку попался.
Николай Степанович - если вчитаться - символист.
Мандельштам? - его поэзия - темная, не понятная для публики, византийская... при чем же здесь акмеизм?
А. А. Ахматова - те черты, которые дают ей Эйхенбаум и другие - эмоциональность, экономия слов, насыщенность, интонация - разве все это было теорией Николая Степановича? Это есть у каждого поэта XIX века, и при чем же здесь акмеизм?
С. Городецкий? - во-первых, это очень плохой поэт. Во-вторых, он был сначала мистическим анархистом, потом теории В. Иванова, потом - акмеист, потом - "Лукоморье" и "патриотические" стихи, а теперь - коммунист. У него своей индивидуальности нет. В 13 - 14 гг. уже нам было странно - что синдик Цеха - Городецкий. Как-то странно. В Цехе - все были равноправны, спорили. Не было такого начальства: Гумилева или кого-нибудь.
Мало вышло? Уже Гумилева и Мандельштама - достаточно. В Цехе было 25 человек - значит 1 на 10 вышел. А у Случевского было 40 - и никого. А из "Звучащей раковины" или 3-го Цеха разве вышел кто-нибудь? "Звучащая раковина" - ужасные стихи, ужасный сборник "Город". Какой-нибудь кружок 7 года ощущается очень плохим, потому что мы видим все его недостатки. А если стихи "Звучащей раковины" не ощущаются - это потому, что нет перспективы... "Гиперборей" - стихи лучше, чем в других журналах того времени. Дал ли что-нибудь Цех? Конечно, что-то дал, просто потому, что там спорили... Указывали на явные недостатки, но Николай Степанович мог прийти также к Мандельштаму или к АА и они ему сказали бы то же самое... А у других - у такого Бруни - не было кому прочитать, он дожидался Цеха, чтоб узнать мнение. И из них все равно ничего не вышло.
Василий Гиппиус - как тогда был под влиянием брата, так и теперь брата вспоминает все время в своих воспоминаниях. Тусклые сообщения. Помнит только, как он сам развивался, поэтические разговоры, суждения Николая Степановича некоторые помнит. У него больше ничего и не было... Неудачник... А был веселым, жизнерадостным. Жизнь таким сделала...
19.07.1925
В 12 ч. 30 м. - у Пунина. От него сразу - к АА. В чесучовом платье. Посидели, температура - 37,1. Поговорили о Цехе. АА пила чай, но (вся) не мылась. Я иду на Марсово поле. АА через 20 мин. в черном жакете (и под ним черное платье) выходит, идем через Марсово поле мимо Инженерного замка, по Фонтанке к Шереметевскому дому. У ворот - попрощался.
Я: "До свидания".
Жалко, что Золотые Свинки не достанем.
Жарко. Душно. Утром тучи - капельки дождя. Купил у кит. вертушку.
Маня приходила потом, после нашего ухода (АА вечером сказала).
В 9 часов пришел к АА. Открыл дверь Пунин. В столовой - вышла АА, распущенные волосы, черное шелковое платье... В ее комнате у постели сидели Данько. Поздоровался. АА легла на постель, сейчас же встала: "Идите к столу, граждане, будем чай пить". Они сели к столу. Я пошел разбирать булки, сухари. Чай уже кипел (Пунин поставил). Пунин вышел в столовую. Я дал ему бумаги в ЦЕКУБУ. АА вышла тоже, заинтересовалась. Мы не дали - секрет. Я поставил чай. Пунин ушел. АА в кресле, Елена Данько - в кресле напротив, Наташа Данько - сначала на подоконнике, потом между мной и Еленой Данько.
Не допив чашки чая, пошел с Тапом гулять. Пришел.
Е. Данько сравнивает АА с какой-то картиной. АА прибавляет - руки назад. Встает так, садится... О книгах ("Индусский роман").
Я ухожу. "До свидания". АА не закрывает дверь, смотрит вслед. Я быстрыми шагами иду, не надевая шляпу. Оглянулся. АА закрыла дверь.
19.07.1925
О Павловске, Мартышкине (история их). Ораниенбаум. АА говорит, что Ораниенбаум тоже давно существует.
О Неве, что она была в 29 верст ширины и была проливом; о том, что на памяти в этом районе было 3-4 сильных землетрясения (записано в Швеции, в Финляндии и в Новгороде).
О Балтийском побережье - выпитые краски. Море - такое, как будто в него уронили каплю синего и она распустилась в необъятном пространстве. Небо - тоже бледное. (В Петербурге бывает синее), а там совсем бледное... И все краски такие...
Это так и представляется - углом, дальним захолустным углом (как на карте).
О метрополитене - отвратительное впечатление - под землей в этих белых гробницах с громадной скоростью. Хорошо, что в Петербурге нельзя.
Данько: "А ведь еще проекты пишут..."
Я: "Нельзя".
АА: "Нельзя. Здесь разве что подводные лодки ходить под городом будут".
О Волынском - у него опять какая-то история: он написал книгу о Рембрандте (?) и подарил ее республике... А теперь судится (это Данько рассказывает) с Луначарским... за то, что кто-то - плагиат...
АА: "У Волынского всегда такие истории - или у него кто-нибудь плагиирует, или - он у кого-нибудь..."
Волынский - очень отрицательно к нему АА относится, считает на все способным (Доска Милана, за книгу о Леонардо да Винчи). АА думает, что-нибудь тут подтасовано самим Волынским... Называет его - (писателем?) р. и кр.
Анекдот Мандельштама... А где бифштекс для моей жены?
О французской беллетристике... А цитирует ее отвратность... (Обрыв).
...ла, что после этого десять дней лежала. "Отчего устали?" - "Не знаю... От всего, от поездки..."
(А отчасти оттого десять дней лежала, что Пунин не мог простить ей, что она не с ним ездила, а с другим, и всячески поносил ее за это.)
АА надорвалась от поездок в Ц. С. (в 21 г.?) - пешком на вокзал, в поезде - все время стоя, потом пешком на ферму... С фермы - иногда до вокзала давали экипаж. Уезжала с мешками - овощи, продукты - раз даже уголь для самовара возила. (При этом Мар. Ник. Рыкова - мать Наташи - говорила: "Только везите так, чтоб никто не видел, а то скажут, что мы из казенных дров уголь делаем и раздаем".) С вокзала здесь - домой - пешком, и мешок на себе тащила.
Виктор (брат АА, младший) служил сначала на "Зорком", а потом на "Керчи".
Крестный отец АА - Романенко (в?)
10.10.1925
Голлербах - подл. до последней степени...
О Голлербахе - (был вчера), Недоброво и Комаровский.
Недоброво - аристократ до мозга костей, замкнутый, нежный.
Комаровский (не л.).
Сологуб - третий раз подводит.
(Первый раз с Гржебиным.)
(Второй - с санаторией в Лесном - переезжал и АА переехала из Ц. С., а в Лесной оказалось нельзя. Весной 1925 г.)
Третий теперь - Союз хлопочет о пенсии по болезни. АА не хотела. Сологуб позвал к себе и выругал, - и АА подписала бумагу, а теперь это идет в Малый Совнарком. Пенсия по 6 разряду. Все равно не дадут, а будут говорить, что выпрашивала...
Квартира... Нет комнаты...
От Шилейко письмо - что завтра приедет (а от Пунина письмо - Пунин говорил с Шилейкой по телефону и Шилейко сказал ему, что может быть на днях, а может быть через неделю).
Пунин завтра утром приедет.
Недоброво две зимы в Ц. С. жили.
Голлербах назвал его царскоселом, и под предлогом, что тот царскосел, будто бы хочет им заниматься...
В автомобиле к Графск. пристани приехал Колчак. На рейд - низко-низко над водой - аэропланы...
АА советует Данько к празднованию юбилея Академии наук, сделать для Академии наук - блюдо. Оно кстати будет, и хорошо храниться будет.
Заседания Цеха. С ноября по апрель 12 г. - приблизительно, 15 заседаний (по 3 в месяц). С октября 12 по апрель 13 - приблизительно, 10 заседаний (по 2 в месяц). А в последний год - не больше 10 заседаний, во всяком случае.
Митя (Дм. Вл. Кузьмин-Караваев) считался стряпчий Цеха и иногда вел какие-то записи. Он - в Риме, католический священник. Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева исчезла с горизонта весной 12 года. Разошлась с мужем и уехала на юг.
26.101925. Понедельник
В 1 час дня звонил АА в Ш. д. Аннушка ответила, что АА еще спит. Потом в мое отсутствие мне звонил Пунин и передал, что если я хочу прийти, то могу прийти в любой час. В 5 ч. 30 м. вечера я направился к АА. В кабинете на диване АА лежит на положении больной - раздетая, под одеялом. На стуле перед диваном - коробка пастилы и белые ромашки в высокой вазочке - их принесла А. Е. Пунина. Две французские книжки на полу. Хотел их поднять, но АА сказала, что так ей удобнее их доставать.
На постели перед ней большой том, о котором я уже говорил, "Les chef d'œuvres de l'art". АА читала его, а при мне перелистывает и пересматривает репродукции картин. Их не хвалит, а текст книги - интересный. Расспрашиваю ее о здоровье. Мерит температуру, поминутно заглядывая в градусник. 37,4. Усталость в лице, которую она старается скрыть веселыми интонациями разговора. Рассказывает о вчерашнем обеде у Замятиных. Обед был часов в 6, а пробыла АА у Замятиных до 11-го часа (оттуда вернулась в Шер. дом). Было человек 12, среди них АА назвала Василия Каменского (приехавшего в Петербург устраивать свою новую пьесу о Пушкине), Юрьева. Другие были, главным образом, из артистического мира. Был там некий доктор (хирург) Максимович, которого АА видела несколько лет тому назад (когда Лурье уезжал за границу). Тогда этот Максимович показал себя порядочным пройдохой. С таинственным видом рассказывал о себе самые невероятные вещи, и Артур Лурье искусной импровизацией "разыгрывал" его. Этот Максимович оказался рядом с АА за столом. И невероятно досаждал ей самыми банальными, глупыми разговорами. (Например: "О Вас я знаю только одно - что Вы крымчанка". АА отвечает: "Нет". - "Как же нет? Я знаю это наверно..." - "Нет, я не крымчанка..." - "Что Вы, я знаю, знаю, как же -
Стать бы снова приморской девчонкой,
Туфли на босу ногу надеть..."
АА: "Это я была там на даче".
Максимович продолжает спорить. Тогда Василий Каменский врывается своим грубым голосом: "Говорят Вам - дачные стихи!".
Это пример не из удачных, но АА много разговоров передала. И стоит ли их записывать? АА чувствовала себя отвратительно, был сильный озноб, еле могла разговаривать. Наконец, какая-то дама избавила АА от Максимовича, позвав ее к себе.
Я спросил, как выглядит Юрьев. АА улыбчиво и многозначительно тихо сказала: "Молодой, молодой, молодой!..".
За столом заговорили о Пушкине. АА убедилась, что никто из присутствовавших Пушкина не знает. Заспорили о том, был ли Пушкин религиозным или нет? Так как никто Пушкина не знал, из спора ничего не выходило. Каждый застрял на своей первой фразе и поминутно возвращался к ней, не зная, как продолжать дальше. Наконец, АА не выдержала и процитировала строки, показывающие, что Пушкин был религиозным.
Мне АА говорила по этому поводу, что этот вопрос - очень трудный. И она не берет на себя смелости ответить на него. Но ей кажется, что Пушкин был религиозным. Может быть, не православного склада, не церковником, но, во всяком случае - религиозным. А стихи противоположного порядка - большей частью или шуточного характера, или навеяны французскими настроениями XVIII века.
Заговорили о Пушкине. АА говорит о нем с пиететом. Я спросил, какое стихотворение она больше всего любит? АА сказала, что вопрос этот - трудный и, пожалуй - наивный. Сказала, что лучше назовет то, что она не любит у Пушкина. Первым по порядку назвала "Черную шаль"... Это, во-первых, перевод, а во-вторых, вообще неудачная вещь (не любит поэтому, а не потому что ее затаскали). Затем - "Гусар" - этот реализм (такой) вообще противоречит Пушкину... АА задумалась, вспоминая, что еще она не любит у Пушкина... "Кажется - и все..." - но вспомнила: - "Под вечер осенью ненастной...". Вот эти три вещи АА не любит, а все остальное, все, особенно последнего времени - и АА не нашла слова, чтоб выразить величие пушкинской поэзии.
Я заговорил о "Заклинании", и АА задумчиво повторила - "Поразительное стихотворение".
Сегодня в "Красной газете" напечатано письмо Пушкина к Хитрово. Я сказал об этом АА. Она сказала, что "к Хитрово Пушкин относился иронически. Она была лет на 30 старше его и очень к нему приставала". Но дочь Хитрово - "Вы знаете ее?" Я: "Знаю". - "Назовите ее фамилию". Я смолк со стыдом. Вот у Замятиных вчера тоже никто не знал Пушкина. Правда, Замятин не производит впечатления человека, у которого в божнице мог бы быть Пушкин?" - сказала АА.
А Каменский, несколько дней тому назад окончивший пьесу о Пушкине, не знает и очень известных вещей о нем.
Вчера же заговорили о Ходасевиче. Максимович, с апломбом и с видом очень преклоняющимся, сказал: "Вы знаете, ведь Ходасевич читает в подлиннике Катулла". АА выжидала, какое впечатление произведут эти слова на присутствующих. Никто ничего не ответил. Эта фраза прошла, не остановив на себе ничьего внимания. АА заговорила: "Подумайте, никто не мог сказать ему, что нет ничего удивительного. Поэт - читает поэта. В подлиннике... Мы знаем, что это делали и Пушкин, и Тютчев, и Фет, и Анненский, и многие другие... Что же тут замечательного?". И АА удивлялась удивлению Максимовича, и тому, как его удивление распространялось и на остальных присутствующих.
На днях АА получила письмо от матери, а в письме - вложенное другое письмо - от ее брата к матери, с Сахалина. Из этого письма обнаруживается, что у АА есть племянница, которую зовут Инна. Брат очень зовет Инну Эразмовну приехать к нему, и она, вероятно, поедет весной. АА говорит, что если брат пришлет денег, то она поедет провожать Инну Эразмовну на Сахалин. Брат ее, по-видимому, занимается торговлей и, кажется, обеспечен.
Говорили о Спесивцевой и по поводу о балете. Спесивцеву АА очень любит и всегда ходила в Мариинский театр, когда там участвовала Спесивцева. АА восхищается ею. Говорит о ее внешности, об ее грации, о тонкости.
Спесивцева сейчас prima в Grand Op ra в Париже. И по заслугам. Вообще, АА правильно говорила, что балет - балет как искусство - существовал и существует только в России. Искусство, развившееся здесь, здесь культивируемое и, конечно, не за границей. Только недавно за границей начали понимать его, и этому очень способствовал Дягилевский балет. Я заговорил о Карсавиной. АА заговорила о различии между Карсавиной и Спесивцевой. Первая - прекрасна в лирических сценах, вторая - бездушная куколка. Но очаровательная - совершенно очаровательная.
Как-то в разговоре со Спесивцевой (если не ошибаюсь, а если ошибаюсь, то - с Лидочкой Ивановой), та сказала АА, что так сгибаться, как это делает АА (ногами касается головы) у них в Мариинском театре не умеют. Я сказал, что из АА вышла бы чудесная балерина, если б она не захотела стать чудесным поэтом. АА сказала, что мечтой отца было отдать ее в балет.
Еще о Пушкине. В том же (записанном раньше) разговоре о Пушкине АА в доказательство религиозности Пушкина привела пример, когда Пушкин, по своему желанию, сам, служил панихиду по Байрону, Байрону, который, как известно, был атеистом, - и сказала, что факт этот весьма убедительный.
Я прочел АА стихотворение - мое, после долгих ее просьб - "Сгинет ночь - с утра могу работать...".
АА одобрила его, кроме строчки с "мирком", которая режет ей ухо. И сказала: "Это еще в антологию Голлербаха"... Я, предавая ей тетрадь, сказал: "Все... все 30 - в антологию"... Засмеялся: "Мои "Романтические цветы".
Вопрос о Давиде продолжает интересовать АА. Она обнаружила, что 29 декабря исполняется столетие со дня его (рождения?). Сказала об этом Пунину. Тот пошел, заявил в Институт истории искусств, предложил отпраздновать юбилей. Предложение было принято, и юбилей праздноваться будет. Рассказывал мне это Пунин, около 10 часов вечера вернувшийся из Института истории искусств, где он читал лекцию.
АА покрыта одеялом и шубой. Сорочка - полотняная, грубая, во многих местах разорванная, очень ветхая. Волосы распущены.
Говорила о Кузмине. Сегодня в Союзе писателей Общество библиофилов празднует его юбилей. Голлербах звал и АА, и меня. Но АА больна, и несмотря на желание пойти, не может сделать этого. Хотела послать ему поздравительную телеграмму, но это осталось неисполненным. Когда пришел Пунин, я хотел идти на юбилей. Но выяснилось, что и АА, и Пунин очень голодны, что есть бутылка водки, и что нет бумаги для печатания нового негатива - недавно снятой фотографии АА. Я сказал, что у меня есть дома бумага, полбутылки портвейну и торт. Решили устроить пиршество. Я купил закуски и еще полбутылки водки для мужчин. АА стала одеваться. Надела белые чулки и шелковое платье - подарок переводчицы, привезенный М. К. Грюнвальд. АА очень хороша в этом платье. Шутим, смеемся как всегда.
Я сходил домой и в магазин, купил еще бутылку сотерна. Когда вернулся, все, не выдержавшие голода, сидели за столом в столовой и ждали меня. Встречен я был дружными приветствиями. Нас было 5 человек. Со стороны окна сидела АА - за узким конусом стола. Против нее - А. Е. Пунина. По бокам - с одной стороны Пунин и я, с другой - Николай Константинович - jeune homme, влюбленный в А. Е. Пунину, который развелся со своей женой из-за этой любви. Но А. Е. Пунина - неприступна (сказала мне АА). Пили. Дамы тоже не отказались от водки, правда в очень маленькой дозе. Последнюю рюмку АА отдала мне. Все было уже выпито. Пунин - пьяный немножечко - пошел печатать фотографии.
Белое вино оставалось у дам только. АА перелила мне из своего стакана, половину чая. Чокнулись. За столом шутили, острили, но все было очень чинно и даже чуть-чуть торжественно. Я тоже пошел в коридор, к красному фотографическому фонарю Пунина. Печатали вместе. Конечно, испортили несколько листов бумаги (трудно печатать с хмельной головой). АА пришла и ушла. Потом я остался один допечатывать. Но Пунин вложил бумагу неактинической стороной, и листок не отпечатывался долго. Вошла в коридор АА, стояла рядом в красноватых лучах темного фонаря. Постояла... Потом ушла. Скоро я вышел в столовую. Пунин вынул из кармана один отпечаток АА. Дал его мне. Я из коридора принес непроявившийся листок бумаги, на котором должна была отпечататься АА, - сфинкс. АА весело подтрунивала над Пуниным, взяла листок, надписала на нем: "20 мин. 1, 27 окт. Сфинкс в Шереметевском саду. пл. Ахм." - и дала мне.
Я попрощался и ушел. (А Николай Константинович - jeune homme - ушел еще раньше.) АА осталась ночевать в Шереметевском доме.
На АА вино совершенно не действует - или она очень хорошо умеет не показывать его действия. Она остается совершенно такой же, как и всегда - остроумной, веселой.
(О, эта веселость АА - сколько печали за ней, всегда. Но ее можно только угадывать.)
АА, лежа на диване, когда пришел Пунин, сказала по какому-то поводу: "Я здесь в крысах" (в Шереметевском доме). Я спросил со смехом, что это значит? "В крысах... Я - крыса". Я громко засмеялся. "Это Вы придумали?" АА с торжественной гордостью: "Я".
27.10.1925. Вторник
Днем звонил в Шереметевский дом. Аннушка сказала, что АА с утра ушла в Мраморный дворец. Вечером, часов в 7, позвонил еще раз. Ответил Пунин, что АА сегодня не приходила к нему и не придет, потому что вечером в Мраморный дворец к ней должна прийти В. А. Сутугина. А если я хочу повидать АА, то я могу сходить к ней туда - в Мраморный дворец. Пунин просил предварительно зайти к нему за книжкой, которую он хочет передать АА. Я так и сделал. Зашел к нему, он дал мне для передачи АА письмо и книгу "Les chef d'œuvres de l'art". И уже мне в подарок фотографии АА: в кресле в Шереметевском доме, с книгой на коленях, и "сфинкс" в саду Шереметевского дома.
Постучался к АА в Мраморном дворце... Несколько минут не открывали. Потом АА открыла дверь. Видимо, я оторвал ее от какого-то разговора с Шилейко. "Можно Вас оторвать на минуту?" АА как-то встревоженно ответила: "Да, минуту я Вам могу уделить...". Передал ей книгу и письмо; оставил у нее полученное сегодня мной письмо Зенкевича. И измерил стекло в окне, чтобы высчитать, сколько может стоить вставка двух стекол. (Размер стекла 58 х 73 см, т. е. за два надо уплатить около 6 рублей. Ни у АА, ни у Шилейки, ни у Пунина, ни у меня их нет.) Попрощался, ушел.
28.10.1925
У них был К. Вагинов... Пробыл у них минут 15, пошел домой.
29.10.1925
В 5 с половиной часов вечера пришел в Ш. д. Пунин уходил. АА говорит, что здорова, а у нее был сердечный припадок; и у нее удушье от сердца. Температура 37,4. Разговаривая, хваталась руками за сердце и делала паузы, чтоб вздохнуть. До моего прихода читала Мюссе. Положила книжку под подушку, когда я пришел.
Ясно видна такая обида. Письма матери: "О, мама не станет говорить об этом, она не такой человек", - но и они дают понять своей некоторой холодностью и сдержанностью, что Инна Эразмовна считает, что АА недостаточно заботлива по отношению к ней, недостаточно ее любит и т. д.
А что говорить об этом? АА не говорит о своем материальном положении, но разве я не вижу? И разве может быть хуже? И разве не позор, что Ахматова не имеет 7 копеек на трамвай, живет в неотапливаемой, холодной, сырой и ч у ж о й квартире, что она носит рваное, грубое и ч у ж о е белье и т. д. и т. д. до бесконечности. Примеров не исчислить.
АА, тем не менее, посылает регулярно деньги и матери, и Анне Ивановне Гумилевой, и тетке, и другим. АА посылает деньги матери и лжет ей, что это - получаемая для Инны Эразмовны пенсия.
И вот, за иногда не своевременную высылку этой мифической "пенсии" ее попрекают. Конечно, ни звуком АА не дает понять матери, в каком материальном положении она сама находится.
Сегодня АА ходила на почту, посылала в Деражну деньги. АА рассказывает с нескрываемым удивлением и удовольствием о том, каким любезным и милым был принимавший отправления почтовый чиновник. Он - что не входит в его обязанности - подробно объяснил (и главное - вежливо объяснил) причину, по которой он искал Деражну в книге, то, что он должен быть уверен, что в Деражне имеется почтовое отделение, потому что иначе деньги могут не дойти и т. д. АА привыкла, что теперь все "рычат"... И когда кто-нибудь "не рычит", то это ее удивляет.
По дороге на почту АА обратила внимание на афишу "Конец Романовых"...
По поводу моего желания сохранить листки с первыми записями воспоминаний АА о Николае Степановиче (АА хочет их уничтожить, потому что они мной безобразно записаны, часто не точно, и, кроме того, очень устарели - они очень неполны) АА с упреком сказала, что это фетишизм. Дальше выяснилось отрицательное отношение АА к фетишизму.
На днях мы говорили о С. Есенине. АА находит, что помимо того, что он очень подражателен - он просто пишет плохие стихи. Плохие - именно как стихи - вне зависимости от того, кого они напоминают.
В комнате очень холодно. А. Е. Пунина начинает топить.
Время подходит к 9 часам. АА с сожалением говорит, что ей надо уходить домой, потому что она должна застать управдома, чтобы взять у него трудовую книжку В. К. Шилейко. Какую трудовую книжку? Зачем? Оказывается, что трудовая книжка Шилейко лежит у управдома, а без нее В. К. Шилейко не может получить жалованье в университете. И вот вместо того, чтоб самому по лестнице спуститься к управдому и взять ее, Шилейко заставляет АА специально для этого возвращаться на несколько часов раньше в свою ужасную квартиру, идти к управдому, выдумывать повод - почему именно она, а не сам В. К. Шилейко приходит...
А. Е. Пунина начинает топить печку в соседней комнате - в спальне. Я иду туда, гоню А. Е. Пунину и затапливаю печку сам. АА покидает диван с термометром под мышкой - поставленным по моим увещаниям. Подходит к печке. Садится на корточки перед ней и ежится.
Мне очень нравится - очень идет АА черное платье... Я говорю ей это. АА отвечает, что нравится платье и ей, говорит про переводчицу: "Подумайте, какая милая! Я хочу сняться в этом платье и послать карточку ей...".
Приходит Пунин. Уговаривает АА оставить у управдома книжку до завтра, а не торопиться. И я, и А. Е, Пунина присоединяемся к этим уговорам... "Если он (В. К. Шилейко) сумасшедший, то это не значит, что Вы должны исполнять прихоти сумасшедшего..."
Наконец, АА поддается нашим просьбам и остается. Я ухожу домой.
Не знаю почему, - вероятно, и разговоры с АА, и ее грустно-покорный тон в этих разговорах, какая-то особенная незлобивость, чувство ясного понимания Анной Андреевной трагического в эпохе, трагизм ее собственного существования - все вместе так подействовало на меня, что я ушел с подавленным сердцем, шел, не видя встречных сквозь липкую мразь и туман, и когда пришел - лег на постель с темной и острой болью в сердце и с бушующим хаосом, хаосом безвыходности в мыслях.
АА не жалуется. Она никогда не жалуется. Жалобы АА - исключительное явление и запоминаются навсегда.
И сегодня она не жаловалась. Наоборот. Все, о чем она говорила, говорила она как-то ласково-грустно, и со всегдашним юмором, и доброй шуткой, и твердым, тихим и гибко интонирующим голосом. Но от этого мне было еще грустней. Ибо видеть ясный ум, тонкую натуру, мудрое понимание и острое чувствование вещей, и доброту, доброту, доброту... - в такой обстановке, в таком болоте мысли и мира - тяжко.
...Говорю, что иду к Мосолову, там будет Пяст. "А до Мосолова зайдите ко мне... У меня есть кое-что, чтобы Вам показать".
Сажусь в кресло. Скоро АА встает, садится к столу. Кладет на стол папку бумаг - листки биографии Н. С., - первые ее воспоминания, предназначенные к уничтожению. Красный и синий карандаш в руке. Читаем вместе, и АА отмечает места, которые нужно сохранить. Шутит надо мной. Трунит над моими записями.
В 8 часов я ухожу. Иду к Мосолову, который для меня позвал Пяста. Пяст скоро приходит. В визитке. Садится на диван. Снимает сначала мокрые ботинки, потом носки. Кладет их к печке - к редкой теперь буржуйке. Босые ноги протягивает к печке. Вспоминает и диктует мне. Сначала в сидячем, потом все в более лежачем положении. Рука под голову, но и рука оказывается на подушке, закрываются глаза и Пяст превращается в дремлющего вещателя. Мосолов на стуле рядом. Слушает. Юлит. По временам втискивается в разговор и начинает ненужные, малопонятные и сюсюкающие (трубка в зубах) рассуждения. Ни Пяст, ни я их не поддерживаем. Пяст перебивает его и продолжает сообщение.
Чай. В 1 час ночи выхожу с Пястом на улицу. Идем до Литейного. Он поднимается на почту: "Только ночью мне и удается заходить на почту. Я так занят все время...". Он - на почту, а я - домой.
АА говорила об эпохе Наполеона III, 22 года между 1848 и 1870 годами. Ничтожество Наполеона III, ничтожество эпохи, не имеющей никакого оправдания. Говорила АА подробно.
Все это - дневник.
С разговором о работе, о Николае Степановиче - их много было сегодня, я не записываю.
Позавчера к АА приходила В. Сутугина. Приходила с поручением от "Круга" (издательство), которое хочет издать новую книжку стихов АА. Но АА не может дать книжку "Кругу", потому что по договору с "Петроградом" АА новую книгу должна дать ему, а не другому издательству. Вера Сутугина обещала дать АА сведения из протоколов заседаний правления "Всемирной литературы"... Там будет много дат, и много интересного для биографии Николая Степановича.
"Если бы Вы были не Анной Андреевной Ахматовой, а простой смертной, скажем, Анной Андреевной Петушковой"...
"В таких случаях про меня говорят "Анна Андреевна Брижжатова..." - и АА объяснила со смехом, что Виктор в детстве был сорванцом, очень бойким мальчиком. Раз он разбил стекло в окне. Городовой стал записывать. "Как твоя фамилия?" И Виктор без запинки ответил: "Брижжатов"... Так и повелось с тех пор.
30.10.1925. Пятница
В 12 часов дня мне звонит А. Е. Пунина, просит съездить в Мраморный дворец к АА и сообщить ей, что деньги в университете сегодня выдаются и что В. К. Шилейко может их получить. Через 20 минут мне открывает дверь всегда сияющая Маня, выслушивает меня: "Так Павел Николаевич!.. Анна Андреевна здесь, Вы сами ей скажите...".
"Нет. АА, наверно, не встала, вы передайте".
Маня идет в столовую. Слышу кашель Шилейки, стариковский кашель, и звонкий голос АА: "Благодарю Вас, Павел Николаевич, простите меня, что я Вас не могу принять... Я еще не одета"... Шилейкин голос расспрашивает меня, как получают деньги, и я ухожу.
В половине шестого звонок. Звонит Таня Григорьева. Спрашивает меня, кто такой Шершеневич, расспрашивает об имажинистах, говорит, что читала Мандельштама и не поняла его. Я отвечаю, что Мандельштам один из лучших поэтов, и целой лекцией об имажинистах. Говорю, что у меня есть "2 х 2 = 5", я могу ей дать. Вешает трубку. Через несколько секунд опять звонок: "Так Вы говорите, что "дважды два пять" у вас есть?". Я спрашиваю: "Таня?" - "Нет, это не Таня, а Ахматова". Веселым голосом говорит АА... Ее присоединили случайно, и она слышала весь разговор.
31.10.1925. Суббота
1 час дня. Звонок.
- Здравствуйте.
Я: "Кто говорит?"
АА: "Ахматова".
Я здороваюсь...
Я: "Что я делаю?"
АА - что она спрашивает не о том, что я делаю, а о том, как было вчера.
Я рассказываю о Пясте, как много он диктовал и хорошего сообщал...
АА: "Какой молодец!.. Когда же вы мне почитаете?"
Я: "Когда разрешите, хоть сейчас..."
АА: "Хорошо, может быть, даже сегодня... потому что мне очень интересненько!"
Я: "Вы позвоните, или мне позвонить?"
АА говорит, что она не знает еще "как день распределится"...
Я: "Хорошо... Как ваше здоровье?"
АА быстро: "Я здорова..."
Я - в уже повешенную АА трубку: "Это ваш вечный ответ!"
В 6 часов мне позвонила А. Е. Пунина, сказала, что АА просит меня к себе, и чтоб я пришел скорей, потому что АА должна уходить. Я пришел к АА в Ш. д. Сразу прошел в кабинет. АА лежала на диване. Сегодня - оживленнее, веселее, чем всегда. Пунин был дома. АА сказала, что идет сегодня в Михайловский театр, на премьеру Замятина ("Общество почетных звонарей").
"Вы знаете, я в театры не слишком охотно хожу"... - но Замятины прислали ей билет и очень просили быть.
Перемолвившись двумя-тремя фразами, я стал читать воспоминания Пяста. АА слушала с большим интересом. Некоторые воспоминания и некоторые эпизоды вызвали ее веселый, непринужденный смех... АА смеялась - она очень тихо всегда смеется, но смех особенный, мелодичный и заразительный. Несколько раз она вызывала из соседней комнаты Пунина, чтобы он тоже прослушал забавное место. Пунин смеялся тоже, не в упрек Пясту, называя его сумасшедшим... Но АА осталась довольна воспоминаниями Пяста: видно, что он мало знаком с Николаем Степановичем, что жизнь их сталкивала, тем не менее, и то, что он помнит, он передает хорошо и правильно. И очень достоверны его характеристики. А образ Николая Степановича выступает очень определенно и жизненно. "Молодец Пяст - он очень хорошо сделал, что рассказал вам".
8-й час. Я предлагаю АА проводить ее. Потом она сказала Пунину, что я ее провожу. Пунин срочно обиделся и в другой комнате, по-видимому, протестовал, потому что АА вошла в кабинет одна и с чуть виноватой и ласковой улыбкой сказала, чтоб я шел домой. "Без Вас?" - "Да". Проводила меня до передней и как ни гнал я ее - она ждала, пока я оденусь и открыла мне дверь. В театр она пошла в шелковом платье.
До театра ее должен был проводить Пунин и по окончании пьесы должен был зайти за ней в театр.
1.11.1925
В 12 часов дня АА мне позвонила, сказала, что в театре видела Султанову-Литкову и говорила с ней обо мне. Я сказал, что пойду к ней сегодня, и АА разъяснила мне, как нужно с ней разговаривать - с ней нужно быть возможно корректнее - она "старая светская дама" и писательница; сказала, что в театре было неплохо, но она очень устала; что сейчас она думает идти домой (ночевала, значит, в Ш. д.), а днем пойдет к М. К. Грюнвальд, которая приглашала ее сегодня обедать.
В 8 часов звонил АА - ее еще не было в Ш. д. В 11 ч. 30 м. вечера АА позвонила мне.
Я спросил ее, как она себя чувствует. И АА рассказала, что утром ей было очень плохо - с сердцем что-то было и удушье. Что она не могла встать, не могла одеться и очень плохо чувствовала себя... А потом - как-то разошлась, поехала к Грюнвальд, и сейчас чувствует себя хорошо. Когда я ей перечислял к кому я пойду на этих днях, АА сказала: "А когда к Ахматовой?" - "Когда она захочет"... Завтра, в 6 часов я иду к Куниной". - "А после Куниной?" - и АА уже назначила мне прийти от Куниной, но вдруг вспомнила, что она должна куда-то уйти. Потом решили, что оттуда она уйдет пораньше, что часам к 10 вернуться. "Позвоните мне завтра в 10 часов"...
Встретил Валерию Сергеевну и проводил ее до трамвая.
Говорил о нездоровье АА, а она о том, что эти все - обычные для нее болезни происходят теперь из-за "Шилея", который мучит и изводит ее, который - злой и еще больше потому, что - нездоров. Сказала, что АА несколько раз была у нее. Просила меня зайти побеседовать о Николае Степановиче с Вячеславом Вячеславовичем. Пришел домой. Ко мне явился Н. Дмитриев. Я окончательно не могу разговаривать с этим безмозглым дураком, который торчал у меня часа полтора. Наконец, я его выставил и пошел к Ирине Ефимьевне Куниной, которая обещала мне дать свои воспоминания о Николае Степановиче. Девочка легкомысленная, "совбарышня" и молодая поэтесса, и Николая Степановича знала очень мало, но говорит охотно и память у нее хорошая. Вернулся домой в 8 часов.
Вечером был у АА в Ш. д.
АА очень нездорова сегодня. Подавленное настроение, глаза впали и взгляд особенно резкий и пронзительный, взгляд, в котором какое-то скрытое отчаяние. Не то что не шутит и не смеется, но с трудом говорит, с трудом двигается. И очень грустно-приветлива. Спрашиваю, что с ней, почему она так плохо выглядит? Отвечает: "Да, вид у меня неважный, это правда, но ничего нет". Просто плохо чувствует себя. Спрашиваю, как она лечится. Говорит, что делает все, что делают при неврозе сердца. АА о ч е н ь не любит говорить о своем нездоровье, о своих болезнях, и отвечает очень неохотно. А я попрощался и пошел домой в настроении подавленном от того впечатления, какое произвело на меня сегодня болезненное состояние АА.
По поводу воспоминаний Куниной.
Во-первых, утверждение Куниной, что она была влюблена в Николая Степановича только как в поэта - неправильно. А. Я. Мандельштам рассказывала, как Кунина по приезде в Киев "убивалась" по поводу своих отношений к Гумилеву. Во-вторых, Кунина сказала, что Николай Степанович рассказывал о своем стихотворении "Ты совсем, ты совсем снеговая", что оно (написанное в 11 г., по возвращении из Африки, когда он был болен лихорадкой) тесно связано со стихотворением АА "Сжала руки под темной вуалью", написанным будто бы в ответ на его стихотворение. Этого не может быть, потому что это стихотворение АА написано 8 января (или февраля?) 1911 г., то есть в то время, когда Николай Степанович был еще в Африке; а его стихотворение написано по возвращении из Африки.
3.11.1925. Вторник
В 11 1/2 часов утра звонил Пунину. Говорили о Когане и хлопотах по переводу АА в IV категорию. Пунин говорит, что он потерял всякую надежду, но предпринять еще что-нибудь - нужно, потому что если б это удалось - это очень окрылило бы АА. Об АА сказал, что она уже ушла только что в Мрам. дворец.
Нет. АА еще вчера ушла к Шилейко. Сегодня я пришел к ней.
Пунин был дома. Чертовски хотел спать, но решил заниматься. Пошел в спальню, а я с АА остался в столовой, где теплее, чем в кабинете. Сели у стола, рядом.
Я разложил свои бумаги. АА сказала, что читала Banvill'я, которого я ей дал (Th odore de Banville. Les exil s, Paris 1912). Плохой поэт. АА совершенно явственно убедилась в том, что он эпигон - может быть, и хороший (как его хвалят), но эпигон совершенно определенный Рабское подражание Готье и Бодлеру (?). Поэтому "не интересненько". Сходств с творчеством Николая Степановича не нашла. Николай Степанович знал Банвилля с самого раннего времени. Но, по-видимому, его влияния не себе не испытал.
Обратила внимание по помещенную в конце книги статью Т. Готье о Т. Банвилле. По поводу этой книги АА заговорила о романтизме, об отношениях между литературой и живописью того времени и т. д. Французы знают, что романтизм к ним занесен из-за Рейна, а отсюда - АА делала выводы о романтизме. Разговор ее показывал полную осведомленность во французской литературе, а главное - уменье в ней критически-тонко разбираться.
Потом - просматривали листки первых воспоминаний. Дошли до конца сегодня. Все места, касающиеся ее, АА вычеркнула. Все фразы, переданные с beau-mots и т. д. - тоже... Я ей заметил, что она сейчас тала гораздо строже относиться ко всему, что я записываю. Что многого из того, что она вычеркнула теперь, она бы не вычеркнула раньше. В ответ на это АА сказала, что это действительно так, и именно потому, что она теперь совершенно иначе относится к работе, чем относилась весной. Гораздо серьезнее относится... Это случилось с того времени, как она стала летом заниматься Бодлером...
что включение в биографию анекдотов допустимо только по отношению к Крылову; объяснила причины и заметила, что Крылов и сам старался т а к создать свой облик.
Когда разговоры о работе кончились, я остался просто беседовать. АА дала мне прочесть полученное ею письмо. Конверт - со штампом редакции "Красной газеты". Длинное письмо, на целом писчем листе. Некая Кан, неизвестная, служащая в редакции "Красной газеты" изливается в своих чувствах к АА. Пишет, что она счастлива, что она благодарит Бога за то, что АА родилась, и что она благоговеет перед АА. Что совершенно непостижимое счастье она испытала, когда в первый раз прочитала стихи АА ("Четки"), и с тех пор - все ее думы только о ней. Кан ни о чем не просит в письме. Только говорит о своей любви к ее стихам, о своем благоговении перед ней. Просит только позвонить ей по телефону. Письмо она принесла сама - АА не застала и передала его Шилейко. Я улыбнулся: "Видите, как вас любят!"... Спросил: "Будете звонить?" И АА ответила, что будет, потому что письмо, по-видимому, искреннее. Конечно, к письму приложены ее стихи. "Стихи можете не читать", - улыбнулась АА.
"Жизнь искусства". Рецензия на "Яд", констатирующая провал пьесы и говорящая о "высоком положении автора"... АА дала мне рецензию прочесть. И говорила по поводу нее. Конечно - это не всерьез написано. Эта чья-то проделка... Показала мне рецензию Крученых о Казине, рецензию ругательную. Говорила о футуристах, о том, какую они заняли позицию, о том, что они, враждуя со всеми втайне враждуют и с пролетарскими поэтами и рады случаю унизить одного из них, а делают это с видом людей, которые знают в с е, и то, что есть, и то, что нужно, прикрываясь якобы правительственной точкой зрения, В данном случае... Казин, конечно, невероятно слаб сам по себе. И АА прочла мне те стихи, которые приведены в рецензии. Последнее из них - смесь Блока и Гумилева.
Это - все - уже в кабинете, в который мы перешли, окончив работу по Николаю Степановичу. За столом.
По телефону Пунин был предупрежден, что сейчас к нему придет Софья Исак. Дымшиц-Толстая. Я уже хотел уходить, но остался для того, чтобы записать ее воспоминания. Она пришла. Пунин ее принял в столовой. О присутствии в доме АА она не была осведомлена. Пунин поговорил с ней, она согласилась, и я в столовой расспрашивал ее, записывал.
Софья Дымшиц-Толстая не любит АА. Дымшиц-Толстой кажется, что она имеет на это причины. Тут при чем-то Париж, АА что-то знает такое, по поводу чего С. Дымшиц-Толстая боится, что АА воспользуется своим знанием... Улыбнулась. "Но я не воспользуюсь..." С. Дымшиц-Толстая к Николаю Степановичу относилась недоброжелательно. Была сторонницей Волошина.
В трамвае от Ш. д. поехал домой. Доехал до Садовой по Невскому и пошел домой пешком. На углу Садовой и Итальянской увидел АА, разговаривавшую с Евгеньевым-Максимовым. Она стояла спиной ко мне и меня не увидела. Она просила Евгеньева-Максимова дать мне свои воспоминания. Когда через минуту она отошла от него, я подошел к ней. Проводил ее до Мр. дв. Шли по Садовой и по Канавке. На ногах у АА полуразвалившиеся боты. К ней обратилась нищенка, но взглянув на боты, отодвинулась, не решившись просить милостыню. Я рассказывал о своем утреннем визите. Неожиданно в Летнем Саду, на противоположном берегу канавки, АА увидела собаку, привязанную к дереву играющими в футбол мальчишками. АА прервала меня и жалобным голосом заговорила: "Зачем они ее привязали?.. Посмотрите... Бедная собака!..". Я засмеялся: "Пойдите, отвяжите ее, ну пойдите же... Вода неглубокая...". Улыбнулась, и мы заговорили снова...
В половине шестого дня я звонил АА, но ее не было в Ш. д. А в семь - АА мне позвонила. В 9 часов я пошел к АА в Мр. дв. Принес ей воспоминания Черубины де Габриак и черновик стихотворения "И совсем не в мире мы, а где-то...", который я достал сегодня у Арбениной. (Я был у нее сегодня.) Прочел его АА. АА моментально обнаружила сильное влияние Бодлера и одну совершенно совпадающую с бодлеровской строчку. Его книжки "Les fleurs du mal" у нее не было здесь, и она показала мне по русскому, по отвратительному переводу. Стихотворение очень заинтересовало АА, и она сказала, что Николай Степанович сильно его обесценил, совершенно изменив редакцию. Первая была - значительней и интересней.
От шести до половины одиннадцатого вечера я был у АА в Ш. д.
Черновик "Канцоны", который я ей дал вчера, натолкнул ее на целую систему мыслей о Бодлере. Она снова стала "изыскивать" в Бодлере. И сегодня, положив на стол принесенную ею из Мр. дв. книгу "Les fleurs du mal", стала мне рассказывать все свои соображения. А они такие:
В последние годы Николай Степанович снова испытывает влияние Бодлера, но уже другое, гораздо более тонкое. Если в 7-8 году его прельщали в стихах Бодлера экзотика, гиены и прочее; то теперь то, на что тогда он не обращал никакого внимания - более глубокие мысли и образы Бодлера.
Стихотворение "B n diction", никак не повлиявшее на стихи Николая Степановича 7-8 года, в 19-20 году влияет на три стихотворения Николая Степановича: на "Заблудившийся трамвай", на "Канцону" - "И совсем не в мире мы, а где-то..." (и особенно на его черновик) и на "Память".
По-видимому, в последние годы Николай Степанович читал Бодлера вплотную, как АА читает его сейчас.
И то, что образы Бодлера возникают у Николая Степановича, АА объясняет так:
Или это - насыщенность Бодлером...
Или это... (забыл)...
Обратить внимание на историю образа - Млечный путь, в котором возникает яркая звезда ("Это Млечный Путь расцвел нежданно / садом ослепительных планет..." и - "Зоологический сад планет" и т. д. - у Николая Степановича).
Часов в 8 я собрался уходить - попрощался, надел уже шубу... Но в передней АА, провожая меня, сказала: "А я думала, что Вы останетесь хоть до прихода Аннушки... Но если Вам очень скучно - уходите...". А я собрался уходить именно потому, что боялся наскучить АА своим присутствием... Снял шубу. Остался. Мы перешли в кабинет. И тут постепенно завязался разговор, оживленный и непрерывный... АА блистала крыльями мысли, интонации переливались всеми цветами радуги... И это - при необычайной простоте слов, фраз и выражений...
Мы начали говорить о работе...
В этот долгий разговор - как сравнения, как уподобления, как образы - попадали и другие, мелкие, не развивающиеся дальше темы...
Есть два пути для биографа: одна биография - идеализирующая поэта (может быть, так и нужно писать биографию поэта?). Так - И. Анненский.
После его смерти была "блестящая статья" в "Аполлоне" Пунина - о значении Анненского, статья общего характера... Потом - статья Николая Степановича. Но биографией его никто не занялся... И только через 16 лет В. Кривич собрался, наконец, написать биографию... Конечно, время упущено... Это - во-первых; а во-вторых, несомненно заведомое умалчивание Кривичем одних фактов, искажение других... Кроме того, В. Кривич плохо знает отца, плохо его себе представляет, не умеет пользоваться материалами...
свиток... А главное, конечно, - время упущено. И. Анненский появляется в этой биографии идеализированным. Облик его искажен... Но, может быть, так и лучше? Может быть, найдутся сторонники именно такой биографии. Представьте себе, что Лева через 20 лет стал бы писать биографию Н. С. ... Материалов он не имел бы... Кроме того вмешивал бы в биографию свои детские, к тому времени вдобавок искаженные воспоминания... В написанной им биографии говорилось бы о шкурах, которые Николай Степанович привез из Африки, о том, что отец его был путешественником, излагались бы все анекдоты (теперь их много). И между прочим - говорилось бы о том, что он был большой поэт... и т. д. и т. д. (АА развивала эту мысль. Я оставляю это незаписанным - тут легко напутать.)
"Вы - избрали другой путь. Вы решили собрать в с е... Даже весь вор, какой примешивается к имени человека... Это путь более совершенный, но и более ответственный... Вы не должны забывать: эта биография, составляемая Вами, - является, может быть, тягчайшим обвинительным актом... Вы должны разобраться в каждой мелочи, пройти сквозь весь этот сор... и только пройдя сквозь него, Вы можете создавать п о д л и н н ы й облик Николая Степановича...
Фраза, пущенная, может быть, просто со злым умыслом, может разрушить всю биографию... А если фразу такую бросят Вам про Николая Степановича, - Вы сможете ответить: "Картежник?.. Карты?.. Да, карты были, но они занимали вот т а к о е место в его жизни. Они имели т а к о е значение". И у Вас есть доказательства. И любое неправедное мнение Вы можете опровергнуть.
Но чтобы создать такую биографию, Вы должны непрестанно думать о ней, все время перечитывать и произведения Николая Степановича, и все материалы; погрузиться с головой в них... Вот почему я боюсь ваших "сводок"... То, что уже написано, - входит в сознание, как некий фундамент, как некая сделанная работа... К ней Вы перестаете относиться критически...
И тут Вы можете и сузить, и сделать ошибки... Сейчас, я думаю, "сводки" преждевременны. Материал еще недостаточно спаян и освещен внутренним светом, чтоб можно было его плавно излагать. "Написано - значит, так и есть"..."
Дальше АА говорила о своем отношении к этой работе... Если раньше - весной - она, делая эту работу, думала о том, что должна ее делать потому, что это ее долг; то теперь (с лета, с того времени, как она начала заниматься Бодлером и стала много о работе думать) - она искренне увлечена этой работой. Она ее делает уже и просто потому, что это ей интересно... Она поняла, что создание такой биографии - это такое же произведение искусства... Что - здесь такое же творчество как и во всем остальном. А уже по этому самому - эта работа требует к себе максимально серьезного отношения.. Здесь должны присутствовать и неослабное внимание, и упорство, и энергия, и максимально критическое отношение...
Мы говорили долго... Когда в 10 часов пришел Пунин и удивленно взглянул на нас, оживленных, АА как-то сразу запнулась, как бы оглянувшись на свое увлечение разговором, рассмеялась и сказала: "Я даже охрипла - столько сейчас говорила...".
Но еще до прихода Пунина, даже до разговора, было несколько моментов, которые я хочу записать.
Во-первых, как-то вскользь говорилось о материальном положении Шилейко и Пунина. Шилейко сейчас будет зарабатывать много - к зиме рублей до 200 в месяц. Так что он будет совершенно обеспечен.
"Вы понимаете, что одинокому человеку, который тратит только на себя, это должно хватать..." И совсем тихо, как бы про себя, АА промолвила: "Я ведь у него денег не беру". Сейчас же, как бы спохватившись в том, что она проговорилась, АА быстро заговорила о другом... Да, АА денег у Шилейко не берет. И не только не берет... Я не помню, записано ли это у меня в дневнике, - я знаю, что АА сама посылала весной деньги Шилейке в Москву. (Я читал письмо Шилейко, где он благодарит АА за материальную помощь.)
Я говорю: "Неужели Пунин получает только 36 рублей?".
Я не знаю - сколько, но знаю, что Пунин почти бедствует.
К теме о злоязычии Шилейко...
Его злоязычие доходит до того, что "намекает" АА по поводу полученного ею письма с адресом: "Марсово Поле", что АА находится в могилах жертв революции. Потому что какое же еще жилище есть на Марсовом Поле?
Был разговор - в котором участвовал и Пунин - О Гумилеве, о возможности или о невозможности его издать и т. д.
послал ее купить на ужин маринованную селедку и две груши: одну для АА, другую для Иринки.
На днях получено жалованье...
(Между прочим, Шилейко тоже получил жалованье и сегодня устраивает у себя пьянство. Когда АА уходила из Мр. дв., там на столе стояла солидная батарея бутылок. У него соберутся его приятели - ученые, профессора. АА по этому случаю сегодня ночует в Ш. д.)
По какому-то поводу я спросил АА об отношении Николая Степановича к Гойе и Штуку... "Душенька, разве можно ставить рядом эти имена! Вы не должны забывать, что Штук... очень плох, и его нельзя упоминать вместе с Гойей..."
ехала в трамвае сюда" жалела их - они именные и, кроме того, на них нанесены все ее соображения о стихах Николая Степановича. Я хотел искать еще. Но тут уже Ахматова остановила меня, сказав, что ничего плохого не случилось, - важно только что они не пропали. А в трамвае их кто-нибудь найдет, будет читать, и это уже оправдание потери. Но еще больше АА искала книжку Виньи - которую я достал ей из библиотеки. О ней очень беспокоилась, говоря, что если потеряется эта книжка - то это ей будет очень неприятно, потому что эта книга чужая. Когда теряется своя вещь - это совершенно незначительно. И очень всегда неприятно потерять чужую вещь.
Я дал АА читать дневник мой - остальное... АА прочла и, кажется, осталась довольной тем, что я не записывают всяких ее "улыбок" и прочих "глупостей"...
Я за столом в столовой дал ей две подаренные его фотографии. АА положила их рядом, смотрела на них. Наклонилась. Потом неожиданно протянула их мне: "Не хочу надписывать сегодня...".
Сегодня АА вернула мне книги В. Гюго и Банвилля.
Я заговорил о том, что во всех воспоминаниях о последних годах Николая Степановича сквозит: организовал то-то, принял участие в организации того-то, был инициатором в том-то и т. д.
об "Аполлоне", о "поэтическом семинаре", о тысяче других вещей... Разница только в том, что, во-первых, условия проявления организаторских способностей до революции были неблагоприятны ("Пойти к министру народного просвещения и сказать: "Я хочу организовать студию по стихотворчеству!"), а во-вторых, до революции у Николая Степановича не было материальных побуждений ко всяким таким начинаниям... После революции - условия изменились. Это раз. И второе - все эти студии были предметом заработка для впервые нуждавшегося, обремененного семьей и другими заботами Николая Степановича. Они были единственной возможностью - чтобы не умереть с голоду.
Разговор об отражении революции в стихах Николая Степановича...
Одно - когда Николая Степанович упоминает о быте, так сказать, констатирует факт, описывает как зритель... Это - часто сквозит в стихах... И больше всего - в черновике "Канцоны"...
И совсем другое - осознание себя как действующего лица, как какого-то вершителя судеб...
Вспомните "Колчан", где в стихах Николая Степановича война отразилась именно так. Николай Степанович творит войну. Он - вершитель каких-то событий. Он участник их... Его "я" замешано в этих событиях...
является стихотворение "После стольких лет". Это стихотворение - только росток, из которого должно было развиться дерево... Но смерть прекратила развитие этого ростка.
Николай Степанович в последние годы сказал Валерии Сергеевне про Лозинского: "Мы с ним, как два викинга, пьем из одного рога, курим из одной трубки. Лозинский это моя душа!". Фразу эту... (Обрыв.)
Строки Н. Г.:
. . . . . . . . . . . мизинце
Скрепляет важные дела
У АА было до них (уничтоженное после) стихотворение, в котором были те же рифмы.
Перелистывала издание Микель Анджело.
АА сказала, что была у Срезневской недели три назад...
Еще о Шилейко.
касающихся влияний Бодлера на Николая Степановича... - именно в рассуждении черновика "Канцоны" ("И совсем не в мире мы, а где-то...").
АА сегодня получила открытку от Кан, где та пишет, что, вероятно, в письме дала неправильно No своего телефона, а потому - повторяет его. У нее сильное желание, по-видимому, чтоб АА позвонила ей... АА сказала, что поручит Пунину (так как, фактически, у нее телефона нет) позвонить Кан и передать привет от нее...
Я заговорил о здоровье АА... В ответ она рассказала мне, что однажды Николай Степанович вместе с ней был в аптеке и получал для себя лекарство. Рецепт был написан на другое имя. На вопрос АА Николай Степанович ответил: "Болеть - это такое безобразие, что даже фамилия не должна в нем участвовать"... Что он не хочет порочить фамилии, надписывая ее в рецептах.