Мешков Валерий Алексеевич,
кандидат наук, Евпатория
Евпаторийское культурно-просветительское общество им. Анны Ахматовой.
Доклад на XIII Крымских Международных Ахматовских научных чтениях «Творчество А.А. Ахматовой и современный литературный процесс».
X (Юбилейный) Международный научный симпозиум «Русский вектор в мировой литературе: крымский контекст». Крым, Саки, 15-19 сентября 2011.
Издание двухтомника «Трудов и дней Максимилиана Волошина» – замечательный вклад в изучение истории русской поэзии. В.П. Купченко (1938-2004) совершил огромную работу, научное значение которой еще не оценено в полной мере. Как известно, все познается в сравнении, а потому интересно сравнить данное издание [1,2] и аналогичные, посвященные другим известным поэтам, современникам Волошина. В частности, особый интерес представляет тема отношений Волошина и Ахматовой, к тому же имеется издание, посвященное «трудам и дням» Анны Андреевны [3].
Это дает возможность сопоставить, как тема «Ахматова и Волошин» освещена в рассматриваемых работах. Часто ценность подобных изданий определяется их возможностями для дальнейшего углубленного изучения творческого наследия и событий жизни поэтов и литераторов.
Однако, ознакомившись, как представлен Волошин в «Летописи жизни и творчества Анны Ахматовой», обнаруживаем в этом смысле существенный пробел. На 700 страницах Волошин упомянут всего три раза, и то в связи с Гумилевым. Дважды в 1909 году: 25 мая – отъезд Гумилева и Дмитриевой (будущей Черубиной де Габриак) в Коктебель к Волошину, и 22 ноября – дуэль Гумилева и Волошина. Еще раз поэт упомянут в 1964 году, источник – записные книжки Ахматовой [4].
Справедливости ради отметим, что в них Ахматова упоминает Волошина 7 раз [4, с.783], но в таком контексте, что сразу становится понятным, почему автор «Летописи» предпочел эти записи обойти молчанием. Во фрагментах воспоминаний о Гумилеве, Ахматова отмечает: «Зачем жалеть об отсутствии мемуаров врагов (Волошин, Кузмин)…» [4, с.250]. Подобное она повторяет не раз, а однажды даже называет Волошина и Кузмина «лютыми врагами» [4, с.363]. Понятно, что враги Гумилева являлись врагами и для Ахматовой. Но у исследователей жизни и творчества Ахматовой, не говоря уже о просто читателях, на основании этих двух источников может сложиться представление, что по этой причине никаких контактов и взаимоотношений между Ахматовой и Волошиным никогда не было.
Работа В. Купченко в этом плане более содержательна и показывает, что это не так, что имеется существенный недостаток в биографических исследованиях жизни и творчества Ахматовой. Понятно, что при жизни Гумилева после их дуэли никаких контактов с Волошиным ни у него, ни у Ахматовой не было. Как считала Ахматова: «После дуэли <…> Волошин скрылся с петерб<ургского> горизонта и стал ездить в Москву» [4, с.267]. Нетрудно установить, что это неточно, дуэль состоялась 22 ноября 1909 года, а Волошин уехал из Петербурга в Крым 4 февраля 1910 года. Ахматова в это время жила в Киеве, поэтому о тех событиях вспоминала по чужим рассказам. Но действительно, следующий приезд Волошина в Петербург состоялся только в апреле 1916 года. К этому времени литературный и человеческий авторитет, известность и популярность Волошина – критика, поэта, публициста, искусствоведа и художника, достигает своего пика. Каждое лето в Коктебеле его посещают все более значимые фигуры литературного мира того времени. Достаточно сказать, что в августе-сентябре 1917 года в Коктебеле провел месяц «сам» А.М. Горький.
И только с Гумилевым и Ахматовой отношения не складывались, хотя Волошин, судя по всему, был давно готов к примирению. Возможно, оно произошло бы и раньше, но с 1914 по 1920-й год этому мешали войны и революции. Встреча с Гумилевым и «примирение» состоялись только 5 июля 1921 года в Феодосии, куда Гумилев прибыл из Севастополя «в ходе морской прогулки с командующим морскими силами республики А.В. Немитцем» [2, с.129]. Но общались они всего несколько минут перед отплытием, свидетелей события было мало. Вскоре по возвращении в Петроград Гумилев был арестован, обвинен в участии в заговоре и расстрелян. Немного раньше умер Блок. На фоне таких событий история с «примирением» померкла, и это сыграло злую роль при попытках Волошина наладить отношения с Ахматовой.
После окончания гражданской войны Волошин в Коктебеле старается возродить ту литературно-художественную обстановку, то общение поэтов, писателей, литераторов и художников, что сложилось в предреволюционные годы. Он вел огромную переписку не только на литературные темы, но и рассылал письма и открытки с приглашениями посетить его Дом поэта. Среди его адресатов были не только знаменитости того времени, но и часто малоизвестные литераторы и художники, начинающие поэты и писатели, иногда просто «любители» или «поклонники». Одно из таких писем с приглашением Волошин послал и Ахматовой.
По этому поводу имеется свидетельство поэтессы и писательницы М. Шкапской (Петроград), которая писала в сентябре 1923 года Волошину «о своей тоске по Коктебелю и по сердечности Дома поэта. <…> Ахматова была удивлена и порадована письмом МВ, вероятно недели через полторы выедет в Коктебель» [2, с.195]. Но поездка не состоялась.
Зимой 1923-1924 года в переписке с другими адресатами Волошин упоминал, что «с весны ждет Ахматову» [2, с.206], и К. Чуковского спрашивал в письме: «Приедет ли Ахматова?» [2, с.218]. Однако весной 1924 года не Ахматова посещает в Коктебель, а Волошин приезжает в Петроград, уже переименованный в Ленинград. Он встречается со своими друзьями и знакомыми, гостившими у него в Коктебеле в разные годы – Ал. Толстым, Е. Замятиным, К. Чуковским и др. Посещает спектакли и литературные вечера, выступает с чтением стихов.
7 апреля 1924 года он наносит визит Ахматовой, о чем известно от П. Лукницкого: «На вопрос Ахматовой: прочтет ли он свои стихи? ответил "Не знаю, я очень разобран"» [2, с.220]. Судя по всему, читать Ахматовой свои стихи Волошин не осмелился. Перед отъездом (до 10 мая 1924 года?) в Москву Волошин еще раз навестил Ахматову, но никаких сведений о содержании беседы найти не удается. Можно не сомневаться, что он еще раз приглашал Ахматову в Коктебель. Судя по всему, Волошину был оказан вежливый, но холодный прием. В Коктебель Ахматова так и не приехала.
Причина становится понятной из записей Лукницкого 1926 года, которые В. Купченко пересказывает в [2, с. 301-302]: «В разговоре с П. Лукницким о дуэли Гумилева Ахматова заявляет, что МВ «двуличничает: пишет о пощечине, данной Гумилеву, и посвящает ему посмертное стихотворение, рассказывает «ложный вздор» о примирении с Гумилевым в 1921 году – что доказывает лишь его наглость. Не понимает, как МВ, будучи так скомпрометирован, дважды приходил к ней с визитом в 1924 году».
Но это лишь краткое изложение записей П. Лукницкого, мнение Ахматовой по поводу последней встречи Волошина с Гумилевым было: «Примирения не было: Лозинский рассказывает, что Гумилев на его вопрос, действительно ли он примирился с Волошиным, коротко ответил: "Мы при встрече подали друг другу руку". Если Волошин думает, что, встретившись с ним в 21 году – через десять лет после дуэли – и не отведя руки в сторону, Гумилев помирился с ним, – то это доказывает только наглость Волошина и ничего больше».
Мнение Ахматовой поддерживает и П. Лукницкий в своих записях: «Хорошо, что А. Толстой, свидетель всей истории дуэли, жив и что его можно спросить обо всем; сегодня Толстой мне подробно рассказал все, и мне очень важно его сообщение. Не будь его – Волошина трудно было бы изобличить, тем более что он сумел создать себе в Москве целые кадры "защитников"» [5, с. 152-153]. В другой записи Лукницкий рассказывает о своем разговоре с Толстым: «Алексей Николаевич рассказывал медленно, но охотно о Николае Степановиче и дуэли его с Волошиным. И о подноготной этой дуэли, позорной для Волошина».
На самом деле, кто был правой стороной в этом запутанном конфликте, спорят до сих пор. В последней встрече Гумилева с Волошиным, судя по воспоминаниям последнего, этот спор остался неразрешенным и между ними: «Мы не видались с Гумилевым с момента нашей дуэли, когда я, после его двойного выстрела, когда секунданты объявили дуэль оконченной, тем не менее отказался подать ему руку. Я давно думал о том, что мне нужно будет сказать ему, если мы с ним встретимся. Поэтому я сказал: "Николай Степанович, со времени нашей дуэли прошло слишком много разных событий такой важности, что теперь мы можем, не вспоминая о прошлом, подать друг другу руки". Он нечленораздельно пробормотал мне что-то в ответ, и мы пожали друг другу руки. Я почувствовал совершенно неуместную потребность договорить то, что не было сказано в момент оскорбления:
"Если я счел тогда нужным прибегнуть к такой крайней мере, как оскорбление личности, то не потому, что сомневался в правде Ваших слов, но потому, что Вы об этом сочли возможным говорить вообще".
Это были последние слова, сказанные между нами. В это время кто-то ворвался в комнату и крикнул ему: "Адмирал Вас ждет, миноносец сейчас отваливает"» [6].
Можно удивляться проницательности Ахматовой, ведь это не публиковалось при ее жизни. Примирения действительно не было, и если противники пожали друг другу руки, то только потому, что каждый из них другого все же не считал подлецом и мерзавцем. Ясно ведь, что Пушкин никогда бы не пожал руку Дантесу.
«Неуместная потребность» Волошина была вызвана угрызениями совести за свою возможную ошибку в 1909 году, он оскорбил Гумилева, не потребовав сначала объяснений, не поговорив с ним по старой дружбе один на один. Существует объяснение ситуации А. Толстым, опубликованное после смерти Гумилева за границей, когда автор был еще эмигрантом и врагом большевизма: «…знаю и утверждаю, что обвинение, брошенное ему, – в произнесении им некоторых неосторожных слов – было ложно: слов этих он не произносил и произнести не мог. Однако из гордости и презрения он молчал, не отрицая обвинения, когда же была устроена очная ставка и он услышал на очной ставке ложь, то он из гордости и презрения подтвердил эту ложь» [7, с.41].
Но о какой «очной ставке» говорит здесь Толстой, бывший другом обоих противников и секундантом Волошина? На самом деле, Волошин узнал о «словах» не от Гумилева, а от «сумасшедшей женщины» Дмитриевой1 или других лиц, и дал ему пощечину без всякой «очной ставки», не сказав перед этим ни слова.
Можно ли верить Толстому, который вроде бы подтверждает, что Гумилев «не говорил»? Но у Лукницкого имеется запись, что у Ахматовой были другие сведения: «Очень много говорили о Гумилеве, об истории его дуэли с Волошиным, и у АА вдруг возник вопрос – откуда печатавшие ругательные статьи о Гумилеве газеты получили сведения?
О фразе Гумилева, сказанной по поводу Дмитриевой, знали только Кузмин, Маковский, Ал. Толстой и еще очень немногие – сторонники Гумилева. С другой стороны, знал о ней Гюнтер, а от него – Волошин и Дмитриева... Кто мог информировать газетных корреспондентов? <…> Логика подсказывает ответ на вопрос».
Получается, что Ахматова знала, что на самом деле Гумилев «говорил», и это даже попало в газеты. Ей, как своей жене Гумилев мог рассказать правду. Но логично ли было подозревать Волошина в «информировании газет»? Почему вне подозрений остаются Кузмин, Маковский, Гюнтер, а особенно Толстой?
Ведь в этом конфликте двулично себя проявил именно он. Интриган, лжец, предатель, способный на любые подлые поступки2. Почему-то об этом забывают при оценке его роли в этом конфликте. Он выступал в роли друга Гумилева и Волошина, наблюдал в Коктебеле за их «треугольником» с Дмитриевой, знал подоплеку истории с Черубиной…
Но разве настоящий друг стал бы так суетиться, устраивая дуэль двух своих друзей, став ее распорядителем, заряжая пистолеты и отмеривая расстояние? Нет, не верится в его дружбу, настоящий друг отказался бы принимать в этом участие, сделал бы все, чтобы разрешить конфликт «мирным путем». Есть все основания полагать, что его роль в конфликте Волошина и Гумилева – это роль интригана и негодяя. О моральном облике Толстого можно прочитать у Бунина [8]. Там отмечается стремление Толстого «дурачить людей», мошенничать. Но это еще, как говорится, «цветочки». «Ягодки» советского периода жизни Толстого эмигранту Бунину известны только косвенно, в основном по его творчеству, которое из «белого» стало «красным».
В 1924 году Волошин еще был в дружеских отношениях с Алексеем Толстым, и с ним он общался в свой приезд вполне доброжелательно, даже оказывал ему моральную поддержку: графа в то время обвиняли в плагиате. Но дружба с Толстым только усугубляла неприятие Волошина Анной Ахматовой.
Свои взгляды она не меняла и по прошествии времени. Обсуждая много позже мемуарную прозу М. Цветаевой, она говорила: «Про Волошина я читать не стала. Я знаю, что Марина на него молится, а я его не выношу: из Коктебеля всегда исходили сплетни» (запись 26 апреля 1959 г.) [10, с.267].
Еще раз об этом она записала в 1964 году: «Читала Цветаеву. <…> Отношения М<андельшта>ма и Волошина она приукрашивает из преданности Волошину» [4, с.363].
Человеческое неприятие какой-либо личности вызывало у Ахматовой и неприятие творчества этой личности. У Ахматовой не находим оценки Волошина как поэта или литератора. Напротив, и Волошин, и Цветаева были самого высокого мнения о творчестве Ахматовой, поэтому и личность Ахматовой вызывала у них интерес. Но Ахматова осталась неизменной по отношению к Волошину и его творчеству до конца жизни.
Напротив, с Мариной Цветаевой отношения Ахматовой были вполне дружеские, по крайней мере, во многих проявлениях они симпатизировали друг другу, посвящали друг другу стихи. В записных книжках Ахматовой М. Цветаева упоминается почти 60 раз [4, с.838]. Но в отношении Волошина мнение Марины о нем все равно в расчет не брала.
А между тем М. Цветаева характеризует Волошина, как человека не склонного к конфликтам, да и с Ахматовой лично у Волошина никаких конфликтов не было, личной обиды к нему у неё быть не могло. Более того, некоторым друзьям она могла прощать серьезные личные обиды и несправедливые обвинения, как например, Мандельштаму.
Причина антипатии к Волошину имела принципиальный характер. Она была связана с клубком скандалов и конфликтов, произошедших в краткий период восшествия на «поэтический престол» и «поэтического царствования» Черубины де Габриак (Дмитриевой) и ролью в этом М. Волошина. Вначале он разрушил отношения Дмитриевой и Гумилева, вместе приехавших в Коктебель. Затем стал главным режиссером, а возможно и соавтором «поэтической мистификации». Крах этого обмана завершился конфликтом Дмитриевой, Волошина и Гумилева, оскорблениями и дуэлью. Эти события прямо или косвенно, по мнению Ахматовой, ускорили смерть И. Анненского, стихи которого были отставлены ради публикации стихов Черубины. Это сделало Гумилева и Волошина, по мнению Ахматовой, врагами на всю жизнь.
холодной и недоступной. Такой она и осталась для Волошина, судившего о ней по ее поэтическому творчеству и по рассказам посетителей Коктебеля. У Ахматовой тоже, как видно из приведенного выше замечания, было далеко не справедливое представление о коктебельском литературном сообществе и роли в нем М.А. Волошина. Об этом говорит ее рассказ: «Дело в том, что Макс, как и Вячеслав <Иванов> рассказывала, что Макс объяснил ей её самоё. Она поклонялась ему всю жизнь, потому что ни до, ни после с ней никто так не говорил, по той весьма уважительной причине, что она глупа, бездарна, некрасива и пр.» [9, с.56]. Конечно, это полная сарказма злая карикатура на Волошина, к тому же человека, не бывавшего в Коктебеле, но вероятно, какая-то доля истины в ней есть.
Волошин, напротив, с уважением относился к Ахматовой и ее поэтическому творчеству. Уже в 1917 году в статье «Голоса поэтов» (газета «Речь», №129) он ставил ее среди поэтов первой, отмечая, что новое звучание «непринужденно и свободно в поэзии Ахматовой, Марины Цветаевой, О. Мандельштама, Софии Парнок».
После революции и гражданской войны в эмигрантской прессе имена Волошина и Ахматовой часто ставят рядом, например, «в ряду поэтов, продолжавших писать прекрасные стихи» [2, с. 173-174].
Популярность и слава их в эти годы велики, хотя с усилением влияния на литературу партийных органов и цензуры, им приходится все труднее печататься в журналах и издавать книги. Уже к 1925 году положение становится таково, что в Москве Вересаев пишет письмо в ЦК РКП(б) с протестом против засилья цензуры: «Несмотря на чуждость, нормально ли, чтобы молчали <…>
Но к сентябрю 1925 года в партийной прессе напротив, такое положение считают нормальным, защищая цензуру (Главлит) и подтверждая, что «вряд ли найдется издательство», которое станет выпускать «полное собрание сочинений» М. Волошина или Ахматовой. [2, с. 279]. В 1926 году журнал «На литературном посту» в статье «Дерево современной литературы» приводит схему такого дерева, на котором М. Волошин, А. Ахматова, А. Белый отнесены к «живым трупам» [2, с. 349]. В этот период «молчания», конечно вынужденного, для Волошина и Ахматовой наступают трудные времена, они не могут жить за счет своего поэтического творчества, и вынуждены изыскивать буквально самые разные «способы пропитания». Из литературных способов – это переводы, у Волошина еще живопись – продажа акварелей на крымскую тему.
Тем не менее, до последних лет жизни Волошина и после его смерти, Дом поэта функционировал, и принимал гостей. Волошин не терял надежды на приезд Ахматовой. Когда в 1931 году один из его друзей сообщал, что в Ленинграде видел Ахматову, то в ответ Волошин сетовал: мы «уже столько раз пытались заманить к себе» [2, с. 490-491].
Очевидно, об этих огорчениях Волошина знала скульптор Н.Я. Данько (1892-1942), которая в 1920-х годах встречалась с Ахматовой. По ее поручению в июне 1930 года Волошину привозят статуэтку Ахматовой. В июле 1931 года эту фарфоровую статуэтку работы Натальи Данько Волошин показывал поэту и библиографу Е.Я. Архиппову (1882-1950), который тоже интересовался жизнью и творчеством Ахматовой [2, с. 491].
Общение с Ахматовой в Коктебеле так и не состоялось, а желание Волошина вписать еще одну значительную страницу в историю Дома поэта не исполнилось.
1. Купченко В.П. Труды и дни Максимилиана Волошина, 1877 – 1916. [РАН, Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом)]. Санкт-Петербург: Алетейя, 2002.
2. Купченко В.П. Труды и дни Максимилиана Волошина, 1917 – 1932. [РАН, Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом)]. Санкт-Петербург: Алетейя; Симферополь: Сонат, 2007.
3. Черных В.А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. М., Индрик, 2008.
4. Записные книжки Анны Ахматовой. РГАЛИ. Москва-Torino, 1996.
6. Волошин М.А. Последняя встреча с Гумилевым.//Путник по вселенным. Москва, Советская Россия, 1990.
7. Николай Гумилев в воспоминаниях современников. /Редактор-составитель, автор предисловия и комментариев – Вадим Крейд. «Третья Волна» Париж – Нью-Йорк, «Голубой всадник» Дюссельдорф, «Вся Москва» Москва. 1990.
8. Бунин И.А. «Третий Толстой». //Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. Москва: Советский писатель, 1990.
9. Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой. Т.1. 1938-1941. СПб.: Журнал «Нева»; Харьков: Фолио, 1996.
В феврале-марте 1909 года Волошин тоже имел конфликт из-за женщины, к тому же замужней. Она была близкой знакомой Волошина по Коктебелю, была долгое время безответно влюблена в него, давно дружила с матерью Волошина. Потом вышла замуж за человека, оказавшегося ревнивым мужем. Переписка с Волошиными продолжалась, пока ее муж не прочитал одно из писем Макса. После этого он написал письма Волошину и его матери, требуя оставить его жену в покое, но сделал это в оскорбительной манере. Волошин потребовал извинений, угрожая в противном случае дуэлью. В качестве секундантов он пригласил своих самых близких друзей… Н. Гумилева и Ал. Толстого. Но конфликт был исчерпан после того, как несчастная женщина стала на сторону мужа и просила Волошиных, мать и сына, не вмешиваться далее в ее личную жизнь. Волошин охотно отказался от дуэли, по-видимому, к неудовольствию своих секундантов.
См. «Переписка в связи с конфликтом М. Волошина и К.И. Лукьянчикова»
http://www.maxvoloshin.ru/?item=2cfc0155-96b9-42dc-affd-66c57fda755c.
предстать в поэзии как Черубина де Габриак, поссорить Волошина и Гумилева и подвести их к дуэли. Такое поведение Дмитриевой вызвало соответствующий «комментарий» Гумилева, чем и воспользовались такие интриганы и сплетники, как Толстой и Гюнтер. По мнению автора этой статьи, Гумилев и Волошин в этой истории оба стали жертвами женщины, мягко говоря, «легкого поведения» и с авантюрными склонностями, которой было лестно, что из-за нее соперничают такие люди.
был фанатичным антисемитом, диким авантюристом и плохим другом» (Исайя Берлин. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах, http://lib.ru/FILOSOF/BERLIN_I/russkie_pisateli.txt).
Оригинал на английском: "Meetings With Russian Writers in 1945 and 1956" Isaiah Berlin 1980.
Впервые опубликовано в книге: Isaiah Berlin Personal Impressions, The Hogarth Press, London, 1980.