Попова Н.И., Рубинчик О.Е.: Анна Ахматова и Фонтанный Дом
Горбаневская Наталья. "Знаешь, где он - твой уют?". Рецензия на книгу

Русская мысль. - №4345. - 2000. - 14 дек.

Наталья Горбаневская

"Знаешь, где он - твой уют?"

Н. И. Попова, О. Е. Рубинчик.

СПб.: "Невский диалект", 2000. 159 с.
(Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме).

Книга, подготовленная в стенах музея Ахматовой, - не альбом, несмотря на альбомный формат, высокое качество полиграфии и наличие большого числа иллюстраций, и не путеводитель, разве что по жизни. Подробно - по жизни Анны Ахматовой, но еще и по неотделимой от нее жизни нескольких советских десятилетий истории России. Вдобавок, правда, и по той «симфонии петербургских ужасов», как называла Ахматова два предыдущих века. Ибо история Фонтанного Дома началась не с Ахматовой, зато была ей известна и отразилась в стихах, прозаических набросках и «Поэме без героя».

Это скромное музейное повествование в четырех главах я рискнула бы назвать небольшим историческим романом, у которого два главных героя: Фонтанный Дом и жившая в этом доме, но в сущности всю жизнь остававшаяся бездомной поэтесса. И множество действующих лиц: владельцев, насельников, жильцов (знаменитое «Профессия - жилец» на ахматовском пропуске), поэтов, филологов, возлюбленных, детей, друзей. Династия Шереметевых, начинающаяся «Шереметевым благородным», фельдмаршалом Петра I, единственным, кто отказался подписывать приговор царевичу Алексею, и завершающаяся его правнуком, покинувшим Петроград после «самоубийства русской государственности» (отречения Николая II).

«После Октябрьского переворота Шереметевы собрались в московском доме на Воздвиженке. Оставаться в России становилось опасно, но покинуть ее казалось немыслимо. 13 ноября 1918 года С. Д. Шереметев писал князю Н. С. Щербатову: «Дорогой Князь, Вы знаете, ныне арестованы после обыска четыре сына и оба зятя... мне нездоровится, да и трудно поправиться... » Через месяц граф Сергей Дмитриевич Шереметев умер.

Род Шереметевых распался: одни эмигрировали, многие из тех, кто остался в России, подверглись репрессиям".

Репрессии, аресты, обыски, слежка, гибель от пули или в лагере - расхожий мотив на страницах этого романа, как был он расхожим в жизни «стомильонного народа». Мы встречаем здесь не только всем известные имена: Гумилев, Мандельштам, Пунин (и его знаменитые солагерники), Лев Гумилев... Но вот, например, упоминается человек, с которым некогда вел философские разговоры юный Лева, а в сноске сообщается:

«Николай Константинович Миронич (1901-1951) - лингвист-востоковед, друг семьи Пунина и частый посетитель их дома. Погиб в лагере".

Или вот чуть более развернутая история:

«Когда-то, еще в 1918 году, Пунин и Полетаев писали в своей книге «Против цивилизации», конструируя путь к будущему, к созданию нового общества: «Отдельные индивиды могут, конечно, пострадать или погибнуть, но это необходимо и гуманно и даже спорить об этом - жалкая маниловщина, когда дело идет о благе народа, расы и, в конечном счете, человечества». История показала, что этих «отдельных индивидов» оказалось 20 миллионов, среди них - Пунин, Полетаев и почти все, с кем они начинали создавать «новый мир»".

Сноска: Е. А. Полетаев погиб в лагере в 1937 году.

И на этом фоне - жизнь Анны Ахматовой. Нет, не «на фоне». Этот «фон» и была ее жизнь. Особенно в те десятилетия, которые она провела в стенах Фонтанного Дома. «Дворцы и нищая жизнь в них» - такой вариант названия одной из глав фигурирует в плане книги воспоминаний Ахматовой «Мои полвека» (да если бы только нищая!). Воистину она, такая, казалось бы, ни на кого непохожая, была тогда со своим народом (там, где он, к несчастью, был), была как все - и в тюремной очереди, и в коммуналке. В самом начале этих десятилетий, в 1922 г., она писала:

Я - голос ваш, жар вашего дыханья,
Я - отраженье вашего лица.

«я» отдельно, «вы» отдельно, не «голос», не «отраженье» и даже не «А это вы можете описать? - Могу», а какое-то запредельное приобщение - звучит 24 года спустя:

Со шпаной в канавке
Возле кабака,
С пленными на лавке
Грузовика.


Над Москвой-рекой,
С батькой-атаманом

Я была со всеми,

- и лишь в последнем двустишии своей одинокой трагедией она вдруг отъединяется, отобщается:


Я сама с собой.

Под стихами - дата и место:


Раздел сайта: