Петроград во время
Первой мировой войны и революции
С августа 1914 года начинается эпоха мировых войн, революций, перекройки европейской карты, тоталитарных режимов.
Ахматова говорила: "В сущности никто не знает, в какую эпоху он живет. Так и мы не знали в начале 10-х годов, что мы жили накануне первой европейской войны и Октябрьской революции" 47.
К этому времени произошли перемены и в ее личной судьбе. Брак с Н. Гумилевым, при котором они давали полную свободу друг другу, практически прекратился. Они остались большими друзьями, но семья распалась. У каждого были свои новые увлечения и привязанности. Развод они оформили значительно позже, в 1918 году, когда Ахматова вышла замуж за Владимира Казимировича Шилейко. Но и этот брак был недолгим. После тяжелых голодных послереволюционных лет, прожитых ими вместе, они расстались. Развелись же в 1926 году. К этому времени и вплоть до 1938 года Ахматова связала свою судьбу с Николаем Николаевичем Пуниным.
Но в том памятном августе 1914 года боль утрат, страх перед испытаниями, выпавшими России, стали ее самыми сильными личными переживаниями и вызвали ее "Молитву":
Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар -
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.
Вспоминая довоенное время, Ахматова чувствовала, что перемены, которые несет война, необратимы:
Тот голос, с тишиной великой споря,
Победу одержал над тишиной.
Во мне еще, как песня или горе,
Последняя зима перед войной.
Таинственней, чем пышный Летний сад,
Она была. Не знали мы, что скоро
В тоске предельной поглядим назад.
Здесь не только ностальгия по ушедшему, сгинувшему навсегда покою, пусть даже с глухими предчувствиями беды. Тут и узнаваемые городские адреса. Можно с прискорбием признать, что предчувствие "глада, труса и мора" - как она пишет в одном из стихотворений той поры, - не обманули ее. Масштаб бедствий превзошел все ожидания.
Немного городской статистики: к началу Первой мировой войны город насчитывал 2 миллиона 268 тысяч человек. За последующие 3 года население выросло на 150 тысяч человек, и в конце 1917 года в городе жило 2 миллиона 420 тысяч жителей 48.
С первых дней войны началась мобилизация на фронт.
"... С тех пор, как объявили мобилизацию, Петербург перестал быть тем, чем он всегда был. Чрезвычайно мало извозчиков и редкое мелькание трамваев. Панели не выметены, так как некому этим заниматься, снуют рабочие, машут руками и читают газеты; "интеллигенции" стало мало, или она незаметна среди наплыва простых. Время от времени ведут запасных с сундуками и женами; там, где толпа гуще, их приветствуют криками "Побеждайте!" или машут шапками и платками, окна домов открыты, так как большинство дачников вернулись за отсутствием дачных поездов; из окон - те же приветствия и те же пожелания. Во всех более или менее общественных местах (в цирке, кинематографах, в больших пустых зданиях) - приемные пункты; на улице около участков и призывных мест сидят группы, едят и болтают. По Невскому все время ходят манифестации, извозчики и автомобили снуют с призванными офицерами в походной форме..." - так пишет в своем дневнике за 20 июля 1914 года (старый стиль) Н. Н. Пунин 49. Но вскоре большинство трудящихся оказались обслуживающими военные заводы и от призыва были освобождены. Население города росло еще и за счет притока беженцев из северо-западных и западных районов страны, куда неумолимо приближался фронт.
На улицах было много солдат, на Марсовом поле до глубокой ночи маршировали курносые павловцы - отмечает Ахматова 14*. Их казармы были рядом. С фронтона германского посольства на Исаакиевской площади толпа сбросила на землю украшавшие здание скульптуры. "... Я видел все это, - пишет Пунин в своем дневнике, - толпа жестока и груба, но она страшна, как, вероятно, не страшная армия; что-то темное и жуткое, черт знает что такое! Больше нет фигур на крыше германского посольства, окна выбиты, и чернеют мебель, картины, белье выкинуто и сожжено; флаг и герб разодраны, портрет Вильгельма сожжен, хрусталь и посуда побиты - бесконечное варварство". Эта запись сделана вечером 20 июля 50.
В начале лета Ахматова уехала в Слепнево. "На этот раз расставание в Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из XIX века сразу попали в ХХ, все стало иным, начиная с облика города" 51.
На дикий лагерь похожим
Стал город пышных смотров,
Слепили глаза прохожим
Мельканье пик и штыков.
И серые пушки гремели
На Троицком гулком мосту,
А липы еще зеленели
В таинственном Летнем саду.
Петропаловской крепости, и потому пушки перевозили через Троицкий мост, разводная часть которого имела дощатое покрытие. Потому на спуске с моста звук от движущихся по нему пушке был гулким.
В Петроград везли с фронта раненых. Госпитали, как их тогда называли - лазареты, открывались во всех больницах, в великокняжеских дворцах и даже в Зимнем. Курсистки приходили на какие-то часы ухаживать за ранеными. Императрица и великие княжны регулярно посещали тяжелораненых. В 1915 году в Петропавловской больнице (ныне больница Эрисмана) лежал заболевший на фронте Н. Гумилев, и Ахматова, чтоб его было удобнее навещать, сняла комнату на Петроградской стороне, в доме на Большой Пушкарской улице. "Этот дом стоял прямо против улицы, идущей с Большого проспекта... третьей от Каменноостровского" 15*. Однажды, отправляясь к нему из центра через Троицкий мост, она сочинила стихотворение, которое очень понравилось Гумилеву:
Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
А как стали одно за другим терять,
Так, что сделался каждый день
Поминальным днем, -
Начали песни слагать
О великой щедрости Божьей
Да о нашем бывшем богатстве.
Главное, навсегда утраченное богатство - покой, ощущение почвы под ногами. Потери шли за потерями...
Патриотический угар исчез с первыми поражениями на фронте. "Война непопулярна - в этих бараках без исключения никакого понимания, никакого патриотизма", - пишет, находясь в Николаевском госпитале, на Суворовском пр., Н. Н. Пунин. "Большинство из нас имеют надежды и возможность устроиться, никто не думает о необходимости идти на позиции, все родственники пущены в ход, не жалеют самых долгих и больших сбережений. В глубине каждый хитрит, врет и покупает как может. Никакого доверия, никакого отношения к войне. Тупая покорность, животное смирение... Продается все, что только может продаваться: очередь, штемпель, отсрочка, койка..." 52
Лето 1915 года Ахматова, как обычно, проводила в Слепневе. Оттуда она послала Гумилеву новое стихотворение:
Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, теплый и веселый...
Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчелы
Нежнейшую из всех бесед.
А мы живем торжественно и трудно
И чтим обряды наших горьких встреч,
Чуть начатую обрывает речь.
Но ни на что не променяем пышный
Гранитный город славы и беды,
Широких рек сияющие льды,
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.
Так присягнула она на верность городу, где так остро прочувствовала все его противоречия, где царит гармония между творениями человеческого гения и суровой природой и где еле слышен голос Музы. И в вечной многозначительности поэзии мы не знаем, радоваться ли, что голос Музы слышен, или огорчаться, что слышен еле...
В условиях войны политические события разворачивались со своей неумолимой логикой особенно стремительно. В городе остро чувствовался политический кризис. В декабре 1916 года был убит Григорий Распутин.
Имевший безграничное влияние на царскую семью, он вызывал возмущение и ненависть среди всех слоев общества. Об убийстве Распутина, о нем самом Ахматова не раз упоминала в своих стихах:
И Гришка сам - распутник... Горе! Горе!
Служил обедню в Федровском соборе, -
вариант текста из поэмы "Русский Трианон" 53.
Она пишет в стихотворении, посвященном Блоку:
Убитый Распутин, а там, между строк,
Минуя и ахи и охи,
Тебе улыбнется презрительно Блок,
Трагический тенор эпохи...
В окончательном варианте она изменит первую строку этого четверостишия. За полгода до смерти Ахматова оставляет такую запись в "Записных книжках": "В 1916 - в день именин царицы (23 апреля по старому стилю) - ехала в Царское Село в одном вагоне с Распутиным. Он сидел против меня, и я его хорошо разглядела" 54. Вот так запросто и ехал в Царское Село!..
"Поэме без героя". Но работу над либретто она не завершила. Убийство Распутина было существенной вехой в падении царизма.
Зимой 1916/17 года в городе начались перебои с хлебом. "Запасаются керосином, свечами, водой. Хлеба действительно мало, у булочных очереди; некоторые женщины плачут из боязни не получить хлеб", - пишет в дневнике Пунин 24 февраля 1917 года 55. Впервые в истории города стили образоваться очереди за продуктами. Сначала за мясом, затем за сахаром. К началу 1917 года цены на продукты по сравнению с довоенными выросли втрое 56. Соответственно снизился жизненный уровень. А в 1917 году уже все жители города испытывали большие трудности с топливом и керосином, переживали всевозможные лишения. А. Ремизов 10 марта 1917 года записал у себя в "Дневнике": "Госпожа великая Россия. Надо быть ко всему готову. А главное к смерти.. Зашаталась Россия..." 57
Еще в 1916 году из Эрмитажа самые ценные картины и другие произведения искусства были эвакуированы в Москву. Допускалась возможность эвакуации населения, так как фронт катастрофически приближался к Петрограду. В условиях войны и разрухи из-за снежных заносов на железной дороге прекратилось регулярное снабжение города самым необходимым. Поводом к февральским событиям, свергшим царскую власть, были уличные беспорядки из-за тысячных очередей у булочных.
"Правительство стреляло в рабочих и толпу. Есть убитые. Казаки братаются с рабочими. В одной типографии на Васильевском острове казаки пили чай с типографскими рабочими" - так со слов соседа записывает Н. Пунин.
26 февраля он пишет: "У Обуховской больницы толпа. Убитые в покойницкой - небольшой скользкий сарай, вдоль стен лавки, на которых приготовлены белые простыни с красными крестами. 5 человек убитых лежат завернутыми в эти саваны, трое рабочих, мальчишка и женщина.. Стреляют, говорят, на Литейном, Кирочной, у Николаевского вокзала..." 58 Когда к возмущенным жителям города присоединились солдаты, самодержавие рухнуло.
Примечания
14* Первым шефом полка был Павел I, вот почему в Павловский полк принимали исключительно курносых.
годы ХХ века, а сад сохранился. (Чистов К. Уточнение // Русская литература. 1990. № 3. С. 226).
47. Ахматова А. Со. Т. 2. С. 247.
48. См.: Крюковских А. П. Послесловие. В кн.: Курбатов В. Петербург. Художественно-исторический очерк и обзор художественного богатства столицы. Л., 1993. С. 366, 371. (Далее ссылкиы на это издание - Крюковских А. П. Послесловие...).
49. Наше наследие. 1998. № 47. С. 73.
50. Там же. С. 74.
52. Наше наследие. 1998. № 47. С. 79-80.
53. Ахматова А. Записные книжки. 1958-1966. С. 719.
54. Там же. С. 665.
55. Наше наследие. 1998. № 47. С. 81.
57. Ремизов А. Дневник 1917-1921 // Минувшее. Т. 16. М. -СПб, 1994. С. 424.
58. Наше наследие. 1998. № 47. С. 81.