Звезда. - 1996. - № 8. - С. 3-25.
К пятидесятой годовщине постановления ЦК ВКП(б)
"О журналах "Звезда" и "Ленинград"
Постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года "О журналах "Звезда" и "Ленинград" сегодня в глазах мира воспринимается, как кульминация криминальной, политики, партийного руководства культурой в советской России. Разумеется, были литературные погромы и более широкомасштабные, и "более, жестокие по последствиям, но именно такое восприятие этого постановления предопределено личностями жертв и формой, в которой Жданов позволил себе говорить об А. А. Ахматовой и М. М. Зощенко: "Зощенко, как мещанин и пошляк, избрал своей постоянной темой копание в самых низменных и мелочных сторонах быта". Насквозь гнилая и растленная общественно-политическая и литературная физиономия Зощенко..." "Ахматова с ее маленькой, узкой личной жизнью, ничтожными переживаниями и религиозно-мистической эротикой". "Ахматовская поэзия совершенно далека от народа".
Чем дальше, тем очевиднее, что гонимые Ахматова и Зощенко - это и есть Литература, а их гонители - литературный и исторический антимир. Со временем это стало очевидным и для самой правящей партии. 20 октября 1988 года ЦК КПСС отменил одиозное постановление 1946 года, главным образом из стремления партии реабилитироваться, ибо практического смысла в этом уже не было. Для памяти об Ахматовой и Зощенко это новое постановление уже ничего не значило.
Новое время, наступившее в России с 1991 года, частично приоткрыло государственные и партийные архивы, и появилась возможность исследовать кухню политической жизни Советского Союза. Теперь мы много знаем о механизмах подготовки и принятия решений, о политическом контроле, о манипулировании общественным сознанием и политическим поведением масс. На эту тему появилось много новых, хорошо документированных работ. Опубликованы и работы, касающиеся истории постановления 1946 года 1. Теперь уже известно, что это были не просто происки идеологического держиморды А Жданова, давшие основание считать весь набор постановлении 1946 года 2 "ждановщиной", а косвенное отражение соперничества клана А. Жданова - А. Кузнецова с не менее могущественным и не менее зловещим кланом Г. Маленкова - Л. Берии; соперничества, в котором аргументами служили политические репрессии на "территориях" соперников. Это постановление было одним из первых раскатов грома той грозы, которая в 1950 году уничтожила ленинградскую партийную элиту. По имеющимся сегодня сведениям последовательность событий, связанных с появлением постановления, такова:
13 апреля 1946 года
На заседании Политбюро рассматривается вопрос о работе Управления пропаганды ЦК ВКП(б). На этом заседают Сталин называет самым худшим из толстых журналов московский "Новый мир", следующей идет ленинградская "Звезда". 22 апреля Жданов и Александров направляют требуемые предложения: "подготовить и внести в ЦК ВКП(б) вопрос об улучшении литературно-художественных журналов и некотором сокращении их числа". Ничто не предвещает каких-либо катастроф.
26 июня
Бюро Ленинградского горкома приняло постановление об утверждении нового состава редколлегии журнала "Звезда". Ответственным редактором утвержден П. И. Капица, в состав редколлегии включен М. М. Зощенко. Именно это постановление дало в последующем повод для обвинений в адрес партийного руководства Ленинграда.
6 июля
"Ленинградская правда" публикует статью Ю. Германа о творчестве М. Зощенко, впоследствии названную "подозрительно хвалебной".
Конец июля
Вышел из печати № 5-6 "Звезды" с рассказом М. Зощенко "Приключения обезьяны" под рубрикой "Новинки датской литературы". Рассказ был перепечатан из журнала "Мурзилка" (это была уже пятая но счету публикация рассказа). Номер подписан к печати 11 мая старым составом редколлегии.
7 августа
Александров и Еголин посылают Жданову докладную "О неудовлетворительном состоянии журналов "Звезда" и "Ленинград" и первый проект разгромного постановления.
9 августа
Заседание Оргбюро ЦК ВКП(б) под председательством Г. Маленкова с участием Сталина и Жданова. Присутствуют партийные руководителя Ленинграда Попков и Широков, ленинградские писатели: Никитин, Капица, Лихарев, Прокофьев, Саянов, Левоневский. Грубый разнос ленинградских журналов Сталиным и нападки Маленкова на Ленинградский горком.
14 августа
Оргбюро ЦК ВКП(б) путем опроса принимает постановление о журналах "Звезда" и "Ленинград". В закрытой части постановления объявлен выговор секретарю Горкома Я. Капустину и снят со своего поста секретарь Горкома по пропаганде И. Широков. Ответственность за партруководство журналом "Звезда" возложена впредь на первого секретаря Горкома П. Попкова. В этот же день на заседании бюро Ленинградского ГК КПСС Принимается решение о проведении собрания партактива и общегородского собрания писателей.
Собрание партийного актива Ленинграда в Смольном. Выступление А. А. Жданова.
16 августа
Общегородское собрание писателей, работников литературы и издательство в Актовом зале Смольного. Выступление А. А. Жданова. Выступили в прениях: В. Саянов*, Е. Федоров*, Н. Никитин*, В. Лифшиц, П. Капица*, Г. Алехин*, В. Кетлинская, Г. Мирошниченко*, Н. Григорьев, Б. Лихарев*, Л. Плоткин*, Г. Сорокин, Т. Трифонова, В. Бакинский, П. Туганов*, А. Прокофьев*.
____________
* Текст выступления публикуется ниже.
Канонический текст беспрецедентного по грубости и невежеству выступления Жданова опубликован в "Правде" 21 сентября. Жданов попытался не акцентировать внимание на ошибках Ленинградского горкома, компенсировав это совершенно разнузданной бранью и бессмысленными обвинениями в адрес ленинградских журналов, М. Зощенко и А. Ахматовой. Именно это выступление сделало имя Жданова одиозным в истории российской культуры.
22 августа
В центральной и в ленинградской печати опубликованы сообщения о прошедших собраниях и о принятых резолюциях. Началась кампания по травле Зощенко и Ахматовой, перешедшая в обычную идеологическую "массовку".
Сентябрь
С 1 по 15 сентября проведены закрытые кустовые партсобрания по районам города с осуждением Зощенко и Ахматовой. На 54 партсобраниях было задано 644 вопроса, в основном следующего содержания:
1. Где сейчас Зощенко и Ахматова?
2. Изъяты ли их произведения из библиотек?
3. Почему так долго терпели такого писателя, как Зощенко?
4. Понесли ли наказание работники радио и эстрады, пропускавшие произведения Зощенко и Ахматовой? - и т. д. по полной схеме "всенародного возмущения". "Зачем печатали пошлые произведения Ахматовой, только портили бумагу?" (мастер Федяев, Московский район). На всех партийных собратьях были приняты резолюции, полностью одобряющие "своевременность решения ЦК ВКП(б)". (ЦГАИПД, ф. 25, оп. 1 10, д. 602, лл. 96, 99, 100).
Обсуждение постановления продолжалось и позже.
В Государственном Университете (пока еще не имени Жданова) "на собрании были подвергнуты критике немарксистские аполитичные взгляды на искусство проф. Пунина и формалистическая концепция проф. Эйхенбаума". В Академии художеств также "были вскрыты и подвергнуты резкой критике попытки проф. Пунина пропагандировать субъективно-идеалистическую концепцию в искусстве, идею отрицания принципа социалистического реализма" (ЦГАИПД ф. 25, оп. 1 0, д. 1031, лл. 1, 1 об).
В 1947 году, подводя итоги кампании, справка отдела пропаганды и агитации констатировала: "После постановления от 14 августа 1946 года была сформирована новая редакционная коллегия журнала "Звезда" и избрано новое правление Ленинградского отделения ССП во главе с А. А. Прокофьевым.
<...> Вредное влияние Зощенко и Ахматовой успешно преодолевается и идеологически чуждые и ошибочные произведения на страницах "Звезды" больше не появляются. Проявления богемы, беспринципных склок и приятельских отношений стали единичными и не влияют на общее направление деятельности писательской организации" (ЦГАИПД ф. 25, оп. 10, д. 687, л. 3).
14 августа 1947 года
Собрание писателей Ленинграда, посвященное годовщине со дня издания постановления ЦК ВКП(б) о работе журналов "Звезда" и "Ленинград", констатирует полное благополучие в ленинградской писательской организации (ЦГАИПД ф. 2960, он. 1, д. 15, лл. 62-113)
15 февраля 1949 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление "Об антипартийных действиях Кузнецова А. А., Родионова М. И. и Попкова П. С.", в июле 1949 года был арестован Я. Капустин, а 13 августа - Кузнецов и Попков. 1 октября 1950 года все они были расстреляны.
Для политических деятелей советского периода сами эти события и люди, вовлеченные в них, были лишь средствами для достижения определенных политических целей. Зощенко и Ахматова стали жертвами политической драмы из-за несовместимости мировоззрений советского государства и художника.
Тексты печатаются по стенограмме общегородского собрания работников литературы и издательств 16 августа 1946 года, которая хранится в Центральном государственном архиве историко-политических документов (ЦГАИПД, ф. 2 5, оп. 2, д. 58 7 6). Редакция благодарит за любезное содействие в подготовке публикации И. П. Бабурина и Г. И. Лисовскую.
СТЕНОГРАММА ОБЩЕГОРОДСКОГО СОБРАНИЯ ПИСАТЕЛЕЙ, РАБОТНИКОВ ЛИТЕРАТУРЫ И ИЗДАТЕЛЬСТВ 3
Тов. САЯНОВ 4.
Когда я присутствовал на заседании Оргбюро ЦК партии и слышал выступление товарища Сталина о литературе, я невольно вспомнил страстные слова великого социалистического поэта Маяковского, который в одном из своих стихотворений писал:
Я хочу,
чтоб к штыку приравняли перо.
С чугуном чтоб
и с выделкой стали
о работе стихов,
от Политбюро,
чтобы делал
доклады Сталин.
У каждого советского человека, где бы мы его ни встречали, - был ли это солдат нашей воюющей армии, был ли это рабочий или колхозник, или интеллигент, - всегда была в жизни одна мечта: увидеть товарища Сталина, рассказать ему о том, как каждый из рядовых советских людей работает на своем участке. Велико было счастье нас, слышавших Иосифа Виссарионовича. Мы увидели, какие грандиозные задачи поставлены перед всем искусством, перед литературой, перед всем нашим народом величайшим вождем человечества.
Да, о работе стихов, о работе нашей литературы говорил тов. Сталин на заседании Оргбюро, а мы, писатели ленинградские, пришли на это заседание с серьезными ошибками, не могли похвалиться своими достижениями. Наоборот, оказалось, что мы не сумели по-настоящему делать то большое дело воспитания народа, к которому мы были призваны как советские писатели.
Некоторые литераторы в беседе со мной говорили, что вот, дескать, подвела и виновата во всем обезьянка; если бы не напечатали эту обезьянку - все было бы хорошо, гроза бы прошла и все было бы замечательно хорошо. Эти товарищи не понимают, что если бы не эта обезьянка, то при наших методах работы появилось бы что-нибудь другое, какой-нибудь другой зверек, который вызвал бы такую же реакцию, такое же обсуждение. Дело в том, что мы смотрели на все с нашей литераторской вышки. Андрей Александрович говорил о поэтах-символистах. Мы помним, что Вячеслав Иванов и его литературные друзья отсиживались на башне, где и проводили свои реакционные взгляды в области литературы. Но, к сожалению, они имели некоторое воздействие на часть советских писателей.
Мы, редактора журналов, кровно связаны с эпохой и людьми, но мы часто рассматриваем события только с точки зрения нашей литературной среды и не понимаем, какой отклик имеет наша работа в народе. Надо сказать, что "Звезду" читал товарищ Сталин, что он следил за каждым из нас. Он знает, что мы пишем. При этой мысли каждый писатель может сказать, что он недостаточно работает для нашего великого времени, если мы допустили такие серьезные ошибки. Надо искать причины. Я, как редактор журнала, выросший в советской стране, допустил такую вещь, что пропустил в журнал рассказ Зощенко об обезьянке и стихи Анны Ахматовой, которые так оценены ЦК партии. Сейчас в условиях, в которых мы живем, малейшая аполитичность вредна. Мне казалось, что рассказ об обезьянке - смешной рассказик и все, и только после критики я убедился, что я был слеп и ошибался. Положение редактора очень трудное. Я редактор "Звезды", работаю с 1929-1930 гг. и до последнего времени. Когда приходится редактору иметь дело с писателями, высококвалифицированными, культурными и по-настоящему идейными работниками, то редактору работать легко. Когда Горький прислал мне рукопись "Самгина", то написал, что кой в чем сомневается, "кое-что все же нужно переделать". Между тем сейчас писатели стараются тащить в редакцию все, что ими написано, и малейшая попытка редактора возражать против этого притащенного материала - вызывает бурную реакцию, которая у каждого из этих писателей выражается по-разному: одни пишут заявления на редактора, другие всякими угрозами занимаются, третьи создают в литературной среде редактору самую неправильную репутацию <...>
В ряде случаев встречаются возражения против редакторской правки.
Мы печатали статью Паршина, работавшего врачом во время блокады Ленинграда. Там было много тяжелых натуралистических подробностей. Мы их выкинули. Поступило возражение - зачем самоуправничаете, зачем выправляете.
А кой-кто договорился, что редакции незачем иметь линию, а каждый критик и писатель сам за себя отвечает. Вот это мнение писателя, что он сам за себя отвечает, - этот остаток старого индивидуализма, старый пережиток, живущий в писательской среде, - чрезвычайно живуче еще в нашей литературе. Я, как редактор, должен сказать, что наши писатели совершенно не пишут на современные нам темы, не отражают сегодняшнего дня. Я за время работы в редакции не получил ни одной заявки на повесть или роман, посвященный сегодняшнему дню нашего строительства. Я не имею ни одной заявки на произведения, рассказывающие о наших сегодняшних задачах.
нашей литературы. Нам следует извлечь урок из случившегося. Дело идет не только о рассказах Зощенко, не только о стихах Ахматовой; мы должны просмотреть внимательно работу каждого из нас, мы должны принять все меры, чтобы каждый из нас писал полноценно, идейно и давал нашему советскому народу нужные произведения, а это может быть достигнуто в условиях коллективного труда, в условиях жесткой критики. Мне кажется, что к этому наша Ленинградская организация недостаточно привыкла.
Евгений ФЕДОРОВ 5.
Товарищи, доклад Андрея Александровича Жданова глубоко взволновал каждого из нас Мы взволнованы потому, что наша партия, ее Центральный Комитет и лично наш вождь и учитель великий Сталин ознакомились с нашей работой, дали суровую и справедливую оценку не только грубейшим ошибкам редакции "Звезда" и отдельным писателям, но и указали пути, программу дальнейшего действия нашего коллектива, указали нам, как нужно работать, чтобы быть на уровне задач и требований новой фазы нашего общественного развития, чтобы оправдать высокое звание советского писателя.
Андрей Александрович Жданов напомнил нам, что в годы великих военных испытаний наши советские люди приобрели новые качества. Наш советский народ сейчас, после войны, не тот, что был до войны. Переход на мирное строительство есть не только возврат к старому мирному укладу; этот переход к новому периоду качественно отличен от довоенного периода. Мы вступили в четвертую сталинскую пятилетку. Задачи, которые сейчас ставит перед нами наша партия, заключаются в том, чтобы мы осознали все величие сталинской эпохи, все те огромные перемены, которые произошли в ЖИЗНИ нашей страны, чтобы мы не плелись в хвосте событий, а совершенно по-новому на высоком идейном уровне раскрывали условия нашего развития, чтобы мы были подлинными, а не на словах, инженерами человеческих душ.
Вполне своевременно и справедливо работа нашего ленинградского писательского коллектива подвергнута суровой критике. Позвольте мне, рядовому писателю, остановиться на некоторых фактах, которые мешали нашей работе и которые требуют устранения. Все недостатки нашей писательской работы, как указал Андрей Александрович Жданов, имеют свои причины. Во-первых, слабость идейно-политической подготовки наших писательских кадров. Во-вторых, весьма слабая работа по изучению марксизма-ленинизма, причем эта слабость настолько велика, что она перерастает в забвение и даже пренебрежительное отношение к теории марксизма-ленинизма <...> А раз это так, то и получилось, что у ряда известных писателей, которые кичатся своей известностью, не оказалось понимания своей роли и своего места в советском строительстве. В основе этого лежит безыдейность, а отсюда брак в нашей работе, появляются вредные произведения, книги, статьи. Ярким примером является Зощенко, его "Похождения обезьяны" и раньше "Перед восходом солнца". Эти произведения выросли именно на этой идейной опустошенности.
Таким образом, первым и основным недостатком в работе Ленинградской организации Союза советских писателей является отсутствие заботы об идейно-политическом воспитании писательских кадров.
Разрешите проиллюстрировать это положение.
Первый факт: в плане работы клуба Союза писателей вы не найдете лекций по марксизму-ленинизму, но теоретическим вопросам, а кому как не писателям заниматься теоретическими конференциями. А если что-либо в этом плане и ставится, то товарищи требуют самых крупных руководителей партийной пропаганды. В этом проявляется наше зазнайство - мы знаем уже все. По вопросам иностранной политики обязательно должны быть докладчики - представители Министерства иностранных дел, не ниже. Это второй факт.
Третий факт. С докладами на политические темы у нас не выступают, а следовательно, над этими темами и не работают. Б журнале "Звезда" статей политического характера не увидишь.
Четвертый факт. Отсутствует критический разбор литературных произведений с точки зрения идеологической выдержанности. А раз это не делается, то время заполняется преимущественно следующим: групповые склоки, стравливание одних с другими, попойки с возлияниями и иные богемные дела.
Чтобы не быть голословным, я позволю себе обратиться к фактам, имеющим отношение непосредственно ко мне.
Я 10 лет состою членом Ленинградского отдела советских писателей.
За эти годы я изрядно поработал. За годы войны я работал с еще большим подъемом, будучи в рядах Красной Армии. Начало моей литературной деятельности было положено Андреем Александровичем Ждановым, когда я написал в 1936 году "Шадринский гусь". Работа получила на конкурсе неплохую оценку. Я был принят членом Союза советских писателей. Когда меня принимали, я был взволнован, приятно возбужден и гордился. Но скоро мои надежды рухнули. Я попал в организацию, где в основу работы клались исключительно групповые интересы. Есть группа Саянова, есть группа Тихонова, есть группа Прокофьева, есть группа Кетлинской и др. Меня спрашивали, за какую я группу - за группу Саянова, за группу Тихонова или за группу Кетлинской? Я искренно отвечал: "Я за партию, я за советскую власть". Я не принадлежу ни к одной из этих группировок, поэтому я изгой, я отверженный.
Вначале меня считали сумасшедшим, но это не подошло потому, что сумасшедшие не могут писать романы, тогда меня стали называть неуживчивым, но и это не подтвердилось. Тогда на смену выдвинулось новое - кустарь-одиночка.
Со всей откровенностью и искренностью я должен заявить перед вами, что я не кустарь-одиночка. Я черпаю свои силы из общения с народом, я работаю в здоровой партийной организации. Но все же я страдал и очень страдаю от такого группового руководства в Ленинградском отделении Союза писателей. Я не попал ни в какую группу. Может быть, поэтому ни "Ленинградская правда", ни "Вечерний Ленинград", ни тем более журналы "Звезда" и "Ленинград" не печатают меня и замалчивают, как будто я не существую на свети. В моей работе много есть прорех и недостатков, я знаю, что в процессе поисков своего творчества и роста я допустил немало ошибок, я многому еще должен учиться и многого мне еще не хватает, я знаю, что в моей не предпоследней - я после этого написал еще два произведения - книге "Гроза над Шелонью", которую я писал в условиях блокады, есть много огрехов и недостатков. Я писал в суровых условиях, но это не может служить оправданием, однако творческой помощи, настоящей современной большевистской критики и поддержки я за все десять лет пребывания в организации не получил. Я глубоко благодарен Управлению агитации и пропаганды Центрального Комитета партии и полому ряду ответственных партийных и советских работников, которые, несмотря на огромную загруженность прямыми делами, находили время для того, чтобы помочь мне в моей творческой работе и оказать поддержку. Я все время чувствовал внимание Ленинградской партийной организации, что давало возможность мне творчески крепнуть и с душевной стойкостью переносить все нападки группового руководства Союза советских писателей.
Немудрено, что в Ленинградском отделении Союза писателей критика и самокритика вызывает весьма печальные последствия для дерзнувшего выступить против. В такой душной атмосфере процветает самовозвеличивание и зазнайство. Приведу один пример. Возьмите книгу Саянова, получившую отрицательную опенку ЦК. "Борьба за Ленинград". Для чего понадобился толстый том сырых хроникерских заметок? Книге сопутствует восторженное предисловие. За последние годы я прочел не одну статью Саянова, везде можно читать: "Я ворвался в рейхстаг", "Я шел с огнем к Нарве". Нельзя без досады читать такие статьи, наполненные ячеством. Мы знаем, кто врывался в рейхстаг, мы знаем, кто делал прорыв под Ленинградом, мы знаем, где находился в это время Виссарион Саянов.
За время воины Илья Груздев написал несколько статей, и немедленно они были собраны в сборник, а он пишет в своем предисловии, что он позволил опубликовать некоторые из своих многочисленных статей. Мы знаем, что эти многочисленные статьи уложились в два авторских листа. И вообще, за 30 лет писательской деятельности организации "Серапионовы братья" я знаю одну работу "Горький и его время", изданную под разными вариантами.
Третий факт. В мае месяце 1945 года состоялась выставка писательских работ. На этой выставке товарищи обратили внимание, что в одном из залов были вывешены портреты и лозунги. Рядом с портретами руководителей партии - товарищами Сталиным, Андреем Александровичем Ждановым - были вывешены два портрета - Николая Тихонова и Александра Андреевича Прокофьева. Вместе с лозунгами партии были вывешены изречения Прокофьева. Партийные люди обратили внимание на такое бесцеремонное самовозвеличивание. Портреты были убраны на свое место, также было предложено убрать изречения Александра Андреевича Прокофьева.
И, наконец, мне кажется, пора освободить некоторых товарищей для конкретной практической работы. Эти товарищи 20 лет изнывают над (Так в ориг. - Ред.) бременем творческих замыслов и не могут разрешиться от бремени, но зато пользуются благами, которые щедрой рукой отпускают им партия и правительство, но которые со своей стороны зачастую недооценивают этого и создают всякого рода группировки.
Заканчивая свое выступление, мне хотелось бы выразить пожелание, чтобы указания партии были быстро проведены в жизнь. Это зависит не только от нас. Нам нужна помощь в перестройке пашей работы от Ленинградского горкома партии и Ленинградской организации в целом, но в большей степени это зависит от каждого из нас в отдельности. Каждый писатель должен учиться, учиться и учиться. <...> Для того, чтобы правильно отразить в художественных произведениях жизнь великого народа-победителя, нужно знать эту жизнь, осмыслить ее с позиций передовой марксистско-ленинской теории. Под руководством Ленинградской партийной организации мы можем и должны с этой задачей справиться. ()
НИКИТИН Николай 6
Товарищи, мне показались странными даже эти робкие аплодисменты, которые раздались сейчас после речи тов. Федорова, и начинаю я свое выступление не для дискуссии по этому поводу. По существу всего того, что он говорил, трудно и невозможно, да и не нужно говорить сейчас. Мы собрались совсем не для того, мне кажется, да и заседание ЦК в присутствии тов. Сталина, как и сегодняшнее собрание и доклад Андрея Александровича Жданова поставлены совсем не для того, чтобы мы снизили очень большой и очень серьезный вопрос. Вопрос заключается в судьбах советской литературы, в большом ее пути, в огромном ее значении для Родины, для страны, для народа. И, в конце концов, товарищи, сегодняшнее заседание, так мне думается, касается не только тех отдельных лиц, тех фамилий, которые были упомянуты. Мне кажется, что мы должны подумать вообще, каждый из нас, каждый присутствующий в нашем зале, должны подумать прежде всего и о себе, потому что у каждого из нас, несомненно, найдутся свои ошибки. Только при наличии этих своих личных ошибок, при наличии атмосферы, которая создалась из этих личных ошибок, и могут происходить такие печальные события. И нужно задать вопрос себе самому, начиная со стоящего человека на этой трибуне, а где были мы, всегда ли мы были достаточно принципиальны, всегда ли мы открыто и громко говорили о всех своих соображениях, которые у нас возникали, не руководствуясь какими-то фантастическими предположениями, и эти фантастические предположения создали, в частности, около Зощенко совершенно невозможную атмосферу. <...>
Как часто не только в отношении Зощенко, а вообще в литературном обиходе, как часто приходилось наблюдать эпизоды какой-то взаимной поддержки, когда товарищ Икс хвалит тов. Игрека, потому что Игрек похвалит Икса. Тут много фактов, и все о них знают.
Вот эта атмосфера и создала ту безликость, ту серость, ту безыдейность, в которой, в частности, упрекали работу журнала "Ленинград". Журнал "Ленинград" часто ставил себе какие-то исключительно развлекательные задачи, а наше время требует не этого.
В частности, о вещи тов. Зощенко. Я не представляю себе, о чем думал Зощенко, когда писал эту вещь, не представляю себе, как он приносил эту вещь в редакцию. Действительно, теперь, после того, что случилось, легко говорить, выйдя на эту трибуну. Я не хочу сказать, что если бы я был на месте редактора, то я бы, дескать, оказался проницательным, я бы это увидел. Но как часто нам не хватало бдительности - вот о чем говорит это, потому что, когда подойдешь к этой вещи с серьезным анализом, тогда видишь ее двусмысленную позицию. (ГОЛОС С МЕСТА: Вы про работу редакции журнала "Ленинград" говорите, а про Зощенко тут уже много говорили.) Я обязан сказать потому, что я был членом редколлегии журнала "Ленинград" и могу сказать подробно... (Шум в зале) ...
Все те ошибки, о которых говори Андрей Александрович, я совершенно не хочу снять с себя никакой ответственности за это, я повинен во всем и я об этом заявил здесь с трибуны. Мне кажется, что все то, о чем мы слышали сегодня, должно быть очень большим и очень серьезным для нас уроком. Мне кажется, что сейчас мы должны пойти не только по пути реорганизации, но и по большому пути проверки и самопроверки. Перед нами поставлены огромные задачи. Я очень взволнован заключительным словом Андрея Александровича, с которым он обратился к ленинградским писателям, выразил настоящее доверие и обещал большую поддержку. Нам нужно эту поддержку сейчас оправдать.
Тов. КАПИЦА 7.
Раньше чем сказать о том, о чем я хотел сказать, мне хочется отметить одно выступление - это выступление Евгения Федорова. Нужно сказать, что солидная часть этого выступления мне не нравится. И вот почему. Евгений Федоров привык только жаловаться, ничем не помогать Союзу, а только жаловаться, прятаться от общественной работы и говорить о группах, не участвуя в работе, чтобы разбивать эти группы.
Евгений Федоров боится критики, поэтому он и прячется от критики. Вот факт. Когда в "Звезде" должна была быть напечатана статья о его книге "Гроза над Шелонью", сколько было потрачено сил, чтобы эту статью изувечить, и статья Дымшица вышла, критики не получилось.
Мне пришлось присутствовать на заседании оргбюро Центрального Комитета, когда обсуждалась работа ленинградских журналов "Звезда" и "Ленинград". Несмотря на тяжелые ошибки, допущенные нашими журналами, мы ощущали крайне доброжелательное отношение к Ленинграду и ленинградским писателям со стороны тов. Сталина и секретарей Центрального Комитета. Здесь на заседании мы убедились, что тов. Сталин и секретари Центрального Комитета партии являются самыми внимательными и аккуратными читателями наших журналов, что они помнят и авторов и фамилии, знают достижения и промахи многих. Мы поняли, что сейчас, в напряженной обстановке, поело войны, вылезают буржуазные писаки, когда они выливают на советских писателей ушаты клеветы, мы должны сказать свое веское слово о нашем героическом народе, о нашей родной партии, мы должны идейно воспитывать молодежь, которой предстоит жить в коммунистическом обществе.
И вот, когда с этих позиций взглянешь на нашу работу, невольно становится стыдно. Мы были крайне невзыскательны к себе и к товарищам. Зачастую, из-за приятельских отношений, не желая портить отношения друг с другом, мы слабо критиковали безыдейные, а порою и злопыхательские вещи; мы забывали о главном, мы много раз ради дружбы готовы были поступиться идейными интересами, т. е. за миллион - получали грош. Мы не могли слушать критику, мы не хотели сказать резко правду в глаза. Вырабатывалось нелепейшее правило - не обижать друг друга. А это привело к тому, что мы аллилуйствовали перед Зощенко, не критиковали его. Были даже товарищи, которые считали, что Зощенко и его творения надо оберегать от критики. Тогда как при внимательном отношении к его творчеству можно было разглядеть и безыдейность его творения, и его злопыхательские писания о советских людях. Ему разрешалось критиковать, но товарищи, которые пытались критиковать его, - одергивались.
Так же мы относились и к Ахматовой - поэтессе очень далекой от нас, от наших идей и интересов. Мы слишком преклонялись перед ее прежним мастерством, искали поводов напечатать ее стихи, хотя не было нужды считаться со вкусами людей, которые не признают советского строя.
А как мы относились к иностранным писателям, как ходили на цыпочках перед Хемингуэем, забывая, что преклонение перед иностранцами унижает советских людей. И правильно сказал товарищ Сталин: "Получается, что вы ученики, а они учителя. Неправильно это".
Возьмите книгу Геннадия Гора "Дом на Моховой". Что это, желание показать свою образованность или низкопоклонство, преклонение перед иностранщиной? Тоже Дмитрий Остров написал рассказ "Лили Марлен", в журнале "Звезда". Леонид Борисов написал первую часть - "Волшебник из Гель-Гью", где согласился с вредным взглядом Александра Грина, будто бы художник полезнее в обществе, чем ученый, и не остановился на этом, а написал вторую часть и пишет третью. Не слишком ли много для таких сомнительных идей?
к писателям Ленинграда. От нас требуют, чтобы мы быстрее перестроились, глубоко изучали труды Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, чтобы мы не подводили Ленинград, который всегда был передовым городом в стране, славился передовыми идеями и своей борьбой за лучшее человечества.
Нам нужно навести порядок в своем собственном доме. Нужно посмотреть, правильно ли Правление Союза соблюдает Устав Союза, сохраняя в нем писателей, не стоящих на платформе советской власти. Надо освободиться от балласта, тормозящего наше движение вперед, необходимо избрать новое правление Союза. Не все члены Правления Союза понимают значение стоящих перед нами задач и не сумеют возглавить нашу перестройку.
Мне кажется, что и Центральное Правление Союза повинно в этих ошибках и не менее повинен в этом Николай Тихонов, хотя он и неплохой товарищ и хорошо работал во время блокады. Однако он равнодушно относится к нашим интересам, политической литературе, мало помогает нашим журналам. Мне кажется, что нужно укрепить и это место в Союзе писателей. Нужно просить Андрея Александровича Жданова, чтобы он поставил об этом вопрос в Центральном Комитете партии.
Я думаю, что мы сегодня единодушно скажем Андрею Александровичу, Центральному Комитету и товарищу Сталину, что мы не нарушим традиции Ленинграда, мы сумеем в ближайшее время сделать все возможное для того, чтобы дать народу яркие и идейно насыщенные произведения, что мы коренным образом улучшим журнал "Звезда" и добьемся такого положения, когда в Ленинграде будет два - три толстых журнала, а может быть, и все пять, о которых говорил товарищ Сталин. (Аплодисменты)
С этой трибуны очень трудно и невозможно выступить, хотя бы с одним комментарием. Мы прослушали, как скромно здесь говорилось, комментарии настолько глубокие, философски обоснованные, которые нам дают действительную программу на многое время. Но если нас спросить, - присутствующие здесь читали журналы "Звезда" и "Ленинград", - видели ли они эти ошибки, замечания, то нужно ответить, что, конечно, целый ряд товарищей замечали эти ошибки и пытались говорить и выступать. В данном случае постановление ЦК еще лишний раз подтверждает, что мнение масс всегда находит свое выражение свыше. Это лишняя иллюстрация, уже ставшая законом нашей жизни. Поэтому от нас ждут не программных выступлений, а ждут того, насколько мы понимаем, как мы воспринимаем постановление, что мы видим и как анализируем то, что читали здесь, и об этом хочется здесь сказать.
Я, как и многие другие, когда вернулся с фронта, далеко не был удовлетворен тем, что печаталось в "Ленинграде" и "Звезде". И вот я в апреле засел за обзор журналов "Ленинград" и "Звезда", за обзор целого ряда других произведений. Я отмечал, что, например, статья Лихачева "Псков" в журнале "Звезда" - нехорошая статья, потому что автор выдвинул теорию военных усилий как основной принцип, движущий историю развития. Он по существу повторяет теорию Дюринга о насилии. Эта теория ведет к тому, что он оправдывает единственный фактор войны как движущий фактор в России, указал там на примерах истории, что вот де, мол, Отечественная война 1812 года породила Пушкина и т. д. Если подойти с точки зрения этой, то окажется, что Крымская война ничего не могла породить. Не понимает, что народ и царизм это не одно и то же. Царизм мог потерпеть поражение, а народ в Крымской войне был героем и героизм был, несмотря на то, что царизм потерпел поражение. Следовательно, эта статья была вредной. Я на это указал, как и многие это заметили.
Там был рассказ Острова Дмитрия "Побег". Он тонко дает психологию политики с немцами, даст способ расстрелять немца, но не просто расстрелять, а пустить его в кустики, как будто домой, а там его любой из наших пристрелит. Этот изощренный способ якобы есть в Красной Армии, о котором якобы знает командующий армией. Эта клевета на Красную Армию. И никто не мог пройти мимо этого безобразия и не отметить. Это отмечалось также мною в маленьком критическом обзоре на полутора листах.
В "Ленинграде" появляется статья, которая нас многих заинтересовала, так как вопросы философии мало печатаются, я имею в виду ленинградский журнал, там есть статья Вальде "Мечников и Толстой", где он столкнул двух величайших людей на почве философии, причем Мечникова поставил в положительную позицию и набросился на Толстого и доказал с позиции Мечникова, что у Толстого ограниченный ум. И действительно, если посмотреть, то можно найти черт знает какие реплики в отношении друг друга. Два великих человека спорят и говорят много неприятных вещей. Но можно ли вытаскивать личную перепалку и делать как бы знаменем в оценке Толстого. Нельзя не подметить эту фальшивую статью.
вот Петр поехал на Запад вернулся, и все появилось - и армия, и флот и т. д., а до этого ничего не было. Это преклонение перед Западом и неверное понимание истории. Это нехорошая статья, и она была замечена только мною. Я мог бы здесь подробно перечислить целый ряд произведений, в которых оказались недостатки идейного и политического характера.
И вот судьба этой статьи. Первого мая приезжает сюда Тихонов. Я приношу к Прокофьеву на квартиру эту статью, он прочитал и говорит: "Я передам Тихонову".
Статья резко критиковала журналы "Ленинград" и "Звезда". До сих пор письма нет. Тогда я решил, что надо действовать так, как нужно. Я в конечном счете печатал не для журналов специально. Я решил, что приду просто, как с товарищами, поговорю с редакторами. Пришел в редакцию "Звезды", встретился с Саяновым, договорился прочитать, но он был занят и так не состоялось. Когда я пришел в редакцию журнала ""Ленинград", Лихарев говорит "Хорошо, ты выступишь и все будет хорошо". Потом Лихарев, как часто у него бывает, уже переменил мнение и дает эту статью на критический обзор своему ближайшему помощнику Левоневскому, который, сидя в столовой за столом, одной ложкой кушает щи, а и другой держит статью, читает и приговаривает: "Чепуха". Приходит Лихарев и спрашивает: "Как ты находишь статью Алехина?" - "Сумасшедшее фортепьяно". Мы поговорили. Я не возражаю, может быть, были там резкие выражения, но из этих резких выражений они могли бы кое-что учесть, однако этого не произошло. Тогда я решил, что надо выступить открыто на собрании, что меня писатели поддержат, так как я выступаю с идейных позиций.
Я выступал, может быть, немножко резко. Зощенко страшно нервничал и начал меня все время одергивать, я вынужден был сказать... Он заявил, что больше вести собрание но будет, потому что Алехин подрывает его авторитет и т. д. Такая атмосфера, конечно, мало способствовала тому, чтобы выступать открыто с критикой.
Я еще одному товарищу дал, и вот три месяца без ответа. Может быть, статья была такой, что она ничего не стоила, о ной не стоило и говорить, но идея ее заключается в том - почему большевики побеждают, случайно это или не случайно. Случайно ли, что победила Октябрьская революция, победил социализм, мы победили в войне, или есть какие-нибудь внутренние законы, есть закономерность, логика. Вот о чем хотелось призадуматься. Анализ работы партии показывает, что псе победы и столкновения в жизни не случайные, а имеют свои законы, они жизненны. И вот, анализируя это в статье, я выдвинул тему современности и логики действий большевиков, - то, что советский герой это не случайность, что советский герой побеждает не случайно, а есть в этом железная логика. Он понимает закономерность своих поступков и привык их анализировать. Нам, ленинградцам, - города больших исторических обобщений, - революция, блокада, понятно, в чем сила большевизма, и нам, ленинградцам, надо выделить это в своих произведениях и показать большевистскую мощь, закономерность в победе и логику действий.
Некоторые литераторы говорят о том, что все это правильно, что Центральный Комитет вынес такое решение, но лучше было бы, если бы это касалось не Ленинграда, а кого-то другого. Мне кажется, неправильно потому именно, что это случилось в Ленинграде, что Ленинград является одним из величайших центров нашей культуры и все внимание, естественно, было обращено сюда.
Партия дала нам все и не дала нам права писать плохо. Партия позволила нам писать свои произведения в любых жанрах, за исключением жанра пошлости, безыдейности и аполитичности. Партия учила нас честно и правдиво служить своему народу и никогда не учила нас предавать забвению героические дела, совершаемые советским народом. Товарищ Сталин назвал нас инженерами человеческих душ. Народ отметил многих литераторов своим признанием.
Партия требовала от нас отражать действительность в художественных произведениях не мертво, не схоластически, а в се развитии, чтобы художественное изображение сочеталось с задачей идейной переделки и воспитания людей в духе социализма.
Такой метод, - говорил нам на 1-м Съезде писателей, на котором я присутствовал в Москве, Андрей Александрович Жданов, - такой метод художественной литературы и литературной критики есть то, что мы называем методом социалистического реализма. В решении Центрального Комитета партии сказано: "Идейный разброд и дезорганизация в Ленинградском отделении Союза советских писателей существуют". Это записано сурово, но справедливо. И товарищ Сталин, который был всюду с нами, 14 августа появился среди писателей и сказал свое ясное слово о наших ленинградских журналах и литературе, которые забыли указания нашей партии. Как же получилось, что на страницах наших журналов стали появляться идейно вредные произведения, чуждые советской литературе и действительности? А случилось это потому, что государственные, интересы и интересы народа и его партии литераторы оставили в забвении и на первый план выдвинули интересы личные, приятельские, мелкие, групповые, а следовательно, и не партийные. Это и привело к тому, что на страницах наших журналов появились рассказы ничтожных пошляков, которые задумали обижать народ, отравлять народ мелкобуржуазной клеветой и невыносимой пошлостью. Тов. Сталин и здесь не дает хулиганам и пошлякам обижать советский народ. Он требует от нас исправить дело и обратить наше особое внимание на фронт нашей советской идеологии.
"Перед восходом солнца". Он привез с собой багаж старого тряпья, пошлости, и мы это знали. Многие из нас думали, что он после справедливой партийной и объективной критики его романа в журнале "Большевик" поймет глубину своих ошибок и исправит это своими новыми произведениями. Этого не получилось, а случилось совершенно другое. Сначала он принес свои "мелкие" но значению и по вредности работы в журнал "Ленинград", потом он протянул туда, как он выражался, "и ручки и ножки", с пасквильными рассказами. Журнал был тощий и невзыскательный. Затем мы, литераторы, пустили его клевету и пошлость в толстый журнал "Звезду", стали его хвалильщиками, порекомендовали в редакционную коллегию журнала, и в скором времени по его приезде мы сделали его патриархом в секции нашей прозы. Он стал ее председателем, мы громко аплодировали, горячо поздравляли, даже, аплодируя, вставали. Затем мы его избрали в Правление Союза, в редакционный совет издательства "Советский писатель" и позволили ему судить в качестве рецензента о наших книгах. Зощенко "отблагодарил" нас за это. Из "Парусинового портфеля" на подмостках Ленинградского драматического театра он вывалил пошлость в избытке, исказив действительность, закидал нас пустыми <пропуск в стенограмме> и гадостями сюжетных сплетений и загадок. Нам, литераторам, стало приятно и не менее приятно стало самому Зощенко, который получил уже большую трибуну: в "Известиях", в "Мурзилке", во многих театрах и издательстве, в Союзе советских писателей и на страницах наших газет "Ленинградская правда", "Вечерний Ленинград" посыпались восторженные отзывы и похвалы тов. Акимова, тов. Германа и многих других. Это вдохновило Зощенко, и он произвел новую пьесу, очевидно, по этому случаю, "Очень приятно".
Во многих театрах он готовил эту пьесу, в том числе для ленинградских театров. Это стало не очень приятно нашему народу, ибо из пьесы полезли старые знакомые - уроды, хлюпики, сопляки. Зощенко решил окончательно и навсегда обрадовать нас четырех страничным "Приключением обезьяны", напечатанным в журнале "Звезда", что обезьяне спокойнее жить в Зоосаде, нежели с людьми. Зощенко окончательно отплыл к чужому берегу. Партия не может терпеть такого положения, ибо "Серапионовы братья" не на шутку стали разгуливать в садах советской Родины с негодными средствами, отравляющими сознание нашей молодежи. Такое же положение с Ахматовой и некоторыми другими.
Все это могло произойти только в обстановке самоуспокоенности и полного отсутствия критики и самокритики в нашем Ленинградском отделении Союза советских писателей. Это произошло в обстановке благодушия и полного равнодушия. Попытки со стороны литераторов критиковать работу Правления Союза советских писателей, столпов литературы и патриархов семейственности, встречали невероятно жестокие и грозные окрики, и многие поэтому ушли и стали молчальниками, а другие просто стали явными подхалимами, и чего греха таить, я об этом скажу, есть у нас коммунист Ефим Добин, который выпустил книгу "Ленин и Искусство". Эта книга в свое время получила резкую оценку и осуждение советской общественности. После этого он ничего не сделал будучи членом Правления, он всячески потворствовал и давал высочайшую оценку творчеству Ахматовой и других. Я считаю, что коммунист Добин обязан перед партией нести соответствующую ответственность <...>
Еще хотелось сказать на данном совещании совершенно откровенно. Я молодой литератор, хотя мне довелось встречаться с большими людьми - Горьким и другими. Мне пришлось быть за это время редактором "Литературного современника". Саянов здесь говорил что быть редактором очень трудно. Я подтверждаю на своем опыте, что это трудно, но быть редактором очень трудно и легко в то же время, когда редактор остается честным и объективным к произведениям, которые поступают в портфель редакции. Этой объективности к произведениям у нас не было, а была этакая танцулька перед большими литераторами, Зощенко и другими, и иногда поэтому легко печатались на страницах наших журналов плохие произведения. Но были случаи, когда и хорошие произведения встречали очень упорное сопротивление со стороны тех же литераторов, о которых здесь шла речь.
Я приведу пример. В 1939 году Вячеслав Шишков принес в "Литературный современник" "Емельяна Пугачева". Поднялся невероятный галдеж, ввиду того, что там выводятся немцы. Говорили, что из немцев надо сделать японцев, во всяком случае если не японцев, то все это нужно заменить и поставить слово "враг". Одним словом, была очень длительная и тяжелая борьба, и только благодаря тому, что и Городской комитет партии и Центральный Комитет партии, вмешались в это и поддержали редакцию, мы начали печатать этот роман.
"Литературный современник" в свое время качал печатать роман Каверина "Два капитана". Этот роман так же, как и "Емельян Пугачев", получил хорошую оценку нашей советской общественности.
с фронта, зто 70 с лишним человек. У них имеется очень интересный и богатый материал привезенный с различных фронтов, где сражались наши воины. Мне кажется, что при соответствующем внимании со стороны руководителей нашего Союза мы можем сделать все для того, чтобы у нас в Ленинграде появлялись хорошие произведения.
Мне кажется, что Правление Ленинградского Союза советских писателей оторвано от большинства писателей нашего отделения. Боязнь критики, боязнь народа привела и приводит всегда к очень печальным результатам. Хочется сказать о том, что требуется пересмотреть состав редакционных советов, составы коллегий, ибо, я еще раз хочу сказать, нечего греха таить, куда ни придешь - вы видите все одни и те же лица. Зощенко может быть везде - в "Литературном Ленинграде", в редакционном совете; он - патриарх секции прозы, он везде. Ту же картину можно наблюдать с некоторыми нашими литераторами, которые не считают своим долгом быть связанными с большой группой наших писателей.
Я хотел бы сказать, лично я добивался и хочу сделать все зависящее от меня как от члена партии и литератора, чтобы написать хорошую книгу и подарить ее народу. Я все время старался работать на современную тему, и быть может, целый ряд недостатков и неудач не дали еще возможности мне дать хорошую работу, но я хочу работать честно и хочу подарить своему народу интересную работу, над которой я сейчас продолжаю работать.
Мне кажется, что ЦК партии мы все, присутствующие здесь беспартийные товарищи, можем заверить в том, что все будем делать вместе с нашим городским комитетом партии для того, чтобы обстановка была создана нормальной и для того, чтобы появились у нас в ближайшее время хорошие книги, за которые нам не пришлось бы краснеть.
Товарищи, наше великое общее счастье, что Иосиф Виссарионович лично сам и Центральный Комитет подвергли глубочайшему анализу наши журналы, нашу работу и в ярчайшем свете сталинских реплик, реплик членов Оргбюро, в свете всех документов ЦК, которые нам огласили, в свете выступлений и указаний, которые мы получили, наша литературная практика оказалась неизмеримо мельче и хуже, нежели те задачи, которые со всей остротой поставил перед всей советской литературой тов. Сталин. Это наше счастье потому, что наши ошибки могли бы быть продолжены.
Здесь Кетлинская, выступая, может быть, просто обмолвилась, или недостаточно ясно выразила свою мысль, сказала: "Мы все понесли большой удар". Мне кажется, что это не совсем точно. Мы получили большой урок и громадную помощь теоретическую, всякую, вплоть до практической помощи, установили теснейшую и прямую связь с Центральным Комитетом партии. Тов. Еголин, оставаясь членом ЦК, становится редактором журнала "Звезда". Через 3 месяца журнал "Звезда" должен держать экзамен перед Центральным Комитетом, показывать свою работу, и он снова получит много полезного, сделает для себя большие выводы. Нельзя такую связь, такую помощь и такое внимание преуменьшать.
Мы ошибались, в том числе и я, как редактор журнала "Ленинград". В чем дело? А в том, что я был близоруким руководителем, утерявшим, может быть, постепенно политическое чутье. Я поддался давлению никчемных литературных авторитетов, которые, сами не являясь служителями народа, забыли, что наша литература как день от ночи отличается от литературы буржуазной тек, что она служит советскому государству, советскому народу, что она должна воспитывать и учить народ, вооружать его на борьбу.
Сегодня, стоя перед вами, я вижу, что не до конца был принципиален, и в первую очередь в вопросе о Зощенко. Литературный путь Зощенко был вскрыт выступлением тов. Жданова, и было бы излишне повторять его, потому что этот путь вскрыт со всей ясностью и четкостью, и я хочу прибавить то, что не всякому из здесь присутствующих известно, я хочу напомнить, как Зощенко уехал из Ленинграда. Этот единственный в своем роде случай, когда жена и сын остаются в осажденном городе, а мужчина уезжает в Ташкент 11. Это, может быть, мелко приводить такой случай на таком большом собрании, но это чисто человечески характеризует Зощенко. В Ташкенте он пишет роман "Перед восходом солнца", получивший жестокую отповедь в журнале "Большевик". А мы в Ленинграде, позабыв о том, что мы должны были быть ленинградцами и писателями с широким кругозором, смотреть вдаль, в буре и ожесточении борьбы с врагом, забыли вдруг, что мы должны реагировать на такое поведение Зощенко. Где же его слово в защиту советского государства, советского отечества от немца, от гитлеровца? Такое слово не прозвучало, и мы теперь прекрасно понимаем, что оно и не могло прозвучать. А мы. ленинградские писатели, которые были здесь в осажденном Ленинграде, мы это дело как-то проглядели, может быть мы на какую-то чечевичную похлебку личных отношений променяли государственные интересы. Мы просто не задумались над этим, это наша близорукость, а получилось на деле, как говорили здесь и в Москве, как говорил товарищ Сталин, что миллион был променян на грош, т. е. государственные интересы были променяны на грош мелочных личных отношений.
что ему надо обратить свое перо непосредственно на врага. Мы сами постоянно работали на это, и мы советовали делать ему тоже так. В этом мы видели призвание советских писателей - отстаивать свою родину в решительный час ее испытаний. У него ничего не получилось с этим, и он быстро забыл что ему надо сделать. Один, другой, третий неудачные рассказы, отвергнутые редакциями. Сюжеты этих рассказов были, как на подбор, никчемными. Так, например, какой-то рассказ о поварах, недодающих кашу бойцам, или о том, что пленный немец на дороге не может сдаться в плен красноармейцам и так и остается гулять в тылу, так как красноармейцам не до него. Он остается среди бойцов, ему говорят - или дальше, там тебя в медсанбатах примут. Только что дравшийся с оружием в руках против советских бойцов немец остается гулять на свободе. Мы вернули эти рассказы Зощенко и приняли один из его старых рассказов, который напечатали. Мы были слепыми в этом отношении, мы не использовали принципиально до конца своих взглядов, и не то что не использовали, а забыли эти взгляды, мы ограничились местным разрешением этого вопроса, у себя дома, никуда не обращались за тем, чтобы этот сложный вопрос решить тоньше. А к этому времени уже полностью, не мытьем, так катаньем и в прозе, и в драматургии, повсюду Зощенко стал утверждаться. В частности, он читал пьесу в Союзе писателей "Парусиновый портфель". Эта пьеса вызвала с моей стороны критику, на которую я способен. Может быть, это недостаточно глубокая критика, я не критик, поэтому не обладаю возможностями так точно разбираться в драматических произведениях, как это может сделать специалист. Но основное, что эта вещь никчемная в условиях войны, что он почему-то вновь идиотизирует советских людей, оболванивает их, - об этом было сказано. Но, к сожалению, наша литературная среда не смогла этот вопрос поднять. Вслед за мной выступила Ольга Берггольц, которая аполитически выступила в защиту зощенковской пьесы. Она применила нетерпимые приемы в критике, назвав предыдущего оратора Савонаролой. Это было очень и очень вредное и плохое выступление.
С Анной Ахматовой мы пошли на поводу отсталых настроений. Мы здесь жестоко заблуждались. Выступавший до перерыва Капица правильно говорил о том, что Союз советских писателей, который имеет свой устав, не может в своей среде иметь членов, не стоящих на платформе советской власти, не помогающих партии в ее большом деле воспитания советского народа.
Я хотел сказать несколько слов в отношении того, что через три месяца наша литературная организация должна держать еще раз свой экзамен, и мы должны смою работу построить таким образом, чтобы этот экзамен выдержать. Громадное внимание нам уделено, мы должны оправдать свое название ленинградских писателей, должны сделать свой журнал, который составился из двух журналов, площадка наша меньше, - но мы должны его сделать таким, чтобы он был передовым советским журналом.
Тов. ПЛОТКИН 12.
<...> Тов. Жданов с огромной остротой поставил перед нами вопрос о том, что партия и страна должны восстановить во всем объеме, во всех правах, во всей роли идеологическую работу и что только забвение роли и значения нашей советской идеологии... Это забвение выражается и в литературе. Зощенко, Ахматова и др. являются только выражением этого забвения: Ахматова... <не слышно> ... и Зощенко, как носитель пошлого, поверхностного скептицизма.
И надо сказать, что огромной нашей ошибкой является то, что мы допустили и допускали в своей работе своеобразное христианское всепрощение. Это христианское всепрощение, это забвение нашей партийной, советской идеологии проявлялось не только в художественном творчестве, оно проявлялось и в историко-литературной работе. Возьмите статьи на литературные темы в нашей газете "Ленинградская правда". Это - сплошь юбилейное славословие, которое имеет нечто оскорбительное, ибо благодаря ему не отличишь Пушкина от Салтыкова-Щедрина, Аксакова от Тургенева, - все они стандартизованы, как нечто одинаковое.
Тов. Жданов сказал, что у нас разная Русь, что народ нашей страны до революции и теперь - это не один и тот же народ. Что же происходит у нас в поэзии? Разве не реставрация есенинских тенденций? Разве Русь, о которой говорят наши поэты, не напоминает больше Русь Тютчева и Блока, чем ту Русь, о которой говорится в Гимне Советского Союза? ...
... и я должен сказать, что даже в талантливых стихах Прокофьева эта тенденция проявляется. У Прокофьева стихи талантливы, это отмечено партией и правительством, наградившими его лауреатом Сталинской премии, да, но это не значит, что о недостатках его поэзии нельзя говорить. Я считаю, что и у Прокофьева понятие Русь обезличивается.
Товарищ Жданов особо подчеркнул, что в стихах Анны Ахматовой тема любви трактуется не так, как это отвечает нашим нравственным принципам, но это имеет место и у других наших поэтов. Например, в стихах Симонова. Разве стихи Симонова о любви способны воспитать высокие моральные принципы, по-настоящему воспитать высокий нравственный критерий нашей действительности? Симонов много хорошего сделал, но это не исключает необходимости его критиковать.
Вот я прочитал в "Литературной газете" передовую статью. В ней ругают, и правильно ругают, плохие новеллы в журнале "Огонек", но редактором "Огонька" и "Литературной газеты" является один и тот же Сурков, и если читатель это прочтет, он будет совершенно дезориентирован: он печатает, он же ругает. Это говорит о чувстве безответственности, это не послужит уважению читателя к "Литературной газете".
союзом. Я читал внимательно выступление тов. Тихонова и слушал его в Ленинграде. В его выступлении не было руководящей мысли, стимулирующей и ведущей нас. Тихонов - очень хороший товарищ, - это справедливое заявление. Тихонова Ленинград поднял на невиданную высоту, выдвинув его депутатом в Верховный Совет СССР. Но я должен сказать, как член ленинградской литературной организации, что в нашу сложную эпоху Тихонов не может осуществить руководство, которое нужно нашей литературе.
Тов. ТУГАНОВ 13.
Принимая этот упрек, принимая его справедливость, мы все же в целях точности должны сказать, что не все ленинградцы - я говорю о литературной среде - сидели и глазами хлопали. Для восстановления истины я хочу сказать, что, не зная ничего о решениях ЦК, в номере 5 "Культура и жизнь" некоторые ленинградские литераторы, в частности и говорящие здесь с трибуны, прочитав это, с позволения сказать, произведение Зощенко, были возмущены и реагировали на это. Так, в редакцию газеты была доставлена статья, в которой рассказ Зощенко расценивался как злейшая клевета, как антинародная выходка. Заканчивалась эта статья следующими словами: "Запомните, господин Зощенко, детская резвость тут более постыдна, чем даже в случаях описания Пушкина, непоколебимый треножник есть святой огонь". В свое время подонки народа пытались с детской резвостью плевать на величие Пушкина, господин Зощенко поступил гнуснее, чем эти подонки общества. Статья эта, к сожалению, не увидела света. Я говорю не для того, чтобы поделиться, что не напечатали, не в этом дело, а центр дела в том, что Центральный Комитет так же, как и во всех своих принципиальных исторических решениях, широко, точно и полно выражает то, что частично понимают отдельные группы советского народа, и Центральный Комитет всегда правильно, всесторонне реагирует, давая то или иное решение, подытоживая коллективный опыт народа. И здесь Центральный Комитет нашей партии выразил то, что чувствовали, о чем думали уже многие передовые люди нашей страны, и литераторы, и не литераторы.
Я хочу поделиться случаем, который, на мой взгляд, является чрезвычайно показательным не только в литературной среде.
отдельные товарищи, что я скажу неприятные вещи, так как к этому обязывает меня долг советского человека, непартийного большевика.
Год тому назад я написал книгу памфлет "<пропуск в стенограмме> ключ". Естественно, прежде всего я пришел в писательскую организацию и попросил, чтобы мне дали возможность прочитать ее. Представьте себе мое удивление, когда я услышал об отказе, когда узнал о запрещении читать ее и писать. Тогда я обратился в партийную организацию, в частности в Дзержинский райком и в Ленинградский горком партии с жалобой на то, что эту мою критическую работу руководство Союза писателей зажимает.
О чем я просил? Я просил только о том, чтобы Ленинградская партийная организация посоветовала не зажимать критику, позволить выступить рядовому товарищу, товарищу неслучайному, человеку, более четверти века беспорочно трудящемуся на публицистической работе. Как отнеслись к моей просьбе? Они не реагировали на нее никак. А когда я продолжал настойчиво добиваться неотъемлемого права каждого советского человека говорить правду, указывать на недостатки, обо мне были пущены какие-то нелепейшие слухи, вроде как об Евгении Федорове, - "Это не иначе как психопат", а когда этот номер не состоялся, то начали приклеивать такие клички, что неудобно повторять на таком высоком собрании.
О чем же я писал в ленинградские партийные организации? Я писал о том, что моя книга критикует отдел прозы и поэзии и отдел критики журнала "Звезда". Идейно-политический смысл этой критики - борьба против попустительства к беззаботному отношению к фактам появления безыдейных антинародных произведений в этом журнале. Смысл моей книги - это борьба против забвения отдельными руководящими товарищами <пропуск в стенограмме>. Такова причина провала нынешней редакции журнала "Звезда". Такова идейно-политическая важнейшая ошибка Союза советских писателей, такова идейная политическая направленность моей книги. Все, что я прочел вам здесь, было написано мною год тому назад в сентябре 1945 года. И это читали тогда же ленинградские партийные организации. В свете того, что мы услышали в докладе тов. Жданова, то, что было написано мною год тому назад, оказалось правильно. Все это совпадало с теми важнейшими указаниями, которые ми слышали. Так зачем же год тому назад было зажимать рот человеку, когда он хотел сказать большевистскую правду. Теперь ясно, что многие товарищи допустили ошибку. Это надо признать. Может быть, моя критика было неправильная, несовершенная с точки зрения стиля. Но это можно было сказать в ходе обсуждения работы, но в смысле идейной направленности, в смысле содержания моей работы критика била в точку, была правильная критика, критика большевистская. Может быть, я был недостаточно настойчив в своей просьбе, в своем требовании предоставить мне возможность выступить с критикой, но факты мне показывают, что я проявил большую настойчивость, но по характеру я не принадлежу к людям робким, малодушным и слабовольным. Я применил все средства, мыслимые в условиях советской демократии, но все мои усилия оказались тщетными, и это усугубляет ту ошибку, которую сделали наши товарищи Что сказать в общем плане борьбы за реализацию исторических решений Центрального Комитета? Надо прежде всего действительно воспитывать, укреплять и развивать критику и одновременно воспитывать не только критику, но и любовь к критике Трудно предугадать, как дальше развернется борьба с устарелыми представлениями. Мне кажется, что наиболее сильным тормозом, наиболее важным препятствием в наши дни является так называемая адаптация. Как правильно сказал Андрей Александрович, что люди сами превращаются в адаптаторов, приспособителей и приспособленцев, своего рода оппортунистов на практике. Позвольте вспомнить это правильное замечательное большевистское слово. Такая адаптация происходит тогда, когда люди сползают с идейных позиций, когда появляются те нравы, о которых говорили. Большевики переделывают действительность, а адаптаторы приспособляются к ней.
Я хочу высказать пожелания, чтобы впредь нашим товарищам разрешали бы беспрепятственно выступать с критикой. И я не ошибусь, что выражу общее мнение, если скажу, что мы благодарны Андрею Александровичу за его содержательный, яркий доклад. Суровое, но справедливое решение Центрального Комитета мобилизует каждого из нас на то, чтобы еще теснее взяться за решение тех больших задач и в области литературы, и в области хозяйства, и в области культуры, которые ставит перед нами партия. Товарищу Сталину мы просим передать спасибо за данный урок, за его помощь, за его неусыпные думы, заботы и труды, направленные к процветанию нашего отечества и, в частности, к расцвету нашей литературы.
Сначала несколько слов вне темы моего выступления. Виктор Шкловский приходил иногда с опозданием на собрания и не слушал предыдущего оратора. Предыдущий оратор говорил, Шкловский знал о том, что он не является его другом. Тогда он просто выходил на трибуну и, не зная того, что говорил оратор, начинал его крыть. Я не слышал, что сказал Евгений Федоров обо мне, но думаю, что плохое.
Товарищи, наше собрание - это необычное писательское собрание. Некоторые товарищи говорили здесь, что ошибок было бы меньше, если бы мы все дружно работали. Я считаю, что это совершенно справедливые слова. Если говорить обо мне как о руководителе Союза писателей, то, товарищи, присутствующие здесь, я должен сказать, что мне зачастую приходится работать в одиночку. Товарищи, выступавшие здесь и говорившие относительно того, что не собираются, не проводят дискуссий по тем или иным вопросам, они ни разу в практике моей двухгодичной работы не обращались ко мне ни с каким вопросом. Что мне приносит Союз? Кроме беспокойства - ничего. (Смех.) В моей работе в Союзе поэтому как никогда и как нигде мне, литератору, волею партии поставленному на эту работу, необходима поддержка всего Союза.
Теперь по сути. Группа ленинградских писателей, в которую входил и я, недавно, позавчера вернулась из Москвы. Там мы отвечали за свою плохую работу по руководству журналами "Звезда" и "Ленинград" перед Центральным Комитетом, перед товарищем Сталиным. Суровая, справедливая оценка работы этих журналов Центральным Комитетом выяснена.
"Большевик" о Зощенко, нами, писательской организацией был игнорирован. Мы, как некоторые другие организации искусства, своеобразно ам1гистировали грубые политические ошибки Зощенко, потворствовали проникновению безыдейности, а со стороны его некоторых произведении и враждебности народу. Зощенко выбирается в наш руководящий писательский орган, в Правление, Президиум, мы предлагаем ему день ото дня больше и больше руководящих писательских постов. Последнее, что мы сделали - предложили ввести Зощенко в редколлегию журнала "Звезда", в № 5-6 поместили злопыхательский рассказ "Похождение обезьяны".
Вторая наша ошибка заключается в том, что мы способствовали помещению на страницах журналов других произведений, в частности стихов Анны Ахматовой - поэтессы, у которой в силу разных причин поворота к актуальным темам нет.
Товарищи, а что говорить о выступлениях, которые делали писатели здесь, с этой трибуны. Можно сказать следующее, что соответствующего акцента не было сделано. А необходимо было бы нам говорить, и нам придется к этим вопросам возвратиться если не сейчас, то завтра, что нам необходимо выводить из членов союза Зощенко и Ахматову как людей, не отвечающих основным требованиям, предъявляемым к членам союза.
Третья наша ошибка заключается в том, что мы не дали должного отпора произведениям писателей, желающих попасть на страницы "Звезды" и "Ленинграда", поместили слабые произведения, такие как повесть Геннадия Гора "Дом на Моховой", или произведения, оторванные от жизни, как пьеса Ягдфельда.
Тут не выступали с этой высокой трибуны редакторы. Это ведь не только писательское собрание, тут присутствует и коллектив редакционных и издательских работников, они должны были бы поговорить также и о своих недочетах в области той, как они работают с автором, какие недоброкачественные книги тем или иным редактором выпущены. В частности, я уже выступал по этому поводу на страницах "Ленинградской правды" и вчера на партийном активе, я считаю, что вина в выпуске книги Федорова "Гроза над Шелонью" является не только виной Евгения Федорова, но и редактора книжки Осипова. Некоторые редакторы относятся к этой серьезной работе по выпуску доброкачественных книг так, как повествует Салтыков-Щедрин в пошехонских рассказах одной такой сценкой: уездный судья ведет разговор с секретарем. "Подписывай, Семен Семенович". - "Можно ли?" - "С богом, Сергей Христофорович, подписывайте без сомнения, господи благослови". Так, я думаю, как подписывал этот судья, подписывал к печати книжку и Осипов. А подписывать ее и не стоило бы.
"Звезда" опубликовывал и хорошие произведения, в частности Бориса Лавренева "За тех, кто в море". Но достижений у журнала гораздо меньше, чем грубых промахов и ошибок. К сожалению, не такие произведения определяют лицо журнала.
Надо сказать, что Московский Союз писателей не оказывал нам должной поддержки. Мы в своей писательской среде на заседаниях Правления, с писательским активом ставили на обсуждение вышедшие номера "Звезды" и "Ленинграда", но, к сожалению, критика была очень мало действенной и не поднималась до политических обобщений. Мы забыли, что мы призваны дать народу, только лучшее. Нас обманывал зачастую наш эстетический вкус. Мы пренебрегли тем, что журналы наши являются воспитателями нашей молодежи. Со счетов наших грехов и ошибок нам не сбросят, что подчас у нас была аллилуйщина по отношению к Зощенко и Ахматовой; нам не скинут со счетов, что редколлегии наших журналов (и не только наших, но и московских) устраивали своеобразную гонку за произведениями Зощенко и Ахматовой.
Я сказал товарищу Сталину, что в публикации произведений Ахматовой повинны не только мы, но и другие журналы. Товарищ Сталин ответил: "Доберемся и до них". (Смех в зале.) Я привожу это не к тому, чтобы умалить наши ленинградские писательские вины. Партия спросит и с других так же, как спрашивает с нас. Товарищ Сталин, ЦК нашей партии дали нам программу для нашей литературной деятельности. Сделаем, товарищи писатели, все возможное, чтобы оправдать доверие народа, доверие товарища Сталина. Нас поднял и воспитал нага советский строй, наша партия, товарищ Сталин. Мы в дол1у перед народом, перед партией, перед товарищем Сталиным. Постараемся снять этот долг.
Просим, просим. Продолжительные аплодисменты Товарищ Жданов выходит на трибуну. Аплодисменты.)
Товарищи! По обычаю собраний заключительное слово произносится в тех случаях, когда была полемика или когда были несогласия с основными положениями доклада. Я же не могу выдумывать заключительное слово, раз не было полемики и раз все выступавшие солидаризировались с основными положениями доклада. Поэтому я могу только сказать пару слов о впечатлении.
Мне кажется, что у вас в Союзе Ленинградском дело очень не крепко обстоит в смысле не приятельских, панибратских отношений, а в смысле отношений нормальных. У меня такое впечатление, может быть и ошибаюсь. Сегодня была напряженная, взволнованная обстановка. Я это очень хорошо понимаю. Должен вам сказать, что Центральный Комитет взволнован не меньше вас, потому что ваш провал нам очень неприятен.
У вас была очень большая придирчивость к отдельным оговоркам здесь, когда вместо "трибуны" было сказано слово "эстрада", вместо Шишкова - Емельян Пугачев. Заметно было, как шумок пошел по залу. Это показывает вашу большую и правильную придирчивость к форме выражений здесь. Надо, чтобы большая придирчивость была и к качеству произведений <...>
<...> Здесь были заданы вопросы и поступили требования - расскажите, что делать в области сатиры и жанра военно-морского и т. д. Должен сказать, что я не подготовлен к этому вопросу в настоящее время.
критиковали, не должно быть пустых бессодержательных вещей. А если говорить насчет того, что наша советская литература совсем не разрабатывает тем, в отношении которых надо работать, я имею в виду, если мы, допустим, хотим привить советским людям высокие моральные качества и их развивать, о чем говорится в решении ЦК и здесь было сказано - это стойкость, настойчивость, оперативность, чувство нового и т. д., то ясно, что мы должны критиковать наши произведения, мы должны критиковать все то, что мешает переделке наших характеров и совершенствованию советского человека, дальнейшему повышению его качеств. Если образование и культура составляют одну из основных задач воспитания, если уничтожение в человеке зверя составляет одну из основных задач воспитания наших советских людей и советской культуры, то, стало быть, мы должны критиковать все то, что противоречит этой задаче. Если образование и культура являются основной задачей, то это означает, как учил нас Ленин и Сталин, что невежество и бескультурье есть та основа, на которой вырастает бюрократизм, и то невежество, нежелание работать над собой, элементы обломовщины, которые сохранились у кое-кого до сих пор, должны подвергнуться самой жесткой критике и стать предметом нашей сатиры. Если неповоротливость, мешковатость, неуклюжесть, качество заднего ума, тенденция к тому, чтобы объяснять каждое случившееся событие, что вот, черт побери, гром грянул и т. д., это тоже одна из черточек нашего обихода, и если мы должны эти черты ликвидировать, то против неповоротливости, мешковатости, неуклюжести, работы задним умом и задним ходом должны свою критику и сатиру поднимать, но суть нашей сатиры должна заключаться в том, чтобы не было как у нас часто бывает, что все отрицательные качества обязательно заложены только в одних персонах, а все положительные в других. На самом деле ничего подобного нет. Средний советский человек обладает рядом недостатков и обладает рядом достоинств, которыми не обладает ни один средний западно-европейский или американский человек.
Средний советский человек обладает рядом недостатков, которые нам с вами надо выкорчевывать. Когда мы хотим вскрыть те или иные недостатки в нашей культуре или быту или создать коллизию, то мы должны развивать эту коллизию таким образом, чтобы она была реальной, ибо наши советские люди обладают и огромным количеством достоинств, они обладают и недостатками, которые связаны со старым. Поэтому наша критика в этом отношении должна быть рассчитана таким образом, чтобы советский человек, смотря пьесу или читая литературное произведение, видел бы в нем себя, а не считал бы, если, допустим, все эти недостатки сконцентрированы в одном типе, в сгущенном образе, чтобы наш советский человек не сказал: "Черт знает, вот так урод, хорошо, что я на него не похож". Тогда значимость литературного произведения будет минимальная. Я не отрицаю сгущения красок, но отдельных людей мы должны покалывать и как положительные и как отрицательные типы, но нельзя, чтобы было так, что если герой, то он во всех отношениях герой, если подлец, то он во всех отношениях подлец. Такого рода способ не подойдет. Советский человек должен сделать вывод из нашего произведения, а вот с этой критикой я согласен, вот из этой критики я и сделаю вывод, вот эти грешки и за мной водятся.
Поэтому, нельзя в нашей воспитательной работе и в нашей литературе творить образы таким образом, чтобы они непонятны были советскому человеку. У нас герой, так везде герой, подлец и жулик - целиком. Я не говорю о частных случаях, я говорю в отношении общей линии. Если мы хотим читать советскому человеку мораль, мы должны добиться, чтобы средний советский человек ее понял. А наш зритель, наш слушатель не только понятлив, но он будет предъявлять нашей советской литературе требования, которые до сих пор не удовлетворены, в частности в области драматургии. Наша драматургия до современной темы не может добраться. Этот вопрос стоит в порядке дня Центрального Комитета. Мы обсуждаем горячо репертуар драматического театра. Я должен сказать, что у нас героические темы преобладают непропорционально с современными. Современная тематика подается очень слабо. Мы ставим вопрос о том, чтобы наши театры хотя по две-три в год ставили пьесы на современные советские темы. Мой призыв к вам, товарищи писатели, литераторы и критики, поработайте, насколько можете, умоляю вас, не бойтесь современных тем, не бойтесь пускаться в это плавание. Конечно, критика может в некоторых случаях отпугивать от этой современной темы, но этого бояться не нужно. Нужно прямо сказать, советская литература не отвечает на самые жгучие вопросы современности. Таким образом она будет идти в хвосте событий, чего допускать ни в коем случае нельзя.
Позвольте пожелать вам быстрейшего исправления недостатков и позвольте пожелать вам, чтобы литература и критическая деятельность ленинградских писателей в самый кратчайший срок была поднята на такую высоту, которую требует партия и Центральный Комитет и которой вы имеете все основания и все реальные условия достигнуть. (Бурные аплодисменты)
Тов. ГРИГОРЬЕВ 15.
Проект резолюции общегородского собрания ленинградских писателей по докладу товарища Жданова А. А.
Заслушав и обсудив доклад Секретаря ЦК ВКП(б) товарища Жданова Андрея Александровича о постановлении Центрального Комитета ВКП(б) от 14 августа 194 6 г. о журналах "Звезда" и "Ленинград", издающихся в гор. Ленинграде, общегородское собрание ленинградских писателей единодушно признает это постановление правильным, полностью присоединяется к нему и принимает его к руководству и неуклонному исполнению... (Читает.)
Голосование.)
Какие есть дополнения или изменения к резолюции?
Тов. КЕТЛИНСКАЯ 16.
субъективный подбор материала. Например, там указана моя повесть "Золотой мост". Мне кажется, что нужно придерживаться того, что обсуждалось на данном собрании.
или ораторы. Вот это предложение я голосую. Кто за это предложение, прошу поднять руки. Кто против? Придется считать голоса. (Шум в зале.)
Тов. ЖДАНОВ.
Надо, чтобы Вера Кетлинская сказала, какие конкретно фамилии она предлагает снять, потому что в такой общей форме нельзя голосовать. Я бы, например, если бы был писателем, не голосовал бы ни за, ни против. Пусть Вера Кетлинская с трибуны скажет, кого конкретно необходимо снять с этой резолюции.
Тов. КЕТЛИНСКАЯ.
здесь подвергались обсуждению или критике или хотя бы получили общую отрицательную оценку до того в печати. Я не могу сейчас бегло указывать точно, но, во-первых, я очень удивлена, увидев, свою фамилию и повесть, которая никак не обсуждалась сегодня, в то время как она имела и хорошую и отрицательную оценку в печати. И другая вещь "Ленинградская симфония" Берггольц. Еще некоторые просто не упомнишь. Но это ведь очень важный документ, и я считаю, что будет правильным, если мы поручим президиуму отредактировать этот пункт, приведя его в соответствие с докладом и прениями на данном ответственном совещании.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я считаю, что это предложение Веры Кетлинской можно принять - поручить президиуму уточнить список произведений.
Тов. ЖДАНОВ.
Здесь идет речь о "Золотом мосте" Кетлинской и о "Ленинградской симфонии" Берггольц. Я считаю, что этот вопрос нельзя голосовать без предварительного очень тщательного разбора.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Кто за то, чтобы принять поправку, внесенную тов. Кетлинской в отношении этих произведений, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Прошу поднять руки, прошу опустить. Кто воздержался? Поправка принимается.
Слово имеет тов. Герман.
Тов. ГЕРМАН 17.
Если я не ошибаюсь, то в резолюции есть такой пункт, что Герман, Берггольц, Добин поставили перед собой цель прославлять Зощенко, Ахматову и т. д. Я в своей жизни написал всего одну критическую статью и пишу пьесы и киносценарии, а потому я не могу признать, что я поставил единственную цель популяризировать Зощенко, Ахматову и т. д. И тут еще был пункт насчет создания групп и группок, с которым я тоже не могу согласиться, потому что я не слышал ни о каких группах и группировках, и сам я их не создавал. Должен сказать, при всех недостатках Союза, я ни о каких группах и группировках в нем не слышал. Я написал только одну статью о Зощенко, признаю, что плохая статья, допущена мною грубая ошибка.
Товарищ ЖДАНОВ.
Тов. ГЕРМАН.
Я не умею говорить и боюсь говорить. Я не привык к таким вещам, а ответ я держу, и готов его держать.
Тов. ЖДАНОВ.
Я считаю, что претензия тов. Германа неосновательна.
В проекте резолюции указана моя фамилия. Если придерживаться положения вещей как они были - я считал бы не совсем правильным. В резолюции средактирована такая фраза, в которой упоминается моя фамилия таким образом, что я в числе других товарищей, как уже сказал Герман, занимался восхвалением творчества Зощенко и Ахматовой. Об Ахматовой я единственный раз в жизни выступил и то не в печати, а по радио, и за это несу ответственность. Но о творчестве Зощенко ни в печати, ни публично я не сказал ни одного слова. Поэтому я бы хотел здесь, чтобы эти два имени были разграничены. Я позволяю себе поставить этот вопрос потому, что в практике работы журнала "Звезда" мне приходилось возражать против некоторых произведений Зощенко, и тем более необоснованно связывать мое имя с его именем в этой важнейшей резолюции.
Тов. САЯНОВ.
Я не хочу оправдываться, я печатал Зощенко, я печатал Ахматову и за это должен нести ответ.
Здесь выступают товарищи с требованием исключить их фамилии из резолюции, требуют разграничения своей вины. Но суть дела не в этом. Мы должны признать свою вину перед ЦК партии и товарищем Сталиным. Мы совершили серьезные идеологические ошибки, и мы должны это признать. Нам надо признать сейчас, что все наши попытки оправдаться никому не нужны. Надо признать, что мы навредили, напортили в своей работе. А в дальнейшем нас, советских писателей, никто не опорачивает. Партия указывает на наши ошибки, - исправьте своей работой. Вот о чем идет речь. Поэтому я думаю, что не стоит продолжать разговоры о снятии фамилий. Нам указывают, надо признать нам свои ошибки, честно исправить, от этого будет польза литературе, искусству, и мы честно ответим партии, честно выполним свой долг, как большевики.
(Тов. ЖДАНОВ: Зачитайте.)
(Председатель читает.)
Есть предложение отредактировать этот пункт, кто за это предложение, прошу поднять руку. Кто против? Принимается предложение.
Есть ли еще какие-либо дополнения, изменения?
Я имею в виду книжку, которую я заставила писать Зощенко, будучи редактором журнала, - рассказы о Ленине, из всего творчества Зощенко они требуют оговорки в резолюции.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Тов. Дилакторская просит сделать оговорку. Я думаю, что никаких оговорок делать не нужно. Нет возражений? (Нет.)
ЕСТЬ предложение голосовать резолюцию в целом. Кто за это предложение, прошу поднять руки. Кто против? Кто воздержался? (Нет.) Резолюция принимается единогласно.
Аплодисменты.)
Эпилог
АХМАТОВА Анна Андреевна (1889-1966) исключена из ССП. С просьбой о пересмотре постановления в органы власти не обращалась. 6 ноября 1949 года арестован сын, Л. Н. Гумилев, после чего написала письмо Сталину и стихи о нем. В мае 1954 года на встрече с английскими студентами в Доме писателя высказала согласие с постановлением 1 94 6 года. Л. Н. Гумилев освобожден в 1956 году.
ЗОЩЕНКО Михаил Михайлович (1894-1958) исключен из ССП. 27 августа 1946 года написал письмо Сталину, а 10 октября Жданову с попыткой опровергнуть обвинения. Письма остались без ответа. Первая публикация после постановления в "Новом мире", 1947, № 9. В мае 1954 года на встрече с английскими студентами в Доме писателя выразил несогласие с постановлением 1 946 года, после чего снова подвергся травле.
Постановлением от 14 августа 1946 года ему вменена персональная ответственность за партийную линию журнала "Звезда". В августе 1949 года арестован в связи с "ленинградским делом". 1 октября 1950 года расстрелян.
обвинению в связях с английской разведкой. 1 октября 1950 года расстрелян.
ШИРОКОВ Иван Михайлович (1899-1984) - в 1945-1946 годах секретарь Ленинградского горкома по пропаганде. Постановлением от 14 августа 1946 года снят с должности. Позже - на преподавательской работе.
Публикация, вступительная заметка и примечания В. В. Иофе
Примечания
"Россия молодая", 1994 (там же подробная библиография).
2. "О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению". Постановление ЦК ВКП(б) от 26 августа 1946 года. "О кинофильме "Большая жизнь". Постановление ЦК ВКП(б) от 4 сентября 1946 года. "Об опере "Великая дружба" В. Мурадели". Постановление ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 года.
3. Печатается с незначительными сокращениями (многочисленные очевидные грамматические ошибки оригинала стенограммы и резолюции выправлены редакцией).
4. Саянов Виссарион Михайлович (1903-1959) - прозаик, критик, до 14 августа 1946 г. - ответственный редактор журнала "Звезда".
5. Федоров Евгений Александрович (1897-1961) - прозаик, член РКП(б) с 1919 г.
"Серапионовы братья".
7. Капица Петр Иосифович (рол. в 1909 г.) - прозаик, член ВКП(б) с 1928 г.. секретарь парторганизации ЛО ССП в 1946-1964 гг., замредактора журнала "Звезда".
8. Алехин (Масловский) Глеб Викторович (1907-1994) - прозаик.
9. Мирошниченко Григорий Ильич (1904-1985) - прозаик, член ВКП(б) с 1927 г.
10. Лихарев Борис Михайлович (1906-1962) - поэт, член ВКП(б) с 1942 г., до 14 августа 1946 г. - ответственный редактор журнала "Ленинград".
Прим. ред.)
12. Плоткин Лев Абрамович (1906-1978) - литературовед, член ВКП(б) с 1939 г.
13. Сведений о нем не обнаружено.
14. Прокофьев Александр Андреевич (1900-1971) - поэт, член РКП(б) с 1919 г., в 1922-1930 гг. - сотрудник ПП ОГПУ в ЛенВО, в 1945-1948 и 1955-1965 гг. - ответственный секретарь ЛО ССП; до августа 1946 г. - член редколлегии журнала "Звезда", в новой редакции - заведующий отделом поэзии.
16. Кетлинская Вера Казимировна (1906-1976) - прозаик, член ВКП(б) с 1927 г. Во время войны - ответственный секретарь ЛО ССП.
18. Орлов Владимир Николаевич (1908-1985) - литературовед, критик, в 1956-1970 гг. - главный редактор "Библиотеки поэта".
19. Дилакторская Наталья Леонидовна (1904-1989) - прозаик, детский писатель.