Временник Пушкинской комиссии, 1964;
АН СССР. ОЛЯ. Пушкин. комис. — Л.: Наука.
Ленингр. отд-ние, 1967. — С. 68—71.
Анна Ахматова
и творчества Пушкина. А. А. Ахматова (настоящая ее фамилия была Горенко) родилась 11 (23) июня 1889 г. в Одессе. С раннего детства А. А. жила в Царском Селе, и этот "город Пушкина", впоследствии получивший имя поэта и неоднократно воспетый ею, немало способствовал возникновению у А. А. культа Пушкина, который она сохранила на всю жизнь. Уже в первой книге ее стихотворений "Вечер" (1912) помещены были следующие строки о Пушкине-лицеисте, дающие портрет юного поэта на фоне лицейского пейзажа:
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Устилают низкие пни...
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.
Образ Пушкина и впоследствии возникал в ее поэзии в разные годы; избранные ею многочисленные пушкинские строки становились эпиграфами к собственным стихотворениям поэтессы, и весь строй ее поэзии неоднократно обнаруживал родственную связь с пушкинской лирикой - простотой и ясностью чеканного слова, подсказанного напряженностью и глубиной сердечных волнений. К 40-м годам относится написанная А. А. своеобразная характеристика поэта ("Пушкин", 1943), а также следующие, например, примечательные строки из ее "Вереницы четверостиший":
Когда пила я этот жгучий зной...
"Онегина" воздушная громада,
Как облако, стояла надо мной
("Бег времени", М. -Л., 1965, стр. 363).
изменяя самой себе. "В своем творчестве она соединяла Петербург Пушкина и Блока с нашей жизнью", - говорилось в некрологе А. А. Ахматовой, опубликованном от имени Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР ("Ленинградская правда", 1966, 10 марта).
Перу А. А. принадлежит несколько исследовательских работ о творчестве Пушкина, составлявших весьма приметные явления в литературе о нем в послевоенные годы. В 30-е годы А. А. приняла близкое участие в работах Пушкинской комиссии, в частности в текстологических разысканиях и комментаторских трудах, предпринятых комиссией для подготовлявшегося перед памятной датой (1937 г.) нового академического Полного собрания сочинений Пушкина (см.: Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, т. 1, М. -Л., 1936, стр. 364, 366). Статья "Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина" написана А. А. в то время с подлинным артистическим блеском и была весьма важной по своим итогам. Изучая экземпляр 3-го издания романа Б. Констана "Адольф" (1824), находившийся в личной библиотеке Пушкина, А. А. установила, что многочисленные заметки на нем сделаны рукою Пушкина; кроме того, она опубликовала впервые прочтенный ею черновик XXXVIII строфы первой главы "Евгения Онегина" с упоминанием "Адольфа" и связала его со всеми другими многочисленными упоминаниями того же романа в писаниях Пушкина. Выяснилось, что "Адольф" занимал немалое место в истории жанровых исканий Пушкина в конце 20-х годов; он воспользовался некоторыми чертами Адольфа для создания образа своего героя в сатирическом романе ("Евгений Онегин"); воспроизвел сюжетную схему "Адольфа" в своем замысле психологической повести (отрывок: "На углу маленькой площади", VIII, 141); тщательность изучения текста "Адольфа" оставила следы даже в романтической "маленькой трагедии" Пушкина "Каменный гость" (см.: Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, т. 1, стр. 94-114). В статье "Последняя сказка Пушкина" ("Звезда", 1933, № 1, стр. 161-176) А. А. установила, что одним из важнейших источников "Сказки о золотом петушке" была "Легенда об арабском звездочете" В. Ирвинга в его книге "Альгамбра", вышедшей в Лондоне в 1832 г. и известной Пушкину по французскому переводу этой книги, изданному в том же году ("Les contes d'Alhambra"). Сделанное А. А. сопоставление "Сказки о золотом петушке" с новеллой Ирвинга о звездочете показало, в каком направлении шла переработка Пушкиным этого сюжета: он сделал гротескным образ царя Додона, приблизил лексику своей сказки к просторечию и т. д.; отмечены были также "те исторические и биографические предпосылки, которые могли вызвать появление этой сказки-сатиры" (см.: Пушкин. Итоги и проблемы изучения. М. -Л., 1966, стр. 440). Эта статья А. А. - в особенности в связи с пересмотром в то время проблемы об источниках сказок Пушкина и об отношении их к русскому фольклору - вызвала продолжительную полемику, однако отрицательное отношение к установленной А. А. в данном случае зависимости сюжета пушкинской сказки от новеллы Ирвинга не имело достаточных оснований: речь шла не о гипотезе, а о бесспорном факте. "Справедливость мнения относительно использования Пушкиным в его работе над сказкой текста новеллы Ирвинга, - пишет новейшая исследовательница, - подтверждается и тем, что среди набросков Пушкина имеется отрывок, известный под произвольным названием "Опыт детского стихотворения" и восходящий непосредственно к одному месту "Легенды о звездочете", являясь его пересказом" (И. П. Лупанова. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX в. Петрозаводск, 1959, стр. 177-182). Указанное А. А. сходство не исключало, однако, ни отличий между обоими произведениями, ни других литературных воздействий, которые в своей сказке испытал Пушкин. Пушкинский Звездочет похож на ирвинговского, но у Ирвинга не было "Золотого петушка". Были сделаны попытки найти его в другом месте: некоторые исследователи допускали знакомство Пушкина с русскими народными сказками типа "Петух и жерновцы". Академик Андре Мазон предложил другую и более правдоподобную догадку в своей статье, к сожалению, оставшейся мало известной советским пушкинистам, "Pouchkine, Klinger et Irving" (Melanges en l'honneur de Jules Legras. Paris, 1939, pp. 1-8). В этой статье А. Мазон обратил внимание на то, что отдельные мотивы "Сказки о золотом петушке" встречаются в арабском фольклоре (откуда они, кстати, и попали в новеллу Ирвинга), в "Истории Нуреддина и рабыни Мириам", помещенной в книге "Contes inedits des Mille et une nuits" (эта книга, составленная из арабских источников, переведенных на французский язык в 1828 г. Гаммером и Требютьеном, также находилась в библиотеке Пушкина; см. в этой книге т. II, стр. 415-416), в "Guzla" П. Мериме; в особенности же обращает на себя внимание сказка Ф. М. Клингера "История золотого петушка" ("Die Geschichte von Goldenen Hahn", 1785), которую Пушкин, несомненно, знал во французском переводе. Отметим попутно, что о знакомстве Пушкина с Ирвинговской легендой о звездочете можно было бы говорить даже в том случае, если бы экземпляр "Альгамбры" отсутствовал в его библиотеке. Среди знакомых Пушкина по кружку "Зеленой лампы" был кн. Д. И. Долгорукий; впоследствии он был дипломатом, состоял одно время при русском посольстве в Мадриде и считался большим знатоком Испании. Среди приятелей Долгорукого был и В. Ирвинг, дававший ему для отзыва и исправлений рукописи своих очерков из книги "Альгамбра" задолго до их появления в печати (см.: Неизданные письма иностранных писателей XVIII-XIX вв. из Ленинградских рукописных собраний. М. -Л., 1960, стр. 272).
"Каменный гость" Пушкина, но она увидела свет только десятилетие спустя (в кн.: Пушкин. Исследования и материалы, т. II. Л., 1958, стр. 185-195). Эта статья представляет собою интересную попытку объяснить некоторые особенности "Каменного гостя" личными переживаниями Пушкина начала 1830 г. "Внимательный анализ "Каменного гостя", - писала А. А. в этой статье, - приводит нас к твердому убеждению, что за внешне заимствованными именами и положениями мы, в сущности, имеем не просто новую обработку мировой легенды о Дон-Жуане, а глубоко личное, самобытное произведение Пушкина, основная черта которого определяется не сюжетом легенды, а собственными лирическими переживаниями Пушкина, неразрывно связанными с его жизненным опытом".
В последние годы жизни А. А. много работала над книгой о гибели Пушкина, которая близилась к своему завершению. Друзья покойной читали в рукописи готовые главы из этой книги ("Alexandrine", "Пушкин и Невское взморье"). Надо надеяться, что эта значительная книга увидит свет в недалеком будущем.