Поэма без героя: В 5 кн.
Вступ. ст. Р. Д. Тименчика.
М.: Изд-во МПИ, 1989. С. 82-86.
Из книги "Душа Петербурга"
... В час предгрозовой тишины явился поэт, который ласково заглянул в лик обреченного на гибель города и с нежностью описал его, сделав участником своей жизни. Этот поэт - Анна Ахматова.
У Анны Ахматовой Петербург, как и у Блока, выступает в глубине поэтического образа, чаще всего, как проникновенный свидетель поэм любви. Петербург, как фон, на котором скользят тени любящих, сообщающий строгость всей картине своим спокойным ритмом.
О, это был прохладный день
В чудесном городе Петровом.
Лежал закат костром багровым,
И медленно густела тень.
Тихо гаснущий костер северного вечера в чудесном городе Петровом после прохладного дня - какой значительный подход к поэме любви!
Личное переживание сочетается с определенными местами города. В его домах, в его садах запечатлевается прошлое, ценное не для общества, но для отдельного человека.
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.
Образ Анны Ахматовой носит гораздо более конкретный характер, чем образ Блока. Она любит обозначать место действия. Отдельные уголки Петербурга постоянно упоминаются в ее стихах.
... стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
В миг, когда над Летним садом
Месяц розовый воскрес.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера
Под улыбкою холодной
Императора Петра.
(1913)
Каким близким стал город, как сроднилась с ним душа! - и лик холодного Петербурга озарила улыбка. А давно ли о нем говорил чуткий и зоркий поэт: "ни миражей, ни грез, ни улыбки!" Петербург становится ковчегом нашего личного былого. Вспомним Подростка, который имел здесь "счастливые места", которые он любил посещать, чтобы "погрустить и припомнить". Анна Ахматова превращает Петербург в какой-то "заповедный город".
Долго шел через поля и села,
Шел и спрашивал людей:
"Где она, где свет веселый
Серых звезд - ее очей?"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И пришел в наш град угрюмый
В предвечерний тихий час.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Стал у церкви темной и высокой
На гранит блестящих ступеней
И молил о наступленьи срока
Встречи с первой радостью своей.
А над смуглым золотом престола
Разгорался Божий сад лучей:
"Здесь она, здесь свет веселый
Серых звезд - ее очей".
Так немецкие романтики чаяли в Риме встречу со своей суженой, от века предназначенной. В вечном городе нет места случаю, всё приобретает сокровенный смысл, всюду чудится присутствие чего-то великого. Только взор Ахматовой свободен от романтической дымки. Она любит не из прекрасного далека. Ее слова строги и просты. Она любит, но взор ее ясен. Петербург стал неотъемлемой частью ее души.
Был блаженной моей колыбелью
И торжественной брачной постелью,
Над которой держали венки
Молодые твои серафимы, -
Город, горькой любовью любимый.
Солеёю молений моих
Был ты, строгий, спокойный, туманный.
Там впервые предстал мне жених,
Указавши мой путь осиянный,
И печальная Муза моя.
Как слепую, водила меня.
Петербург утратил все свои отталкивающие, скучные и больные свойства, не ощущает Ахматова в нем и грозной сути, столь терзавшей Достоевского и многих других. И если мы встречаемся с образом заповедного города, с рядом нежных религиозных мотивов, мы не должны искать в них каких-либо неразгаданных символов. Всё это лишь глубоко личные переживания, создающие хотя и интимные, но вполне точные и конкретные образы. Несмотря на нечто общее с А. Блоком в своем подходе к Петербургу, Анна Ахматова ни в коем случае не может быть отнесена к той же традиции. Никакой философии Петербурга она не знает. Она глубоко срослась с своим городом, ввела его в свой мир, наполнилась его образами и так четко ощутила индивидуальность Петербурга, что нашла для него слова, лучше которых трудно найти во всей о нем богатой литературе.
В превосходном сопоставлении жизни провинции и Петербурга Анна Ахматова очерчивает образ Северной столицы.
Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, теплый и веселый...
Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчелы
Нежнейшую из всех бесед.
А мы живем торжественно и трудно
И чтим обряды наших горьких встреч,
Когда с налету ветер безрассудный
Чуть начатую обрывает речь, -
Но ни на что не променяем пышный
Широких рек сияющие льды,
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.
Здесь восстановлена ясная пушкинская традиция. Но сколько должны были пережить и русское общество и сам Петербург, чтобы вновь могли сложиться такие слова: "Пышный, гранитный город славы и беды"! Вот поэтический образ, передающий облик города трагического империализма.
Изредка А. Ахматова отрешается от столь свойственного ей чисто личного подхода к Петербургу, и она создает образы вполне объективные.
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпеньи
Конь Великого Петра.
Ветер душный и суровый
Ах! своей столицей новой
Недоволен Государь.
Но этот ветер душный и суровый веет не в одном Петербурге. Ветер, ветер на всем белом свете! То, чего боялись одни и что страстно ожидали другие, приближалось: час суда и кары над империализмом России. Мирные картины не обманут вещую лиру.
Как ты можешь смотреть на Неву,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Черных ангелов крылья остры,
Скоро будет последний суд,
И малиновые костры,
Приблизился Dies irae.
"славы и беды", последняя зима, что вспоминается с "тоской предельной", как песня или горе, у Ахматовой сравнивается с образами Петербурга.
Белее сводов Смольного собора,
Таинственней, чем пышный Летний сад,
В тоске предельной поглядим назад...