Тайны ремесла. Ахматовские чтения.
Вып. 2. М., 1992. С. 39-47.
Статьи о Пушкине Ахматовой
и "Разговор о Данте" Мандельштама
Из наблюдений
Есть ценностей незыблемая скал
Над скучными ошибками веков.
О. Мандельштам 1
Пушкин для Ахматовой не только самый любимый и великий русский поэт. Вокруг его жизни и произведений сосредоточились, кроме интереса любителей поэзии, споры писателей и мыслителей, видевших в нем самого верного и глубокого представителя русскою национального самосознания. Стоит только вспомнить "Речь" Достоевского и восприятие ее людьми 80-х годов прошлого столетия 2.
Имея в виду, что со времен проникновения романтизма в Россию, русские писатели, как и многие их европейские собратья, занимались поисками своего национального знаменателя, и литература стала полем ожесточенной битвы самых разнородных чувств и стремлений, выходивших далеко за рамки литературы, не трудно понять, по каким причинам культ "неизъяснимого" и "непостижимого" 3 русского поэта начался уже с Гоголя 4 и через Белинского и А. Григорьева дошел до апофеоза в "Речи" Достоевского.
Писатели настоятельно искали, в жизни и в литературе, "самобытные" 5 идеальные начала "достойного существования" России. И некоторые из них надеялись утвердить эти начала и эти ценности в "обособлении" от европейского мира. Но, как писал Вл. Соловьев уже в 1888 г.: "Только при самом теснотм, внешнем и внутреннем общении с Европой русская жизнь производила действительно великие явления (реформа Петра Великого, поэзия Пушкина)" 6.
В свете того, что, особенно с начала 30-х годов, самая власть в России стала под левыми лозунгами, под новыми знаменами обособлять русскую культуру от остального мира, мне кажется, что статьи Ахматовой представляют собой нечто вроде ее ответа времени. По-моему, они порождены желанием бороться против возрастающих в стране настроений, враждебных всеобщим человеческим исканиям в искусстве и разнообразию индивидуальных дарований. Как она пишет в заметке "Коротко о себе": "С середины 20-х годов мои новые стихи перестали печатать, а старые - перепечатывать" 7. И тогда: "... я начала очень усердно и с большим интересом заниматься архитектурой старого Петербурга и изучением жизни и творчества Пушкина. Результатом моих пушкинских штудий были три работы - о "Золотом петушке", об "Адольфе" Бенжамена Констана и о "Каменном госте". Все они в свое время были напечатаны" 8.
И конечно же не случайно Ахматова сопоставляет архитектуру старого Петербурга с творчеством Пушкина. Они представляют собой два блестящих образца того времени, когда русское общество и русская культура были широко открыты европейским влияниям. Ахматова через изучение "тайны" Пушкина показывает хорошо знакомым русским читателям эзоповским языком, что Россия вступила на убийственный для отечественной культуры и литературы путь. Эта же мысль звучала в словах Вл. Соловьева, посвященных национальному вопросу в России: "Утверждаясь в своем национальном эгоизме, обособляясь от прочего христианского мира, Россия всегда оказывалась бессильною произвести что-нибудь великое или хотя бы просто значительное. Это не мешает, конечно, России представлять и на пути национального обособления многие оригинальные черты, не свойственные никакой другой европейской нации. Вопрос лишь в том, насколько ценны эти оригинальные черты" 9.
В новой культурной атмосфере, находящей свой кульминационный пункт в постановлениях 1-го Съезда писателей (1934) о "новом" (социалистическом) реализме, она видела, как впрочем и Мандельштам, и другие их собратья по миропониманию, такое же варварское одичание, такое же бегство от культуры, о котором писал, среди других, в конце прошлого века и Мережковский 10. Опять те же неизлечимые моралисты и публицисты-педагоги, но на этот раз по-новому воинственные и притом вооруженные. Старая болезнь русской "обособленности", против которой, казалось бы, так успешно боролись поэты начала века, опять брала верх.
Мне кажется поэтому очень показательным, что Ахматова стала пушкиноведом в ту пору; и поэтому особенно интересны вопросы и произведения, на которые она обращает свое внимание. Я здесь рассматриваю только статьи 30-х годов.
Первая статья, как известно, посвящена "Сказке о золотом петушке" 11. Ее источник Ахматова нашла в "Легенде об арабском звездочете" Вашингтона Ирвинга из книги "Альгамбра". Эта статья демонстрирует, что национальный поэт, для того, чтобы писать произведения народного жанра (сказку), работал, во-первых, на ненациональном (испанском) материале, во-вторых, что этот материал дошел до него в переработке американского популярного писателя-мистификатора. Но еще интереснее - это заключение всей статьи. Ахматова синтезирует тему сказки словами: "неисполнение царского слова", "в 1834 г. Пушкин знал цену царскому слову", "бутафория народной сказки служит для маскировки политического смысла" и, цитируя Тынянова (1929) и его открытие двупланности семантической системы Пушкина, она кончает статью словами: "В 1834 г. схема заполнилась "автобиографическим материалом" 12.
То есть, кроме всего остального, она доказывает, что Пушкин одновременно сумел включить в народную сказку современную ему политическую тему (отношение поэта с самодержцем) и тему автобиографическую.
13 (1936 г.) Ахматова показывает, каким глубоким и разнообразным было влияние "Адольфа" Бенжамена Констана на произведения Пушкина, такие, как "Евгений Онегин", "Роман в письмах", "На углу маленькой площади", "Каменный гость". В них поэт дал первые блестящие примеры русского "метафизического" языка, способного выражать душевную жизнь персонажа, то есть тот "автобиографический материал", о котором Ахматова уже говорит в конце первой статьи. Для Ахматовой важно показать, что Пушкин, как и другие европейские романисты, его современники, пошел по пути, указанному Констаном, но при этом избежал той гиперболической риторики, которая в "Адольфе" иногда нарушает стройность "метафизического" языка. Она подчеркивает также, с каким старанием Пушкин избегает неточности оттенков смысла в изображении светского соблазнителя XIX в. 14 Обращая наше внимание на эту сторону работы Пушкина над своими произведениями, Ахматова упоминает и отзыв Стендаля об "Адольфе" 15.
Я здесь приведу полностью слова Стендаля, которые она цитирует, потому что они головокружительно многоплановы и приводят к мысли о косвенной, но существенной, связи между статьями о Пушкине Ахматовой и "Разговором о Данте" Мандельштама. (Эти два разнородных по форме примера борьбы за истину и духовной самозащиты представляют собой ответ сгущающемуся нажиму "настоящего XX века" двух близких по умственному и нравственному складу русских людей). Вот слова Стендаля: "Данте понял бы без сомнения тонкие чувства, наполняющие необыкновенный роман Бенджамена Констана "Адольф", если бы в его время были такие же слабые и несчастные люди, как Адольф; но чтобы выразить эти чувства, он должен бы был обогатить свой язык. Таким, как он нам его оставил, он не годится... для перевода Адольфа".
Кроме того, что эти строки поясняют взгляд Пушкина на "Адольфа", как на произведение, великолепно выражавшее чувства современного ему "светского" человека, они проясняют неожиданный "научный" интерес петербургской поэтессы к своему великому предшественнику. В Пушкине она видит собрата, так же, как она, защищавшего свои права на выражение интимных психологических переживаний. Притом эти мысли Стендаля указывают нам, как важен был для Ахматовой также и Данте, и одновременно они указывают на разницу в ее восприятии этих двух поэтов. Адольф - Констан - Пушкин защищают лиричность, право на выражение слабости и несчастья, Данте защищает право человека и поэта-гражданина-мужа, борющегося и за свое человеческое-гражданское достоинство, право тех, кого, как пишет Мандельштам, "только равный убьет". Обращаясь к словам Стендаля, хорошо известным Пушкину, она и напоминает читателям, что связи русской литературы с нерусскими литературами давние и глубокие, что они необходимы для того, чтобы отечественная литература осталась на том же высоком уровне, на который ее поставили Пушкин и все последующие великие, всемирно известные русские поэты и писатели.
В подтверждение моего толкования я приведу еще одну цитату из ее статьи, взятую ею из предисловия Вяземского к его переводу "Адольфа", которое редактировал сам Пушкин. Вяземский пишет: "Вся драма в человеке, все искусство в истине... Во всех наблюдениях автора так много истины... Романист не может идти по следам Платона и импровизировать республику... Каковы отношения мужчин и женщин в обществе, таковы должны они быть в картине его... Трудно в таком тесном очерке, в таком ограниченном и так сказать одиноком действии более выказать сердце человеческое, переворотить его на все стороны, выворотить до дна и обнажить наголо во всей жалости и во всем ужасе холодной истины" 16. Да, романисты и поэты не могут идти по следам Платона. Но как раз в эти годы власть в России решила пойти по следам "республики", придуманной древнегреческим философом, взяла под свою опеку литературу и искусство и собралась через них создать "нового челонека".
В результате получилось только "закрытое общество" (слова австрийского современного философа Карла Поппера 17) или, по словам Ахматовой, "невегетарьянские времена".
Как пишет Э. Герштейн, статьи о Пушкине - это статьи поэта о поэте 18. Ахматова, которая с начала 20-х годов лично знакома со страшным лицом "настоящего XX века" (насильственная смерть Гумилева), находит путь к воскресению в золотых стихах измученного и потом убитого светом и властями поэта XIX в.
Для нас особенно важно, что языком литературоведения она подсказывает читателям-современникам единственный оставшийся путь для сохранения личного я.
Совсем другой язык сохранения "дистанций" между собою и временем, собой и веком на том же самом пути критической прозы, но перенесенном на более широкую арену, выбрал О. Мандельштам. И Ахматова и Мандельштам продолжают традиции критики Мережковского в защиту русской литературы.
Мандельштаму, поэту-разночинцу XX в., уже с 1910 г. был страшен "подводный камень веры" (роковой ее круговорот) 19: он замечал уже тогда кровавые последствия современного утопизма и национализма. Он как бы сознавал, что его личность не принадлежит только ему. О Мандельштаме можно сказать те слова, которые он писал в 1915 г. о Чаадаеве: "казалось бы, что он служил, "священнодействовал" 20.
В начале 30-х годов Мандельштам угадывал в событиях, имевших место в стране, глубокую и существенную связь с "великой славянской мечтой о прекращении истории", мечтой, именуемой "миром", о которой он писал в 1915 г. Мечта - о "прекращении лживой и ненужной комедии истории". По этой мечте надо "начать" просто "жить". Как paз в простоте - искушение идеи "мира" 21.
Но в противовес этому искушению, по Мандельштаму, у России нашелся один дар. Этот дар - "нравственная свобода, свобода выбора" 22. Великая заслуга Чаадаева, по мнению поэта, как раз в том, что он увидел эту свободу и с Запада вернулся на родину и боролся против разрушительной силы этой мечты. Но то, что Мандельштам пишет о Чаадаеве, можно сказать и о нем самом. И опять, перефразируя его слова о Чаадаеве, можно утверждать, что для него на Западе есть единство. В понятии Мандельштама Запад - это "могучее мучительное и счастливое стремление населить внешний мир идеями, ценностями и образами" 23"клавишную прогулку по всему кругозору античности" и который, с другой стороны, есть "величайший дирижер европейского искусства", писавший "стихи-родоначальники всего европейского демонизма и байроничности" 24.
Мне кажется, что именно поэтам и писателям России (но, конечно, не только им) Мандельштам оставил свой "Разговор о Данте" - пример мужественного осуществления нравственной свободы. В Данте-разночинце, великом представителе европейской культуры на рубеже двух эпох ее вековой истории (Средневековья и Ренессанса), Мандельштам показывает собратьям и читателям пример поэта XX в.: поэта-мужа 25. Вспомним, например, его толкование встреч Данте с Фаринатой (представитель политической власти) и с Уголино делла Гервардеска (лишение свободы).
Он, таким образом, продолжает и углубляет свое понятие об акмеизме. Акмеизм, писал он в статье "О природе слова" (в 1921-ом году) явление общественное: "с ним вместе в русской поэзии возродилась нравственная сила" 26 (понятие мужа - Г. Б.). Мандельштам пишет "Разговор о Данте" в 1933-ем году. Экскурс в творчество Данте - это "сумма" идей Мандельштама о поэтическом слове XX в., на основе мудрости, накопленной в 20-е годы, находившей первое прозаическое выражение после долгого молчания в "Четвертой прозе" и окончательно сформировавшейся во время пребывания в далекой от Москвы Армении. "Разговор" - некое подобие завещания поэта, который хочет быть "гражданином" и так же, как и Данте, изнашивает подметки и "воловьи подошвы" за время своей поэтической работы 27. В "Божественной Комедии" он увидел результат поэтического темперамента и сочинительской работы, близкий тому, к которому он давно стремился: динамический продукт "порыва", устремленного в будущее.
"Разговор" - это мандельштамовский "строгий перпендикуляр" ко времени 28, ко всем постановлениям о литературе власть имущих, его поэтический путеводитель для русских поэтов XX в. В нем Мандельштам одновременно подтвердил свое этическое понятие о поэзии и дал изумительный по сжатости и динамичности пример современного прозаического слова.
Но, как и многие другие, он заплатил жизнью за свою преданность поэзии.
Думаю, что не случайно Ахматова приводит цитату из Стендаля, где французский писатель противопоставляет Адольфа, слабого человека XIX в., людям времен Данте. Она, таким способом, в скрытом виде, указывает на друга, на Мандельштама, писавшего о Данте и о "Божественной Комедии" и одновременно указывает на себя, которая "мешала с пеньем муз свой женский плач". Плач всех слабых, за которых, как она напишет уже после войны, именно Пушкин боролся "всеми доступными ему средствами" 29. То есть она выявляет внутреннюю связь и "дополнительность" их поэтических трудов.
В начале самого страшного времени для русской литературы Ахматова и Мандельштам своей критической прозой подготовили почву, на которой могло бы осуществиться их противостояние времени и скудоумию властей, в защиту всечеловечности русской литературы: то есть дали примеры "внутреннего общения с Европой" 30.
Ахматова написала "Реквием" и молилась обо всех, кто стоял с ней в тюремных очередях в Ленинграде.
Мандельштам, как муж, которому "в битвах выпадает жребий" (Тристиа. 1918) 31, перед смертью написал "Стихи о неизвестном солдате". Они по-разному делали одно и то же дело и преданы были одной идее. Оба в XX в. воздвигли себе, русской поэзии и всем пострадавшим и погибшим от железного и кровожадного нашего столетия "нерукотворный памятник, aere perennius" 32.
Примечания
2. Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. Л., 1960.
3. Струве П. Б. Неизъяснимый и непостижимый. [(Из этюдов о Пушкине и Пушкинском словаре) // Дух и слово. Париж, 1981. С. 23-31.
4. Гоголь Н. В. Несколько слов о Пушкине // Гоголь Н. В. О литературе. М., 1952.
5. Это выражение употреблено, кроме других, и Н. Я. Данилевским в: Россия и Европа. СПб., 1871. С. 514.
"достойное существование" принадлежит также и Соловьеву. См.: "Национальный вопрос в России есть вопрос не о существовании, а о достойном существовани
7. Ахматова А. А. Коротко о себе. Соч.: В 3 т. Мюнхен, 1968. Т. 1. С. 46. Как известно, в 1925 г. Ахматова в первый раз была изгнана из литературы.
8. Ахматова А. А. Там же. С. 46.
10. Мережковский Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д. С. Полн. собр. соч. Москва, 1914. Т. XVIII. С. 184, 185. О старых культурных основах, о схематизме и максимализме народнической и потом революционной интеллигенции писал после революции в 1920 г. (июнь-сентябрь) и В. Г. Короленко в Письмах к Луначарскому (напечатанных только в Париже в 1922 году): "... вы с легким сердцем приступили к своему схематическому эксперименту, в надежде, что это будет только сигналом для всемирной максималистской революции (55) ... "Произошел взрыв, но не тот плодотворный взрыв, который разрушает только то, что мешало нормальному развитию страны, а глубоко задевший живые ткани общественного организма. И вы явились естественными представителями русского народа с его привычкой к произволу, с его наивными ожиданиями "всего сразу", с отсутствием даже начатков разумной организации и творчества. Не мудрено, что взрыв только разрушил, не созидая (62)".
11. Ахматова А. А. Последняя сказка Пушкина // Ахматова А. А. Указ. соч. Т. 2. С. 197-222.
12. Ахматова А. А. Там же. С. 212, 213, 211, 222.
13. Ахматова А. А. "Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина // Ахматова А. А. Указ. соч. Т. 2, с. 223-256.
"истину", с которой Констан, первый в истории современной прозы, показал раздвоенность человеческой психики, роль подавляемых чувств и истинные побуждения человеческих действий. Она показывает, что писатели - современники Констана были в восторге от верности и глубины психологического анализа и от автобиографичности романа.
15. Ахматова А. А. Указ. соч. С. 235.
16. Там же. С. 255.
17. Popper K. R. The open society and Its enemies. The spell of Plato-V ed., London, 1966.
18. Ахматова А. А. О Пушкине. Статьи и заметки. Составление, послесловие и примечания Э. Г. Герштейн. Ленинград, 1977. С. 317.
20. Мандельштам О. Петр Чаадаев. Т. 2. С. 284.
21. Там же. С. 289.
22. Там же. С. 291.
23. Там же. С. 290.
о Данте: "На него (Чаадаева, могли показывать с суеверным унижением, как некогда на Данте: "Этот был там, он видел - и вернулся". Петр Чаадаев // Мандельштам О. Собр. соч. Т. 2. С. 292.
25. Мандельштам О. Указ. соч. С. 373.
26. Мандельштам О. О природе слова // Мандельштам О. Указ. соч. С. 258.
27. Мандельштам О. Разговор о Данте // Мандельштам О. Указ. соч. С. 367.
28. Мандельштам О. Указ. соч. С. 289.
"Каменный гость" Пушкина. (Дополнения 1958-1959 гг.) // Ахматова А. А. О Пушкине. С. 169.
31. Мандельштам О. Тристиа // Мандельштам О. Указ соч. Т. 1. С. 74.
32. Ахматова А. А. Слово о Пушкине // Ахматова А. А. Указ. соч. Т. 2. С. 276.