Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество:
Крымский Ахматовский научный сборник. -
Вып. 4. - Симферополь, 2006. - С. 218-222.
Вячеслав Недошивин. Прогулки по Серебряному веку: Дома и судьбы.
СПб.: Литера, - 2005. - 447 С. - 5000 экз.
Книга состоит из 13 глав, посвященных поэтам начала ХХ века: "Петербург Анны Ахматовой", "Петербург Александра Блока" и т. д. Непонятно, по какому принципу расположены главы: Ахматова предшествует Блоку, Есенин - Гумилеву…
Каждая глава состоит из нескольких очерков, приуроченных к определенному петербургскому (ленинградскому) адресу - дому, где жил тот или иной поэт.
В главе об Ахматовой таких очерков восемь: Казанская, 4; Тучков переулок, 17; Большая Пушкарская, 3; Миллионная, 5; ул. Чайковского, 7; Набережная Фонтанки, 18; Казанская, 3, Фонтанка, 2. Сразу же бросается в глаза неполнота этого списка. Отсутствуют очерки о тех адресах, по которым Анна Андреевна жила дольше всего, которые в первую очередь ассоциируются с Петербургом Ахматовой: Фонтанка, 34 (1926-1952), ул. Красной Конницы, 4 (1952-1961), ул. Ленина, 34. (1961-1966). Правда, в предисловии автор оговаривает, что он рассказывает лишь о тех домах, в которых Ахматова "успела пожить до того, как надолго, на десятилетия, поселилась в знаменитом Фонтанном доме". Но, во-первых, это ограничение более чем странно, а, во-вторых, даже если его принять, непонятно отсутствие таких адресов как Боткинская ул., 9, где Ахматова жила в 1916-1918 годах, северный флигель Фонтанного Дома (Фонтанка, 34), где она жила с В. К. Шилейко в 1919-1921 годах.
Из тех адресов, которым посвящены отдельные очерки, первый является ложным. Ахматова в доме 4 по Казанской улице никогда не жила. Это была городская (видимо, служебная) квартира ее отца - чиновника Государственного Контроля Андрея Антоновича
Горенко. Мать же с детьми Инной, Андреем и Анной жили в 1890-1892 годах в Павловске, а затем в Царском Селе. И, скорее всего, не "семья наезжала к нему из Павловска", а он навещал семью по воскресениям.
Очерк этот изобилует фактическими ошибками и хронологическими несообразностями. Никакой "книги" дед Ахматовой Э. И. Стогов не написал. Имеются в виду его опубликованные в журнале "Русская старина" воспоминания, которых В. Недошивин, судя по всему, не читал. Поэтесса Анна Бунина была не "теткой" Э. Стогова, а сестрой теткиного мужа. Стогов был не "офицером по особым поручениям" у шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа, а всего лишь жандармским офицером в Симбирске.
Автор некритически использует источники даже в тех случаях, когда почерпнутые из них сведения абсолютно невероятны. Так, вслед за младшим братом Ахматовой Виктором Горенко он повторяет историю о том, как Стогов, "проходя по Светлановской улице во Владивостоке", зашел в ресторан, узнал там цену на соболей и стал торговать соболями. Из воспоминаний Стогова мы знаем, что он навсегда уехал с Дальнего Востока в 1836 году. А Владивосток, как известно, был основан в 1860 г. Во времена Стогова никаких ресторанов на Дальнем Востоке, разумеется, не было. И соболями Стогов не торговал.
Мать Ахматовой Инна Эразмовна Стогова не была "курсисткой-бестужевкой". Она в 1874 или 1875 году поступила на медицинские курсы в Петербурге, а знаменитые Бестужевские курсы открылись в 1878.
Автор не видит разницы между Анной Ахматовой и лирической героиней ее стихов. Не Ахматова "мистическим образом чуяла воду", а героиня ее поэмы "У самого моря". И было это не "под Одессой" а в Крыму.
"Тучке" "с перерывами два года" (с. 17). Жили они в доме матери Гумилева Анны Ивановны в Царском Селе, а в нанятой Гумилевым квартире в Тучковом переулке лишь ночевали иногда, когда поздно было возвращаться из города в Царское Село.
Записанные Л. К. Чуковской слова Ахматовой о том, что "в Блоке жили два человека…", автор почему-то приписывает Корнею Чуковскому (с. 23).
"Адрес третий: Большая Пушкарская ул., 3", претенциозно озаглавленный "Портрет любви?", автор связывает с отношениями Анны Ахматовой и Бориса Анрепа, хотя Анреп никакого отношения к этому адресу не имел. Он уехал из Петербурга в марте 1915 г., а Ахматова прожила на Пушкарской неполных два месяца с конца апреля по начало июня. И в 1915 г. она лишь познакомилась с Анрепом. Более близкие отношения у них возникли в 1916-1917 годах, когда Ахматова посвятила Анрепу множество стихов.
В очерке "Адрес четвертый: Миллионная ул., 5" вся хронология ошибочна. Неверно, будто бы "с 1918-го и примерно до 1926 года Ахматова попеременно жила то здесь, то в Шереметевском дворце, то на Сергиевской" (с. 33). В служебном корпусе Мраморного дворца на углу Миллионной улицы и Марсова поля, в квартире В. К. Шилейко Ахматова поселилась лишь осенью 1924 г., когда О. А. Судейкина уехала заграницу, и квартиру на набережной Фонтанки, 2 пришлось освободить. Всё, что дальше говорится в этом очерке об отношениях Ахматовой и Шилейко ("к нему я сама пошла…", "катастрофа, а не муж…"), правильнее было бы приурочить к северному флигелю Шереметевского дворца (Фонтанка, 34), где Ахматова и Шилейко жили в 1919-1921 годах, но этот адрес, видимо, остался автору неизвестным. Ясно, что вопреки тому, что говорится на с. 39-41, ни Н. С. Гумилев, ни А. С. Лурье никак не могли приходить к Ахматовой в Мраморный.
Поразительные ошибки содержатся и в следующем очерке "Фонтанка, 18". На с. 52 с удивлением читаем: "Мало, кто знает, что к нему [жандармскому офицеру Г. П. Судейкину] примерно в том же тринадцатом году и, может быть, не без помощи Анны Андреевны обращался за помощью отец Ахматовой". Достаточно заглянуть в энциклопедию или в любой учебник истории, чтобы узнать, что Г. П. Судейкин был убит С. П. Дегаевым в 1883 г., за шесть лет до рождения А. Ахматовой!
хотя бы те работы, которые перечислены им в "списке использованной литературы" (с. 442-445). Вообще отношение к источникам у автора книги весьма своеобразно: он игнорирует или попросту не знает биографические факты, надежно установленные предшествующими исследователями. Не использует такие вполне доступные справочники, как, например, "Весь Петербург" за соответствующие годы. И, вместе с тем, легко принимает на веру даже самые невероятные "мемуарные" свидетельства лиц, которые порой даже не были знакомы с Анной Ахматовой (как, например, Ирина Грэм).
Неприятное впечатление производит упорное стремление В. Недошивина непременно привязать к каждому адресу какой-нибудь "роман" Ахматовой. Вообще его внимание сосредоточено преимущественно на интимной жизни его героев, в которой он проявляет порой поразительную осведомленность. Ему откуда-то доподлинно известно, какая любовь была "настоящей" и даже
"единственной", а какая - нет. Он позволяет себе весьма решительные, хотя и слабо обоснованные выводы, вроде того, что "во-первых, она (А. Ахматова) почти всегда была инициатором любовных отношений, почти всегда сама приходила к мужчине. Во-вторых, как бы ни был серьезен роман с кем-либо, у нее почти всегда возникал рядом кто-то, с кем она, как сказали бы сегодня, "встречалась" параллельно. И, наконец, в-третьих, ее чувства к избранникам обладали каким-то странным "возвратным" свойством, способностью, как по спирали, возвращаться вновь к уже встреченным и отмеченным, к уже "пережитым" когда-то влюбленностям". (С. 60). Всей пошлости и оскорбительности для Анны Ахматовой этих своих "выводов" В. Недошивин, по-видимому, не чувствует и попросту "подгоняет" к ним свою трактовку ахматовских "романов". Он словно забывает о том, как долго и упорно добивался Н. С. Гумилев согласия Ани Горенко (будущей Ахматовой) выйти за него замуж. К нему никак уж она не "сама пришла". Для того, чтобы обосновать свой тезис о "возвратности романов", объявляет "первым романом" с Б. Анрепом их мимолетное знакомство в 1915 году.
В человеческих отношениях В. Недошивин не способен видеть никаких нюансов, и чуть ли не всех мужчин, с которыми Анну Ахматову так или иначе сталкивала жизнь, объявляет (увы, вслед за многими лже-мемуаристами, писавшими до него) если не мужьями, то любовниками.
О поэтическом творчестве своих героев В. Недошивин почти ничего не пишет. Порой он, кажется, попросту забывает о том, что его герои - замечательные поэты и именно этим в первую очередь и интересны. А человеческий облик поэтов складывается не только из их "романов".
"…возвращалась я домой из школы…" пишет: "…вместе возвращались мы из школы…". Будто бы Аня Горенко и Коля Гумилев в одной гимназии учились!
Кажется, теперь даже не очень развитые читатели понимают, что далеко не всегда поэтические строки можно считать биографическими свидетельствами. Однако В. Недошивин (опять-таки вслед за многими псевдомемуаристами, а порой и такими литературоведами как М. Кралин или Б. Носик) пытается устанавливать однозначные соответствия между лирическими стихами Ахматовой и обстоятельствами ее биографии. Так, стихотворную строчку "А бешеная кровь меня к тебе вела…" он весьма прямолинейно проецирует на отношения А. Ахматовой и А. Лурье в 1920-е годы. Он решительно не хочет понимать, что и приход Ахматовой в 1921 году на Фонтанку, 18 к Судейкиной и Лурье, и ее приход в
Мраморный дворец к Шилейко в 1924 году могли быть вызваны не "бешеной кровью", а тем простым житейским обстоятельством, что Анне Андреевне негде было жить, и друзья давали ей приют у себя.
"Петербургу Анны Ахматовой". Откровенно говоря, по прочтении первой главы читать остальные главы не захотелось. Боюсь, что специалисты по биографии и творчеству Блока, Есенина и других поэтов найдут в соответствующих главах не меньше ошибок, натяжек, несуразностей, чем мне пришлось отметить в главе об Анне Ахматовой.
В заключение приходится с горечью отметить, что в своем "творческом методе" Вячеслав Недошивин отнюдь не одинок. Его книга - лишь один из многочисленных примеров, когда современные авторы стремятся не к правдивости биографического повествования, а к тому лишь, чтоб было "круто". То, что это стремление неизбежно приводит к принижению, опошлению облика их героев, их, кажется, нисколько не беспокоит. Противостоять этой отвратительной тенденции - прямой нравственный долг тех, кто любит поэзию Ахматовой и считает необходимым защищать от наветов ее человеческое и женское достоинство.