Заметки к дешифровке "Поэмы без героя"
Мысль о том, что художественное произведение содержит себе несколько иерархически построенных уровней, общеизвестна1. Здесь среди прочего может идти речь о разных уровнях понимания, когда одному и тому же тексту соответствует несколько содержательных интерпретаций, порой доходящих до противоположности (при необязательности инварианта).
В аспекте восприятия, по аналогии с грамматикой говорящего и грамматикой слушающего2, в любом произведении можно выделить по крайней мере два полюса -авторский и читательский. В идеале, вариант анализа, осуществленный слушающим (зд. читателем), должен быть адекватен варианту синтеза, осуществленного говорящим (зд. автором). В современной литературе (в частности, в поэзии) нередко игра сознательно строится именно на возможности несоответствия между синтезом и анализом, что в прежнее время рассматривалось как существенный дефект произведения или его читателя3.
Здесь при разборе одного поэтического текста производится попытка привести в соответствие уровень автора (синтез) с уровнем читателя (анализ).
Хотя в принципе для этой цели можно использовать любой художественный текст, "Поэма без героя" А. Ахматовой4 выбрана не случайно: она представляет собой почти образец намеренного умножения уровней понимания, когда синтез строится таким образом, чтобы максимально затруднить анализ, обеспечив тексту вариантные семантические интерпретации.
Ахматова зашифровывает авторский уровень, сбивая читателя ложными указаниями, псевдо-комментариями и пр. Но, задавая загадки без разгадок, Ахматова прилагает особые усилия к тому, чтобы читатель ощущал семантическую многоплановость поэмы и стремился к ее разрешению. Ахматова как будто боится, что поэму "поймут" слишком поверхностно и буквально, и почти навязывает читателю задачу, близкую к дешифровке (при этом "истинная" интерпретация остается неизвестной).
Сочетанию этих двух приемов - зашифровки и побуждения к дешифровке - и обязана поэма своей читательской репутацией: она считается "непонятной" и во всяком случае требующей объяснений. Примечательно, что существующие - и теперь уже многочисленные5 - работы, посвященные поэме, вольно или невольно сводится к ее комментированию в узком и широком смысле.
"Непонятность" поэмы состоит прежде всего в определенной композиционной сложности: прерывность последовательного развития действия во времени, зыбкость границ, отделяющих план описания реальности от плана воспоминания, "смазанность" героев (неясно, сколько героев, где кончается один и начинается другой), запрет называния имени героя - он определяется через комплекс признаков, меняющихся от ситуации к ситуации, что затрудняет отождествление в пределах поэмы6:
..."Там три темы сразу!
Дочитав последнюю фразу,
Не поймешь, кто в кого влюблен,
Кто, когда и зачем встречался,
И кто автор, и кто герой..."
В метапоэтической главе "Решка" Ахматова подчеркивает содержательную многоплановость поэмы (у шкатулки ж тройное дно)7. В прозаическом вступлении - "Вместо предисловия" - Ахматова категорически утверждает, что "никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит". Эти взаимоисключающие положения составляют элементы структуры поэмы, а отнюдь не реальные распоряжения автора. Специально предусмотренные автором уровни понимания поэмы можно считать ее основным образующим стержнем, а осуществление читателем анализа в наиболее полном объеме связано с обладанием дополнительной -вне поэмы - информацией8.
В задачи данной статьи входит попытка дешифровки поэмы. Под дешифровкой понимается не нахождение прототипов и реалий, а отождествление героев, действий внутри поэмы, т. е., с одной стороны, - восстановление последовательного сюжета, а с другой, - выявление скрытых уровней прежде всего языке поэмы.
"Поэма без героя" состоит из трех частей (вообще обыгрывание в ней магических чисел, в особенности трех, достаточно явно). За двадцать с лишним лет своего создания она претерпела много изменений: появлялись (но не исчезали) герои и посвящения, менялись эпиграфы, прозаические части и комментарии, вводились новые строфы, не говоря о работе над стихом. При этом композиция основных частей оставалась неизменной, а именно - такой, при которой было возможно любое расширение каждой из них без нарушения общего замысла. Многовариантность можно считать существенной композиционной особенностью поэмы: все ее версии имеют самостоятельное значение, а, не являются черновиками, подготавливающими основной вариант. Возможность неограниченного варьирования подтверждается и другой особенностью поэмы - ее открытостью: поэма, строго говоря, не имеет отмеченного начала и конца- она начинается многоточием ... а так как мне бумаги не хватило...9, сюжетная (первая) часть кончается многоточием ... клокотание, стон и клекот И движенье скрещенных рук... В принципе поэма может быть продолжена в оба конца и допускает свободное добавление, изъятие и перестановку строф10 (ср. аналог открытости в структуре строфы поэмы - при сохранении общей ритмической схемы она может расширяться теоретически неограниченно, что особенно использовано в 1-й части). Этому сопутствует своеобразная трактовка времени, о которой см. ниже. Все вместе взятое и создает, во всяком случае при первом чтении, впечатление сложности и непонятности. Охотно подтверждая правильность этого впечатления, Ахматова признается в применении шифра:
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила...
Я зеркальным письмом пишу,
И другой мне дороги нету -
Чудом я набрела на эту
И расстаться с ней не спешу. ("Решка")
Категория времени в поэме заслуживает особого рассмотрения (здесь будут приведены лишь наиболее общие положения). Любое событие - произошло ли оно, происходит в настоящий момент, произойдет в будущем или не произошло/не произойдет вообще, - занимает место на временной оси, созданной автором. Обычная временная последовательность от прошлого через настоящее к будущему часто не играет для Ахматовой почти никакой роли. Одинаково реальны и прошлые события, и те, которые имеют быть после той временной точки, в которой, по собственному указанию, находится автор. Когда Ахматова пишет , это относится к событиям и до и после сорокового года. В таком отношении к времени (и соответственно к последовательности событий, в чем для нас материально проявляется течение времени), в соединении прошлого и будущего, т. е. происшедшего и не происшедшего, можно видеть сходство с трактовкой времени у Т. С. Элиота, что, в частности, подтверждается эпиграфом к "Решке" из "East Coker": "In my beginning is my end"11
Ср. еще более явные параллели: "Поэма" и "Burnt Norton":
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет... и далее (1-я гл.)
Time present and time past
Are both perhaps present in time future,
And time future contained in time past
If all time is eternally present
All time is. unredeemable.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
What might have been and what has been
Point to one end, which is always present.
(Ср. эпиграф к "Burnt Norton" из досократиков: οδος ανω ατω μια αι ωυτη.
Сюжетная часть поэмы посвящена истории самоубийства молодого поэта, "драгунского корнета со стихами", "драгунского Пьеро". Она составлена из эпизодов, разбросанных по всей 1-й части, за исключением 3-й главы. При расстановке эпизодов Ахматова использовала прием обратного хода времени (перебивка происходит только в 4-й главе); к тому же непосредственное описание очевидца событий чередуется с воспоминаниями о них:
1. Герой мертв.
... Нет, это только хвоя
Могильная, и в накипаньи пен
Все ближе, ближе...
Шопен... (1-е посвящение)12
2. Автор (в 1940 г.) восстанавливает в памяти смерть героя:
Слышу шепот: "Прощай! Пора!
Я оставлю тебя живою,
Но ты будешь моею вдовою,
Ты - Голубка, солнце, сестра!" (1-я гл.)
3. Герой обречен.
А за ней в шинели и в каске,
Ты, вошедший сюда без маски,
Ты, Иванушка древней сказки,
Что тебя сегодня томит?
Сколько горечи в каждом слове,
Сколько мрака в твоей любови,
И зачем эта струйка крови
Бередит лепесток ланит? (Интермедия)
4. Герой страдает.
И томился драгунский Пьеро, -
Всех влюбленных в тебя суеверней
Тот, с улыбкою жертвы вечерней,
Побледнев, он глядит сквозь слезы,
Как себе протянули розы
И как враг его знаменит. (2-я гл.)
5. В 4-й гл. автор возвращается к теме смерти героя, но теперь это не воспоминание, а описание события. С небольшими изменениями - в основном перестановка строк - повторяется строфа из 1-й гл.
"Ты - Голубка, солнце, сестра!
Я оставлю тебя живой,
Но ты будешь моею вдовою,
А теперь...
Прощаться пора!" (4-я гл.)
Вообще в поэме сосуществуют две непересекающиеся системы времени: время действия в поэме, с нарушением естественной последовательности, и время написания едва ли не каждого фрагмента поэмы, указанное с чрезвычайной точностью: не только год, месяц, число, но иногда и время суток. Можно предполагать, что при этом не столько восстанавливается реальная датировка, сколько шифруются определенные события (ср. 27 декабря 1940 г.). Тогда эта временнáя ось должна рассматриваться не вне поэмы как некоторый комментарий,а внутри ее как элемент композиционной структуры.
Неопределенность, смазанность создана и при описании персонажей. Вопреки названию, в поэме много, если не героев в собственном смысле слова, то во всяком случае действующих лиц. И хотя автор считает нужным обратить внимание читателя только на трех из них -
Был один наряжен верстою,
А другой, как демон одет...
Третий прожил лишь двадцать лет... -
этих указаний недостаточно для правильной интерпретации.
Поскольку существует запрет называния героя одним определенным именем, и описание идет через группу признаков, для отождествления героя приходится прибегать к дистрибутивному анализу. Здесь возможны ошибки двух родов: неправильное "разбиение" одного героя на нескольких и неправильное "склеивание" одного героя из нескольких. Например, чисто дистрибутивный анализ заставляет предположить, что герой 3-го посвящения появляется в начале 1-й гл.:
Он ко мне во дворец Фонтанный
Опоздает ночью туманной
Новогоднее пить вино.
Клен в окне, венчальные свечи... (3-е посвящение)
Я зажгла заветные свечи.
Чтобы этот светился вечер,
И с тобой, ко мне не пришедшим,
Сорок первый встречаю год.
Но...
Господняя сила с нами!
В хрустале утонуло пламя
"И вино, как отрава жжет".
Ср. также фрагмент, как будто, не входящий в поэму:
Я гашу те заветные свечи,
Мой окончен волшебный вечер,
Палачи, самозванцы, предтечи
И, увы, прокурорские речи
Все уходит - мне снишься Ты. (1963 г.)
Однако сличение вариантов (датировка 3-го посвящения) вместе с некоторыми фактографическими сведениями дают основание считать, что, по крайней мере первоначально, речь шла о разных лицах, а 3-е посвящение следует объединять с фрагментом "Гость из будущего"13. Разумеется, следует принимать во внимание возможность разного рода переадресовок, поэтому в синхронном плане основания для отождествления такого рода несомненно есть.
Героиню, появляющуюся в разных ипостасях, на формальных основаниях возможно отождествить главным образом по ремарке ко 2-й гл., где говорится о ее портретах в разных ролях (Коломбина, Козлоногая, Путаница, Донна Анна из "Шагов командора"). По этим указаниям расшифровывается сцена Демон - Красавица-Героиня ("Он ли встретился с командором") и восстанавливается треугольник Демон - Героиня - Корнет. Тогда следует, что строки "И как враг его знаменит" и "кто-то с ней без лица и названья" также относятся к Демону. Однако текст не дает возможностей для однозначного отождествления, потому что поэма построена таким образом, что средства дистрибутивного анализа ограничены, а многие эпизоды допускают несколько толкований14. В других случаях Ахматова специально указывает на склеивание персонажей Автор и Героиня - 15 (ср. в Эпилоге "Мой двойник на допрос идет"). Вообще тема и идея двойничества (которой мы здесь не касаемся) занимает совершенно особое места в жизни и в произведениях Ахматовой, и в этом смысле стихотворение 1922 г. со значительным названием "Многим" можно считать программным:
Я - голос ваш, жар вашего дыханья,
Я - отраженье вашего лица,
Напрасных крыл напрасны трепетанья, -
Ведь все равно я с вами до конца.
В поэме много проходных персонажей, которые однократно называются и далее не участвуют в действии (если только один персонаж не появляется под разными именами, что тоже вполне возможно). Это прежде16 всего тени из 13-го года: Фауст, Дон-Жуан, Дапертутто, Иоканаан, Глан, Дориан; см. также Владыка Мрака, общий баловень и насмешник, [тот, кто] споет о священной мести, гость зазеркальный, синьор Казанова, в "Решке" Калиостро, посланец давнего века, незнакомый человек, в Эпилоге темный слушатель светлых бредней, мой друг [бродил]. Этим персонажам можно было бы приписать, например, орнаментальную функцию придания поэме колорита эпохи, и в некоторых случаях это несомненно символы времени:
Санчо Пансы и Дон Кихоты
И увы, содомские Лоты
Смертоносный пробуют сок,
Афродиты вышли из пены,
Шевельнулись в стекле Елены,
| Лучше кликну чакону Баха, А за ней войдет человек... (3-е посв.) |
Он был во всем. И в баховской чаконе... ("Сон", 1956) |
|
| Звук шагов тех, которых нету, И сигары синий дымок И во всех зеркалах отразился Человек, что не появился И проникнуть в тот зал не мог. (1-я гл.) |
И нарцисс в хрустале у тебя на столе, И сигары синий дымок, И то зеркало, где, как в чистой воде, Ты сейчас отразиться мог. ("Наяву", 1946) И случайно сам отразился В двух зеленых пустых зеркалах. ("И анютиных глазок стая..." 1961) И белые нарциссы на столе... ("Ждала его напрасно много лет..." 1916) |
|
| Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном (1-я гл.) |
Состарившийся Дон-Жуан И вновь помолодевший Фауст... "Гости", 1943) |
|
| Что мне вихрь Саломеиной пляски... (1-я гл.) |
[Мне] С падчерицей Ирода плясать... ("Последняя роза", 1962) |
|
| Проплясать пред Ковчегом Завета... (1-я гл.) |
Проплясавший свое пред Ковчегом. ("Я гашу заветные свечи...") |
|
| Но ты будешь моей вдовою... (1-я гл.) |
[Я] И многих безутешная вдова. ("Какая есть...") |
|
| А смиренница и красотка, Ты, что козью пляшешь чечетку... (Интермедия) |
Красотка очень молода, Но не из нашего столетья. ("В Зазеркалье", 1963) |
|
| Пятым актом из Летнего сада … (2-я гл.) |
Пятым действием драмы Веет воздух осенний... ("Пятым действием драмы..." 1944) |
|
| В тот пробравшись проклятый дом. (3-я гл.) |
И забыл ты мой проклятый дом. ("Не пугайся..." 1963) |
|
| Храм гремит: "Голубица, гряди!" (2-я гл.) |
Хор гремит, ликуя и грозя... ("И когда друг друга проклинали..." 1909) |
|
| Я, к стеклу приникавшая стужа... (2-я гл.) |
Кто приник к ледяному стеклу И рукою, как веткою машет? ("Мартовская элегия", 1960) Я стала песней и судьбой, Сквозной бессонницей и вьюгой. ("Прав, что не взял меня с собой..." 1961) |
|
Он стоит, и какой дороги Перед ним откроется вид. (4-я гл.) |
... Не знали мы, что скоро В тоске предельной поглядим назад. ("Тот голос..." 1914) |
|
| Бес попутал в укладке рыться... ("Решка") |
И в памяти, словно в узорной укладке... ("И в памяти..." 1942-1944)22 |
|
| Темный слушатель светлых бредней... (Эпилог) |
Беззаботной первой ссоры, Полной светлых бредней... ("Прощальная" 1959) |
|
| Отраженье мое в каналах... (Эпилог) |
Я сегодня тебя одарю... Отраженьем моим на воде... "Не стращай меня..." 1959) |
|
| Ты, что там погибать остался В блеске шпилей, в отблеске вод. (Эпилог) |
О, есть ли что на свете мне знакомее Чем шпилей блеем и отблеск этих вод. ("Ленинград в марте 1941" 1941) |
|
Этот список может быть легко продолжен, но здесь мы вынуждены ограничиться приведенными примерами23.
Интересны и повторения внутри поэмы:
С кем горчайшее суждено (3-е посв.); ставший наигорчайшей драмой И еще не оплаканный час (1-я гл.); ты не выпьешь, только пригубишь Эту горечь из самой глуби (Эпилог); изгнания воздух горький (Эпилог).
... уже миновала,Лету (2-е посв.); но не веет летейской. стужей у устья Леты-Невы (2-я гл.); эпиграф к "Решке" из Пушкина "... Я воды Леты пью"24.
Я сама, как тень на пороге (1-я гл.); ко всем порогам Приближалась медленно тень (3-я гл.); он не знал, на каком пороге Он стоит (4-я гл.); на пороге стоит - судьба ("Решка").
Неужели Он придет ко мне в самом деле (1-я гл.); неужели Ты когда-то жила в самом деле (2-я гл.); неужели это не чудо (Эпилог).
Маски в прихожей чтó мне поступь Железной Маски (1-я гл.); маска это, череп, лицо ли (1-я гл.); ты, вошедший сюда без маски (Интермедия); из-за ширм Петрушкина маска (2-я гл.); словно рот трагической маски ("Решена"); и т. д.
В нескольких случаях Ахматова выделяет собственные цитаты: эпиграф к 1-й гл. из стихотворения 1914 г. "После ветра и мороза...", эпиграф ко 2-й гл. - из стихотворения 1923 г. , "Голос памяти" и - в тексте 1-й гл. И вино, как отрава жжет - из "Новогодней баллады" 1923 г.25 Акцентирование этих цитат заставляет обратить на них особое внимание. Если в "Голосе памяти" речь идет о том же событии, что и в поэме, то в "Новогодней балладе" можно увидеть сюжетное сходство с 1-й гл.: Героиня-Автор, единственная, оставшаяся в живых, в ночь под новый год встречается с тенями из прошлого и провидит приход гостя из будущего:
Он придет ко мне в самом деле, Повернув налево с моста? |
Но третий, не знавший ничего, Когда он покинул свет, Мыслям моим в ответ Промолвил: "Мы выпить должны за того, Кого еще с нами нет". |
Ср. мотив прихода мертвых гостей в стихотворении 1922 г. "Заболеть бы как следует...": Даже мертвые нынче согласны прийти И изгнанники в доме моем.
Детальный анализ композиционной структуры и языка поэмы подводит к поискам цитат, реминисценций и парафраз, принадлежащих другим поэтам, преимущественно того же времени и литературного круга. Это прежде всего, выделенные кавычками цитаты из стихотворений третьего героя поэмы - Вс. Князева: "поцелуйные плечи" ("1 января 1913 г.") и "палевый локон" ("Сколько раз проходил мимо окон...")26. В 4-й гл. упоминается стихотворение В. Брюсова "В Дамаск" (На обратном "Пути из Дамаска"), служившее, по свидетельству современников, в том круге обозначением любовного свидания27. В 1-й и 4-й пи повторяется "без лица и названья" -автора этой цитаты, к сожалению, не удалось установить, предположения см. далее. В "Решке" цитируется сонет Китса "Ко сну" - Soft embalmer, ссылка на него есть в авторских примечаниях, упоминается стихотворение Шелли "К жаворонку".
Столь же несомненные, хотя и не выделенные (отчасти, может быть, из-за своей хрестоматийности) цитаты заключены во фрагменте, посвященном второму герою - Демону (см. о нем в "Решке" - А другой, как демон одет). Первоначально существовал следующий вариант:
Мимо тени! - Он там один.
На стене его твердый профиль.
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Демон сам с улыбкой Тамары,
Но какие таятся чары
В этом страшном дымном лице -
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом -
Все таинственно в пришлеце.
Возможно,герой оставался неузнанным и притом в данном случае, вопреки воле автора; поэтому в последующие вере были введены строки, не оставляющие сомнения в его личности (А. Блок, стихотворения "В ресторане" и "Шаги командора"):
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале
Или все это было сном?
Он ли встретился с командором,
В тот пробравшись проклятый дом?28
| И его поведано словом, Как вы были в пространстве новом. Как вне времени были вы... И время прочь, и пространство прочь… ("Наяву") |
Словно мы - в пространстве новом Словно в новых временах. ("Милый брат, завечерело...", Заимствование из "Драматической
симфонии" А. Белого: "Это будут новые времена и новые пространства). |
|
| На площадке две слитые тени... (1-я гл.) |
Две тени, слитых в поцелуе, Летят у полости саней... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . |
|
И волочится полость козья... (2-я гл.) |
Я чту обряд: легко заправить Медвежью полость налету... ("На островах") |
|
| И во всех зеркалах отразился Человек... (1-я гл) |
Устал я шататься... В чужих зеркалах отражаться... ("Двойник") |
|
| С мертвым сердцем и мертвым взором... (2-я гл.) |
Как тяжко мертвецу среди людей Живым и страстным притворяться! ("Пляски смерти", I) |
|
См. также: Как тяжело ходить среди людей И притворяться непогибшим и "Демон"29.
"Ахматова и Блок" слишком велика для того, чтобы можно было рассматривать ее здесь. Влияние (хотя бы в виде отталкивания) личности и произведений Блока на Ахматову несомненно, и об этом не раз писали, см. особенно последнюю работу В. М. Жирмунского ("Поэму без героя" Ахматова считала полемичной по отношению к символизму, в частности к "Снежной маске"). Присутствие Блока в поэме более глубоко и значительно, чем это можно заключить по сделанным здесь кратким замечаниям, но это должно быть темой особой работы30.
См. наиболее явные совпадения с другими поэтами:31
Тот, с улыбкой жертвы вечерней (2-я гл.) |
А. Белый: "Жертва вечерняя" (Я долго, тщетно, ждал, В мечту свою влюбленный) |
|
Ты ему, как стали - магнит. (2-я гл.) |
В. Брюсов: Что нас влечет с неизбежностью, Как сталь - магнит? ("В Дамаск") |
|
Как в прошедшем грядущее зреет, Так в грядущем прошлое тлеет... (1-я гл.) С мертвым сердцем и мертвым взором Он ли встретился с командором... (2-я гл.) |
Н. Гумилев: Грядущего разверстые уста, ("Из пятистопных ямбов>) С тусклым взором, с мертвым сердцем В море броситься со скалы... ("С тусклым взором"...) |
|
(Ср. звуковое и ритмическое сходство 2-х строк он ли встретился и в море броситься).
| Рассказал мне совсем без слов, А одной улыбкою летней... ("Решка") |
Дорогая с улыбкою летней... ("Канцоны") |
(Ср. также Эхом голоса, что изнемог, А тогда был и свежий и летний, "Не стращай меня грозной судьбой...").
| Победившее смерть слово И разгадку жизни моей32. (3-я гл.) |
("Дракон") |
|
Ведь сегодня такая ночь, Когда нужно платить по счету. (3-я гл.) Не на синих карпатских высотах. (4-я гл.)33 |
М. Кузмин: Что до страшной, как ночь расплаты, Разве дрогнут твои Карпаты? ("Второй удар" из цикла
"Форель разбивает лед")34 |
|
Но не веет летейской стужей... (1-я гл.) Или стану совсем другой... (1-я гл.) Афродиты вышли из пены... (Интермедия) |
О. Мандельштам Мы будем помнить и в летейской стуже... "... в кипящие ночные воды...") ... Или Он вернется совсем другой. ("Отчего душа так певуча...") Останься пеной, Афродита... ("Silentium") |
|
И безмерная в том тревога, Кому жить осталось немного, Кто лишь смерти просит у бога И кто будет навек забыт. (4-я гл.) |
В. Шилейко: И упал в стороне один, - И в убитом - какая тревога! Он хотел убежать от бога И упал в стороне один. ("Неживые легли в песках...")35 |
|
Известно влияние И. Анненского на Ахматову, об этом говорит и она сама (А тот, кого учителем считаю...), Б. Эйхенбаум, относит на долю этого влияния в частности нередкое упоминание цветов (в поэме ). Ср.:
| Но была для меня та тема, Как раздавленная хризантема На полу, когда гроб несут. ("Решка") |
И казалось мне, что нежной Хризантема головой Припадает безнадежно К яркой крышке гробовой. ("Хризантема") |
Ср. также Я люблю только радости мира И цветы голубых хризантем ("Подражание И. Анненскому")
| Бал метелей на Марсовом поле... (4-я гл.) |
В белом поле был пепельный бал... ("Дымы")36 |
В поэме выделяется группа цитат, воссоздающих внешний облик автора: шаль и поза вполоборота, увековеченные Блоком и Мандельштамом:
| ... Войду сама я, (1-я гл., ср. вариант "шаль воспетую") |
Вы накинете лениво Шаль испанскую на плечи... (А. Блок. Красота страшна...")37 |
|
| И как будто припомнив что-то, Повернувшись вполоборота... (1-я гл.)38 |
Вполоборота, о печаль! На равнодушных поглядела, Спадая с плеч, окаменела Ложноклассическая шаль. (О. Мандельштам. Ахматова) |
|
О параллелях с Элиотом здесь уже говорилось. Приведенными цитатами переклички не ограничиваются, но это - тема специальной работы.
Разбор литературных ассоциаций в поэме был бы неполным, если бы не было сказано о присутствии в ней Пушкина. Тема "Ахматова и Пушкин" должна быть необходимой составной частью исследования творчества Ахматовой (в некотором смысле она значительнее темы "Ахматова и Блок") - здесь среди прочего надо иметь в виду и особенности глубоко личного отношения Ахматовой к Пушкину (он для нее как бы стал современником) и специальный литературоведческий интерес к его произведениям - см. ее "пушкинские штудии".
Здесь предпринимается попытка проследить, как Ахматова осваивает и применяет некоторые формальные приемы техники поэтического творчества Пушкина.
В поэме Пушкин - едва ли не единственный "участник", чье присутствие не вуалируется, а в некотором роде подчеркивается: в ней четыре эпиграфа из Пушкина ("Евгений Онегин", "Домик в Коломне", "Медный всадник"), 1-я часть названа "петербургской повестью", как и "Медный всадник"; как и в "Медном всаднике", в поэме есть не связанная с сюжетом глава, посвященная Петербургу, причем выдержана она в тональности, контрастной к "Медному всаднику": "Поэма без героя" начинается отрывком из письма к Н., за которым идут посвящения - "Евгений Онегин" начинается отрывком из "частного письма", за которым следует посвящение. 3-ю гл. поэмы кончает "лирическое отступление", названное "Последним воспоминанием о Царском селе" - ср. "Воспоминания в Царском селе" Пушкина и в связи с этим:
| Где безмолвствуют водопады, (3-я гл., лирическое отступление) |
С холмов кремнистых водопады. Стекают бисерной рекой... ("Воспоминания в Царском селе") Хвала вам,девяти Каменам... ("Путешествие Онегина") |
В связи с магическими числами в поэме легко вспомнить об известной символике чисел в "Пиковой даме".
При текстуальных сравнениях следует иметь в виду, что речь может идти лишь о достаточно тонких и отдаленных реминисценциях, когда сходство лежит на более глубоком уровне, чем совпадения слов и конструкций:
| И весь траурный город плыл По неведомому назначенью, По Неве, иль против теченья, Только прочь от своих могил. (3-я гл.) |
Но силой ветров от залива Обратно шла,гневна, бурлива... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И всплыл Петрополь, как тритон. По пояс в воду погружен. Гроба с размытого кладбища Плывут по улицам... ("Медный всадник") |
|
| И, может быть: Страшный праздник мертвой листвы. (1-я гл.) |
Что наши свежие мечтанья Истлели быстрой чередой, ("Евгений Онегин", VIII) |
|
Особый интерес представляют авторские примечания к поэме. Они носят шутливый, даже пародийный характер, являясь не столько комментарием, сколько элементом композиционной структуры и выдержаны в том же ключе, что и сам текст, полный намеков, недомолвок, литературных парафраз: набор их, меняющийся от версии к версии, как бы случаен, а сами объяснения либо подтверждают известное (см. выше), либо ничего не объясняют ("Антиной - античный красавец", "Ковчег Завета - см. Библию" и пр.). В этом смысле они похожи на примечания к "Евгению Онегину" (и отчасти к "Медному всаднику"). На это намекает и сама Ахматова: "Пропущенные строфы - подражание Пушкину. См. об "Евгении Онегине": "Смиренно сознаюсь также, что в "Дон-Жуане" есть две выпущенные строфы". Ср. другие аналогии: "Жаворонки - знаменитое стихотворение Шелли "То the Skylark" (далее цитата) и "Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича" (далее цитата); "Три "к" выражают замешательство автора" и "... скромный автор наш перевел только первую половину славного стиха" и пр.
Вопрос о близости "Поэмы" к пушкинскому творчеству сложен и требует детального анализа, тем более, что сходство не лежит на поверхности, а принадлежит структуре, и поэтому простое сопоставление может показаться недостаточно убедительным. В данном случае хотелось бы коснуться проблемы жанровых отношений между поэмой и "Евгением Онегиным". Восхищаясь "Евгением Онегиным"39, Ахматова признавала, что он в какой-то мере стал невольным препятствием для развития русской поэмы: "Ведь "Онегин" "испортил" и поэмы Лермонтова и "Возмездие" Блока". Говоря о своей поэме, Ахматова указывала на ее связь с классикой, с гофманианой: "Это - антионегинская вещь, и здесь ее преимущество"40"Евгения Онегина" как от текста, Ахматова восприняла его структурную основу и при создании поэмы как бы исходила из модели "Евгения Онегина". Так, Ахматова применила технику Пушкина в способе изложения, с широким использованием литературных источников, призванных играть особую семиотическую роль; сходство можно видеть и в многоплановости, когда под поверхностным слоем, отвлекающим и вводящим в заблуждение, замаскированы глубинные слои, и нередко именно они и заключают в себе действительные цели автора; другими словами, речь идет о "шифровке", а именно этот термин применяет Ахматова к Пушкину ("в тридцатые годы он перешифровался").
"Поэма" - действительно антионегинская вещь, если видеть в "Евгении Онегине" только "энциклопедию русской жизни", время которой "расчислено по календарю", как иронизирует сам поэт. Но в "Евгении Онегине" кроме того присутствует и другой слой, позволяющий называть его "литературной энциклопедией", и это было вполне использовано Ахматовой: "Одна из характернейших особенностей "романа в стихах" Пушкина - его "литературность", обилие в нем литературных тем, цитат, терминов, реминисценций. В "Евгении Онегине" обсуждаются поэтические и прозаические жанры <…> упоминаются писатели и поэмы <…> умершие и живые <…>автор, наконец, посвящает читателя в свои литературные замыслы и планы и дает свою творческую автобиографию"41. Эта характеристика в некоторых своих частях буквально, а в других с соответствующим пересчетом может быть, как кажется, приложена к "Поэме без героя".
В распоряжении занимающихся творчеством Ахматовой имеются ценные источники, позволяющие с большой степенью достоверности говорить о том, что Ахматова имела в виду под поэтической шифровкой и дешифровкой. Эти источники - статьи. Ахматовой о Пушкине. Выступая в роли литературоведа, Ахматова осторожна и вместе с тем, проницательна, а потому и смела в своих выводах. Несомненно, что, с одной стороны, ей помогало профессиональное чутье и поэтическая практика, а, с другой стороны, аналогичные попытки исследования собственного творчества могли бы оказаться не столь плодотворными, поскольку поэт был бы лишен необходимой внутренней свободы.
В пушкинских статьях Ахматовой почти поражает, насколько то, что она говорит о Пушкине, приложимо к ее собственному творчеству. Ахматову в частности занимают проблемы литературных источников в двух аспектах: 1) поиски источника, послужившего основой для конкретного произведения (см. в "Последней сказке Пушкина" отождествление "Сказки о золотом петушке" и "Легенды об арабском звездочете" В. Ирвинга); 2) прослеживание того, как отражается определенной произведение (или автор) в творчестве Пушкина (см.: "Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина", "Каменный гость" Пушкина").
на метрическое или ритмическое сходство и пр. Такой метод позволяет Ахматовой заключить, что отрывок 1830 г. "Когда порой воспоминанье..." имеет в виду предполагаемое место могил декабристов, остров Голодай (а не Соловецкие острова, по общепринятой точке зрения), и сделать это в сущности на основании того, что упоминающееся там слово тундра в цитате из Гнедича, приводимой Пушкиным в "Евгении Онегине", относится к пейзажу окрестностей Петербурга ("Пушкин и Невское взморье").
Рассмотрение поэтического языка как первичного шифра по аналогии кажется правомерным и в применении к произведениям Ахматовой.
Не в меньшей степени Ахматову в ее исследованиях привлекают проблемы многоплановости, семантической многослойности, когда необходимое для поэта самовыражение маскируется с помощью специальных отвлекающих приемов, и глубинное содержание ("авторский уровень") оказывается зашифрованным: "элементы личной сатиры зашифрованы" с особой тщательностью" (в "Сказке о золотом петушке"); "... самопризнания в его произведениях <…> незаметны, и обнаружить их можно лишь в результате тщательного анализа" ("Каменный гость" Пушкина"); "... смысловая двуплановость сказки о ссоре царя с звездочетом может быть раскрыта только на фоне событий 1834 г." "... В 1834 году схема заполнилась автобиографическим материалом" ("Последняя сказка Пушкина"); ср. также автобиографические параллели, вскрытые Ахматовой в "Каменном госте", и т. д. Очевидно, что тщательный анализ пушкинских штудий Ахматовой должен чрезвычайно много дать для раскрытия существенных особенностей ее поэтики.
к этому внимание читателя, вводя одиозный термин "плагиат" и ссылаясь при этом на прецеденты:
Так и знай, обвинят в плагиате...
Разве я других виноватей?
Впрочем это мне все равно.
Я согласна на неудачу
У шкатулки ж тройное дно42.
Ахматова, очевидно, была знакома с вызвавшей большой резонанс среди пушкинистов статьей М. О. Гершензона "Плагиаты Пушкина", опубликованной посмертно в его книге "Статьи о Пушкине". Приводя известные примеры совпадений у Пушкина со стихотворениями многочисленных (русских и французских) поэтов, Гершензон, называя их плагиатами, предлагает следующее объяснение: "Его память, хранившая в себе громадное количество чужих стихов, сплошь и рядом в моменты творчества выкладывала перед ним чужую готовую формулу того самого-описания, которое ему по ходу рассказа предстояло создать" (стр. 115) и далее: "В Пушкине она [литературная обремененность] была чрезвычайно велика, и характерно, что он нисколько не боялся ее - напротив - свободно и, по-видимому, охотно повиновался своей столь расторопной памяти" (стр. 116). Можно предположить, что в ряде случаев Пушкин сознательно использовал подобную цитацию как поэтический прием (ср. в письме Вяземскому о "Тавриде" Боброва: "Мне хотелось что-нибудь у него украсть", цитаты в "Евгении Онегине" и под.; см., с другой стороны, случаи ложных отсылок).
Если аналогичное цитирование - и не только у Пушкина - было известно и раньше, то рассматривать его как способ создания семантической многоплановости произведения стали сравнительно недавно43. Механизм плагиатов такого рода весьма Интересен, но раскрыть его достаточно сложно. Речь идет о выяснении того, насколько сознательно и преднамеренно поэт пользуется этим приемом: услуги ли это "расторопной памяти", придается ли цитатам специальное (в частности семиотическое) значение44"Поэмы без героя", то здесь совершенно явно преобладает преднамеренное цитирование. В этом убеждают не только прямые указания автора, но и высокая степень семиотичности поэмы, в которой каждый образ (в данном случае имеется в виду первичный языковой образ) является своего рода знаком, указателем эпохи, страны, города, литературного круга, отдельных лиц и пр. Расшифровать эти знаки, разгадать намерения автора - дело проницательного читателя, впрочем, может быть, и невыполнимое, потому что Ахматова любила мистифицировать, но не любила сообщать разгадок:
Я сама не из таких,
Кто чужим подвластен чарам,
Я сама... Но впрочем, даром
Тайн не выдаю своих45.
1. См. хотя бы "слои" Р. Ингардена: Р. Ингарден, Исследования по эстетике, М., 1962, в особенности: "Двумерность структуры литературного произведения" и "Схематичность художественного произведения".
2. Ч. Хоккет, Грамматика для слушающего, - "Новое в лингвистике", М., 1965.
3. О разных соотношениях синтеза и анализа см., с одной стороны, толкование древних текстов, где часто уровень автора неизвестен, а интерпретация соответственно предположительна и, с другой стороны, поэтические тексты высокой сложности, сопровождающиеся автокомментариями ("подразделения" в средневековой поэзии, в современной - Валери, Элиот и др.). Ср. вечную проблему взаимоотношений автора и критики.
"Девятьсот тринадцатый год" по изданию "Бег времени", М., 1966; "Поэма без героя" в публикации А. Хейт "Slavonic and East European Journal", XLV, № 105, 1967; "Поэма без героя> по изданию: Анна Ахматова, Сочинения, I, II, 1966-1968 (далее Соч. I, Соч. II), а также некоторые рукописные варианты, бывшие в распоряжении автора.
5. См. Соч. II, "Литература об Ахматовой".
6. Следуя воле автора ("Поэма без героя", где "нет ни одного героя"), надо было бы употребить термин "действующее лицо", если бы в "Решке" (пример авторского противоречия) не шла речь именно о героях (см. цитату, где кроме того содержится намек на двойную роль автора:автор-создатель, находящийся вне поэмы, и автор-герой, находящийся внутри нее; см. далее двойничество автора и героини).
7. При этом не всегда можно быть уверенным в том, что это действительно так. Нередко это просто игра, где автор заставляет читателя подозревать (вводя, например, точные временные и пространственные характеристики), что "за этим что-то кроется", хотя это "что-то" может быть не более чем поэтической фигурой, затрудняющей возможность однозначного решения. Это, как ни парадоксально, создает новые и более широкие возможности для понимания: "Для удобства языка не всегда нужно, чтобы слова обладали точным смыслом. Неясность также может оказать услугу. Она - как форма с пустой сердцевиной: каждый может заполнить ее по своему желанию" (Н. Willmann-Grabowska).
8. "Это поймет только тот, кто знает, в чем дело", - говорит комический Педант в одном старом водевиле, заканчивая длинную свою тираду; но в сущности все, что мы говорим, нуждается в слушателе, понимающем "в чем дело". Если бы все, что мы желаем высказать, заключалось бы в формальных значениях употребленных нами слов, нам нужно было бы употреблять для высказывания каждой отдельной мысли гораздо более слов, чем это делается в действительности. Мы говорим только намеками; раз они вызывают в слушателе нужную нам мысль, цель достигается, и говорить иначе было бы безрассудной расточительностью". - Е. Д. Поливанов. Статьи по общему языкознанию. М, 1968, стр. 296 ("По поводу "звуковых жестов" японского языка"). - Ср. Ахматова в поэме: "Тем же, кто не знает некоторых петербургских обстоятельств, поэма будет непонятна и незанимательна".
10. Один из композиционных приемов - указание на пропущенные строфы, введение новых фрагментов с помощью ремарок, симулирующих авторскую правку, и пр.: "Где-то вокруг этого места... бродили еще такие строки, но я не пустила их в основной текст", "после этого следовало "первоначальное окончание поэмы" и т. д.
11. Ср тот же мотив в вариантном эпиграфе к "Решке": "My future is in my past" (девиз Марии Шотландской). См. также в "Третьей северной элегии": Мне ведомы начала и концы, И жизнь после конца... - та же открытость, выход за обозначенные пределы.
"темные ресницы)", 27 декабря - предполагаемая дата смерти Мандельштама, "Я к смерти готов" - его слова, не говоря уже о том, что в некоторых версиях 1-е посвящение было, адресовано О. М.). Сама Ахматова постаралась предельно завуалировать это (в "Беге времени" 1-е посвящение адресовано Вс. К.; Антиной - для сведущих достаточно ясный намек, ср. "Гимн Антиною" Кузмина, упоминание Антиноя в стихах Вс. Князева; зеленый дым - ср. у Кузмина в цикле "Форель разбивает лед" - ... человек Лет двадцати, с зелеными глазами..., "зеленый край за паром голубым", "и в твоем зеленом взоре", "Я - первенец зеленой пустоты", "Зеленую ты позабудешь лень", а в цикле "Вожатый" - ").
13. См. примечание А. Хейт в ее публикации "Поэмы": "The third dedication is to a friend in Oxford and would seem to be linked with the mysterious гость из будущего awaited in part 1". (стр. 477).
14. Например, формально "соперником" может быть И мохнатый и рыжий кто-то
15. Известно, что эпизод "Ты в Россию пришла ниоткуда" Ахматова относила и к себе, и к О. А. Глебовой-Судейкиной - Героине и к С. Н. Андрониковой - Соломинке, которой она посвятила стихотворение "Тень". Ср.; также в поэме "Не тебя, а себя казню".
16. Ср. в 1-й гл. и Калиостро в "Решке" - предположительно одно лицо (Кузмин?).
17. В предисловии Ахматова решительно отрицает существование прототипов, и это должно быть для читателя дополнительным сигналом к расшифровке: излюбленный прием автора - отрицанием какого-либо положения обращать на него особое внимание и заставлять думать обратное. "Сбивание со следа" есть перевернутое указание на то, что и где надо искать. Ср. "Решку", начинающуюся с объявления того, что автор ошибочно считал, что дух романтической поэмы "ожил в его "Петербургской повести"", в то время как сама "Решка" опровергает это утверждение. Не случайно Ахматова обратила внимание на использование этого приема в "Адольфе" Бенжамена Констана, что, тоже вряд ли случайно, было замечено Байроном: "Автобиографичность "Адольфа"... была отмечена сразу. 29 июля 1816 г. Байрон писал своему другу поэту Роджерсу: "Я просмотрел "Адольфа", и предисловие к нему, в котором отвергаются действительные персонажи..." (Соч. II: стр. 234).
"Иной может упрекнуть меня и сказать, что непонятно, к кому обращена моя речь, поскольку сама баллада есть не что иное, как те слова, которые я говорю; на это отвечу, что эту неясность (questo dubbio) я намереваюсь устранить и разъяснить в еще более неясной (piu dubbiosa) части... этой книжки; и тогда это поймет всякий, кто здесь усомнился (qui dubita) . и. кто хотел бы упрекнуть меня" ("Новая жизнь", XII).
19. См.: Б. М. Эйхенбаум, Анна Ахматова. - В кн.: Б. Эйхенбаум, О поэзии, Л., 1969, стр. 87, 88, 135; В. В. Виноградов, О символике А. Ахматовой. - "Литературная мысль", I, 1923, стр. 91; он же, Поэзия Анны Ахматовой. Л., 1925, стр: 20-21; В. М. Жирмунский, Мелодика стиха. В кн.: "Вопросы теории литературы", Л., 1928, стр. 95. - Ср. также: Т. В. Цивьян, Материалы к поэтике А. Ахматовой. - "Труды по знаковым системам" II, Тарту, 1967 (частотный словарь к "Anno Domini").
20. Ср. хотя бы максимальную знаковую наполненность слова тень в поэме и вне ее: Мы с тобою неразлучимы, Тень моя на стенах твоих (Эпилог), "без лица и названья" (1-я гл.), Тень чего-то мелькнула где-то (2-я гл.), Оттого что ко всем,порогам Приближалась медленно тень Чтоб он мне, отлетевшей тени, Дал бы ветку мокрой сирени ("Решка"); Ни в царском саду у заветного пня, Где тень безутешная ищет меня; И устремлюсь к желанному притину, Свою меж вас еще оставив тень.; Почти от залетейской тени В тот час, как рушатся миры; Как тень прошел и тени не оставил; Из прошлого восставши, молчаливо Ко мне навстречу тень моя идет; Призрак ты - иль человек прохожий, Тень твою зачем-то берегу (ср. у Данте и в "Медном всаднике" Ни то ни се, ни житель света, Ни призрак мертвый). См. также постоянное фонетическое оформление: тень - т, н, é, м.
"Ты в Россию пришла ниоткуда..." она написала в связи со стихотворением "Современница" (имеется в виду стихотворение "Тень").
22. Ср.: И в памяти чёрной, пошарив, найдешь До самого локтя перчатки... со сходной звуковой структурой рифмующихся слов: укладка - перчатки - сладкий.
Так парадно обнажена и ... ей весело грустить Такой нарядно обнаженной; смерти нет - это всем известно и а может, и смерти нет; на Галерной чернела арка и Ведь под аркой на Галерной Наши тени навсегда"Высокие своды костела..." и "Мальчик сказал мне: "Как это больно...". С другой стороны, вряд ли Тишина в поэме олицетворяет бога, поскольку вообще в ахматовском контексте это слово не имеет такого значения (см. "Решка", "Предвесенняя элегия").
24. Ср. вообще мотив Леты у Ахматовой: "Луна в зените", "Надпись книге", "Городу Пушкина". См. также: .
25. Ср. в Эпилоге: И изгнания воздух горький, Как отравленное вино.
26. Вс. Князеву принадлежит эпиграф к 4-й гл. (стихотворение датировано декабрем 1912 г.):
И нет напевов, нет созвучий,
С каких еще лететь мне кручей,
Среди каких тонуть морей?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Любовь прошла, и стали ясны
Но вечно в верном сердце страстны
Все о тебе одной мечты.
27. Ср. у Князева: Я целовал "врата Дамаска""Путь из Дамаска", шедший в "Бродячей собаке" при участии Глебовой-Судейкиной (Соч. II, стр. 387).
28. Ср. использование того же приема - набора строк из стихотворений Блока - в посвященном ему Ахматовой "Он прав - опять фонарь, аптека..."
29. Эти сопоставления могут быть продолжены. См. хотя бы соответствия, приведенные в Соч. II стр. 381 и 386, в частности, переклички с "Возмездием:
И было знать ему дано,
Что демоном, и Дон-Жуаном
В тот век веcти себя - смешно.
31. "Перекличка" эта, существенна, поскольку текст поэмы ориентирован на особого читателя, погруженного в атмосферу поэзии (и шире - культуры) начала XX века. В этом случае отдельное слово, скрытая цитата, незаметные для другого читателя, могут стать сигналом, по которому реконструируется весь код.
32. Фрагмент "А теперь бы домой скорее..." посвящен Н. В. Недоброво, чью статью о себе ("Анна Ахматова. - "Русская мысль", 1915, № 7) Ахматова считала пророческой (откуда и "").
33. Ср. у Блока:
Было то в темных Карпатах,
Было в Богемии дальней, (октябрь 1913).
35. Ср. еще совпадение с Шилейко:
| Здесь столько лир повешено на ветки, ("Все души милых...") |
Сурова бедная порфира, Невелика земная честь, Но у стола богатых мира ("Я не люблю приветствий черни") |
36. Творческая печаль ("Как мог ты, сильный и свободный...") м. б. тоже заимствована у Анненского: В тумане, может быть и творческой печали "Прелюдия").
37. Ср. еще: В пол-оборота ты встала ко мне... ("Черная кровь", 1,19. 14)
38. Эти переклички отмечены в Соч. II, стр. 381-382. См. там же о стихотворении М. Волошина "Голова madame de Lamballe" в связи с соответствующим местом в Интермедии (интересно, что в более раннем варианте у Ахматовой стояло ).
39. См.:
Но было сердцу ничего не надо,
Когда пила я этот жгучий зной.
"Онегина" - воздушная громада.
40. Д. Максимов, Ахматова о Блоке, - "Звезда", 1967, № 12.
41. См.: Л. Н. Штильман, Проблемы литературных жанров и традиций в "Евгений Онегине". - "American Contributions to the Fourth International Congress of Slavicists. Moscow, September 1958", S-Gravanhage, 1958, стр. 1. Основываясь на работах о литературных источниках "Евгения Онегина" и особо останавливаясь на роли "Дон-Жуана" Байрона (ср. Дон-Жуана" Байрон в поэме),автор анализирует способ повествования в "Евгении Онегине": расплывчатость и прерывистость сюжета, смазанность, недостаточная "воплощенность" героев, присутствие автора, рассказывающего не только о судьбе своих героев, но и о творческом процессе, "который он часто к нарочито обнажает", литературная полемика и т. п. Очевидно, что и при поверхностном взгляде можно найти существенные сходства между "Евгением Онегиным" и поэмой - при всей разнице конкретного воплощения (но это - тема отдельной работы).
42. Ср.:
Не повторяй - душа твоя богата -
Но, может быть, поэзия сама
Одна великолепная цитата.
44. Небезынтересно следующее: было замечено сходство фрагмента со сценой самоубийства Кириллова в "Бесах" ("... в углу, образованном стеною и шкафом, стоял Кириллов"..."). Когда об этом сказали Ахматовой, она призналась, что специально не имела в виду "Бесов", но отнеслась к атрибуции благосклонно (ср. еще совпадение с "Невским проспектом" Гоголя И валились с мостов кареты).
45. И также:
От странной лирики, где каждый шаг - секрет,
Где под ногой, как лист увядший, слава,
По-видимому, мне спасенья нет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(осень 1944)