ВСТУПЛЕНИЕ
ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО,
КАК С БАШНИ, НА ВСЕ ГЛЯЖУ.
КАК БУДТО ПРОЩАЮСЬ СНОВА
С ТЕМ, С ЧЕМ ДАВНО ПРОСТИЛАСЬ,
КАК БУДТО ПЕРЕКРЕСТИЛАСЬ
И ПОД ТЕМНЫЕ СВОДЫ СХОЖУ.
25 августа 1941 года
Осажденный Ленинград
- Смысл вступления, конечно, не только в хронологическом определении. Каждая последующая строчка в тексте сдвинута вправо. Получается графическая картина: каждый стих - ступень лестницы, ведущей вниз, в "темные своды", в "подвал памяти", в прошлое, в мир мертвых.
И почему "из года сорокового", ведь вступление помечено 1941-м годом?
Ну, во-первых, "Поэма", как известно, была задумана в 40-м году. Во-вторых, я уже упоминала цикл из пяти стихотворений "В сороковом году", где каждое было осмыслением, соотнесением своей боли с общечеловеческой. Этот год совместил в себе крушение эпохи, гибель старой Европы, с которой были еще связаны надежды на сохранение культуры:
Еще на западе земное солнце светит,
И кровли городов в его лучах блестят,
А здесь уж белая дома крестами метит
И кличет воронов, и вороны летят.
"Муза Плача" должна всех оплакать и помянуть, ведь сороковой день - отход души от всего земного. Панихида, день поминовения.
Непогребенных всех - я хоронила их,
…
И потом, 40-й год - вершина жизненной горы Ахматовой с мистическими склонами в ту и другую сторону по 26 лет.
1914 <=> 1940 <=> 1966
1914 год - начало новой эры в жизни России и в жизни всех, живших тогда.
1966 год - начало "новой жизни" Ахматовой - жизни после смерти. Цветаева написала на смерть Рильке: "С Новым годом, с новым местом!"
Но 26 лет - не только склоны жизненной горы Ахматовой. Например, за несколько недель до начала войны 1914 года Ахматова вступила в 26-й год своей жизни. И день ее рождения - вершина астрономического года, день летнего солнцестояния, от которого одинаково отстоят начало и конец года.
Считается, что Ахматова родилась 11 июня по старому стилю. В 19-м веке к старому стилю, чтобы получить новый, прибавили 12 дней, а в 20-м веке - 13 дней. Поэтому Ахматова говорила, что она родилась в ночь с 23 на 24 июня, в ночь на Ивана Купалу, в таинственную колдовскую ночь, когда расцветает папоротник, действуют чары и заклятия. У Гумилева в одном из ранних стихов, посвященных Ахматовой:
"Из города Киева,
Из логова змиева
Я взял не жену, а колдунью…"
Язык мистической нумерологии можно продолжить. В "Поэме" Ахматова пишет: "Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит". Числа "три" и "семь" в русских сказках уже изначально мистические. Почему двадцать девять?
В одном из набросков у Ахматовой: "А в самом деле в 1929 году кончилась тень свободы и началась не "Красная Бавария", а сталинщина, что мы все, неуехавшие, слишком хорошо помним".
Следовательно, "Поэма" содержит и третьи, и седьмые, и двадцать девятые смыслы…
Ахматова приветствовала дешифровку "Поэмы" и расставляла в тексте тайные знаки, которые, будучи правильно понятыми, давали бы читателю двойное наслаждение: читать и разгадывать этот уникальный текст.
Итак, Вступление подписано датой 25 августа. "Август у меня всегда страшный месяц", - сказала как-то Ахматова одной из своих собеседниц.
В августе 1914 года началась Первая мировая война. Август для Ахматовой - месяц расставания, прощания, печали, поминания.
Тот август как желтое пламя,
Пробившееся сквозь дым,
Тот август поднялся над нами,
Как огненный Серафим.
эти стихи Ахматовой и почувствовала, что ни одна живая душа в зале не поняла, что они были написаны о Первой мировой войне. Стихи воспринимались как сочиненные только что, конкретно к событиям 1991 года. Кем? Мною?..
Мне рассказывал приятель, как после моего чтения "Поэмы без героя" в Новой Опере в 2000 году публика спускалась по лестнице в гардероб, и две девицы типа манекенщиц, "ноги от головы", говорили одна другой: "Клево!" - "Да, клево. А что, стихи сама Демидова сочинила?"
Этот анекдотический рассказ мне очень нравится и из-за того, что эти девицы пришли, и что им понравилось - "клёво". Потому я и беру на себя смелость опубликовать кое-какие свои заметочки по поводу "Поэмы" - вдруг и эти мои девочки научатся читать.
Итак, август.
7 августа 21-го года умирает Блок, в августе 21-го года арестован и 25 августа расстрелян Гумилев. 16 августа 21-го года, после его ареста, но еще до расстрела, Ахматова написала стихотворение "Не бывать тебе в живых…". 25 августа 1915 года умер отец Ахматовой Андрей Антонович Горенко.
Николай Пунин был второй раз арестован 26 августа 1949 года и умер в лагере 21 августа 1951 года. "Отбросив всякие суеверия, - говорила Ахматова, - все-таки призадумаешься".
31 августа 1941 года повесилась в Елабуге Марина Цветаева.
Стихотворение "Когда погребают эпоху…" первоначально называлось "Август 1940".
14 августа 1946 года, в годовщину ареста сына, появилось знаменитое ждановское постановление.
В стихотворении "Сон", датированном, как я уже говорила, 14 августа 1956 года:
О август мой, как мог ты весть такую
Мне в годовщину страшную отдать!
Итак, сороковой год - последний, роковой порог, с этого года у эпохи:
... уже иссякли мира силы,
Все было в трауре, все никло от невзгод,
И были свежи лишь могилы.
"Сороковые-роковые" - когда-то читались строчки Давида Самойлова в спектакле Театра на Таганке "Павшие и живые". Правда, потом я выяснила, что строчки эти Самойлов позаимствовал у Николая Глазкова - там тоже "чужое слово" проступало.
А если вернуться к ахматовскому августу, то 8 августа 1965 года записано: "В этот месяц, когда я, кажется, нуждаюсь в утешении, мне прислал его только Элиот: "Единственная мудрость, которую мы можем надеяться достичь, - это мудрость смирения: смирение бесконечно…"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД
ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПОВЕСТЬ
- Но ведь это - подзаголовок "Медного всадника". Можно также вспомнить "Петербургские повести" Гоголя, "Двойник" и "Преступление и наказание" Достоевского, "Петербург" Андрея Белого и т. д. Все это - петербургские повести. Правда, вначале Ахматова хотела назвать эту часть "Петербургский миф" или "Петербургская гофманиана".
Эпиграф:
Di rider finirai
Pria dell'aurora.
"Don Giovanni"1
- из либретто (Да Понте). Для знающих оперу Моцарта эпиграф звучит не просто предостережением, но грозным заупокойным хоралом, которым вдруг, при поддержке тромбонов, разражается каменная статуя Командора, прерывая болтливый речитатив Дон Жуана и Лепорелло.
У Артура Лурье есть эссе "Смерть Дон Жуана" (из "Вариаций о Моцарте"), где рукой Ахматовой была выделена фраза: "Удивительный хоральный мотив командора: "Di rider finirai pria dell' aurora", как голос рока, предваряет о наступающей развязке, в то время как вся музыка еще совсем далека от нее".
По воспоминаниям современников, "Дон Жуана" Моцарта для Артура Лурье открыл Кузмин, один из персонажей "Поэмы" ("общий баловень и насмешник"). Кузмин часто исполнял музыку Моцарта, воспевал его в своих стихах.
В первом варианте "Поэмы" за этим эпиграфом стоял второй из ахматовской "Белой стаи":
"Во мне еще как песня или горе
Последняя зима перед войной".
Имелась в виду, конечно, зима 1913 года.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Первый эпиграф:
С Татьяной нам не ворожить.
- Из "Онегина". Вспоминая кануны и святки, о которых мы говорили выше, этот эпиграф можно воспринимать так: со светлой, юной и чистой Татьяной ворожить не придется, будут другие гадания и другие ряженые.
Второй:
Новогодний праздник длится пышно,
- Автоцитата из "Четок". 1914 год:
После ветра и мороза было
Любо мне погреться у огня.
Там за сердцем я не уследила,
И его украли у меня.
Новогодний праздник длится пышно,
Влажны стебли новогодних роз.
А в груди моей уже не слышно
Трепетания стрекоз.
Ах! не трудно угадать мне вора,
Я его узнала по глазам.
Только страшно так, что скоро, скоро
Он вернет свою добычу сам.
Стихотворение посвящено, видимо, Борису Анрепу, а может быть, и Николаю Недоброво. О них мы поговорим, когда они проглянут в "Поэме" более ясно.
В эпиграфах обращает на себя внимание то, что все происходит в Новогоднюю ночь и что "гибель где-то здесь, очевидно".
Так же, как и эпиграфы, для понимания важны авторские ремарки. Кстати, когда я читаю "Поэму" вслух, я всегда произношу эти ремарки, а в Новой Опере, где было много музыки на стихах, ремарки выделялись тишиной - в этот момент оркестр замолкал.
Новогодний вечер. Фонтанный Дом. К автору вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Белый зеркальный зал. Лирическое отступление - "Гость из будущего". Маскарад. Поэт. Призрак.
- Хочу обратить внимание читателя на "Белый зеркальный зал". Он упоминается здесь Ахматовой неслучайно. Да и потом в "Поэме" он будет неоднократно возникать.
Как-то Светлана Иванова, жена Комы Иванова, подарила мне свою статью об этом Белом зале с лестной для меня надписью: "Дорогой Алле с удивлением и благодарностью за живой интерес в почти мертвом мире. Светлана". Привожу эту надпись, как бы очередной раз оправдываясь перед читателем, что взялась не за свою работу. (Помню, по приглашению Жоржа Нива я читала "Поэму" со своими комментариями в Женевском университете. После моего выступления Жорж сказал кому-то из моих знакомых, что дело актеров стишки читать, а не лезть в чужой огород со своими доморощенными выводами…)
"Поэме" не случайны), я поделилась своими догадками в разговоре о Зазеркалье "Поэмы". После чего она подарила мне свою статью. Процитирую кусочек из нее: "Маленькая дверь "через площадку от квартиры автора" вводит нас в Белый зал - удлиненное прямоугольное помещение площадью 213 кв. м и высотой около 9 м. Вдоль левой длинной стены во всю ее высоту расположены одно под другим семь больших и семь малых зеркал. На правой стене напротив больших зеркал - семь точно таких же проемов. Пять из них окна, предпоследний - стенной шкаф с внутренней и внешней зеркальными поверхностями, последний - зеркальная дверь главного входа. В верхнем ярусе этой стены - семь окон, симметричных верхним малым зеркалам противоположной стены. В верхних частях торцовых стен по пять малых зеркал друг напротив друга. Всего в зале 26 зеркал (или 27 - если считать заднюю стенку - "дно" стенного шкафа). В этом месте зала ты оказываешься в фокусе трех зеркал…"
Чтобы читатель не запутался, я приведу здесь схему этого зеркального зала:
"Поэма", как стало уже ясно, построена на отраженных реалиях. Ахматова писала в своих записных книжках: "эхо… говорит свое… тени получают отдельное существование… не понять, где голос, где эхо и которая тень другой". Маскарад в "Поэме" - это маскарад теней ("К автору вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года"), Ахматова про себя: "Я сама, как тень на пороге". Но ведь "порог" - это тоже граница, граница между ТАМ и ЗДЕСЬ, между прошлым и будущим. Зазеркалье Белого зала рождает двойников, тройников и т. д.
"Это "ты" так складно делится на три, как девять и девяносто. Его правая рука светится одним цветом, левая другим, само оно излучает темное сияние", - писала Ахматова.
Я зажгла заветные свечи,
Чтобы этот светился Вечер,
И с тобой, ко мне не пришедшим,
Сорок первый встречаю год.
Но…
Господняя сила с нами!
В хрустале утонуло пламя,
"И вино, как отрава, жжет".
- "И с тобой, ко мне не пришедшим" - может быть, имеется в виду Владимир Георгиевич Гаршин, с которым Ахматова в это время была близка.
В кавычки взята автоцитата из "Новогодней баллады" 1923 года:
И месяц, скучая в облачной мгле,
Бросил в горницу тусклый взор.
Там шесть приборов стоят на столе,
И один только пуст прибор.
Это муж мой, и я, и друзья мои
Встречаем новый год.
И вино, как отрава, жжет?
Хозяин, поднявши полный стакан,
Был важен и недвижим:
"Я пью за землю родных полян,
В которой мы все лежим!"
А друг, поглядевши в лицо мое
И вспомнив Бог весть о чем,
Воскликнул: "А я за песни ее,
В которых мы все живем!".
Но третий, не знавший ничего,
Когда он покинул свет.
Мыслям моим в ответ
Промолвил: "Мы выпить должны за того,
Кого еще с нами нет".
Эта "Новогодняя баллада" - ранний пример совмещения реальности мертвых и живых и. конечно, в этом роде предшественница "Поэмы". И предвидение будущего - "кого еще с нами нет".
Когда Данте спускался в преисподнюю, чтобы понять смысл жизни, с ним был Вергилий. Ахматова более отважна, она одна ведет "разговоры в царстве мертвых". В "Новогодней балладе" хозяин, у которого автор оказался в гостях, "был важен и недвижим". Опять-таки - кто? К 23-му году не было в живых ни Гумилева, ни Блока и: "Я пью за землю родных полян, / В которой мы все лежим". Автор встречает Новый год с мертвыми. Этот же ход использован и в "Поэме без героя".
А если и дальше расшифровывать "Новогоднюю балладу", то "третий" в 5-й строфе, может быть, Недоброво, который написал прекрасную статью о первых книгах Ахматовой, но которого к моменту написания этой баллады уже не было в живых, и он не мог знать ни о смерти Блока, ни о расстреле Гумилева. В свое время Недоброво много рассказывал Ахматовой о Борисе Анрепе, который появился в жизни Анны Андреевны позже и в этой балладе может быть тем, "кого еще с нами нет". В "Новогодней балладе", как и в "Поэме", сталкиваются три времени: прошлое, настоящее и будущее.
Все участники новогодней встречи в "Поэме" - ТАМ, только она - ЗДЕСЬ. И в отличие от Данте, не поэт приходит к мертвым, а они в "Поэме" приходят к поэту и разговоры ведутся не в царстве мертвых, а здесь - на земле, в Белом зале Фонтанного Дома. Правда, как я уже писала, в зале с многочисленными зеркалами, а кто в них живет - одному Богу известно.
"Новогодняя баллада" и Новый год в "Поэме" - ритуальное действо, восходящее к далеким ритуалам встречи Нового года в Вавилоне, в состав которого, например, входил так называемый "праздник Судеб", когда делались предсказания на все последующие 12 месяцев. В январе 1941 года у Ахматовой мотив вытягивания жребия на будущее тоже связан с новогодней ночью.
И какой он жребий вынул
Тем, кого застенок минул?
Это, как она говорила, "бормотание" - пророческое.
Одно время я зачитывалась Гофманом (даже хотела сделать в театре "Жизнеописание кота Мура"), у него в "Приключениях новогодней ночью" появляется зеркало и строчки о том, что в вине есть пламя огня. Там же, кстати, появляется волшебный Доктор Дапертутто. Впоследствии его имя станет псевдонимом Мейерхольда, который появится под ним в "Поэме".
В 10-е годы литературно-художественный Петербург был во власти "гофманианы". "Гофман! - пишет Пронин актеру Подгорному. - Готовим пантомиму о человеке, потерявшем свое изображение…".
Это всплески жесткой беседы,
Когда все воскресают бреды,
А часы все еще не бьют…
Нету меры моей тревоге,
Я сама, как тень на пороге,
Стерегу последний уют.
- В стихах Ахматова часто отождествляла себя с тенью:
Там тень моя осталась и тоскует,
Все в той же синей комнате живет,
Гостей из города за полночь ждет
И образок эмалевый целует.
Или:
У берега серебряная ива
Касается сентябрьских ярких вод.
Из прошлого восставши молчаливо.
"Нету меры моей тревоге" - по последним строчкам ясно, что автора окружает опасный, ненадежный мир. Слышно предчувствие беды, о которой явно будет сказано во 2-й части "Поэмы" - в "Решке".
Эту тревогу Ахматова ощущала давно. Например, в стихотворении 21-го года:
Страх, во тьме перебирая вещи,
Лунный луч наводит на топор.
За стеною слышен стук зловещий -
Что там - крысы, призрак или вор?
А в 36-м году:
…Ночью слышу скрипы.
Что там - в сумраках чужих?
Шереметевские липы…
Перекличка домовых…
И уже в 50-х:
Как идола молю я дверь:
"Не пропускай беду!"
Кто воет за стеной, как зверь.
Что прячется в саду?
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный,
Каменею, стыну, горю…
Стеклянный звонок
Бежит со всех ног.
Неужто сегодня срок?
Постой у порога,
Подожди немного,
Меня не трогай
Ради Бога!
Или:
Пока вы мирно отдыхали в Сочи,
Ко мне уже ползли такие ночи,
И я такие слышала звонки!..
Кстати, в поздних стихах у Ахматовой встречается эта тема. Например: "К нам постучался призрак первых дней…". "И гибель выла у дверей…". "И голос вечности зовет…", "Только память о мертвых поет…", "За порогом дикий вопль судьбы…" и т. д.
Не надо объяснять, кого можно было ждать после звонка в дверь в те страшные годы.
И как будто припомнив что-то,
Повернувшись вполоборота,
Тихим голосом говорю…
- "Повернувшись вполоборота" - измененная цитата из стихотворения Мандельштама. Он описал в стихах эпизод вечера 1914 года в "Бродячей собаке". Ахматова вспоминала: "Я стояла на эстраде и с кем-то разговаривала. Несколько голосов из залы стали просить меня прочитать стихи. Не меняя позы, я что-то прочла. Подошел Осип: "Как Вы стояли, как Вы читали". Тогда же возникли строки - "Вполоборота, о печаль, / На равнодушных поглядела, / Спадая с плеч, окаменела / Ложноклассическая шаль".
Для Ахматовой чужой текст - посредник, это и шифр, и ключ к шифру одновременно. Она зашифровывает чужие строчки и с их помощью расшифровывает себя. Этими строчками она возвращает читателя обратно, в 1910-е годы.
"Вы ошиблись: Венеция дожей -
Это рядом…
"Венеция дожей" встречалась в поэзии и раньше, когда писали о Петербурге и Фонтанке.
В те годы многие путешествовали в Италию, в Венецию. В свадебное путешествие в 1910 году Гумилев и Ахматова тоже отправились в Италию.
Вкус "пряной" эпохи стал проявляться через итальянскую Commedia dell'arte. Итальянские маски можно было встретить в театре, в журнальных иллюстрациях (например, в "Аполлоне", подшивка которого сохранилась у меня дома), в живописи и в бесконечных маскарадах.
В архиве Пуниных есть фотография 1913 года: масляничный маскарад в Адмиралтействе. Кто-то в турецкой чалме, кто-то в костюме восточного звездочета, арлекины и коломбины - все молоды и веселы. В пестрой толпе можно различить сестер Аренс, братьев Пуниных и Николая Гумилева.
Сестры Аренс, как известно, были замужем за братьями Пуниными: Зоя стала женой Александра в 1913 году, а Анна - Николая в 1917 году. Как я уже упоминала, когда женой Николая Пунина стала Ахматова, в его квартире по-прежнему оставалась Анна Аренс с дочерью Ириной. Ахматова не была хозяйкой в этом доме. Деньги зарабатывали Пунин и Аренс, которая была врачом. Ахматову не печатали, и она была полностью на их иждивении. Тем не менее с Пуниным, человеком во многом ей противоположным. Ахматова прожила 16 лет.
Про Фонтанный Дом она говорила Лукницкому: "Здесь так тихо, так спокойно, так далеко от людей".
... Но маски в прихожей,
И плащи, и жезлы, и венцы
Вам придется сегодня оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
"
Этот Фаустом, тот Дон Жуаном,
Дапертутто, Иоканааном,
Самый скромный - северным Гланом,
Иль убийцею Дорианом,
Твердо выученный урок.
- По неопытности я вначале пыталась расшифровать каждую строчку. Я знала, что в кругу Ахматовой были распространены "имена-маски". Например, у Князева - "Антиной", у Кузмина - "Аббат", "Алладин" - Сомов; Дапертутто, как я уже сказала, псевдоним, придуманный Кузминым для Мейерхольда; Дон Жуан - Блок с его "Шагами Командора", Глан - герой романа Гамсуна "Пан". Вячеслава Иванова называли "Вячеславом Великолепным", "Таврическим" и "Звероподобным". А Гумилева в узком кругу звали "наш Микола", Шилейко - "Букан", а он, в свою очередь, дал Ахматовой прозвище "Акума", которое продержалось до конца ее жизни в семье Пуниных. (В письме из Японии 28 июня 1927 года Пунин пишет Ахматовой: "Сердце милое, когда я немного познакомился с японским языком, мне твое имя "Акума" стало казаться странным. <…> Я спросил одного японца, не значит ли что-нибудь слово - Акума - он, весело улыбаясь, сказал: это значит злой демон, дьяволица. <…> Очевидно, Вольдемар Казимирович знал смысл этого слова <…>. Так окрестил тебя Вольдемар Казимирович в отместку за твои злые речи".) Пушкина сама Ахматова, судя по дневникам Лукницкого, называла "Пушняк"…
Иоканаан - герой "Саломеи" Оскара Уайльда, мистический пророк и предтеча Христа. В русском православии он зовется Иоанном Крестителем.
Как известно, на маскарадах масок много. Расшифровывать все нет нужды. Остановимся на главных.
"Балетного либретто", которое Ахматова писала по мотивам "Поэмы без героя", есть описание этого символического маскарада, где присутствуют реальные персонажи 13-го года. Маскарады перед войной 1914 года Ахматовой воспринимаются как пир во время чумы. Маскарады в "Бродячей собаке", о которых много написано воспоминаний, спектакль Мейерхольда "Маскарад", на генеральной репетиции которого Ахматова побывала вместе с Борисом Анрепом:
И я рада или не рада,
Что иду с тобой с "Маскарада"…
В начале своего творческого пути Мейерхольд усиленно пропагандировал итальянскую комедию масок, сказки Гоцци и Гольдони. А про Ольгу Судейкину один из ее современников вспоминал: "О театре Карло Гоцци она могла говорить без конца, все персонажи итальянской комедии масок были ее интимными друзьями, жившими в воздухе созданной ею фантастической реальности…"
В либретто по "Поэме" Ахматова пишет: "…на этом маскараде были все. Отказа никто не прислал. И не написавший еще ни одного любовного стихотворения, но уже знаменитый Осип Мандельштам ("Пепел на левом плече"), и приехавшая из Москвы на свой "Нездешний вечер" и все на свете перепутавшая Марина Цветаева… Тень Врубеля - от него все демоны ХХ-го века, первый он сам. Таинственный деревенский Клюев, и заставивший звучать по-своему весь XX век великий Стравинский, и демонический Доктор Дапертутто, и погруженный уже пять лет в безнадежную скуку Блок (трагический тенор эпохи), и пришедший, как в "Собаку", Велимир I. И Фауст - Вячеслав Иванов, и прибежавший своей танцующей походкой и с рукописью под мышкой - Андрей Белый, и сказочная Тамара Карсавина. И я не поручусь, что там в углу не поблескивают очки В. В. Розанова и не клубится борода Распутина… Нет только того, кто непременно должен быть. И не только быть, но и стоять на площадке и встречать гостей… А еще
Кого еще с нами нет…"
В этом длинном отрывке, казалось бы, все объяснено и нечего дальше разгадывать. И хоть, как отмечают, в ахматовских стихах всегда много конкретики, но стихи есть стихи и не надо слепо доверять авторской расшифровке (вспомним слова Ахматовой, которые поставлены мною эпиграфом к этой книге). Поэтому, как писал Булгаков, вперед, мой читатель.
А для них расступились стены,
Вспыхнул свет, завыли сирены
Я не то что боюсь огласки…
Что мне Гамлетовы подвязки,
Что мне вихрь Саломеиной пляски,
Что мне поступь Железной Маски,
…
"Гамлетовы подвязки" - мнимое сумасшествие Гамлета. Он притворяется сумасшедшим, чтобы осуществить свой план мести. Офелия говорит: "Я шила, входит Гамлет, / Без шляпы, безрукавка пополам, / Чулки до пяток, в пятнах, без подвязок…".
"Вихрь Саломеиной пляски" - по легенде, Иоканаан попал в заточение к царю Ироду, который боится и слушается его. Дочь царицы влюблена в Иоканаана, просит его о поцелуе. Он отвергает ее. Тогда Саломея танцует для Ирода и требует за свой танец голову Иоканаана. Царь отказывается, так как Иоканаан - пророк, предрекший ему: "Моя смерть будет твоей смертью". В скобках в моей тетради записано, что ту же фразу сказал царю Николаю II незадолго до своей смерти Распутин.
В контексте "Поэмы" Иоканаан для современников Ахматовой был связан с оперой Рихарда Штрауса. Пяст, слушая эту оперу в Дрездене в 1906 году, написал такие строчки:
"Но до сих пор в мозгу стоят Саломэ крики:
"Иоканаан!", и жгут "законченные лики".
А Мандельштам побывал в 1908 году в Париже на концерте, где исполнялся "Танец Саломеи". За дирижерским пультом стоял сам Штраус. Мандельштам был потрясен и написал стихотворение о Саломее.
В 10-е годы образ зловещей плясуньи связывался со сценическим ореолом Тамары Карсавиной. В сборнике, выпущенном в ее честь на вечере в "Бродячей собаке", Кузмин записал:
Вы - Коломбина, Саломея,
Вы каждый раз уже не та.
О, пляши для меня, Саломея,
О, пляши для меня - я устал, -
Все редеющим облаком вея
Сумасшедших твоих покрывал!
"Надпись на портрете" с посвящением Татьяне Вечесловой, датированное 1946 годом:
Дымное исчадье полнолунья,
Белый мрамор в сумраке аллей,
Роковая девочка, плясунья,
Лучшая из всех камей.
За такой Чингиз послал посла,
И такая на кровавом блюде
Голову Крестителя несла.
"Поступь Железной Маски" - Железная Маска в годы репрессий символизировала тюрьму. И в то же время, по легенде, это близнец Людовика XIV, бывший в заточении, то есть опять - двойник.
"Я еще пожелезней тех" - известно письмо Н. Н. Пунина Анне Андреевне, написанное им в Самарканде в больнице 14 апреля 1942 года, где есть строчки: "В Вашей жизни есть крепость, как будто она высечена в камне и одним приемом очень опытной руки". Письмо написано очень талантливо и комплиментарно по отношению к Анне Андреевне. Недаром она потом переслала его сэру Исайе Берлину, а тот наивно удивился: зачем Ахматова прислала ему письмо своего мужа? Это же письмо было послано Борису Анрепу, но он, видимо, быстро догадался, для чего она это сделала.
И чья очередь испугаться,
Отшатнуться, отпрянуть, сдаться
И замаливать давний грех?
Ясно все:
Не для них здесь готовился ужин,
И не им со мной по пути.
Хвост запрятал под фалды фрака…
- У Блока в дневнике за 1911 год о Вячеславе Иванове: "Язвит, колет, шипит, бьет хвостом, заигрывает".
"В Башне с ее утонченным эстетизмом было что-то неладное. Клубилась по углам темнота, просачивались нездоровые флюиды. Это шло не от простодушной, по старине преданной мужу Зиновьевой-Аннибал, а от самого Вячеслава. Я около него испытывала то, что Гоголь описывает в "Майской ночи", где ведьму узнают по тому, что сердце у нее не прозрачное, как у других русалок, а черное. Такое черное внутреннее пятно чудилось мне в сердце этого наставника поэтов".
Как он хром и изящен…
Однако
Я надеюсь, Владыку Мрака
Вы не смели сюда ввести?
"Запискам об Анне Ахматовой" Л. К. Чуковской, здесь первоначально стояли такие строчки:
Вежлив, прячет что-то под ухо
Тот, что хром и кашляет сухо.
Я надеюсь. Нечистого Духа
Вы не смели ко мне ввести.
"рифма к уху существует уже в другой новой строфе, о другом герое (о Блоке: "Плоть, почти что ставшая духом")".
"Владыка Мрака" - снова зеркальное отражение: это и Мефистофель, который появляется в "Фаусте" в изящном костюме, прихрамывая на одну ногу, но Владыкой Мрака называли и Вячеслава Иванова после истории с женитьбой на едва достигшей совершеннолетия падчерице.
Николай Бердяев писал про Вячеслава Иванова, что его "соблазняло владение душами". А Ахматова как-то заметила в своем дневнике: "Конечно, Вячеслав и шармер и позер, но еще больше хищный, расчетливый ловец человеков".
У Наймана в его книге "Рассказы о Анне Ахматовой" есть записанные им за Ахматовой строчки: "Я рождена, чтобы разоблачать Вячеслава Иванова. Это был великий мистификатор, граф Сен-Жермен. Его жена Зиновьева-Аннибал умирает от скарлатины: в деревне, в несколько дней - просто задыхается. Он начинает жить с ее дочерью от первого мужа, четырнадцати лет. У той ребенок от него, какой-то попик в Италии незаконно их венчает… Он впивался в людей и не отпускал потом - "ловец человеков". В оксфордской книжке "Свет вечерний" его портрет: 82-летний старик с церковной внешностью, но - ни ума, ни покоя, ни мудрости - одни подобия".
А Евгений Рейн вспоминает другой рассказ Ахматовой о Вячеславе Иванове. Как она первый раз пришла к нему днем в гости и прочитала свои стихи и как он ее хвалил, но вечером, когда в "Башне" собрались гости и Ахматова при всех прочитала те же стихи, Вячеслав Иванов разнес их в пух и прах. "Так выпали литературные карты в вечерней игре Вячеслава Иванова, так было нужно для его вождистской политики. Больше на "башню" меня не тянуло, да и акмеизм сделал из всех этих великих жрецов фигуры отчасти забавные", - говорила Ахматова.
У самой Ахматовой в "Заметках" сказано: "Больше всего будут спрашивать, кто "Владыка Мрака" (про верстовой столб уже спрашивали), то есть попросту черт. Он же в "Решке": "Сам изящнейший Сатана". Мне не очень хочется говорить об этом, но для тех, кто знает всю историю 1913 года, - это не тайна. Скажу только, что он, вероятно, родился в рубашке, он один из тех, кому все можно. Я сейчас не буду перечислять, что было можно ему, но если бы я это сделала, у современного читателя волосы бы стали дыбом". Думаю, что здесь опять зеркальные двойники: Вячеслав Иванов - Михаил Кузмин.
Маска это, череп, лицо ли -
Выражение злобной боли,
Что лишь Гойя мог передать.
Перед ним самый смрадный грешник -
Воплощенная благодать…
- К Кузмину у Ахматовой было двойственное отношение. Он написал предисловие к ее первой книге - ведь он считался мэтром, к которому прислушивались. В "Башне" у Вячеслава Иванова, когда Ахматова впервые прочитала свои стихи, он, по другому воспоминанию, первым сказал, что она - большой поэт. Да и сама Анна Андреевна в устных разговорах вспоминала о нем вроде бы хорошо. Но в "Поэме" - отношение иное.
У Ахматовой есть и другие строчки, обращенные к Михаилу Кузмину, но не вошедшие в "Поэму":
От такого мертвого взора,
Для меня он, как смертный час.
Общий баловень и насмешник,
Перед ним самый смрадный грешник
И еще одно стихотворение, относящееся и к Вячеславу Иванову ("ухватки византийца"), и к Кузмину ("под пальцами клавесины"), где оба они соединяются в один образ:
И с ухватками византийца
С ними там Арлекин-убийца,
А по-здешнему - мэтр и друг.
И под пальцами клавесины,
И безмерный уют вокруг.
В балетном либретто Ахматовой фигура Кузмина проступает более явно, так как окружена цитатами из его стихов и стихов, обращенных к нему. Например: "Первая сцена ревности драгуна. Его отчаяние. Стужа заглядывает в окно. Куранты играют "Коль славен…". Духи Rose Jacqueminot. Хромой и учтивый пытается утешить драгуна, соблазняя чем-то очень темным".
У Кузмина в стихотворении, обращенном к Князеву, есть строчки:
"Я тихо от тебя иду,
А ты остался на балконе.
"Коль славен наш господь в Сионе"
Трубят в Таврическом саду".
Куранты Петропавловского собора, как известно, исполняли "Коль славен наш господь в Сионе".
"Мерцает запах розы Жакмино,
Который любит Михаил Кузмин.
Огнем углей приветен мой камин.
Благоухает роза Жакмино.
На россыпь роз ковра пролит кармин.
Как томен запах розы Жакмино,
Который любит Михаил Кузмин".
Ахматова говорила, что в самоубийстве Анастасии Чеботаревской - жены Сологуба - была доля вины Кузмина: "Кузмин делал иногда зло из одного только любопытства поглядеть, как все это получится". Или в другом разговоре: "Кузмин - вероятно, единственный из близко знакомых мне людей, который любил зло ради зла". Но эти высказывания Ахматовой - поздние. Переоценка Кузмина в ее восприятии происходила постепенно.
"Форель разбивает лед", написанном в 1927 году, есть глава, названная "Второе вступление", в ней тоже описываются трагические события 1913 года. Известно, что Ахматова читала кузминский цикл "Форели" в 1940 году перед началом работы.
Читая "Форель" и "Поэму" одновременно (читать сразу несколько книг является моей многолетней привычкой), поражаешься сходству некоторых ситуаций в ахматовской "Поэме" и у Кузмина:
"Непрошеные гости
Сошлись ко мне на чай,
Тут хочешь иль не хочешь,
Глаза у них померкли
И пальцы словно воск,
И нищенски играет
По швам убогий лоск.
Небывшие слова…
От темных разговоров
Тупеет голова…
Художник утонувший2
За ним гусарский мальчик
С простреленным виском…3
А Вы и не рождались4,
О, мистер Дориан, -
Садитесь на диван?
Ну, память-экономка,
Воображенье-boy,
Не пропущу вам даром
"
У Кузмина воспоминания в этом стихотворении тоже приурочены к Новому году, когда к автору приходят тени прошлого и тоже - умершие.
У Кузмина в "Форели" - "смешение покойников с живыми", а у Князева были такие строчки: "Когда мы встречаем Новый год / Мы должны плакать, что все еще живы". Но и у Хлебникова в "Песне смущенного" - о ранней смерти поэта и его посмертном визите к адресату стихотворения. Прием, как видим, не новый.
Цикл "Форель разбивает лед" написан в 1927 году, и по содержанию кажется, что это абсолютный парафраз начала "Поэмы". И строфа "Поэмы" тоже, как думали раньше, заимствована у Кузмина. У него тот же размер, особенно это ясно видно во "Втором ударе":
"Галереи, сугроб на крыше,
Чепраки, кружева, ковры.
Тяжело от парадных спален,
А в камин целый лес навален.
Словно ладан, шипит смола.
5
Сам не знаешь, на что пошел ты -
Тут о шутках, дружок, забудь!
He богемских лесов вампиром -
Смертным братом пред целым миром
"
"Новаторская" строфа Кузмина из "Второго удара" всегда считалась его открытием.
Но какое странное чувство, когда читаешь эти отрывки из "Форели": кажется, что это не Ахматова позаимствовала кое-какие приемы и образы у Кузмина, а он сам, еще, конечно, не подозревая о появлении "Поэмы без героя", пародирует ее.
Веселиться - так веселиться,
Только как же могло случиться,
Завтра утро меня разбудит,
И никто меня не осудит,
И в лицо мне смеяться будет
Заоконная синева.
"Записных книжках" можно прочесть: "… И кто бы поверил, что я задумана так надолго, и почему я этого не знала? Память обострилась невероятно. Прошлое обступает меня и требует чего-то. Чего? Милые тени отдаленного прошлого почти говорят со мной. Может быть, это для них последний случай, когда блаженство, которое люди зовут забвеньем, может миновать их. Откуда-то выплывают слова, сказанные полвека тому назад и о которых я все пятьдесят лет ни разу не вспомнила. Странно было бы объяснить все это только моим летним одиночеством и близостью к природе, которая давно напоминает мне только о смерти".
Но мне страшно: войду сама я,
Кружевную шаль не снимая,
Улыбнусь всем и замолчу.
С той, какою была когда-то,
До долины Иосафата
Снова встретиться не хочу…
- "Кружевная шаль" - из стихотворения Блока:
"Красота страшна", Вам скажут, -
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан - в волосах…"
Тем более, что в первоначальном варианте "Поэмы" было:
…войду сама я,
"Черные агаты" - обессмерчены на многих фотографиях Ахматовой.
"Долина Иосафата" - предполагаемое место Страшного Суда. Находится за стеной Иерусалима. Я, кстати, была там, видела эту долину. Долина эта выглядит как глубокий и большой овраг, где по одну сторону - стены Иерусалима, а по другую - Гефсиманский сад и серое от камня старое еврейское кладбище. Днем не страшно. Но однажды я ночевала у своей подруги в доме над этой долиной, рядом с греческой церковью. И когда я вышла в сад, над головой низкое небо с большими звездами, а подо мной - черная бездна - эта долина, вернее, этот овраг. Я. конечно, понимаю, что Анна Андреевна не имела в виду это конкретное место, когда писала эти строчки, но иррациональность сущего я там ощутила.
"Снова встретиться не хочу…" - встреча с прошлым не всегда желанна. У Ахматовой в позднем стихотворении "Эхо", написанном в 1960 году:
В прошлое пути давно закрыты,
Что там? - окровавленные плиты,
Или замурованная дверь.
Или эхо, что еще не может
Замолчать, хотя я так прошу…
Что и с тем, что в сердце я ношу.
Не последние ль близки сроки?..
Я забыла ваши уроки,
Краснобаи и лжепророки!
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет -
Страшный праздник мертвой листвы.
- В этой, ставшей уже классической, фразе Ахматова объясняет себе и читателю, что "Поэма" - не поиск ушедшего времени, не запечатленный в словах рубеж и перелом эпох, а подтверждение того, что не бывает следствия без причины, что в ушедшем уже таились зародыши страшного будущего. Во всяком случае, в 1955 году Ахматова пишет:
То чьим-то сном казалась или бредом,
Иль отраженьем в зеркале чужом,
Без имени, без плоти, без причины.
Уже я знала список преступлений,
И вот я, лунатически ступая,
Вступила в жизнь и испугала жизнь…
На этом водовороте жизни, времени и сознания держится вся "Поэма". Сюжетные линии растворяются в воспоминаниях автора. И - непрерывные переходы во времени: от сегодняшнего к давно ушедшему и наоборот.
Нечто подобное можно найти и у других поэтов. Например, у Блока: "Прошлое страстно глядится в грядущее, нет настоящего - жалкого нет". Но у Ахматовой этот временной стык выражен наиболее определенно.
По сияющему паркету,
И сигары синий дымок.
И во всех зеркалах отразился
Человек, что не появился
Он не лучше других и не хуже,
Но не веет летейской стужей,
И в руке его теплота.
Гость из будущего! - Неужели
Повернув налево с моста?
- "БЕЛЫЙ ЗАЛ". Я уже писала о мистике зеркал Белого зала.
"И во всех зеркалах отразился" - то есть во всех 27 зеркалах. Но зеркала отражаются и друг в друге. Сколько же отражений? Их не 27, а бесконечное множество - толпы - все, кто прошел через жизнь автора.
Это отступление - как воспоминание о будущем, прозрачное, акварельное наложение времен.
"Белом зале", как "гость из будущего", появляется Гаршин, но меня смущал этот "сигары синий дымок" - Гаршин ведь не курил сигары.
Владимир Георгиевич Гаршин жил на улице Рубинштейна, в доме на углу Рубинштейна и Фонтанки, а работал на Петроградской стороне в больнице. С 1938 года он - почти ежедневно - сходил с трамвая на Невском проспекте, переходил Фонтанку по Аничкову мосту, после чего домой ему надо было поворачивать направо, но он поворачивал налево и шел в Шереметевский дворец, где в то время жила Ахматова.
С другой стороны, курил сигары Борис Васильевич Анреп, друг Ахматовой в 1915-1917 годах, которому было посвящено много стихов. В Петербург он приехал в 1914 году и в первой части "Поэмы" он - "гость из будущего". Судя по ее стихам и воспоминаниям современников, Ахматова была им очень увлечена, а когда Лукницкий ее спросил, любил ли он ее, она решительно ответила "нет".
В "Белой стае" (книжка вышла в 1917 году) почти все стихи посвящены Борису Анрепу. Одно из них датировано 1915 годом (Анреп говорил, что он первый раз встретил Ахматову в феврале 1916 года), то есть написано до реальной встречи и, значит, - о "госте из будущего":
Ты опоздал на десять лет,
Сюда ко мне поближе сядь,
Гляди веселыми глазами:
Вот эта синяя тетрадь -
С моими детскими стихами.
И солнцу радовалась мало.
Прости, прости, что за тебя
Я слишком многих принимала.
"Опоздал на десять лет" - здесь Ахматова явно вспоминает свою юношескую, догумилевскую любовь к Владимиру Голенищеву-Кутузову, о которой я писала вначале.
"И сигары синий дымок" - в детстве, как говорили, Ахматова страдала лунатизмом. Иногда во сне вставала и шла к луне. Запомнила, как ее в таком состоянии брал на руки отец, - она просыпалась. На всю жизнь остался от этого воспоминания запах сигары. "И сейчас еще при луне, - записывал за ней Лукницкий, - у меня бывает это воспоминание о запахе сигары…"
Примечания
1 Смеяться перестанешь / Раньше, чем наступит заря. Дон Жуан (ит.).
2Сапунов. И аукается утонувший брат Судейкиной.
3 Князев. И Сапунов, и Князев были в свое время любовниками Кузмина.
4
5 Считалось, что желтый - цвет Судейкиной ("желтое перо" и т. д.). Кузмин предупреждает Князева о последствиях его любви к Судейкиной.