Анна Ахматова: Pro et contra. -
СПб.: РХГИ, 2001. - С. 213-217.
Читая "Поэму без героя" Анны Ахматовой
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин.
Читая "Поэму без героя" А. Ахматовой, почти сразу замечаешь, что ударное слово в ней - бес.
И по значению, и по звуковой форме это общеславянское слово необычайной выразительности. Ученый Миклошич в своей сравнительной грамматике сближает этимологически это слово с глаголом "бояться".
Рассказывают, что Дега спросил как-то Малларме, в чем смысл его загадочных стихов, на что поэт ответил: "Не идеями делается поэма, а словами". Здесь было уместно вспомнить старую остроту.
В предисловии к Поэме автор пишет, "что никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов (поэма) не содержит". "Еже писах - писах".
В последней строчке пушкинского "Домика в Коломне" сказано почти дословно то же, что и в обращении Ахматовой к читателю: "Больше ничего не выжмешь из рассказа моего"... Читатель прочел шуточную петербургскую повесть Пушкина, "Домик в Коломне", и ждет "нравоучения", чтобы лучше понять, что хотел сказать поэт. Но напрасно, - Пушкин поставил три точки.
"В этом предложении - ничего больше не "выжимать" из рассказа - есть гениальное лукавство", - говорит В. Ф. Ходасевич в своей зоркой заметке о петербургских повестях Пушкина, написанной полвека тому назад.
Конечно, Ахматова знает, как знал и Пушкин, что "выжимать" Поэму будут. А с годами толков о Поэме будет больше, и она обрастет легендой, и народит любознательных, как говорится, экзегетов. Схожа в мире судьба всех шедевров: "Поэма без героя" - такого класса вещь.
И Ахматова в своем обращении к читателю словно предостерегает его "не копать рядом"; не придумывать тематики чуждой Поэме; не навязывать ей посторонних идей; не искать логического порядка там, где его быть не может, ибо у Поэмы своя логика, хотя бы и парадоксальная, где может царить бессвязность и противоречие. Часто случается, что даже самые робкие критики, не справляясь с искушением, наводят свой собственный порядок в поэтическом произведении, забывая, что закваска поэзии иррациональна, ибо это есть поэзия.
Часть вторая Поэмы названа игрецким термином "Решка". Он означает в "орлянку" проигрыш и неудачу. И этот раздел, вставленный в середине, между частью первой "1913. Петербургская повесть" и Эпилогом, и на самом деле "Интермеццо", где поэт бегло и горестно повествует гибкими ямбами о том, что Поэму в Советской стране не удается издать. Она не понята, не понятна и потому не нужна.
Тут же в двух строфах (в ХII-й и XIII-й) поэтесса, как ворожея, зазывает читателя разгадать загадку, заданную ею в только что прочитанной "1913. Петербургской повести".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я согласна на неудачу
И смущенье свое не прячу.
У шкатулки ж тройное дно.
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила
И зеркальным письмом пишу,
И другой мне дороги нету -
И расстаться с ней не спешу.
Мы не занимаемся исследованием.
Мы читали и перечитываем Поэму и теперь хотим писать о впечатлении от троп и образов, ритма, рифм и слов. И слова, наконец, раскрылись, как художественное произведение. "Слово имеет все свойства художественного произведения" - говорит знаменитый А. А. Потебня, и говорит верно.
Ключ в музыке дается в начале нотной строки. Этот знак определяет название и высоту последующих нот. У Ахматовой ключ, думается, нужно искать в письме к Н. (к никому?). Письмо - введение к поэме, и поэт говорит: "Осенью 1940 года, разбирая мой старый (впоследствии погибший во время осады) архив, я наткнулась на давно бывшие у меня письма и стихи, прежде не читанные мною ("Бес попутал в укладке рыться"). Они относились к трагическому событию 1913 г., о котором повествуется в "Поэме без героя"".
Итак, ключ дан. Ключ - катастрофический. Не в таком ли смысле Вячеслав Иванов называл романы-трагедии Достоевского катастрофическими? Может, здесь уже сказалось родство Ахматовой с первым русским драматистом? К преемству мы сейчас вернемся.
Сначала перечислим имена, которыми поэт клеймит, неизвестно как проникшего, непрошенного гостя "со страшным и дымным лицом": Бес; Владыка Мрака; демон; ровесник Мамврийского дуба, вековой собеседник луны; Мефистофель; изящнейший сатана; а от него пошли - петербургская чертовня; достоевский и бесноватый город; адская арлекинада; и козлоногая; и беснуется и не хочет узнавать себя человек; и, наконец, словно та одержимая бесом.
Постой,
Ты, как будто, не значишься в списках,
В калиострах, магах, лизисках,
Полосатой наряжен верстой.
Здесь мы узнаем с детства знакомого пушкинского беса:
там верстою небывалой
он торчит передо мной
из стихотворения "Бесы" (1830).
В строфе 111-й 2-й части Ахматова еще раз вспоминает своих странных новогодних гостей:
Я ответила: там их трое -
Был один наряжен верстою
А другой, как демон одет...
В другой пушкинской петербургской повести, драматической и страстной, "Пиковой даме", мы читаем жуткую строчку: "в это время кто-то с улицы взглянул к нему в окно, - и тотчас отошел", а у Ахматовой:
Кто стучится? Ведь всех впустили.
Это гость зазеркальный или
То, что вдруг мелькнуло в окне.
Дальше за многоточием:
Или вправду там кто-то снова
Между печкой и шкафом стоит.
Бледен лоб и глаза закрыты...
Это почти дословно положение за минуту до самоубийства инженера-строителя Алексея Нилыча Кириллова из "Бесов" Достоевского.
Каким удивительным образом в этом месте Поэмы перекликаются Пушкин с Достоевским.
Незадолго до того умнейший Кириллов в ночной беседе с Николаем Ставрогиным - оба бесы-иерархи - произнес на своем обрывистом языке: "Жизнь есть, а смерти нет вовсе", на что Ахматова в роли "античного хора" вторит:
Смерти нет - это всем известно,
Повторять это стало пресно...
Родство Ахматовой с Достоевским теперь несомненно. Но не лишне ли подчеркнуть, что близость ее с Пушкиным глубже и прочней? Это и без того хорошо понято всеми, кто читал Ахматову. И достаточно взглянуть на те два слова подзаголовка к Поэме, чтобы понять, что задумал автор. Они, два слова - Петербургская повесть - действуют на нас неотразимо. Они переносят нас мгновенно в сверхъестественный пушкинский круг. Пушкин был тот, кто первый создал неразгаданный мир Петербурга, где злобствующие бесовские силы не дают жизни "простых людей течь беспрепятственно". Повестям присущ один и тот же петербургский воздух и "дымок", нависший над "топкими берегами". Но дело не только в них...
Как когда-то хорошо писал Ходасевич: "Для тех, кто умеет читать и любить Пушкина, "петербургские" повести его слагаются в замкнутый, неразрывный цикл. "Домик в Коломне", "Медный всадник" и "Пиковая дама" составляют тот магический круг, в который поэт нас вводит силой таинственного своего гения".
Что общего в повестях? Ходасевич смог это открыть в 1912 г., когда сначала П. Е. Щеголев, а за ним в 1913 г. Н. О. Лернер опубликовали, перепечатав из альманаха "Северные цветы" на 1829 г., повесть "Уединенный домик на Васильевском" за подписью Тита Космократова.
"уединенный домик на Васильевском". Придя домой, он в ту же ночь записал рассказ Пушкина, а наутро отправился к нему, чтобы исправить запись.
Мы не станем пересказывать "Уединенный домик". Скажем только, что повесть была первой, самой ранней вариацией всех других петербургских повестей Пушкина. "Уединенный домик" - это "черновой замысел" и основная тема. Во всех повестях жизнь "простых людей" нарушается вмешательством враждебных сил. И конфликт от вторжения нежданных и непрошеных "гостей" кончается трагически. Только в "Домике в Коломне" дается комическая развязка. Судьба Германна в "Пиковой даме", Евгения в "Медном всаднике" и Павла в "Уединенном домике" одна и та же: они сходят с ума. И тема эта никогда больше не покидала Пушкина.
Ахматова продолжает в своем письме-введении:
"Затем, как известно каждому грамотному человеку <...> и я совсем перестала писать стихи, и все же в течение 15 лет эта поэма неожиданно, как припадки какой-то неизлечимой болезни, вновь и вновь настигала меня (случалось это всюду - в концерте при музыке, на улице, даже во сне), и я не могла от нее оторваться, дополняя и исправляя по-видимому оконченную вещь".
Но была для меня та тема
На полу, когда гроб несут.
Я пила ее в капле каждой
И, бесовскою черной жаждой
Одержима, не знала, как
Не для того поэт пишет поэму, чтобы излить свои чувства, а для того, чтоб от них освободиться. И поэма ему не служит для того, чтобы показать читателю свою исключительную личность, а служит ему, чтобы освободиться от нее.
Примечания
Впервые: Воздушные пути. 1963. Вып. 3. С. 295-300.
"Воздушные пути" (1960-1965), в первом и втором выпусках которого была напечатана "Поэма без героя".