Зеркало и поэт
Н. В. Недоброво как зеркало поэтического будущего Ахматовой
... Н. В. Недоброво знал только первые мои две книжки,
а понял меня насквозь, ответил заранее всем моим критикам,
до Жданова включительно. Его статья, напечатанная в одной из
книжек "Русской Мысли" за 1915 год, лучшее, что обо
мне написано...
А. Ахматова (Из беседы с Н. А. Струве)
Как он мог угадать жесткость и твердость впереди.
Ведь в то время принято было считать, что все эти стишки -
так себе сентименты, слезливость, каприз...
Но Недоброво понял мой путь, мое будущее, угадал и
предсказал его, потому что хорошо знал меня.
А. Ахматова (Из разговора с Л. К. Чуковской)
Ты, кому эта поэма принадлежит на 3/4, так - как я
сама на 3/4 сделана тобой, я пустила тебя
только в одно лирическое отступление.
А. Ахматова (Черновые записки к "Поэме без героя")
В экспозиции музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме выставлен необычный экспонат - сонет Н. В. Недоброво, написанный от руки справа налево ("письмом зеркальным"), прочитать который можно лишь глядя на его отражение в старинном трюмо, но сделать это из-за неважного освещения и витиеватого "готического" почерка удается немногим. Впервые он был опубликован М. М. Кралиным в газете "Ленинградский рабочий" 30 июня 1979 года.
Законодательным скучая вздором,
Сквозь невниманье, ленью угнетен,
Как ровное жужжанье веретен,
Я слышал голоса за дряблым спором.
Но жар души не весь был заметен,
Три А я бережно чертил узором,
Пока трех черт удачным уговором
Вам в монограмму не был он сплетен.
Созвучье черт созвучьям музыкальным
Раскрыло дверь - и внешних звуков нет,
Ваш голос слышен в музыке планет...
И здесь при всех, назло глазам нахальным
Что Леонардо, я письмом зеркальным
Записываю спевшийся сонет.
(16 февраля 1914)
Лирическая ситуация довольно загадочна. Или лирический герой томится в некоем законодательном собрании (как известно, Н. В. Недоброво после окончания университета некоторое время служил в канцелярии Государственной Думы, что дало, кстати, повод "вычислить" его в одном из ряженых ("Поэмы без героя":
Не обманут притворные стоны,
Ты. железные пишешь законы,
Хаммураби, ликурги, солоны
или, что вероятнее, речь идет о законодателях литературного толка на заседании, к примеру, "Общества ревнителей художественного слова", одним из руководителей которого был Н. В. Недоброво.
Так или иначе обстановка убаюкивающего "дряблого спора", атмосфера скуки и лени, благодаря удачному сплетению трех А и трех черт в монограмму Анны Андреевны Ахматовой (не ту ли, знаменитую, которая мелькает теперь во многих изданиях?) , "раскрыли дверь" ее голосу, явственно различимому "в музыке планет". Но, конечно же, сущностный признак стихотворения скрыт и самом способе его написания: зеркальный сонет отражает тайное чувство лирического героя, зашифрованное для непосвященных, "назло глазам нахальным".
Близость Белого (зеркального) зала, эпицентра художественного пространства "Поэмы без героя", придает Зеркальному сонету особый провинциальный смысл. Его автору, критику и стихотворцу символистской ориентации Николаю Владимировичу Недоброво, суждено было стать зеркалом поэтического будущего Анны Ахматовой. Зеркальный сонет датирован 16 февраля 1914 года. В "Решке", второй части "Поэмы без героя", которая сочинилась в обозначенный день 5 января 1941 года (в 41 зеркально отражается 14), эхом откликается магическая формула "незабвенного друга":
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила...
Я зеркальным письмом пишу,
И другой мне дороги нету -
Чудом я набрела на эту,
И расстаться с ней не спешу.
Инверсия (словесная рокировка) "письмом зеркальным" у Недоброво и "зеркальным письмом" у Ахматовой, кстати, тоже подчеркивает корреспондирование двух текстов и в то же время подыгрывает идее зеркальной наоборотности. Нельзя не обратить внимание и на строфическую форму "Решки" - шестистишие, заимствованное отчасти у М. Кузьмина:
Кони бьются, храпят в испуге,
Синей лентой обвиты дуги,
Волки, снег, бубенцы, пальба!
Что до страшной, как. ночь, расплаты?
Разве дрогнут твои Карпаты?
В старом роге застынет мед?
("Форель разбивает лед", второй удар),
отчасти у Гумилева ("Из логова змиева..." и целый ряд других стихотворений любовной тематики), и зеркально намекающее на хвостовую терцетную часть сонет Недоброво.
Главная мысль сонета о зеркальной тайнописи возникла, видимо, не только с оглядкой на Леонардо да Винчи, но и как результат осознания напряженной лирической рефлексии, составляющей основу творческой индивидуальности адресата:
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.
И не похожа на полет
Походка медленная эта
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
А бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы небывшего свиданья.
1913
Это безымянное в каноническом тексте стихотворение публиковалось при жизни автора несколько раз, причем дважды - в "Северных Записках" 1914, № 6 и в книге "Стихотворения" (М., 1961) - оно-таки имело названия: "Дама в лиловом" и "В зеркале". Перед нами, таким образом, поэтический автопортрет с натуры.
Разглядывание своего отражения в зеркалах ли, портретах - живописных и словесных, посвященных ей стихотворениях (собрание последних получило характерное наименование "В ста зеркалах"), - было жизненной и творческой потребностью Ахматовой. Трудно найти другого поэта с такой богатой иконографией, как у нее. С юности и до преклонного возраста она охотно позировала художникам и фотографам.
Как признавалась она Н. Я. Мандельштам, по приезде в Петербург "ее поразил не успех ее первых книг, а женский успех", который "вскружил ей голову". "Красивая, сдержанная, умная дама, да к тому же прекрасный поэт - вот что придумала для себя А. А." В высшей степени знаменателен эпизод, красочно изложенный ее проницательной подругой: "... как-то она прочла в каких-то зарубежных мемуарах - женских, конечно, - что она была некрасивой - писала, очевидно, одноклеточная женщина - и Гумилев ее не любил. "Надя, объясните мне, почему я должна быть красивой? А Вальтер Скотт был красивым? Или Достоевский? Кому это в голову придет спрашивать?" Я уже думала, что обойдется и она забудет про эти мемуары, но не тут-то было. С этого дня началось собирание фотографий. Все знакомые несли ей фотографии: помните, Анна Андреевна, мы у вас вот эту выпросили... Нужна она?.. Анна Андреевна собирала фотографии, там, где она красивая, разумеется, и выклеивала их в альбом. Их собиралось столько, что и счесть нельзя: груды, груды, груды..."1.
"мельком взглянув в зеркало", что-то как бы "подправить" в своем лице, как вдруг перед посетителями оказалась "прежняя Ахматова"! Или Надежде Яковлевне Мандельштам - предупредить: "Ануш, там идут к нам", Ахматова мгновенно принимала игру: "Что уже пора хорошеть?" И тут же - по заказу - хорошела!
Следует, видимо, согласиться с мнением Н. Я. Мандельштам: Ахматова с юных лет жестко контролировала себя, убежденная в том, "что всякая ее оплошность будет учтена ее биографами. Она жила с оглядкой на собственную биографию, но неистовый характер не допускал ни скрытности, ни идеализации, которой бы ей хотелось.
"Все в наших руках", - говорила она и: "Я, как литературовед, знаю..." Иначе говоря, одной частью своей души она желала канонического портрета безо всякой той нелепицы и дури, которые неизбежны в каждой жизни, а тем более в жизни поэта"2.
Первоначальный абрис этого "канонического портрета" твердой рукой начертал Н. В. Недоброво. Пристальный интерес к своему отражению, склонность к самоанализу и самоконтролю, целенаправленное конструирование своей лирической героини - женщины до мозга костей - это зорким глазом выявил он в "Вечере" и "Четках". Не ускользнул от его внимания и мотив зеркала, занимающий в разных ипостасях исключительное место в поэтическом интерьере Ахматовой, Это - и зеркало как таковое:
Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:
"Взор твой не ясен, не ярок..."
("Музе", 1911)
Ср.: Свет мой, зеркальце! скажи...
Или:
Брошена! Придуманное слово -
Разве я цветок или письмо?
А глаза глядят уже сурово
В потемневшее трюмо.
("Проводила друга до передней...", 1913);
это и характерное "переглядывание" с Музой:
Муза-сестра заглянула в лицо... (1911)
Ср.: И вот пришла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня... ;
это и природные зеркала, с отраженными в них двойниками:
А там мой мраморный двойник,
Поверженный под старым кленом,
Внимает шорохам зеленым...
("В Царском Селе", 1911);
И солнца бледный тусклый лик -
Лишь круглое окно;
Я тайно знаю, чей двойник
Приник к нему давно.
("Сад", 1911);
это, наконец, и собственный лик, "странно и неясно" "возникший" "на сером полотне" ("Надпись на неоконченном портрете", 1911).
Как женщина par exelence Ахматова видела в зеркале не одно, по крайней мере сто своих отражений, вполне, видимо, соглашаясь с В. Менцелем, что "одно зеркало важнее целого ряда портретов".
27 апреля 1914 года в письме к Б. В. Анрепу Н. В. Недоброво писал: "Попросту красивой назвать ее нельзя, но внешность ее настолько интересна, что с нее стоит сделать леонардовский рисунок и гейнсборовский портрет маслом, а пуще всего, поместить ее в самом значащем месте мозаики, изображающей мир поэзии. Осенью, приехав сюда, я думаю, Ты не откажешься ни от одной из этих задач". Процитировав эти строки, Глеб Струве напоминает: "Портретов Ахматовой, будь то в духе Леонардо или Гейнсборо, Анреп не оставил. Но много лет спустя после этого письма, когда Недоброво давно не было в живых, он - может быть, памятуя о его словах - ввел изображение Ахматовой в свою мозаику на полу в вестибюле национальной галереи в Лондоне. Мозаика изображает Мир искусств"3.
Сравнение с "леонардесками", неоднозначно, как в зеркалах, отражающими лирическую героиню, Недоброво использовал годом раньше и опять же в сонете "Во взгляде ваших длинных глаз, то веском...":
Ах, вас бы повести к леонардескам
В музее Польди-Пеццоли в Милане.
Вы б видели печальной в половине,
А в остальных жестокой беззаботно.
Это сравнение - особенно при сопоставлении с Зеркальным сонетом - наводило на мысль о единстве адресата того и другого. Однако, отыскав стихотворение в февральской книжке все тех же "Северных Записок" за 1913 год, Г. Струве обнаружил под заглавием инициалы Е. М. М. Тот же сонет рукой автора был вписан в альбом Б. В. Анрепа, но уже без посвящения - обстоятельство, позволившее исследователю предположить, "что ко времени записи стихотворения в альбом Недоброво мысленно перепосвятил его Ахматовой"4.
Сопоставляя ахматовские строки:
И в стольких жила зеркалах...
с известной классификацией В. В. Розанова: одни писатели смотрятся в зеркало, другие - нет, Н. Я. Мандельштам усматривала кардинальное отличие приникания к зеркалу автора, которому важно знать, "как он должен улыбаться, двигаться и говорить перед зрителем", и Анной Ахматовой, которая именно "жила в зеркалах", "вступала в глубоко личные отношения с неслыханным количеством людей", "ища свое отражение в их зрачках", "отзвука своих мыслей и чувств". Т. е. поэт, в отличие от актера, ищет в зеркалах средство, если можно так выразиться, стереоскопического самопознания.
Уже давно замечено, зеркальное отражение не просто повторяет. дублирует предмет. Сродни чуду поэтического преображения оно живет новой, подчас пугающе независимой жизнью, почти как художественный образ, метафора или рифма, как то и не то одновременно. Зеркальное отражение исключительно многогранно и многоаспектно, особенно если зеркало не одно, если их множество и они расставлены искусной рукой художника. Тогда образуется автономный пространственно-временной континуум - Зазеркалье, в котором среди прочих обитателей отдельно от творческого субъекта, как душа отдельно от тела, загадочной потусторонней жизнью живет преображенное лирическое Я.
Конечно, стихотворение А. Фета "Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом...", которое Анна Андрееевна читала в Ташкенте юному Э. Бабаеву, привлекло ее внимание не только "дивным фонетическим началом", но и оптическим фокусом наведенных друг на друга зеркал, вызывающих из инобытия Зазеркалья суженого, вместо которого, впрочем, может выглянуть из-за плеч, не ровен час, и "лохматый с глазами свинцовыми"...
зеркального шкафа: "Какой ужас!" - воскликнула она.
Разумеется, Зазеркалье мыслилось и переживалось Ахматовой как сложный многоуровневый комплекс литературных, мифологических и религиозных представлений. Это - мир одновременно реальный и ирреальный, мир сновидений и пророческих образов, заповедное царство Вечности и привычно-волшебных поэтических метаморфоз. Этот мир, заселенный традиционными и лично ею созданными мифологемами, искренно и непринужденно сосуществовал с реальностью. Из него Ахматова черпала материал и приемы для своих знаменитых бытовых bonmot's, основанных на едва заметных "зеркальных" сдвигах, будь то шутливое замечание о самостоятельной загадочной жизни ее профиля, обведенного углем на стене ташкентской комнаты Козловских, или фраза в письме молодому тогда еще человеку, ее секретарю Анатолию Найману: "... просто будем жить как Лир и Корделия в клетке...". "Здесь, - комментирует мемуарист, - перевернутое зеркальное отражение: она - Лир по возрасту и Корделия по полу, адресат - наоборот"5.
Зеркало, наряду с окном, дверью и печью, испокон веков почитается как один из самых значимых локусов человеческого жилища, своего рода "бермудский треугольник", некий ход сообщения между этим и тем светом, Недаром его занавешивают, если в комнате кто-то умер.
Ахматова была глубоко, хотя и интимно верующим человеком и, следовательно, не могла не верить в бессмертие души. Поэтому та или иная форма общения с мертвыми не казалась ей сверхъестественной. Стена между миром реальным и ирреальным представлялась ей вполне проницаемой; метафорическим окном в ней, а то и дверью служило зеркало (во втором случае трюмо).
В Зазеркалье, каким представляла его себе Ахматова, перекрещиваются пространственный и временной векторы посю- и потустороннего мира, чудесным образом восстанавливая его единство. Отсюда - давно отмеченная доминанта ахматовской поэзии. Лирическое переживание поэтессы не стеснено ни пространственными, ни временными рамками, а его субъект свободно перемещается в движущемся потоке истории.
"Я помню все в одно и то же время", - признается лирическая героиня, способная "в беспамятстве дней" забыть не только "теченье годов", но и столетий:
Я не была здесь лет семьсот,
Но ничего не изменилось...
Вот почему в сонете "Не пугайся, - я еще похожей..." из цикла "Шиповник цветет" любовные переживания молодости. описываются спустя много лет в символах античного мифа:
Был недолго ты. моим Энеем, -
…
Ты забыл те в ужасе и муке.
Сквозь огонь протянутые руки
И надежды окаянной весть.
Создан Рим, плывут стада флотилий,
И победу славословит лесть.
Осуществляя грандиозный "диалоге культурой", расширяя отпущенные ей горизонты эпохи, Ахматова интенсивно использует систему эпиграфов6. Автографы приведенного сонета сохранили несколько отвергнутых или неосуществленных вариантов, проясняющих тем не менее идейно-эмоциональные ореолы текста. Так, в рукописи 1963 года вписан второй эпиграф: "Ромео не было, Эней, конечно, был" А(хматова)", раздвигающий диапазон исторических аллюзий, а в рабочей тетради, хранящейся в ЦГАЛИ, фигурируют еще два: "Слова, чтоб тебя оскорбить" и "Anna, soror!" К последнему эпиграфу на полях имеется помета: "Найти эпиг(раф) из Энеиды в подл(иннике)". Очевидно, по замыслу, второй латинский эпиграф должен был усилить "похожесть" того, что приключилось с лирической героиней, и того, о чем поведал в "Энеиде" Вергилий. Как известно, у Дидоны была сестра Анна. Ее предсмертный возглас обращен одновременно к кровной сестре и сестре духовной, тезке, через столетия. С другой стороны, можно допустить, что мы имеем здесь дело с эффектом тавтологической рифмы, в механизме которого заложено опровержение тождества7 между собой и своим "Соименником" (О. Мандельштам).
Но пожалуй, самый поразительный эффект пространственно-временной диверсии являет собой позиция автора-повествователя в "Поэме без героя":
Как с башни, на все гляжу...
Именно на все: и на то, "с чем давно простилась", и на то, что ожидает в грядущем. Среди участников канавала в белом зеркальном зале и те, "которых нету" (в живых!), и - парадоксальным образом - тот, "кто не появился / И проникнуть в тот зал не мог".
Тени из прошлого и Гость из будущего могут встретиться, поэтически реализоваться лишь в Зазеркалье - "отразившись во веек зеркалах". Механизм этого явления очень точно описан С. Л. Ивановой в докладе "Поэма без героя" - эхо и зеркало Белого зала"8.
Не менее точен в своих наблюдениях и обобщающем заключении другой исследователь, Борис Филиппов: "Время у Ахматовой. Миги, отдельные миги - это не время. Это застылость, это смерть. Это система зеркал, непроглядной ночью глядящих друг в друга: "только зеркало зеркалу снится"... Только вечность, совокупляясь с мигами, создает длящесть, порождает время. И мы причастны этой вечности, мы заключаем в себе ядро ее.
Так в грядущем прошлое тлеет...
"Шаг времени", "Бег времени" - эти названия у Ахматовой не случайны. Она -поэт истории. Недаром музу истории - Клио - нередко изображают с зеркалом в руках"9.
Среди первых критических откликов на поэтический дебют Ахматовой вне конкуренции оказалась статья Н. В. Недоброво, написанная в том же 1914 году, но увидевшая свет, уступая военным корреспонденциям, лишь год спустя10. Это был обстоятельный творческий портрет "на вырост", глядя на который молодая поэтесса, вслед за Пушкиным, могла бы с удовлетворением воскликнуть:
Себя как в зеркале я вижу,
Вполне солидаризируясь с Ежи Фарино в том, что "постсимволистской (в широком смысле - авангардной) культуре свойственна установка на собственное Я автора как "текстогенную инстанцию",11 отмечу и зеркально обратную тенденцию к осознанному построению собственной личности в соответствии с логикой развития избранной маски, первого эскиза своего лирического "alter ego". He отсюда ли фатальная обреченность в судьбах слишком многих поэтов, юбилеи которых мы отмечаем теперь один за другим? Понятно в этой связи, почему с таким волнением, острой заинтересованностью вглядывалась Анна Ахматова в те отражения ее лирической героини, которые не замедлили предложить ей критики и поэты. Она выбирала свою судьбу. И угадала ее в зеркале статьи Н. В. Недоброво. Полнота совпадения образа с оригиналом, предсказания с воплощением оказалась разительной: "Я сама на 3/4 сделана тобой".
Как и всякий большой поэт, Ахматова рано, лет с шестнадцати. ощутила в себе "дар вещуньи-прорицательницы". Внезапному предвидению, ссылаясь на ее слова, свидетельствует Вяч. Вс. Иванов,всегда предшествовало состояние расслабленности, граничащей со сном или обмороком: "Нужно быть вялой, никакой сосредоточенности, никакого сознательного усилия", - говорила она.
Логично предположить, что поза, запечатленная А. Модильяни в его знаменитом рисунке, с которым Ахматова не расставалась практически всю свою жизнь, вообще ее любимая поза (вспомним обыкновение поэтессы даже гостей принимать лежа), была не чем иным, как бессознательным стремлением подстеречь счастливый момент творческого (читай: пророческого) озарения, заглянуть за пределы дозволенного простому смертному. заметим, что и пушкинский пророк прежде чем восстать для претворения Божьей воли пребывает в горизонтально-расслабленном положении:
Как труп в пустыне я лежал...
"удачным уговором" с предчувствиями юной дебютантки и побудила ее к претворению предначертанного.
Какие же предначертания Недоброво сознательно и бессознательно старалась культивировать в себе Ахматова на протяжении всего своего долгого творческого пути?
Источник очарования, перводвижущую силу ахматовского творчества проницательный критик усмотрел не только в "замечательности выражаемой личности, но и в искусстве выражать ее: в новом умении видеть и любить человека". Особое значение, конечно, имела характеристика - "выражаемой личности" женщины-поэта, для которой поэзия несчастной любви не факт биографии, а "творческий прием проникновения в человека".
Лирическая героиня Ахматовой переживает любовное чувство как "пчелиную жажду, для утоления которой слишком мало, чтобы любимый любил". "Огромность страданий этой совсем не так легко уязвимой души объясняется размерами ее требований, тем, что она хочет радоваться ли, страдать ли только по великим поводам". Религиозный характер переживаемых страданий, острое недовольство собой, благожелательность к людям, восхищение ими, "дар геройского освещения человека" - таковы доминирующие черты характера лирической героини Ахматовой, вскрытые критиком и осмысленные и возведенные в перл создания самим поэтом.
Основными признаками ахматовского стиля, по Недоброво, являются: свобода речи, выдвинутость слова и его героическое слияние с "волнением ритмов", "сияние звуков", т. е. системное их единство, лаконизм и тщательный отбор изобразительно-выразительных средств, "струнная напряженность переживаний и безошибочная меткость острого их выражения", "стойкость и крепость слова", твердость, если не самоуверенность голосоведения.
И согнувшись, бесслезно молилась
Ей о слепеньком, мальчике мать,
И кликуша без голоса билась,
Воздух силясь губами поймать,
"как здесь живет напряжение чуть шевелящихся губ, свойственное немой молитве:все губные, так часто встречающиеся в этой строфе: б, п и м, стоят или в начале, или в конце слов, или смежны с ударяемым гласным, например: губами поймать. Примечательно, что ни одного р нет во всей строфе". Примерно в том же ключе Ахматова комментирует в "Поэме без героя" строку:
Не ко мне, так к кому же?*
Прощальным зеркальным отражением Анны Ахматовой стало стихотворение Недоброво "С тобой в разлуке от твоих стихов...", опубликованное в 1916 году в "Альманахе Муз". Оно во многом повторяет тему Зеркального сонета и характеристику адресата, выраженную критической прозой; осложняющим мотивом звучит мадригальное признание в любовном томлении и укор в равнодушии:
И скольких жизней голосом твоим
Искуплены ничтожество и мука...
Ты, для меня не спевшая ни звука.
Скорее всего это стихотворение было написано и предъявлено адресату раньше публикации, в противном случае последняя строка просто противоречит фактам.
1915 - 1916 годами датируется несколько стихотворений Ахматовой, посвященных Н. В. Недоброво: "Целый год ты со мной неразлучен...", "Все мне видится Павловск холмистый...", "Милому" ("Голубя ко мне не присылай..."), "Есть в близости людей заветная черта...", "Царскосельская статуя" ("Уже кленовые листы"), "Вновь подарен мне дремотой...". Все они с замечательной полнотой подтверждают справедливость слов критика о "лирической душе, скорее жесткой, чем слишком мягкой, скорее жестокой, чем слезливой, и уж явно господствующей, а не угнетенной".
Наибольший интерес с точки зрения переклички Недоброво - Ахматова, представляет стихотворение последней "Есть в близости людей заветная черта...", в котором Г. Струве усматривает как бы ответ на послание Недоброво "С тобой в разлуке от твоих стихов...*: " ... налицо явный синтаксический параллелизм, что особенно чувствуется в конечных двустишиях обоих стихотворений: "Теперь ты знаешь..." и "Теперь ты понял...", где мы находим и лексическое почти тождество. Есть перекличка, и образная и словесная, и между вторым четверостишием Недоброво, с одной стороны, и первым и последним четверостишием Ахматовой"12.
"заветной черты" с "тремя чертами" Зеркального сонета. Во всяком случае, первые два четверостишия Ахматова строит на одноименных рифмах, хотя и не вдет за адресатом до конца, ограничившись тонким намеком на излюбленную строфическую форму своего корреспондента.
Заключительный аккорд диалога двух поэтов в "Поэме без героя" предваряется все тем же заданным изначально мотивом зеркала:
Словно в зеркале страшной ночи
И беснуется и не хочет
Узнавать себя человек.
Приближается не календарный -
Настоящий Двадцатый Век.
после чего следует лирическое отступление, обращенное к человеку, предсказавшему и во многом предопределившему поэта, составившего славу этого трижды проклятого, трагического и прекрасного века:
Там за островом, там за садом
Наших прежних ясных очей,
Разве ты мне не скажешь снова
Победившее смерть слово
И разгадку жизни моей?
1. Мандельштам Н. Я. Из воспоминаний // Воспоминания об Анне Ахматовой. М.,1991. с. 325.
2. Там же, с. 319.
3. Струве Глеб. Ахматова и Н. В. Недоброво // Ахматова Анна. Сочинения, т. 3. Париж, 1983. с. 384.
4. Там же, с. 413.
"Конец первой половины XX века". М., 1989, с. 107.
6. Цивьян Т. В. Об эпиграфе у Ахматовой // Анна Ахматова и русская культура начала XX века. Тезисы конференции. М., 1989, с. 39 - 40.
7. Левинтон Г. А. "Ахматовские уколы" // Там же, с. 44.
8. Иванова С. Л. "Поэма без героя" - эхо и зеркало Белого зала // Анна Ахматова и русская культура начала XX века, с. 25 - 29.
9. Филиппов Борис. Заметки об Анне Ахматовой // Ахматова Анна. Сочинения. т. 3. Париж, 1983, с. 10-11.
" 1915. №7. Все цитаты из статьи Н. В. Недоброво извлечены из этого издания.
11. Фарино Ежи. "Поэма без героя" Ахматовой // Вторые ахматовские чтения. Одесса, 1991, с. 39.
12. Струве Глеб. Указ. соч., с. 413. На синтаксический параллелизм внимание автора статьи обратил К. Ф. Тарановский.
* Три "к" выражают замешательство автора