• Наши партнеры
    Fortour.ru - Аренда квартиры-студии на Солнечном Берегу (Болгария).
  • Гончарова Н. Г.: "Путем всея земли" как "новая интонация" в поэзии Анны Ахматовой

    Русская словесность. - 1998. - № 2. - С. 27-33.

    "Путем всея земли" как "новая интонация"
    в поэзии Анны Ахматовой

    Судьба поэмы А. Ахматовой "Путем всея земли" двойственна. Она была напечатана на родине при жизни автора. Другое дело - как это было сделано - фрагментами, в составе случайных, эфемерных циклов начиная со сборника "Из шести книг" (1940) и до журнальных публикаций 1960-х годов; наиболее полно в 1963 г. в "Дне поэзии" (за вычетом III, IV и большей части VI главок); спустя четверть века после написания - в книге "Бег времени" (1965) с отдельными цензурными искажениями... Долгое время критика в беглых упоминаниях преподносила ее как цикл стихов, а не поэму с единой композицией, сюжетом и лирической героиней; к тому же ее рассматривали как стихи, посвященные Великой Отечественной войне1. Только в 1990 году текст поэмы был впервые опубликован полностью2, включая строфу, вычеркнутую рукой автора из рукописи при подготовке книги "Бег времени", в работе над которой Ахматовой помогала Л. К. Чуковская. Подготовленный ими, но неосуществленный вариант книги предусматривал раздел, включавший в себя три поэмы: "Путем всея земли", "Реквием" и "Поэму без героя". Объединение этих трех вещей в особый раздел подтверждает мысль, высказанную Ахматовой весной 1940 года и тогда же записанную Л. К. Чуковской: "Там есть новая интонация. Совсем новая, какой еще никогда не было"3. В 1963 г. Ахматова записала: "О 1925 г<оде>. ... По этой тропинке над пропастью надо было якобы добираться куда-то4... За этим сразу началось многолетн<ее> пребывание "под крылом у гибели", но у ворот этого "пребывания" твердо стоят еще не собранные в один цикл стихи о судьбе... Затем мое имя вычеркнуто из списка живых до 1939 г<ода>...

    Вокруг бушует первый слой рев<олюционной> молодежи... Гибнет Есенин, начинает гибнуть Маяковский, полузапрещен и обречен Мандельштам, пишет худшее из всего, что он сделал, Пастернак, умирает уже забытый Сологуб..., уезжают Марина <Цветаева> и Ходасевич. Так проходят десять лет. И принявшая опыт этих лет - страха, скуки, пустоты, смертного одиночества - в 1936 я снова начинаю писать, но почерк у меня изменился, но голос уже звучит по-другому. А жизнь приводит под уздцы такого Пегаса, кот<орый> чем-то напоминает апокалипсического Бледного Коня или Черного Коня из тогда еще не рожденных стихов.

    ... Возврата к первой манере не может быть. Что лучше, что хуже - судить не мне. 1940 - апогей. Стихи звучали непрерывно, наступая на пятки друг другу, торопясь и задыхаясь... В марте "Эпилогом" кончился "Requiem". В те же дни - "Путем всея земли", т. е. большая панихида по самой себе..."5

    Не случайно Ахматова упоминает "стихи о судьбе". "Я давно к этому подбиралась, - сказала Анна Андреевна по поводу других, близких по теме, стихов, - да все было не подойти" (Чуковская Л., I, 71). Время, память, судьба стали составными "новой интонации", вот основание для объединения в итоговой книге трех поэм, многие из образов которых, отражаясь друг в друге, проходят через все творчество Ахматовой.

    Тексты поэмы датируются автором с небольшими разночтениями: "Март 1940", "1940", "первая половина марта 1940 года". Характерна датировка, стоящая под текстом поэмы в рукописи несостоявшейся "седьмой книги" "Нечет" (1946), указывающая числа: "10-13 марта". В заметке "Из письма к *** (Вместо предисловия)" говорится о создании "стихотворения "Видение", ставшем зародышем поэмы и написанном "в ночь штурма Выборга и объявления перемирия" (Ахматова. Т. I. С. 232). Выборг был взят советскими войсками 10 марта, а мирный договор между СССР и Финляндией подписан 12 марта 1940 г. Написание поэмы укладывается в эти временные рамки.

    Число 10 марта значимо для Ахматовой. Им помечены "Эпилог" к "Реквиему" ("Около 10 марта 1940 г."), "Маяковский в 1913 году" ("3-10 марта 1940"), "Уложила сыночка кудрявого" (10-13 марта 1940"). В авторизованной машинописи "Из балета "Тринадцатый год" читаем: "10 марта - похороны жертв революции на Марсовом поле..." (РНБ). В записной книжке 1964 г. Ахматова записывает: "10 марта. Дописала Модильяни. Сегодня день смерти Замятина (1937), Булгакова (1940), ареста Левы (1938) и приговора Данте" (с. 445).

    Вопрос датировки поэмы прост, пока дело не доходит до IV главки. Существует автограф полного ее текста (РНБ, 1073-187) с авторской датой и знаком вопроса: "1944?", что совпадает с автографом в записной книжке, датированным "1944. Июнь. Ленинград" (с. 422) и озаглавленным "Опять на родине". В той же книжке имеется запись: "В первый раз я написала несколько страничек прозой в 1944, вернувшись из Ташкента. Страшный призрак, притворяющийся моим городом, так поразил меня, что я не удержалась, описала эту мою с ним встречу: "Столицей распятой / Иду я домой" (с. 442).

    И все же IV главка относится, очевидно, не к послевоенному Ленинграду. В самом раннем из известных автографов (РГАЛИ, 13-66), подаренном поэтом Ф. Г. Раневской в Ташкенте в 1942 г., о чем сообщает на полях собственная помета Раневской, рукой автора уже вписаны две первые строки будущей IV главки, остальные же отмечены отточиями, что позволяет предположить, что главка все же была написана в 1940 г. и подразумевает "столицу", распятую ежовским террором, а не блокадой. Это позволяет заключить, что текст поэмы был создан весь сразу и всегда был един - менялась лишь композиция поэмы, в которой долго не могли определиться границы отдельных главок и место IV, центральной и наиболее "крамольной" из них.

    Некоторые изменения претерпела и текстология поэмы. Мы не будем глубоко вдаваться в ее анализ, поскольку почти все искажения ахматовского текста были сделаны при подготовке отрывков поэмы к печати под давлением цензуры и в последних изданиях восстановлены в первоначальном виде.

    Но почти через все рукописи и машинописи в III главке после ст. "Один силуэт" проходит строфа:

    В какой бы кровати
    И где б ни спала,
    Из страшных объятий
    Вставала бела.

    Однако в рукописях "Бега времени" (1963-1964) строфа пропущена и вместо нее проставлено отточие; в "Беге времени" (без даты) рукой автора строфа заключена в квадратные скобки; в "Беге времени" (1964) строфа вычеркнута рукой автора (РГАЛИ, 13-80,67,84). Поскольку материалы для "Бега времени" готовились самой Ахматовой и принимая во внимание, что в автографе 1964 г. одновременно с вычерком строфы автор внес исправления в текст, искаженный ранее цензурным вмешательством, например, "Меня, китежанку" вместо бывшего во всех печатных вариантах бессмысленного "Меня спозаранку" или "О, salve, Regina!" (вместо столь же бессмысленного "Из аквамарина"), можно предположить, что в утрате спорной строфы сказалась авторская воля и что, внося ее в текст снова, как это сделано М. М. Кралиным в двухтомнике Ахматовой на основании авторизованной машинописи 1957 г. (?) (РНБ, 1073-188), которая в силу неполноты текста не может, на наш взгляд, стать полноправным источником для публикаций, мы нарушаем авторскую волю.

    Что же такое поэма "Путем всея земли", или "Китежанка", как ее называла в разговорах и рабочих записях Ахматова? Говоря в заметке "Из письма к *** (Вместо предисловия)" о ее создании, Ахматова замечает: "Осенью того же года я написала еще три не лирические вещи. Сначала хотела присоединить их к "Китежанке" и написать книгу "Маленькие поэмы"..." (Ахматова. Т. I. С. 232). Казалось бы, источник замысла лежит на поверхности: это "Маленькие трагедии" Пушкина, главные герои которых, по мысли Ахматовой, сближаются с Пушкиным. Однако так ли уж несомненна эта связь?

    Бросается в глаза принципиальное различие между "маленькими трагедиями" и ахматовскими "маленькими поэмами". Пушкин писал трагедии, в которых на крайне малом драматургическом пространстве разыгрываются насыщенные трагедийные конфликты. Его "маленькие трагедии" именно пьесы, они сюжетны и при всем своем лаконизме легко поддаются игровому сценическому воплощению. Ахматовские же "маленькие поэмы" ведут себя иначе. Из них в поэмах остались навеки только "Путем всея земли" и "Поэма без героя", тоже начинав-шаяся как "маленькая поэма". Кроме них в книгу должны были войти "Пятнадцатилетние руки", ныне стихотворение "Мои молодые руки", и "Россия Достоевского", ставшая первой в цикле "Северных элегий" - "Предысторией".

    Книга не состоялась, возможно, потому, что природа "маленьких поэм" не укладывалась в традиционное понимание поэмы как "большого многочастного стихотворного произведения эпического или лирического характера"6. Развитие сюжета имеется только в "Китежанке" и "Поэме без героя". Однако мысль о "маленьких поэмах" не оставляла Ахматову: в "Черной тетради" (РГАЛИ, 13-77) I и II фрагменты из цикла "Эпические мотивы" названы "маленькими поэмами".

    Не упуская из виду "Маленькие трагедии" Пушкина, рискнем высказать предположение, что не менее важным источником "маленьких поэм" и, следовательно, "Путем всея земли" явились для Ахматовой "Petits poemes en prose" Ш. Бодлера, его "Маленькие поэмы в прозе", переведенные на русский язык в 1909 г. как "Стихотворения в прозе". Предметом каждой из этих поэм в прозе является не драматический конфликт, не всплеск страстей или какое-либо событие, но состояние души, ее погружение в память, переживание или впечатление, что гораздо ближе к пониманию сущности "Путем всея земли".

    "маленьких поэмах". Говоря об ахматовских занятиях творчеством Гумилева, П. Н. Лукницкий приводит ряд ее рассуждений по поводу стихов "Память" и "Заблудившийся трамвай" с их нарушением хода времени, фантастическим преобразованием реальности и указывает, что именно в них Ахматова видела следы воздействия Бодлера на поэзию Гумилева7. Ахматова говорит о преобразовании реальной жизни в его стихах: "В "Памяти" это делается с соблюдением времени и пространства", тогда как в "Заблудившемся трамвае" "... чтобы не было повторения и... увлеченный теорией "сдвижения планов", Гумилев... делает попытку... отрешиться от пространства и времени, преодолеть их, сделать "несколько снимков на одну пластинку..." (Лукницкий П. Т. II. С. 74).

    Эти эксперименты над временем и памятью у Гумилева восходят, по мнению Ахматовой, к Бодлеру, Рембо ("Пьяный корабль"), Вийону ("Баллада о дамах былых времен"). Французы и поэтические поиски Гумилева - это и есть тот контекст, в котором могли зародиться "маленькие поэмы" Ахматовой. Возможно, именно погружение в поэтику Гумилева привело Ахматову к отказу от традиционного "линейно-последовательного" описания прошлого, которое было еще в "Русском Трианоне", ради сложного, абстрагированного "от пространства и времени" синкретического переживания прошлого.

    В этом плане особую роль играет система эпиграфов. Они органично входят в художественную ткань поэмы, связывая тему памяти и тему смерти, говоря о некоем "конце сроков".

    Известно, что один из эпиграфов - "В санях сидя, отправляясь путем всея земли..." - является контаминацией двух цитат - завещания царя Давида (III Книга Царств, II, 2): "Вот, отхожу я в путь всей земли, ты же будь тверд...", - и "Поучения Владимира Мономаха: "В санях сидя, помыслил в душе своей и похвалил Бога". Второй же - неточная цитата из Апокалипсиса (X, 5-6); в оригинале он звучит так: "И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, который сотворил небо, и все, чтением, землю, и все, что на ней, и море, и все, что в нем, что времени уже не будет". Перефразируя, Ахматова создает как бы цитаты, призванные служить ее собственным целям: разомкнуть поэму из чисто человеческой сферы во всеобщую, космическую; от отдельной смерти - к гибели мира.

    "Апокалипсический" эпиграф не менялся во всех вариантах текста. Другой же варьируется и в разных редакциях ставится то на первое, то на второе место. Таким образом автор акцентирует то одни, то другие оттенки, создавая тонкую игру смыслов.

    В этой связи прочитывается и название поэмы. "Путем всея земли" означает "смертным путем", а сани, пришедшие в эпиграф из "Поучения Мономаха" - атрибут древнерусского погребального обряда. Поэма "Путем всея земли" говорит о смертном, погребальном пути ("Большая панихида по самой себе"). Вспомним образ "Поэмы без героя":

    И открылась мне та дорога,
    По которой ушло так много,
    По которой сына везли,
    И был долог путь погребальный...

    Раннее название поэмы "Китежанка" также связано с темой смерти. Легенда о чудесном граде Китеже, скрывшемся от врагов на дно озера, откуда на поверхность доносится только колокольный звон, издавна почиталась на Руси. Связываясь в народных представлениях с недосягаемым Раем, он говорил о человеке, изгнанном из Рая и по нему тоскующем. Китеж стал символом "тайной свободы", о которой говорил Блок и которой жива русская поэзия XX века.

    Ахматова высоко ценила оперу Н. А. Римского-Корсакова "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии" ("АА очень любит "Китеж", слушала его за последнее время четыре раза", - писал Лукницкий (Т. II. С. 222), однако в ее поэзию Китеж вошел все же через знакомство с Н. А. Клюевым, для которого этот фольклорный образ был крайне значим. В письме к Н. И. Архипову Клюев писал: "Мой же мир: Китеж подводный, там все по-другому..."8 И в стихах: "Моя слеза, мой вздох о Китеже родном..."9 В традиции же Серебряного века с образом Китежа связывался Петербург - заливаемый наводнениями, призрачный город Достоевского и А. Белого, чей срок исчислен, как и воплощаемой им культуре.

    "Николай Клюев был ловец душ. Он каждому хотел подсказать его призвание... Меня назвал "Китежанкой" (ЛО. С. 69). Так у Ахматовой возникает тема Китежа, утраченного дома; он остается лишь в памяти, и поиск его смыкается со смертью.

    Поэма "Путем всея земли" включена в контекст поэтического творчества Ахматовой 1940 г. Стихи этого времени проникнуты стремлением осмыслить время и судьбу. Бесспорно внутреннее родство "Китежанки" с "Поэмой без героя". Она как бы в тени "Триптиха"; это первый приступ к теме, поэтический конспект "Поэмы без героя", вобравшей в себя многие затронутые в "маленькой поэме" темы.

    С I главки читатель погружается в тайнопись, выводящую его в поэтические пространства "Поэмы без героя". "О, salve, Regina! / Пылает закат" - недаром эти, не совсем понятные строки в советских публикациях заменялись маловразумительным образом "Из аквамарина / Пылает закат". На самом деле латинские слова ("Здравствуй, царица!") принадлежат католической молитве, музыку к которой написал в 1915 г. композитор А. С. Лурье, друг и адресат многих стихов Ахматовой. Воплощая в себе одну из граней образа Утраченного Возлюбленного, он видится Ахматовой на протяжении всей ее жизни как автор музыки к "Поэме" и либретто на ее сюжет. Встреча с ним становится важной вехой на пути китежанки в прошлое.

    В фантастической хронологии "маленькой поэмы" теме Лурье предшествует царскосельская веха, связанная с Н. В. Недоброво, поэтом и критиком, негласным законодателем Серебряного века, царскоселом, другом Ахматовой, адресатом ее стихов, человеком, чье имя для нее навсегда связалось с пониманием собственной поэтической судьбы.

    Как пышно и знойно

    восклицает поэт.

    По мнению В. М. Жирмунского10, эта строка связывает "маленькую поэму" со стихотворением 1915 года "Сон" и с лирическим отступлением "Поэмы без героя".

    Стихотворение "Сон" передает атмосферу страшного сна, где герой ищет возлюбленную в им обоим памятных местах, и герой этот - очевидно, Недоброво: о его способности видеть вещие сны вспоминали современники"11. Пейзажная зарисовка вызывает мысль о каком-то определенном месте в царскосельском парке:

    Это озеро, - думал ты, -

    "маленькой поэмы":

    А сторож у Красных ворот
    Окликнул тебя: "Куда!"

    Героя окликает сторож; в поэме же его место занял воин (в одном из вариантов "призрак"), стоящий как бы на грани настоящего и прошлого. Вспомним лирическое отступление в "Триптихе", обращенное к Недоброво:


    Разве мы не встретимся взглядом?..

    Тема Недоброво возникнет и во II главке "Путем всея земли" в связи с Крымом. Крым для Ахматовой родина песенного дара: "Здесь встретилась с Музой". Это автореминисценция "Эпических мотивов" (I) и ранней поэмы Ахматовой "У самого моря", где Муза является героине в древнем Херсонесе.

    Но Муза отсылает китежанку обратно "в отеческий сад", и в этом - тоже косвенное присутствие Недоброво: он-то поверил в ахматовский поэтический путь и сказал ей "победившее смерть слово" о ее поэзии...

    В Крыму в 1916 г. Ахматова в последний раз видела уехавшего туда из-за туберкулеза Недоброво. Этой встрече посвящено стихотворение 1916 г. "Вновь подарен мне дремотой...", кончающееся строками:


    Ты ушел, утешный мой.

    Характерно, что в машинописи 1957(?)г. к строчкам, посвященным Крыму, сделана приписка: "Было:

    И карлика Мимэ
    Торчит борода".

    "Зигфрид", предатель, которого побеждает Зигфрид. Возможно, тень предательства, входящая с этой припиской в "маленькую поэму", связана и с осложнившимися в 1916 г. отношениями Ахматовой и Недоброво, и с ее преждевременным оплакиванием его смерти (реально Недоброво умер в 1919 г.), что есть смертный грех по воззрениям православной церкви.

    Память об этом не уходила много лет. Среди ахматовских записей об итальянском путешествии 1964 года читаем: "Подъезжаем к Риму. Все розово-ало. Похоже на мой последний незабвенный Крым 1916 года, когда я ехала из Бахчисарая в Севастополь, простившись навсегда (подчеркнуто автором. - Н. Г.) с Н. В. Н<едоброво>, а птицы улетали через Черное море"(3ап. кн. С. 582).

    Особую значимость приобретает в поэме мотив некоего преступления, о котором автор говорит полунамеками, но которое отчетливо прочитывается в III, центральной по своему положению, главке. Ее сюжет весьма напоминает трагическую историю, ставшую сюжетным ядром "Поэмы без героя" и ее либретто. Думается, что, наметив тему в "маленькой поэме", автор не смог внутренне расстаться с ней, исчерпать до конца, что привело к возникновению "Триптиха".

    Здесь возникает тема двойничества. В поэтике Анны Ахматовой, как и в творчестве Достоевского и Блока, она восходит к Гофману - не случайно он упоминается уже в первых строках главки:

    Пусть Гофман со мною

    Кстати, "угол" - это ярко выраженная деталь романтической поэтики, конец известного, реального мира. Мотив этот повторится еще раз в III главке:

    Так, значит, направо?
    Вот здесь, за углом!

    "Триптихе", идет не только о трагическом происшествии 1913 года, но и о "двойнике драгуна", как он обозначен в одном из либретто по "Поэме без героя" (Зап. кн. С. 175), т. е. о М. Линдеберге, самоубийство которого каким-то образом было связано с Ахматовой и, будучи некоей параллелью самоубийству Вс. Князева, легло в12 основание трагической памяти поэта.

    "Поэме без героя" двойником оказывается "петербургская кукла, актерка...", героиня "1913 года", и там же двойник автора проходит крестный путь, от которого оказалась избавлена Ахматова: "Мой двойник на допрос идёт..."

    Характерна для Ахматовой и тема Цусимы, Она навсегда осталась для поэта среди крупнейших вех реального прошлого. "Непременно 9 января... и Цусима - потрясение на всю жизнь, и так как первое, то особенно страшное", - писала она13. Память о нем слилась с образом любимого, но и страшного моря. "А матрос (пьяный) всегда был Цусимой - до самой войны < 19> 15 г<ода>, когда я видела матросов в пешем строю, у меня невольно сжималось сердце от воспомин<аний> о Цусиме - этом... первом ужасе моего поколения..." - записала Ахматова в записной книжке (Зап. кн. С. 189).

    Позорно проигранное русским флотом сражение при Цусиме произошло 14 мая 1905 года. В это время в России цветет черемуха - не отсюда ли устойчивый образ ахматовских "маленьких поэм" - "Путем всея земли":

    Черемуха мимо
    Прокралась, как сон,
    "Цусима!"
    Сказал в телефон...

    и "Мои молодые руки":

    А на закат наложен был
    Белый траур черемух,

    Душистым сухим дождем...
    И облака сквозили
    Кровавой цусимской пеной...

    Действие "1913 года" происходит зимой, поэтому пьяному моряку - символу Цусимы - черемуха не сопутствует. И все же с ним связывается "белый траур" - "Сучья в иссиня-белом снеге" несколькими строфами ранее и некий призрак лета и летнего запаха, который оказывается запахом гибели:


    Пахнет... Призрак Цусимского ада
    Тут же. - Пьяный поет моряк...

    Мы вышли еще к одной значимой теме поэмы "Путем всея земли". Одной из первых вех на пути в прошлое для героини поэмы становятся "январи и июли", тоже устойчивый образ поэтики Ахматовой. Он повторяется, например, в "Реквиеме": "И в лютый холод, и в июльский зной..."

    Июль для Ахматовой всегда воплощение не только "прелестного лета", но и избытка жизненных и творческих сил. Не случайно о романтической поэме в "Решке" говорится, что "привел ее сам Июль".

    "Я гощу у смерти белой...", "Поздний ответ", "Три осени", "Надпись на книге" (1960); прямая аналогия содержится в четверостишии 1965 г. "А как музыка зазвучала...".

    Вернувшись из прошлого, китежанка разбивается о настоящее: как нельзя остаться в прошлом, так невозможно жить в настоящем, убившем прошлое. Поэма кончается отречением от реальности и последним возвращением в Китеж, причем создается сложный перекрестный образ "великой зимы" и "белой схимы", смешивающий воедино "великую схиму" - высшую степень монашества, требующую соблюдения строжайших обетов, и "зиму", т. е. смерть в ахматовской системе поэтических координат. Образы сближаются, отсвечивают смыслами, сочетая аскетизм и отречение великой схимы и мертвенную белизну, неподвижность и "лютый холод" зимы - смерти.

    ... Печальней стократ
    Всего, что когда-то

    Этот взгляд из настоящего в прошлое перекликается со строкой из "Реквиема", представляющей собой как бы обратный взгляд, из прошлого в настоящее, еще им не ставшее:

    Показать бы тебе, насмешнице...
    Что случится в жизни твоей...

    Поэт выносит приговор иллюзии - вернуться в прошлое невозможно: "Все к лучшему..." - так кончается трагическая VI "Северная элегия", посвященная памяти. Мотив обманувшей или вовсе "несостоявшейся встречи" - один из ключевых для поэтики и вообще миропонимания Ахматовой - "о, встреча, что разлуки тяжелее...", - пишет она осенью 1945 г. А в июне 1964 г. по случаю предстоящей поездки в Италию для получения международной премии "Этна-Таормино" она написала стихи, возвращающие читателя к Апокалипсису:


    И встреча горестней разлуки.
    Там мертвой славе отдадут -
    Меня - твои живые руки".

    В письме к И. А. Бродскому Ахматова приводит это четверостишие в едином контексте с выдержкой из поэмы "Путём всея земли": "Иосиф, из бесконечных бесед, которые я веду с Вами днем и ночью, Вы должны знать обо всем, что случилось и что не случилось. Случилось:


    Высокий порог,
    Но голос лукавый
    Предостерег...

    Не случилось: "Светает - это Страшный Суд..." и т. д." (Ахматова. Т. II. С. 253).

    "Уложила сыночка кудрявого" на ту же "китежскую" тему, кончающееся строкой "Оглянулась, а дом в огне горит". Та же тема звучит в стихах, посвященных Марине Цветаевой:

    Поглотила родимых пучина,
    И разрушен родительский дом..." -

    в "Подвале памяти", где героиню ждут не погребальные сани "маленькой поэмы", а безумие: "Но где мой дом, и где рассудок мой?" и др. В "Триптихе" идея утраченного дома связывается с военной эвакуацией, похожей на иное бегство в иные времена; о них говорит печальная география приводимого фрагмента из "Эпилога":

    А веселое слово "дома"

    Все в чужое глядят окно.
    Кто в Ташкенте, а кто в Нью-Йорке...

    Китежанка надеется -

    Я к вам, китежане,

    но это возвращение в "великую зиму", т. е. в смерть; дома - нет.

    В "Путем всея земли" намечена действительно "новая интонация": темы, уже звучавшие в более ранних или сопутствующих ей стихах, обретают трагическое звучание, которое затем развернется в "Поэме без героя", вобравшей в себя и гофманиану "1913 года", и "траурный Requiem". "Триптих" полностью раскроет обреченную погоню за ушедшим временем "маленькой поэмы" и гражданскую скорбь "Реквиема", остро поставит проблемы искупления греха и суда над прошлым.

    Впервые именно в "Путем всея земли" поэтом осознается необратимость времени, впервые речь идет о разрушении мира прошлого и его аберрациях. "Куда оно девается, ушедшее время? Где его обитель..." - безответно вопрошала Ахматова в одной из своих последних записных книжек (С. 644). А ответ уже дан: обитель прошлого, тот самый утраченный дом, найден еще в "Путем всея земли":

    В последнем жилище

    Память о прошлом, лишенная всякой иллюзорности и сентиментальной веры в его возвращение - вот "новая интонация" "маленькой поэмы"; память о прошлом - и мужество оставшегося жить в чужом мире человека.

    Примечания

    1. Павловский А. И. Анна Ахматова. Очерк творчества. Л., 1982; Жирмунский В. М. Творчество Анны Ахматовой. Л., 1973.

    2. Ахматова А. Сочинения: В 2 т. М.: Правда, 1990. С. 232. Далее ссылки на это издание даны в тексте с указанием томов и страниц.

    4. Ср. в "Путем всея земли": "Тропиночка круто / Взбиралась, дрожа. / Мне надо кому-то / Здесь руку пожать..."

    5. Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). М., 1996. С. 310-311. Далее ссылки в тексте с указанием томов и страниц.

    6. Квятковский А. П. Поэтический словарь. М., 1966. С. 221.

    7. Лукницкий П. Н. Встречи с Анной Ахматовой. Париж; М., 1997. Т. II. Далее ссылки в тексте с указанием страниц.

    9. Клюев Н. А. Песнослов. М. 1919. С. 127.

    10. Ахматова А. Стихотворения и поэмы. Л., 1979. C. 466.

    12. Тименчик Р. Д. Рижский эпизод в "Поэме без героя" Анны Ахматовой // Даугава. 1984. № 2. С. 121. Также: Виленкин В. Я. Образ тени в поэтике Анны Ахматовой // Вопросы литературы, 1994. № 1. С. 68.

    "Листки из дневника" А. А. Ахматовой // Книги. Архивы. Автографы. М., 1973. С. 70.

    Раздел сайта: