Р. Гуль. Одвуконь. Нью Йорк.
1973. С. 267-271.
"Реквием" Анны Ахматовой
А. А. Ахматовой исполнилось 75 лет. С этим юбилеем случайно совпал выпуск за рубежом сборника ее стихов "Реквием". Издатели "Реквиема"* предупреждают, что "этот цикл стихов печатается без ведома и согласия автора". Но я думаю, что все эти стихи войдут в подготовляемое в СССР собрание стихотворений Ахматовой. Пусть все стихи "Реквиема" о терроре. Но они ведь о терроре сталинском, а как раз этот период террора (и только этот, так уж вышло по иронии революции) осуждать можно. Поэтому и стихи "Реквиема" партия и правительство могут - как говорится - "взять на вооружение на данном этапе исторического развития".
Семнадцать месяцев кричу
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу
Ты сын и ужас мой.
Всё перепуталось навек
И мне не разобрать
Теперь кто зверь, кто человек
И долго ль казни ждать.
Говорить о высоких достоинствах поэзии Анны Ахматовой не приходится. Ее поэзия давно оценена. Уже несколько десятилетий как Ахматова - эта былая "насмешница" и "царскосельская веселая грешница" - ушла от своей прежней главной темы - любовной лирики, став поэтом разных и больших тем: война, родина иль свобода, Россия, диалог с прошлым Серебряным Веком. И вот теперь - террор.
По классичности музыки, по ее четкости, точности и блеску "Реквием" как раз образец этого перерождения былой музы Ахматовой. OT камерности - к всероссийскому голосу. К голосу - ясному, всеми слышимому и по-пушкински в своей высокой простоте незримо сложному, что дается только большим поэтам. В приложении к Анне Ахматовой эпитет большого русского поэта (и в наши дни единственного большого) совершенно естественен. Стихи "Реквиема" одно из подтверждений тому.
Но "томов премногих тяжелей" эта небольшая книжка только в плане поэзии. "Реквием" неожиданно поднимает некоторые темы историософского и духовного порядка. И прежде во тему о, так называемой, русской душе. Хотя почему о так называемой? Русская душа существует, это - реальность. И "Реквием" как раз показывает некоторые ее стороны. Касается "Реквием" и темы: - родина иль свобода?
Стихи "Реквиема" помечены - 1935, 1939, 1140 годами. Это - террор. Это стихи о том, как - "Звезды смерти стояли над нами - И безвинная корчилась Русь - Под кровавыми сапогами - И под шинами черных марусь". Темы террора, самой значительной темы полувековой русской революции, по понятным причинам касались немногие русские поэты. В первые годы революции в достаточной мере гнусные стихи, прославлявшие террор, писали В. Маяковский, Н. Клюев ("Хвала пулемету несытому кровью - Битюжьей. породы батистовых туш!") и некоторые другие поэты. Это были дешевые плакаты, нужные партии и правительству, и как ответ народа на террор они никем восприняты быть не могут. Совсем иные стихи о терроре написал Макс Волошин, издав их заграницей в 20-х годах. Это эпические стихи свободного поэта. Но к них так много преизбыточной патетики и философичности, что гнусность убийств людей они невольно поднимали до каких-то историософских толкований. Откликом народа на совершаемую над ним пытку они быть тоже не могли. Но вот пришли стихи о терроре Анны Ахматовой. О них - и только о них - я думаю, можно сказать, что это отклик народа на террор. Да и писала-то их Ахматова именно так: как всероссийские (или - всесоюзный) ответ русской женщины на тюрьму, Сибирь, смерти, террор. Об этом говорится в небольшом предисловии к "Реквиему", как стоявшая вместе с Ахматовой в тюремной очереди женщина "с голубыми губами", узнав кто она, спросила ее на ухо, шепотом - "А это вы можете описать"? . - И я сказала - "Могу", ответила ей, стоявшая в тюремной очереди, прославленный поэт России А. А. Ахматова.
И я молюсь не о себе одной
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый холод, и в июльский зной,
Под красною ослепшею стеною.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Которым кричит стомильонный народ!
О чем же он кричит стомильонный измученный народ? О своих страданиях. Да. Но что же он кричит? Не разобрать. Это скорее бессловесный вой и воп: "как стрелецкие женки - под кремлевскими башнями".
Уводили тебя на рассвете.
За тобой, как на вынос, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе не забыть.
Буду я, как стрелецкие женки
Под кремлевскими башнями выть.
Старинно-московский образ воющих стрелецких женок под кремлевскими башнями совсем не случаен, он глубоко определяющ.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
Некоторые русские писатели полагают, что русскую податливость к насилью и долготерпеливость к страданью выдумал только французский маркиз де Кюстии. Я думаю, людей так думающих не поддерживает ни русская история, ни русская литература, ни полувековая история русской революции. Край родной долготерпенья - остается. И "Реквием" Анны Андреевны Ахматовой - как ответ на террор ленинских "голубых шапок" и ленинских кровавых сапог" - вой той же покорности родной страны.
Кажется, Розанов когда-то писал, что символом русской истории могут быть некие легендарные, результаты битвы на Калке, когда победившие татары будто бы, положив доски на пленных русских, плясали на них. Так и марксизм-ленинизм полвека пляшет на пленном народе под плач и вой "стрелецких женок".
Но тут хочется коснуться одной побочной темы, которую Ахматова сама явно связывает с большой темой о всероссийском терроре. Ведь "Реквием" открывается прекрасным и как бы краеугольным, программным четверостишием, которое дает тон всем стихам Ахматовой о терроре, вставляя их в некую общую внутреннюю раму.
Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, -
Я была тогда с моим народом,
Это - тема выбора. Выбора родины иль свободы. Мы давно знаем (еще по известному стихотворению Анны Ахматовой 1917-года "Мне голос был. Он звал утешно"), что Ахматова подчеркнут решительно, демонстративно сделала свой выбор между родиной и свободой: родина! И от этого выбора она явно не отрекается да говоря о всероссийском терроре. Что ж, осознанный выбор родины, а не свободы, сделанный еще в 1917 году, в момент предельной осатанелости родины, надо признать героическим. Хотя я думаю, менее, а может быть и более героичен (хотя бы уж потому, болтее активен!) был выбор другой большой русской поэтессы Зинаиды Гиппиус. Гиппиус тогда же выбрала: разрыв с родиной во имя свободы.
Рабы, лгуны, убийцы, тати ли
Мне ненавистен всякий грех,
Но вас Иуды, вас предатели
Я ненавижу больше всех.
Это - об Октябре, Ленине и ленинцах, от идеологов до мелочи ходившей в "кровавых сапогах" и ездившей "на черных марусях". И с этой "Свечей ненависти" (так называется это стихотворением Гиппиус столь же осознанно ушла от родины. И это был героизм еще потому, что уходившие от родины твердо знали, что без родины они встретят только чужие пороги и горечь хлеба изгнания. Я думаю, - нехорошо, что Ахматова в свое время писала об ушедших довольно-таки надменно:
Но вечно жалок мне изгнанник
Как заключенный, как больной,
Темна твоя дорога, странник.
Полынью пахнет хлеб чужой.
Остаток юности губя,
Мы не единого удара
Не отводили от себя.
Мы знаем, что в оценке поздней
И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
Эта надменность была нехороша хотя бы уж потому, что для изгнанников Ахматова-поэт всегда была дорога и кроме любви чувства восхищения они ей ничем не платили, хотя Ахматова писала и об этом: "их грубой лести я не внемлю - им песен я свои не дам". Ждановщина, принуждение восхвалить "отца народов", аресты и расстрелы близких, всё это было - "там где мой народ, к несчастью, был". То, что жизнь без родины всем трагически тяжела, не должно бы было быть темой надменных стихосложений. Об той тяжести прекрасно сказала та же Зинаида Гиппиус, будучи заграницей, в стихах "Там и здесь".
Там я люблю иль ненавижу
И обманутых,
И петлю вьющих,
И петлей стянутых.
Мне все равны и всё равно.
Но свеча ненависти к убийцам и предателям у Гиппиус не погасала. И Гиппиус умерла на свободе, но вне родины. Приблизительно в то же время, когда Гиппиус умерла, Ахматова на родине написала страшные стихи, призывая смерть:
К смерти
Ты всё равно придешь - зачем же не теперь?
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль отрави тифозным чадом
Иль сказочкой придуманной тобой,
И всем до тошноты знакомой,
Чтоб я увидела верх шапки голубой
Мне всё равно теперь. Клубится Енисей.
Звезда полярная сияет
Последний ужас озаряет.
Примечание
* Анна Ахматова. "Реквием". Товарищество Зарубежных Писателей. Мюнхен. 1963.