Ахматовский сборник / Сост. С. Дедюлин и
Г. Суперфин. - Париж, 1989. - 203-204.
К истолкованию стихотворения Ахматовой
"Всем обещаньям вопреки"
Ахматова любила игру особого рода, связанную с ее произведениями и с их истолкованием. Ей нравилось слушать, как ее собеседник вслух размышляет по поводу возможных отгадок там, где в ее стихах, особенно поздних, можно было увидеть загадки. Ахматова в таких случаях как бы ставила отметку разгадчику за степень проникновения в ее замысел. Не раз приходилось мне участвовать в таких разговорах о "Поэме без героя". Но так же она обсуждала и отдельные свои стихотворения.
Если мне не изменяет память, случай, о котором я расскажу, относится к моему приезду в Комарово в одно из воскресений в начале июня или в самом конце мая 1961 года, когда я целый день провел в "будке" (как звала Анна Андреевна свою небольшую дачу). В тот раз Ахматова прочитала мне незадолго перед тем написанное стихотворение:
Всем обещаньям вопреки
И перстень сняв с моей руки,
Забыл меня на дне...
Ничем не мог ты мне помочь.
Зачем же снова в эту ночь
Свой дух прислал ко мне?
Он строен был, и юн, и рыж,
Он женщиною был,
Шептал про Рим, манил в Париж,
Как плакальщица выл...
Он больше без меня не мог:
Пускай позор, пускай острог...
Я без него могла.
По поводу двустишия "Зачем же снова в эту ночь // Свой дух прислал ко мне?" Анна Андреевна тут же спросила меня, знаю ли я, откуда оно. На этот раз я не провалился на экзамене: задолго до того, еще старшеклассником, я запомнил наизусть и пробовал перевести русскими дольниками, казавшимися мне близкими к французскому звучанию, некоторые из стихотворений книги Бодлера "Цветы зла". Среди них было и "Comme les anges a l'oeil fauve", которое я сразу назвал Ахматовой в ответ на ее вопрос. Она со мной согласилась, но в ее одобрительной улыбке я прочитал и намек на возможность следующей загадки, еще одного вопроса, который в словах она не сформулировала.
Для нее воспроизведение мотива стихотворения Бодлера было одновременно и обращением к Гумилеву. Согласно тому толкованию стихотворения, которое стало распространенным в последнее время, перстень, снятый с руки, относится к Борису Анрепу, изгнанническая судьба которого в этом случае имеется в виду в конечных строках. Но мне кажется возможным и одновременное вызывание образа - или тени - Гумилева: это он снял с ее руки свадебное кольцо - обручальный перстень вопреки когда-то данным обещаниям. Он является ей и воспоминанием о самом себе (как и во многих других стихах ее), и переиначенными строками Бодлера. У Бодлера поэт является к своей любимой подобно "ангелу с диким взглядом", у Ахматовой его дух, как юнговская anima и как одна из трех ипостасей человеческой души в Египте, "женщиною был" (и выл "как плакальщица"). Париж может быть реальным местом, где жил в разные годы Гумилев. Я не исключаю, что Ахматова могла думать и о других адресатах стихотворения кроме Б. Анрепа.
Из рассказанного видно, что Ахматова предполагала, что шифр, ею применяемый, может быть разгадан. В этом случае кодовой книгой, позволяющей начать дешифровку, были "Цветы зла".