Вариант статьи, опубликованной в журнале
Русская литература. - 2008. - № 2. - С. 159-172.
О текстологии и датировке одного стихотворения
Ахматовой в связи с его историей1
Известное стихотворение А. Ахматовой "Мне голос был…" в публикациях в составе собрания её сочинений имеет две существенно отличающиеся между собой редакции. Первая из них была опубликована в еженедельнике "Воля народа" в апреле 1918 года в следующем виде:
Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берет её,
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: "Иди сюда!
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
"2
Посвящение в тексте отсутствовало3. В изданиях сочинений Ахматовой обычно публикуется вторая, "короткая" редакция:
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: "Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид".
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух4.
В новом издании стихотворений Ахматовой, подготовленном Н. И. Крайневой, публикуется контаминированная редакция стихотворения, включающая в текст две первых строфы первоначальной редакции ("Когда в тоске самоубийства…" и "Когда приневская столица…") и заключительную строфу, которая впервые появилась в сборнике "Подорожник" ("Но равнодушно и спокойно…")5. Датируется это стихотворение по-разному: "осенью 1917 года" В. М. Жирмунским6 и Н. И. Крайневой (эта дата, кстати, и на списке стихотворения, принадлежавшим Н. А. Дилакторской), 1917 годом - В. А. Черных7. Попробуем проследить историю публикаций стихотворения, чтобы попытаться установить, что следует считать его окончательным текстом и аргументированной датировкой.
В истории стихотворения, есть важная деталь, которая оказала влияние и на его датировку: впервые ее отметил В. М. Жирмунский, указав, что стихотворение "Первоначально было посвящено Б. А<нрепу>"8. Следует обратить внимание на эту гибкую формулировку, в которой особую важность имеет слово "первоначально". Связь стихотворения с Б. Анрепом подтверждала и Ахматова: в записях П. Н. Лукницкого под 9 февраля 1926 года приведены пометы Ахматовой на сб. "Подорожник". Против стихотворения "Когда в тоске самоубийства…" она отметила: посв. Б<орису> А<нрепу>9.
Мнение, что первая редакция стихотворения была обращена к Б. В. Анрепу подтверждается еще и контекстом первой публикации стихотворения в еженедельнике "Воля народа". Без преувеличения можно сказать, что тень Анрепа незримо присутствовала во всех стихотворных публикация Ахматовой на страницах этого издания. Помимо стихотворения "Когда в тоске самоубийства…", помещенного в первом номере, во втором номере еженедельника было помещено еще одно стихотворение Ахматовой, обращенное к Анрепу:
Ты отступник… За остров зеленый
Отдал, отдал родную страну,
Наши песни, и наши иконы,
И над озером тихим сосну... 10
Просыпаться на рассвете
Оттого, что радость душит,
И глядеть в окно каюты
На зеленую волну.
Иль на палубе в ненастье,
В мех закутавшись пушистый,
Слушать, как шумит машина,
И не думать ни о чем,
Но, предчувствуя свиданье
С тем, кто стал моей звездою,
От соленых брызг и ветра
С каждым часом молодеть.
1917. Июль. Слепнево. 11
Эта связь стихотворения "Когда в тоске самоубийства…" с анреповским циклом, как представляется, оказала влияние и на дату, которую Ахматова позднее ставила и под стихотворением, выросшим из первоначального "Когда в тоске самоубийства…" - "1917".
Первым анреповский подтекст "раскопал" Г. П. Струве, побудивший героя этого сюжета написать воспоминания, прямо указывающие на того, кому первоначально принадлежал "утешный голос". Анреп в 1916 году был командирован в Англию и по его воспоминаниям, он "вернулся в Россию только в конце 1916 года и то на короткое время. Январь 1917 года я провел в Петрограде и уехал в Лондон с первым поездом после революции Керенского"12. Новозеланская исследовательница У. Росслин выдвинула предположение, что Анреп еще раз приезжал в Россию в сентябре 1917 года13, но оно не находит подтверждения в воспоминаниях Анрепа, и ничего не меняет в истории стихотворения. На дату отъезда Анрепа из России, указанную в его воспоминаниях, и ориентировались публикаторы Ахматовой, которые ставили под стихотворением дату "1917".
Для нашего сюжета в воспоминаниях Анрепа важность имеет не столько эта дата, сколько то, как он передавал в воспоминаниях содержание своих бесед с Ахматовой в период расставания: "В ответ на то, что я говорил, что не знаю, когда вернусь в Россию, что я люблю покойную английскую цивилизацию разума (так я думал тогда), а не религиозный и политический бред, А<нна> А<ндреевна> написала:
Высокомерьем дух твой помрачен,
И оттого ты не познаешь света.
Ты говоришь, что вера наша - сон,
А марево - столица эта.
А я скажу - своя страна безбожна.
Пуская на нас ещё лежит вина, -
Всё искупить и всё исправить можно.<…>"14
Стихотворение это датировано 1 января 1917 года и здесь возникают две важных темы, которые будут повторены в первой редакции стихотворения "Когда в тоске самоубийства…" -- тема стыда за свою страну и её историю ("Из сердца…) и тема русской веры, которая трансформируется затем в тему Церкви.
Но встает вопрос, могла ли эта редакция стихотворения "Когда в тоске самоубийства" возникнуть в 1917 году? Ответ на него, как представляется, может быть только отрицательным. Во-первых, потому, что она не согласуется и с биографией Ахматовой, что мы и попытаемся показать, а во-вторых, что гораздо важнее, - такая датировка не согласуется с историческими событиями, запечатленными в стихотворении.
Обращаясь к истории отношений Ахматовой и Анрепа, постараемся не упустить из виду предостережение Г. П. Струве, который, процитировав надпись Анрепа на одном из стихотворений Ахматовой, отметил: "почти каждое слово основано на пережитом, одето пронзительной фантазией, незабвенным чувством"15. На основании подобных наблюдений, Г. П. Струве призывал биографов, интерпретируя любые биографические реалии понимать, что всё "основанное на пережитом" сочетается в них с "пронзительной фантазией".
Попытаемся и в интересующем нас стихотворении отделить биографические реалии от фантазии. Прежде всего, нет никаких оснований для однозначного соотнесения "утешного голоса" только с Анрепом. В начале 1917 года он вряд ли он мог звать Ахматову оставить Россию, его личная жизнь в Англии в тот момент складывалась слишком бурно. Незадолго до возвращения в Россию в конце 1916 года он разошелся с Ю. П. Анреп, урожденной Хитрово, и женился на Елен Метланд, с которой у него было двое детей. При всем своем легкомыслии он вряд ли бы позволил себе пригласить еще и Ахматову, да и в воспоминаниях Анрепа ничего не говорится о том, что он звал её покинуть Россию.
Между тем разговор об отъезде из России постоянно присутствовал в письмах к Ахматовой Н. Гумилева, который осенью 1917 года находился в Париже, откуда направился в Англию, где проводил время в обществе Анрепа. В середине октября 1917 года Н. Гумилев писал Ахматовой: "Через месяц, наверно, выяснится, насколько мое положение здесь прочно. Тогда можно будет подумать и о твоем приезде сюда, конечно, если ты этого захочешь"16.
О существовании планов поездки в Париж Ахматова писала М. Лозинскому 16 августа 1917: "Сегодня получила письмо от Вали Срезневской, которое начинается так: опять, кажется, назрела резня. От таких новостей все делается постылым. <…> Буду ли я в Париже или Бежецке, эта зима представляется мне одинаково неприятной. Единственное место, где я дышала вольно, был Петербург. Но с тех пор, как там завели обычай ежемесячно поливать мостовую кровью сограждан, и он потерял некоторую часть своей прелести в моих глазах"17.
Ахматова знала о встречах Гумилева с Анрепом в Англии, и было бы заманчиво предположить, что и весной 1918 года об Анрепе Ахматовой еще раз напомнил вернувшийся из Англии Гумилев. Но по времени это невозможно: Гумилев прибыл в Англию 21 января, уехал после 10 апреля 1918 года по новому стилю, а в Петроград вернулся в конце апреля18, когда стихотворение Ахматовой уже было напечатано в "Воле народа". Скорее всего, если изначально носителем "утешного голоса" и был Анреп, то к моменту написания стихотворения он приобретал собирательный характер: покинуть Россию Ахматову звал не только Анрепа.
Если же говорить о содержании стихотворения, то оно никак не может быть датировано 1917 годом, тем более, - осенью 1917 года, поскольку здесь речь идет о реальных событиях, относящихся в основном к январю 1918 года. Дело в том, что "ждать немецких гостей" народ не мог раньше, чем большевики начали переговоры о сепаратном мире с Германией19, история которых вкратце может быть изложена следующим образом. Начиная с августа 1914 года Российская империя в союзе с Англией, Италией, Францией, Китаем и Японией (так называемые державы Согласия) находились в состоянии войны с Германией и ее союзниками - Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. Сразу после прихода к власти большевики поставили в качестве первоочередной задачи немедленный выход из войны. В обращении "К гражданам России" от 25 октября 1917 года эта задача была сформулирована как "немедленное предложение демократического мира"20.
"Германизация России": "Германия побеждает Россию в тесном союзе с разлагающими и растленными силами, действующими внутри самой России, через измену русского народа самому себе, своей родине и своей идее в мире <…> Цель, которой добивалась Германия, достигнута: война прекратилась на фронте и перенеслась в тыл, русские перестали воевать с немцами и начали воевать с русскими же. После этого Россия была окончательно ослаблена и русский народ отдал себя на растерзание другим народам, судьба его поставлена в зависимость от их милости"21.
Рядом со статьей Н. Бердяева в том же номере газеты "Народоправство" была помещена статья Г. И. Чулкова, где говорилось: "Границы России стерты и Государства Российского, о котором месяц тому назад так торжественно говорил гражданин Керенский, ныне не существует"22.
26 октября (8 ноября) Второй Всероссийский съезд Советов принял "Декрет о мире", где объяснялась позиция большевиков: "Справедливым или демократическим миром, <...> Правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е. захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций. Такой мир предлагает Правительство России заключить всем воюющим народам немедленно"23. Слова "без аннексий и контрибуций" впоследствии стали нарицательными для политики большевиков, в которой декларируемые намерения существенно отличались от результатов.
7(20) ноября Совет народных комиссаров обратился к союзным державам с предложением немедленно заключить перемирие и начать мирные переговоры24. Обсуждение условий перемирия Совнарком поручил Главнокомандующему русской армии генералу Н. Н. Духонину. В ответ на ноту Совнаркома правительство Великобритании 16 (29) ноября сделало заявление, что оно не имеет возможности отвечать на ноты, адресованные ему правительством, не получившим ее официального признания25, а еще 10 (23) ноября начальники военных миссий союзников потребовали от Духонина не заключать перемирия. Поскольку Духонин не подчинился предписаниям Совнаркома, он 9 (22) был уволен с поста Верховного Главнокомандующего армии республики и на его место был назначен Народный комиссар прапорщик Н. В. Крыленко26.
По приказу Крыленко 13(26) ноября русские парламентеры перешли линию фронта с письменным предписанием начать переговоры о перемирии. Германская сторона приняла предложение и 19 ноября (1 декабря) начались переговоры о мире в ставке германской армии - Брест-Литовске. 14(27) ноября большевики распространили обращение "Народам воюющих стран", где еще раз призвали как союзников, так и противников заключить перемирие и немедленно начать переговоры о мире27, также не нашедший отклика среди бывших союзников. В силу этого переговоры о мире приняли сепаратный характер, лишив тем самым Россию военно-политической поддержки союзников.
"Новый вечерний час" появилась статья Л. Башкирова, в которой со ссылкой на нейтрального дипломата, как на источник сведений, излагался следующий план немцев: "мирные переговоры, даже о сепаратном мире, при желании, легко можно затянуть и таким образом к концу срока перемирия мир не будет подписан. Это явится формальным предлогом для возобновления "военных действий". Германский штаб настолько уверен в развале русской армии, что полагает сделать переход от демаркационной линии до Петрограда не позже, чем в три недели <...> Занятие будет носить характер не военной оккупации, а "оккупации для управления"28. Подобные слухи подкреплял еще и знаменитый пломбированный вагон, укомплектованный за счет Германии, в котором большинство большевиков приехали в Россию для свершения переворота, это также заставляло многих видеть в них германских агентов.
7 декабря в газете "Вечерний час" появляется заметка также под красноречивым заглавием "Немца ждут", где было сказано: "С каждым днем крепнут слухи о скором появлении в Петрограде немецких корпусов <...> Фантазия вконец запуганного обывателя разыгрывается настолько, что он уже не только чувствует приближение спасителя-немца, а даже его... видит. Не далее как вчера днем пишущему эти строки пришлось урезонивать одну женщину, которая "сама видела, как трое немцев на ероплане к Гостиному двору подъехали и за покупками пошли""29. В газете "Вечерний час" пересказывался еще один слух: "город, мол, решено разделить на 11 участков и каждый участок сдать немцам в отдельности"30. Таким образом, первые слухи о возможном германском вторжении появились в самом конце 1917 года, но осязаемое чувство приближения немцев возникло во время переговоров, которые большевики вели с Германией в Брест-Литовске.
На переговорах в Брест-Литовске советская делегация выдвигала предложение заключить "демократический мир", суть которого была сформулирована в Декрете о мире. Но условия, выдвинутые русской делегацией, встретили несогласие германской стороны. Германия в ходе войны к октябрю 1917 года оккупировала Польшу, Литву, часть Латвии и Белоруссии. Чувствуя себя хозяйкой положения, Германия пыталась на переговорах закрепить эти территориальные захваты.
Позиция Германии не давала надежды на заключение мира на предложенных большевиками условиях, только в середине января ситуация на коротких срок несколько изменилась благодаря начавшимся революционным волнениям в самой Германии.
"Первые настоящие вести о революции в Германии"31. Революционное движение в Германии дало на некоторое время повод надеяться, что пролетариату удастся склонить правительство к принятию не слишком кабальных для России условий мирного договора. Но к концу января, когда революционное движение в Германии было уже подавлено, германская делегация на переговорах еще решительнее стала навязывать аннексированный мир, т. е. требовать от советского правительства отказа от территорий.
Л. Троцкий выступил с заявлением, опубликованным под заглавием "Война не прекращена, мир не подписан": "Именем Совета Народных комиссаров Правительство Российской Федеративной республики <...> отказываясь от подписания аннексированного договора, Россия объявляет, со своей стороны, состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам отдается одновременный приказ о полной демобилизации по всем линиям фронта"32.
Это и был момент, когда все без исключения ощущали реальность германского вторжения, поскольку позиция большевиков открывала Германии и ее союзникам возможность беспрепятственных завоеваний. Даже газета "Правда" признавал, что немцы вряд ли откажутся от своих притязаний, но при этом успокаивала читателей тем, что этими новыми военными действиями против России "германский империализм опозорит себя перед лицом всего мира"33.
Но эта спасительная мысль воодушевляла далеко не всех. Руководимая А. М. Горьким газета "Новая жизнь" призывала создать армию для отпора Германии, которая вот-вот двинется на Россию, а позицию большевиков приравнивала к толстовской идее "непротивления злу насилием". Самые пессимистические прогнозы делала правоэсеровская газета "Воля страны": "Тяжелый бронированный кулак императорской Германии угрожающе поднимается над русской революцией и она бессильна оказать ему противодействие, противопоставить ему реальную силу"34.
Сходные настроения запечатлены и в заметке из газеты "Новый вечерний час": "Совершается что-то непонятное, необъяснимое, - говорят союзные дипломаты. Германии открывается дорога для беспрепятственного шествия вглубь России. Вопрос лишь в том, когда Гинденбург пожелает начать шествие"35.
Большевики хотя и верили в правильность собственной тактики, всё же 29 января издали приказ Народного комиссариата по военным делам о начале демобилизации. По этому поводу газета "Новая жизнь" писала: "Германское правительство, только что подавившее начавшееся революционное движение внутри страны, очевидно, располагает еще достаточными силами для того, чтобы двинуть свои полки для дальнейшей оккупации русской территории. <…> Итак, война прекращена, а мир не заключен. Таков печальный итог 42-месячной бойни"36. Выход из участия в Первой мировой войне, стоившей России огромных экономических и человеческих жертв, произошел накануне победы, и поставил Россию в худшие условия, чем даже признавшую себя вскоре побежденной Германию. И до сих пор бывшие союзники по блоку держав Согласия так и не признали роль, которую сыграло участие России в этой войне.
Вместо обещаний о мире "без аннексий и контрибуций" договор предполагал существенные территориальные уступки. Так что слова Ахматовой об ожидании немецких гостей обладали вполне конкретным смыслом. Эти слова можно проиллюстрировать и некоторыми записями А. Блока. В тот период было введены обязательные для всех дежурства у ворот собственных домов в целях самообороны, защиты от разбоя и грабежей, эту вынужденную повинность нёс и Блок, и в записных книжках он отметил некоторые характерные для тех дней разговоры.
С раздражением записывал он те "обывательские", с его точки зрения, слухи, которые распространяли его соседи по дому: "Жильцы дома продолжают шипеть, трусить и нашептывать слухи. "Утром немецкий аэроплан разбрасывал прокламации: "Мы будем завтра или в субботу". <…>. - "Луга взята, немцы идут". - "Ах, немцы не придут?"37. Итак, ожидание немцев своего апогея достигло в январе-феврале 1918 года, в дальнейшем наступление бывших союзников заставило немцев ослабить наступление.
Дополнительным аргументом в пользу связи, которая существовала между первой редакцией ахматовского стихотворения и политической ситуацией в России, связанной с Брестским миром, может служить содержание еженедельника "Воля народа", в котором эта первая редакция была опубликована. Напомним, что еженедельник "Воля народа" выходил, как сказано в редакционном уведомлении, помещенном в первом номере, взамен одноименной газеты правых эсеров.
Можно сказать, что политическая часть первого номера полностью была посвящена брестским переговорам. Открывался он статьей Л. Зака "Экономические последствия Брестского мира"38. В следующей за ней статье Вл. Лебедева "Народная армия и новые "оборонцы"" о положении России в этот момент говорилось: "Так или иначе разбитой, опозоренной, закабаленной России придется наново строить всю свою жизнь. Большевизм прошел по ней словно гунны - где конь ступил, там больше трава не растет. Усилиями организаторов уничтожения армии и флота, теперь обвиняющими в этом друг друга, вооруженный механизм России сметен начисто. Мы не можем оказать никакого сопротивления внешнему врагу"39. Стихотворение А. Ахматовой "Когда в тоске самоубийства…" появилось в литературном отделе "Россия в слове", рядом с ним было опубликовано "Заповедное слово русскому народу" А. Ремизова, где говорилось:
Горе тебе, русский народ!
игрушку, ты напоил злобой невежества и отчаяния свою землю на могильную меру, сам задыхаешься от отчаяния и видишь гибель в каждом приближающемся к тебе…"40 В этом же еженедельнике появились и стихи о революции З. Гиппиус41.
Есть еще одна подробность, заставлявшая соотносить упоминаемые Ахматовой события именно с январем 1918 года, она заключена в её словах об отлетающем от русской Церкви "духе суровом византийства". Н. И. Крайнева в комментариях к этим строкам соотносит их с деятельностью Поместного собора 1917 года42, но едва ли это так, поскольку Собор как раз восстановил Патриаршество, тем самым возвращая Церковь на тот путь, по которому она шла вслед за Византией. А кроме того, работа Собора проходила под знаком возрождения Церкви, освобождения из синодального плена, в который заключили ее петровские реформы.
Как представляется, Ахматова имела в виду другое. Прежде всего, следует задуматься над вопросом, в чем заключается дух византийства, или византизма, если пользоваться термином Константина Леонтьева. В работе "Византизм и славянство" Леонтьев определял византизм как союз "Церкви и родового Самодержавия"43. Временное правительство, пришедшее на смену самодержавию, изменило смысл этого союза, но всё-таки не изменило статус православия как государственной религии, хотя и намеревалось это сделать. На встрече с делегацией Собора А. Ф. Керенский заявил, что Временное правительство полно решимости сделать новый государственный строй внеконфессиональным. В отчете об этой встрече Собору один из членов делегации сказал: "Нить, связующая государство с Церковью в их заботах о христианском просвещении народ, теперь уже порвалась"44.
Но всё-таки окончательно эта связь порвали именно большевики, издав Декрет "Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви", опубликованный 23 января (5 февраля) 1918 года. Декрет провозглашал Россию секулярным государством и лишал Православную Церковь не только привилегий, но и имущества. "Никакие церкви и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют. Все имущества существующих в России церквей и религиозных обществ объявляются народным достоянием", - говорилось в Декрете45. В тех конкретных условиях, когда в стране была разруха и голод, Декрет ставил Церковь в очень тяжелые условия, в которых, как надеялись большевики, она и впрямь могла тогда "испустить дух".
Почти сразу начались и откровенные гонения на Церковь. 20 января по распоряжению А. М. Коллонтай был произведен секвестр Александро-Невской Лавры46, начался процесс изъятия церковных ценностей, которые создавали Церкви ее пышный "византийский" облик. По поводу этих изъятий в послании Патриарха Тихона от 19 января (1 февраля) 1918 года говорилось: "Тяжкое время переживает наша святая Православная Церковь Христова в Русской земле: гонения воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины… Святые храмы подвергаются или разорению… или ограблению и кощунственному оскорблению…, чтимые верующим народом обители святые захватываются безбожными властелинами тьмы века сего… Где же пределы этим издевательствам над Церковью Христовой?"47
"византизм" шло буквально по всем направлениям. В статье "Византизм и славянство" Леонтьев определял "византийское начало" еще и как "подчинение народа в церковных делах духовенству", как авторитет "организованной, а не личной и своевольной религии"48. Под влиянием событий войны и революции, а также антирелигиозной пропаганды большевиков авторитет Церкви ослабевал, о чем говорилось еще в одном послании Патриарха Тихона: "Испытания изнурительной войны и гибельная смута терзают Родину нашу, скорби от нашествия иноплеменных, и междоусобные брани. Но всего губительнее снедающая сердца смута духовная. Затмились в совести народной христианские начала строительства государственного и общественного; ослабла и сама вера, неистовствует безбожный дух мира сего"49.
Именно эти события - ожидание наступления немцев на Петроград в результате нелепой политики большевиков по отношению к Германии в январе 1918 года (которые, кстати и заставляли говорить о них как о германских агентах), а также отделение Церкви от государства и начавшиеся гонения на Церковь и имелись в виду в том тексте стихотворения, которое публиковала Ахматова в апреле 1918 года. В тот момент память о них была жива, и они составляли наиболее значимую часть стихотворения в его первоначальной редакции. Отметим также, что финал этой первой редакции остается открытым, лирическая героиня стихотворения не давала ответа на зов "утешного голоса".
Следующее звено в истории текста стихотворения позволяет восстановить запись голоса А. Ахматовой, сделанная С. И. Берштейном. Лев Шилов , на протяжении многих лет занимавшийся восстановлением берштейновского архива звукозаписи, датирует эту запись весной 1920 года: " … запись стихотворения Анны Ахматовой о тех временах, когда Петроград переходил из рук в руки: белые так и не взяли этот город, немцы тоже, но это вполне могло совершиться. Ахматова говорит об этом как о большой трагедии своей родины, говорит, что она, Ахматова, должна разделить с ней эту трагедию и что она не покинет свою родину и свой город никогда"50.
Сотрудник музея К. И. Чуковского в Переделкине, журналист Павел Крючков, в настоящий момент продолжающий изучение архива звукозаписи С. И. Берштейна и обративший мое внимание на эту запись, по поводу ее даты сообщил мне следующее: "Условную датировку той записи я определяю по записям голоса Н. С. Гумилева, который читал стихи два раза, сначала - в феврале 1920 года, а потом, как пишет Шилов, - только "через несколько месяцев - вместе с Анной Ахматовой, как о том просил его профессор Бернштейн, которого очень интересовала и ее декламация"51. В другом месте этой книги, в главе "Фонд Анны Ахматовой" у Шилова есть такая фраза: "Первый раз авторское чтение Анны Ахматовой было записано С. И. Бернштейном в Институте живого слова в Петрограде ранней весной 1920 года"52. Меня смущает только, что между февралем 1920-го и "ранней весной" того же года, когда Гумилев пришел второй раз и привел Ахматову, прошло - по Шилову - "несколько месяцев". Но ясно одно - Ахматова читала это стихотворение целиком в первой половине 1920 года"53.
Независимо от того, насколько точно удается установить дату записи, для нас чрезвычайно важен факт, что она относится к первой половине 1920 года и в любом случае предшествует времени формирования сборника "Подорожник". В записи С. И. Берштейна к тексту стихотворения, опубликованного в газете "Воля народа", прибавилась заключительная строфа:
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
Здесь в авторском чтении единственный прозвучала наиболее "длинная" редакция стихотворения, включающая 5 строф, Л. Шилов писал о нем: "Полностью это стихотворение печаталось в годы гражданской войны, а потом - только его вторая часть, поэтому до недавнего времени оно было мало кому известно"54. На самом деле, в годы гражданской войны стихотворение не печаталось, и эта запись С. Берштейна так и осталась единственной, где стихотворение прозвучало в том виде, который Л. Шилов называет "полностью".
"Подорожник", который Ахматова готовила в конце 1920 года и который вышел в начале 1921, стихотворение появляется без второй строфы, и, как представляется, не случайно. Первые две строфы первоначальной редакции слишком тесно были связаны с конкретной политической ситуацией, которая ко времени подготовки сборника "Подорожник" частично изменилась. Опасения вторжения Германии разрешились в результате действий союзников, заставивших её подписать Версальский мир, лишивший Германию завоеванных территорий. Церковь оказалась способной на сопротивление, и хотя натиск большевиков на нее не ослабевал, война с ней приобретала затяжной характер. Ни немецкие войска, ни войска Юденича так и не сумели занять "приневскую столицу", да она и перестала быть столицей - правительство большевиков переехало в Москву. Уже к 1920 году многое изменилось - интервенция и гражданская война закончилась. Поэтому вторая строфа, слишком тесно связанная с реалиями и ушла из стихотворения. Как представляется, тот текст, который Л. Шилов называл "полным", подвергся сокращению уже при первом издании в сборнике совсем не случайно.
В истории публикации этого стихотворения не находит подтверждения еще одно его категорическое утверждение: "…домыслы о том, что урезанный вариант стихотворения не является цензурным произволом, а мог быть предложен самой Ахматовой - чистый вздор"55. На самом деле, вопрос о том, что считать "урезанной редакцией" -- спорный. При первой публикации в сборнике Ахматова исключает из текста вторую строфа первоначальное редакции ("Когда приневская столица…") и присоединяет новую ("Но равнодушно и спокойно…"). Относительно второй строфы можно сказать, что она ничуть не менее насыщена реальной политикой, чем первая, разница лишь в том, что ее политическая составляющая - воспоминание о времени, когда к Петрограду подступали попеременно то немецкие войска, то войска Юденича, постепенно выветривалось из памяти.
Но это было не единственное изменение в политическом подтексте стихотворения. Если отъезд из России в 1917-1918 годах все без исключения воспринимали как сугубо временное бегство от обстоятельств, как способ переждать власть большевиков, то отъезды писателей в 1920 году принимали уже характер именно эмиграции, потому что все выезжавшие видели, как власть большевиков постепенно укрепляется в силу самых разнообразных причин. Меняющийся исторический контекст заставлял смысловой центр стихотворения перемещаться, и новая заключительная строфа ("Но равнодушно и спокойно…") уже никак не может рассматриваться только как ответ Анрепу.
В двух последних строфах заявлено нечто большее - отношение к идее эмиграции из Росси как таковой. И потому в содержании стихотворения существенно актуализировалась именно эти строфы, не случайно именно на них обратил внимание А. Блок. По воспоминания К. Чуковского, "Он заучил наизусть недавно изданное стихотворение Анны Ахматовой и с большим сочувствием читал его мне и Алянскому в вагоне, по дороге в Москву:
Мне голос был. Он звал утешно,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда...
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Не осквернился скорбный дух.
Ахматова права, - говорил он. - Это недостойная речь. Убежать от русской революции - позор"56.
Описанное здесь чтение Блоком стихотворения Ахматовой относится к маю 1921 года, времени поездки Блока, Чуковского и С. М. Алянского в Москву. Стихотворение Ахматовой Блок мог заучить только по ее сборнику "Подорожник", и примечательно здесь и то, что первую строфу (Когда в тоске самоубийства…") Чуковский в своих воспоминаниях опускает, для него в содержании стихотворения актуализируется именно содержание двух последних строф.
Но есть прямые свидетельства того, что сам Блок актуализировал в этом стихотворении. На подаренном им 9 мая 1921 года Н. А. Нолле-Коган экземпляре сборника "Подорожник" в качестве дарственной надписи воспроизведено именно это стихотворение из сборника с примечательным сокращением. Сокращенной оказалась третья строфа этой редакции, которая намечена начальными словами ("Мне голос был…) и полностью воспроизведена заключительная строфа ("Но равнодушно и спокойно…), именно она, как представляется, и была для Блока в тот момент главным содержанием стихотворения, здесь Чуковский не ошибался.
"Подорожник" (1921) с пропущенной второй строфой ("Когда приневская столица…) и дописанной новой ("Но равнодушно и спокойно…")57, и это меняет смысловые акценты стихотворения. Эта же редакция стихотворения воспроизведена и в двух изданиях сборника "Anno Domini", но здесь под ним проставлена дата "1917"58. Речь не может идти о том, что Ахматова забыла об этой строй строфе, 9 февраля 1926 года в экземпляре сборника "Подорожник" в собрании П. А. Лукницкого Ахматова это выпавшую строфу 2 восстановила, и отметила она это стихотворение и среди тех, которые связаны с Б. Анрепом59, но это надо отнести скорее к истории возникновения стихотворения, не было никаких внешних поводов эту строфу включить в текст, опубликованный в сборнике.
"Из шести книг" появляется текст, который сокращен уже явно по цензурным соображениям. Этот текст состоял из трех строф: "Мне голос был…", "Я кровь от рук твоих отмою…" и "Но равнодушно и спокойно…"60, он принял тот вид, который Л. Шилов назвал "урезанным". В данном случае есть все основания предполагать, что сокращения продиктованы цензурными соображениями: представить себе в 1940 году упоминание о "тоске самоубийства" и ожидании народом немцев, как и любое сочувственное упоминание о Церкви, было невозможно. Но без этой строфы стихотворение приобретает совершенно новый смысл: оно становится выражением отношения Ахматовой к эмиграции. Здесь гораздо более отчетливо звучит обещание новой жизни, в которой будут забыты не грехи ее Родины, а ее собственные грехи, здесь упоминается кровь на ее руках, что вполне может быть память о самоубийстве поэта В. Г. Князева, и черной стыд в ее сердце, то есть муки совести.
Весьма примечательно и обетование "нового имени". Как известно, в Евангелие получая новое имя (Савл - Павла, Симон -- Петра) апостолы обретали новую сущность и освобождались от прежних грехов. Это искушение испытала и Ахматова. В статье Г. П. Струве приводятся воспоминания В. А. Знаменской, из которых следует, что в начале 20-х годов к эмиграции Ахматову склоняла О. Судейкина. "Для биографии Ахматовой, -- писал Струве, -- может представлять интерес одно место в этом письме <Знаменской - Е. И.> - то, где говорится о плане Глебовой-Судейкиной соблазнить Ахматову уехать за границу: "Между прочим, не помню точно - пожалуй, это было в 1922 г. - Ольга Афанасьевна собиралась уехать за границу и говорила мне, что она очень зовёт ехать с ней Анну Андр., что как раз сейчас самое время - потому что слава её (вроде как) поглотительницы мужских сердец, обольстительницы, стоит и заграницей высоко. И речь была об А. А. не как поэтессе, а как Клеопатре с берегов Невы. Здесь нет никаких точных слов, только как мне запомнился смысл речей О. А." <…> О планах "увезти" Ахматову в Париж Знаменская вспоминала еще в одном письме"61. Стихотворение в этой новой редакции уже могло соотносится и с разговорам об эмиграции с О. А. Судейкиной, и с бегством из России А. Лурье, который уехал в Берлин в марте 1922. Несмотря на то, что Лурье оформил свой отъезд как творческую командировку, он тем не менее имел твердое намерение не возвращаться. "Отъезд Артура Лурье за границу был Ахматовой едва ли не самой тяжелой утратой среди утрат…", - писал М. Кралин62. С определенного момента это стихотворение Ахматовой все дальше отходит от "анреповского" цикла, и сближается со стихами Ахматовой, посвященных эмиграции, такими как "Не с теми я, кто бросил эту землю…", в нем актуализируется прежде всего смысл, заложенный в заключительной строфе. Это уже не воспоминание об приглашении покинуть Россию в минуту национального позора, а твердо выраженная позиция отказа от эмиграции независимо от всех политических обстоятельств. Такой позиции у Ахматовой не могло быть в 1917 году, когда, как уже говорилось, почти никто из уезжавших из России не предполагал, что покидает её навсегда.
В этой редакции стихотворение вошло еще в два прижизненных сборника Ахматовой - "Стихотворения (1909 -1960)" (1961) и "Бег времени. 1909-1965" (1965).
И хотя эта последняя редакция формально отражает последнюю авторскую волю, вряд ли в данном случае надо придавать ему этот статус. Как представляется, авторскую волю отражает промежуточная редакция, редакция "Подорожника", но это не следует абсолютизировать. На самом деле все три редакции в некотором отношении равноправны. Они настолько тесно связаны с политической реальностью, что каждая из них обретает свой смысл в связи со временем своей публикации. Не отвечает авторской воле лишь публикация из пяти строф, в таком виде Ахматова стихотворение никоагда не публиковала.
"Подорожник" -- это одно, если речь идет о "Беге времени" -- текст должен быть другим. Но в любом случае его нужно очень точно датировать - апрелем 1918 года в его первоначальной редакции, концом 1920 - началом 1921 года в редакции "Подорожника" и 1940 годом - в редакции. Впервые появившейся в сборнике "Из шести книг". Эти датировки будут отражать меняющиеся связи этого стихотворения со временем, которые заставляли актуализироваться в нем те или иные смыслы.
Примечания
1. Приношу благодарность Е. Ц. Чуковской за помощь в работе и сочувствие к соображениям, которые легли в основу статьи, без которого я не решилась бы над ней работать.
2. Еженедельник "Воля народа". 1918. № 1. 12 апреля. С. 20.
3. Отсутствие посвящений в прижизненных ахматовских публикациях не было случайным, Лукницкий в сентябре 1920 записал ее слова: "Говорили о Пушкинском Доме, АА возмущалась тем, что на выставке, которую Пушкинский Дом устраивал, был без разрешения выставлен ее автограф - стихотворение с посвящение В. К. Шилейко (нигде больше не обозначенным)" // Лукницкий П. Н. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. 1926-1927. Париж-Москва. С. 44.
"Из шести книг" (Л., 1940, С. 114), в этой же редакции стихотворение печаталось и еще в двух ее прижизненных сборниках - "Стихотворения (1909-1960)" (М., 1961) и "Бег времени. 1909-965)" (М. -Л., 1965)
5. Ахматова А. Победа над судьбой. М.: Русский путь. 2006. С. 162 (комментарии С. 419)
6. Ахматова А. А. Стихотворения и поэмы // Сост., подготовка текста и примеч. В. М. Жирмунского. 2-е изд. Л., 1979. (Библиотека поэта. Большая серия). С. 148 (комментарии С. 470)
7. Ахматова А. А. Сочинения. В 2-х тт. Т. 1. М., 1987. С. 135.
8. Ахматова А. А. Стихотворения и поэмы. С. 470.
10. Воля народа. 1918. № 2. Апрель. С. 21. Стихотворение имеет дату "1917".
11. Там же. № 3. Апрель. С. 12.
12. Анреп Борис О черном кольце // Ахматова Анна. Сочинения. Т. 3. Париж. YMCA-Press. С. 445.
13. Rosslin W. A propo of Anna Akmatova: Boris Vasiljevich Anrep (1883-1969) // New Zealand Slavonic Journal. 1980. # 1. P. 30.
15. Там же. C. 459.
17. Цит. по: Тименчик Р. После всего. Неакадемические заметки / Литературное обозрение. 1989, № 5. С. 23.
18. Крейд В. Труды и дни Н. С. Гумилева // Крейд Вадим. Н. С. Гумилев. Библиография. Б/м. 1988. C. 132-133.
"Черная тетрадь" на эту же связь впервые указала в своих комментариях Н. В. Королева в издании: Ахматова Анна. Собр. соч. В шести томах. Стихотворения 1904-1941. М., 1998. С. 846-848.
20. Декреты Советской власти. [Ред. комиссия: Г. Д. Обичкин и др.] Т. 1. М., 1957. С. 2.
21. Народоправство. 1917. № 17. 7 декабря. С. 2-3.
22. Кремнев Б. [Чулков Г. И.] Политический маскарад. Народоправство. 1917. № 17. С. 14.
23. Декреты Советской власти. Т. 1. С. 12.
25. Там же. С. 31.
26. Кстати, при его попустительстве совершился матросский самосуд над генералом Духониным.
27. Декреты советской власти. Т. 1. С. 134.
28. Башкиров Л. Что день грядущий нам готовит? (Из беседы) // Новый вечерний час. 1917. № 8. 6 декабря.
30. Там же.
31. Блок А. Записные книжки. Л. -М., 1965. С. 385.
32. Б/п. Война не прекращена, мир не подписан // Новые ведомости. 1918. № 10. 29 января (11 Февраля).
33. Правда. 1918. № 24. 28 января.
<Редакционная заметка> // Воля страны. 1918. № 14. 28 января.
35. Б/п. <Редакционная заметка> // Новый вечерний час. 1918. № 21. 30 января.
36. Б/п. Полумир // Новая жизнь. 1918. № 22. 30 января (12 февраля).
38. Воля народа. 1918. № 1. 12 апреля.
40. Там же. С. 17.
41. Публикации З. Гиппиус в еженедельнике "Воля народа" отмечены А. В. Лавровым в комментариях к кн.: Гиппиус З. Н. Стихотворения / Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания А. В. Лаврова. СПб., 2006. С. 504. Новая Библиотека поэта.
42. Ахматова А. Победа над судьбой. Т. 2. Стихотворения. Сост., публ. текста и примечания Н. Крайневой. М.: Русский путь. 2005. С. 419.
43. Леонтьев К. Византизм и славянство // Леонтьев К. Полн. Собр. соч. и писем. В 12-ти тт. Т. 7(1). СПб., 2005. С. 324.
45. Там же. С. 30.
46. Информацию см.: Новый вечерний час. 1918. 15 января.
47. Там же. С. 29.
48. Леонтьев К. Византизм и славянство. С. 396.
50. Шилов Лев. Голоса, зазвучавшие вновь. М., 2004. С. 133-134.
51. Там же. С. 168 и 170.
52. Там же. С. 261.
53. Письмо от 7 октября 2007. Приношу благодарность П. М. Крючкову за то, что он поделился со мной своими материалами.
55. Шилов Лев. Проблемы публикации звукозаписей авторского чтения Анны Ахматовой. Статья в виде книжечки вложена в малотиражное CD-издание граммофонных записей: Анна Андреевна Ахматова в граммофонных изданиях СССР. Альбом из трех дисков. Обзор материалов Всесоюзной студии грамзаписи и Всесоюзной фирмы грампластинок "Мелодия". Москва - Ленинград. Борт СФ. © Творческая группа: Сергей Филиппов, Катя Жукова, Максим Фролов. Москва. 2002. Сведения предоставлены П. М. Крючковым.
56. Чуковский К. Александр Блок как человек и поэта // Чуковский К. Собр. соч. В 15-титомах Т. 8. М., 2004. С. 99.
57. Ахматова Анна. Подорожник. Стихотворения. Пг., Петрополис. 1921. С. 49.
60. Из шести книг. Стихотворения Анна Ахматовой. Л.. 1940. С. 114.
61. Г. П. Струве. Ахматова и Н. В. Недоброво // С. 403.
62. Кралин М. Артур и Анна. Роман в письмах. Л., 1990. С. 203.