Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество.
Крымский Ахматовский научный сборник. Вып. 7 –
Симферополь: Крымский архив, 2009. С. 156–163.
«Стихи о неизвестном солдате» О. Мандельштама и
«Поэма без героя» А. Ахматовой:
попытка сопоставления
Работа Мандельштама над "Солдатом", по воспоминаниям жены поэта, продолжалась в течение двух-трех месяцев, что было исключительным сроком для создания одного стихотворения, и закончилась по прочтении окончательного текста Ахматовой: "Кажется, последняя запись делалась уже в Москве - в конце мая 1937 года - после того, как О. М. прочитал их Анне Андреевне" [1]. Главные стихи "третьей воронежской тетради", в сравнении с остальными стихотворными текстами Мандельштама, получились наиболее объемными, наиболее продолжительными по времени написания и наиболее сложными для чтения и внятного истолкования. После текстологических "раскопок", осуществлённых И. М. Семенко, можно видеть, сколь серьезно и долго работал поэт над стихами: появлялись и затем отбрасывались целые строфы ("Глубоко в черномраморной устрице…"), текст разрастался и видоизменялся, разлагаясь на мелкие составляющие и обретая новый порядок, - действительно, если внимательно следить за многочисленными редакциями, складывается впечатление "химического", по слову Мандельштама, процесса создания стихов. Как свидетельствует И. М. Семенко, "окончательный текст не был определен поэтом", и "очень мало дошло следов того, какими в конце концов виделись поэту состав и композиция "Солдата" [2]. История создания "Стихов о неизвестном солдате", таким образом, отчасти напоминает историю создания "Поэмы без героя" Ахматовой. Главное отличие двух "рождений" состоит в том, что к "Поэме" Ахматова создала объемную "Прозу о Поэме", чем мощно осветила (или, быть может, оттенила) то, что ей казалось особенно значимым; в частности, время, когда "Поэма" ее впервые "посетила", как появлялись отдельные части, как "Поэма" не могла ее отпустить, как большинство читавших слышали в "Поэме" музыку и т. д. Трудно представить себе "Поэму" без автометаописательной "Прозы": ахматовский миф о "Поэме" уже невозможно отделить от самой "Поэмы". "Солдат" Мандельштама остался без развернутых авторских истолкований и комментариев, без своей "прозы", и с этой точки зрения выглядит более скромно.
Впрочем, остался один довольно существенный отзыв самого Мандельштама о стихотворении. Поэт (опять-таки в воспоминаниях жены) называет свои новые стихи "ораторией", чем подчеркивает преобладание хорового начала и закрепляет отсутствие в этом тексте единого личностного центра, а другими словами - героя. Кроме того, "ораторией" Мандельштам так или иначе связывает "Солдата" с музыкой, и это вполне может не оказаться случайностью - если вспомнить об известной любви и крайней чувствительности поэта к музыкальному искусству и, в частности, к пению. "Поэма" же, как не единожды утверждает Ахматова в прозаическом комментарии к ней, тяготеет к балету: "Иногда она вся устремлялась в балет (два раза), и тогда её нельзя было ничем удержать" [3]. Наконец, "хоровое" начало ярко выражено и в субъектном строе, и в образности "Поэмы": "Я же роль рокового хора / На себя согласна принять" (т. 3, с. 182), или: "Загремим мы безмолвным хором, / Мы - увенчанные позором: / "По ту сторону ада мы" (т. 3, с. 198).
Таким образом, само по себе определение "оратория", присвоенное Мандельштамом "Стихам о неизвестном солдате", обнаруживает сходство с "Поэмой без героя" на уровне жанра.
для Ахматовой именно жанрового новаторства её "Поэмы": "…Поэма без Героя" обладает всеми качествами и свойствами совершенно нового и не имеющего в истории литературы прецедента произведения…" (т. 3, с. 221). Принадлежность "Стихов о неизвестном солдате" к какому-либо из хорошо известных, "отстоявшихся" жанров тоже вполне сомнительна: заглавие характерно скорее для цикла, чем для одного стихотворения, а объём и содержание, в частности, по наблюдению Вяч. Вс. Иванова, сближают "Солдата" с небольшими поэмами Т. С. Элиота, например, с поэмой "Четыре квартета" [4]. И. М. Семенко замечает, что "вся образная система мандельштамовского стихотворения - если так позволено сказать - ни на что не похожа" [5]. Эмма Герштейн в своих мемуарах многократно именует "Стихи о неизвестном солдате" поэмой, и даже строфы из нее - главами.
В заглавиях произведений также заложены черты общности, главная из которых - определённая, заявленная, утверждённая апофатичность. "Безвестность" солдата, ничего не говорящее читателю и, по сути, необязательное слово "стихи" в начале заглавия как бы подчёркивает "неизвестность", неопределенность и своего рода "необязательность" называния, выговаривания. Аналогичным образом задумано заглавие "Поэмы" - очевидное отсутствие героя, бьющее в глаза читателю, быть может, намного сильнее, чем в заглавии мандельштамовского стихотворения. Разумеется, что отсутствие героя в обоих заглавиях текстов носит характер отсутствия в высочайшей степени значимого, и Ахматова, что неудивительно, четко и ясно комментирует это в "Прозе о Поэме": "Того же, кто упомянут в ее заглавии и кого так жадно искала в ней сталинская охранка, в Поэме действительно нет, но многое основано на его отсутствии" (т. 3, с. 219).
Принцип "отсутствия", безусловно, распространяется не только на заглавия двух рассматриваемых произведений, но и находит свое продолжение и воплощение в поэтике "Солдата" и "Поэмы".
Апофатичность составляет, на наш взгляд, едва ли не наиболее значимую общую черту двух текстов, служит их неизменным фоном. Т. В. Цивьян обнаруживает в основе "Поэмы" "меональный способ письма, в своё время сформулированный Мандельштамом: "Страшно подумать, что наша жизнь - это повесть без фабулы и героя, сделанная из пустоты и стекла, из горячего лепета одних отступлений" [6]. Тут же проницательный исследователь подмечает: "Прямое описание заменяется нулевым, апофатическим, теневым, опрокинутым (зеркальным и т. д.)" [7]. Кажется вполне закономерным, что замалчивания, намеки, сознательное невыговаривание важнейшего смысла как характернейшие черты акмеистической поэтики присущи в равной степени и поэтике Мандельштама. Другое дело, что апофатичность "Поэмы" носит характер, несколько отличный от апофатичности "Солдата".
Апофатичность "Поэмы" - если так позволительно выразиться - более наглядна, очевидна, и заявляется самой Ахматовой как нечто существенное, если не главное, как значимое отсутствие. Во многом подобный "вес" неизвестного и неназванного значительно увеличился в связи со всё той же "Прозой о Поэме", где Ахматова, с одной стороны, пытается помочь читателю разобраться, кто есть кто, а с другой, - вносит тайны и неясности: "Кроме того, одна из ее особенностей - это присутствие отсутствующих. Как в толпе на заднем плане мелькают какие-то полузнакомые лица, в ней дышат, ходят, м. б., даже действуют не названные существа" (т. 3, с. 225). Очевидные загадки в "Поэме без героя" лежат как будто ближе к поверхности и активно привлекают внимание читателя. А Ахматова продолжает настойчиво подогревать читательское любопытство: "Чем больше я ее объясняю, тем она загадочнее и непонятнее" (т. 3, с. 239). Апофатичность распространяется главным образом на героев поэмы и на их прототипы, на адресаты посвящений, на "тени" и т. д. (Надо, конечно, учитывать, что миф Ахматовой о поэме сложился уже после того, как основной корпус поэмы был написан, однако рассматривать поэму вне контекста "Прозы о поэме" не представляется возможным).
"Стихах о неизвестном солдате" апофатичность - названная, отчасти характерная для "Поэмы" - обнаруживается только в заглавии. Текст стихотворения представляет собой тоже своеобразную загадку, но его загадочность диктуется не умышленной, не продуманной и предусмотренной самим замыслом и стратегией умолчаний, а выглядит естественным результатом и воплощением поздней мандельштамовской поэтики. Другими словами, Мандельштам просто не актуализирует проблему "понятности" или "непонятности" его "Солдата" для читателей. Апофатичность характерна для "Стихов о неизвестном солдате" в том смысле, что ничто в стихотворении не сказано прямо, а только через отдалённые и сложные, многослойные ассоциации. В статье "Выпад" Мандельштам комментирует подобную стихотворную технику: "…поэтическое письмо в значительной степени представляет большой пробел, зияющее отсутствие множества знаков, указателей, подразумеваемых, единственно делающих текст понятным и закономерным" [8]. Это во многом парадоксальное высказывание наполняется смыслом, если приглядеться непосредственно к стихам; например, первая строфа "Солдата" -
Этот воздух пусть будет свидетелем,
Дальнобойное сердце его,
И в землянках всеядный и деятельный
Океан без окна - вещество… [9]
смыслами) и приближается действительно к большому "пробелу". Слова и знаки препинания в стихотворении в самом деле походят на "знаки" или на некие сигнальные маяки, вспыхивающие то близко, то далеко и как будто дающие смутное представление о некоей "пустоте", которую призваны заполнить.
Безусловно, вопреки подобной трудной для осмысления поэтике, или, быть может, благодаря ей, сквозь "Стихи о неизвестном солдате" со всей очевидностью просвечивает антивоенная тема, однако, как справедливо отмечено И. М. Семенко, "смысл этот реализуется в образах слишком неожиданных и нетрадиционных" [10].
"Стихов о неизвестном солдате" также дают значимые переклички с мотивно-тематическим комплексом "Поэмы без героя".
В самом начале "Поэмы", в предисловии, которое опять-таки по принципу "отступа", "скрытия", характерного для всего текста, названо Ахматовой "вместо предисловия", содержится посвящение "памяти ее первых слушателей - моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады. Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи" (т. 3, с. 165). Таким образом, в самое начало поэмы вводится мотив нравственного долга перед всеми погибшими. Тайный хор голосов, звуки угасающих человеческих жизней на фоне военного гула перекликаются с голосами "миллионов убитых задёшево" у Мандельштама. Жертвы войны и террора, солдаты, "люди холодные, хилые", "протоптавшие тропу в пустоте", - это, очевидно, те, чьи родные и близкие в ахматовской поэме "миллионами спящих женщин бредят во сне":
И тебе порасскажем мы,
В последней строфе "Решки" появляется образ посинелых губ, образующих безмолвный хор и гремящих:
Мы - увенчанные позором:
"По ту сторону ада мы" (т. 3. с. 198).
В последней строфе "Стихов о неизвестном солдате" герой - не хуже и не лучше других, одновременно со всеми, с гурьбой и гуртом - обескровленным ртом шепчет свой год рожденья. Строфа заканчивается апокалипсическим утверждением, созвучным аду в конце ахматовской "Решки":
…и столетья
Окружают меня огнём [11].
Трагедия эпохи и ответственность художника перед всеми её жертвами - общий мотив "Поэмы" и "Стихов о неизвестном солдате". Мандельштам, погибший "как все" за два года до начала работы Ахматовой над поэмой, стал одним из её значительных и в то же время "неизвестных" героев, оставившим вдову и напоследок произнесшим нелёгкие, преисполненные высшей человеческой ответственностью слова: "Я к смерти готов".
Далее отметим мотив молчания. В "Поэме" он является одним из воплощений отмечавшейся ранее апофатичности и впервые вводится в первой главе "Петербургской повести", когда Автор поэмы улыбается и умолкает, оказываясь в девятьсот тринадцатом году. Молчанием же и оканчивается первая часть, и в послесловии к ней сказано:
Все в порядке: лежит поэма
- а рассказ о драгунском корнете в четвертой главе принадлежит самой Тишине. Наиболее же "плотной" апофатичности поэма достигает в строчках:
В дверь мою никто не стучится,
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит (т. 3, с. 193).
"Солдате" мотив молчания не эксплицирован в тексте (кроме неизвестности героя и безымянности манны), однако его можно полагать как бы растворённым в самой поэтике, имея в виду ее трудность даже не для толкования, а для осмысливания - так, М. Л. Гаспаров замечал, что смысл в этих стихах "скорее угадывается, чем понимается" [12]. Здесь опять следует вспомнить высказывание Мандельштама о природе поэтического письма, о его пробеле и зияющем отсутствии, которое должен наполнить смыслом грамотный читатель, а не поэт.
Общность двух произведений обнаруживается ещё в одном мотиве, крайне важном для Ахматовой и Мандельштама: в мотиве взаимодействия эпох. Мандельштам, как известно, понимал время скорее как веерообразную одновременность, чем как течение, и эпохи в его представлении отнюдь не сменяют одна другую, а пребывают в равновесии и взаимосвязи. В "Солдате" такое понимание доводится до своего предела, когда прошедшее, настоящее и грядущее уже как одно целое вспыхивает в военно-небесном, огненном и неизменно гибельном свете. Время наполеоновских войн, время Лермонтова, Дон Кихота и Шекспира, эпоха самого Мандельштама и грядущей Второй мировой войны - все времена равны под огненным небом. Вяч. Вс. Иванов предположил, что Мандельштам осмысливал одновременность эпох через теорию относительности с её связью со скоростью света. Таким образом, "с гурьбой и гуртом" означает не только со всеми современниками, но и со всеми погибшими вообще.
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет (т. 3, с. 174)
"Поэмы" распространяется и на время, преломляя и соединяя эпохи подобно тому, как они соединяются в бергсоновском веере времени Мандельштама. Девятьсот тринадцатый год и сороковые годы отражаются друг в друге, грани между ними стираются, и адская арлекинада свивается с годами войны и смертей, образуя картину настоящего Двадцатого века - великой молчальницы-эпохи. Взаимосвязь времен воплощается, в частности, в двоящемся образе Мандельштама и Князева, двух людей из двух эпох, а в поэме уже неразрывно и навсегда слитых.
"Стихи о неизвестном солдате" написаны в 1937-м году, а "Поэма" начата тремя годами позднее) и с приблизительно равной степенью слитности заключают в себе несколько эпох.
Не лишним будет отметить и определенное сходство в ритмической и строфической организации двух текстов: объёмы строф "Солдата" колеблются от 2-х до 11-ти (!) строчек, что в некоторой степени характерно и для "Поэмы", только как бы в увеличенном масштабе (из-за разности общих объёмов произведений): "Вступление" составляют шесть строк, т. е. одна строфа поэмы, тогда как отдельные "куски" - восемь строф, т. е. 48 строк. Кроме того, в поэме есть стоящие "особняком" строфы, например:
За тебя я заплатила
Чистоганом,
Ровно десять лет ходила
- и т. д.
Для двух текстов, таким образом, весьма характерна варьированность объема строф, что, вероятно, обусловлено жанровой новизной Поэмы и "Солдата".
В рифмовке также есть отступления: следующие друг за другом и как бы ускоряющие темп и продлевающие строфу рифмы огласки-подвязки-пляски-маски в первой главе поэмы напоминают мандельштамовские рифмы - также быстрые, словно сбивчивые: четвертом-втором-истертый-гуртом-ртом.
Трехстопный анапест, которым написан "Солдат" в нескольких строчках (например, Разучившаяся летать, Окружают меня огнем) преобразован в дольник; дольник поэмы в нескольких строфах (Ты в Россию пришла ниоткуда и Оплывают венчальные свечи) уступает место правильному 3-х ст. анапесту, что также отчасти роднит рассмотренные произведения.
Примечания
1. Мандельштам Н. Я. Книга третья. - Париж, YMCA-Press, 1987. - С. 246.
2. Семенко И. М. Творческая история "Стихов о неизвестном солдате" // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама. Воспоминания. Материалы к биографии. "Новые стихи". Комментарии. Исследования. - Воронеж: Изд. Воронежского университета, 1990. - С. 479.
3. Анна Ахматова. Собр. соч.: В 6-ти т. - Т. 3. - М.,1998. - С. 217. Далее ссылки на это издание даются в тексте в круглых скобках с указанием тома и страницы.
"Стихи о неизвестном солдате" в контексте мировой поэзии // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама. Воспоминания. Материалы к биографии. "Новые стихи". Комментарии. Исследования. - Воронеж: Изд. Воронежского университета, 1990. - С. 365.
5. Семенко И. М. Указ. соч. - С. 480.
6. Цивьян Т. В. "Поэма без героя" Анны Ахматовой (некоторые итоги изучения в связи с проблемой "текст-читатель") // Цивьян Т. В. Семиотические путешествия. - СПб., 2001. - С. 159-168. - http://www.akhmatova.org/articles/civian9.htm.
7. Там же.
8. Мандельштам О. Э. Выпад // Мандельштам О. Э. Соч.: в 2-х т. - Т. 2. - М.: Худ. лит., 1990. - С. 212-213.
11. Мандельштам О. Э. Указ. соч. - Т. 1. - С. 245.