Крайнева Наталия: К реконструкции текста ранних редакций "Поэмы без героя" Анны Ахматовой

Некалендарный ХХ век: Материалы Всероссийского семинара 2003 г. /
Сост. Мусатов В. В. - Великий Новгород, 2003. - С. 43-58.

К реконструкции текста ранних редакций

"Поэмы без героя" Анны Ахматовой

"Определить, когда она начала звучать во мне, невозможно. То ли это случилось, когда я стояла с моим спутником на Невском (после генеральной репетиции "Маскарада" 25 февраля 1917 г.), а конница лавой неслась по мостовой, то ли, когда я стояла уже без моего спутника на Литейном мосту, в то время, когда его неожиданно развели среди бела дня (случай беспрецедентный), чтобы пропустить к Смольному миноносцы для поддержки большевиков (25 окт<ября> 1917 г.). Как знать?!" 1 Эти строки были написаны Ахматовой в августе 1961 года, когда она уже более двадцати лет работала над "Поэмой без героя", но окончательного текста еще не было создано.

Между тем, со времени, когда поэма "начала звучать" до появления первых записанных строк, прошло также более двадцати лет. В декабре 1959 года в прозаическом фрагменте "М<ожет > б<ыть> Из дневника", отнесенным впоследствии к "Прозе о Поэме", Ахматова записала: " <…> Я сразу услышала и увидела ее всю - какая она сейчас (кроме войны, разумеется), но понадобилось [почти] двадцать лет, чтобы из первого наброска выросла вся поэма" 2.

Первым наброском, как указывала Ахматова, была строфа "С детства ряженых я боялась …": "Первый кусок Поэмы 26 декабря 4<0> г., кажется, начинался стихом: "С детства ряженых я боялась …" - все, что раньше, написано уже в Ташкенте <…>." 3 А в преамбуле к поэме под заглавием "Вместо предисловия", появившемся в 1943 году в Ташкенте и сохранившемся в последующих редакциях "Поэмы", читаем: "Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь с 26 на 27 декабря 1940 года, прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок ("Ты в Россию пришла ниоткуда…") 4. Об этом отрывке говорится и в дневниковой записи Л. К. Чуковской за 13 ноября 1940 года: "<…> Потом прочла о кукле и Пьеро. Я рот открыла от изумления, до того это на нее непохоже <…>." 5 В 1967 году, восстанавливая по памяти события осени 1940 - начала мая 1941 годов, в связи с тем, что дневники за этот период оказались утерянными, Л. К. Чуковская вновь записала: <…> Первым был создан кусок "Ты в Россию пришла ниоткуда, оканчивающийся такой строкой: "И томился дежурный Пьеро." Далее порядка я не помню <…>" 6.

В 1955 году Ахматова написала еще один своеобразный комментарий к поэме "Из письма к NN", - где более подробно, чем во "Вместо предисловия", изложила историю создания "Поэмы без героя": "<…> Осенью 1940 года, разбирая мой старый (впоследствии погибший во время осады) архив, я наткнулась на давно бывшие у меня письма и стихи, прежде не читанные мною 7 ("Бес попутал в укладке рыться"). Они относились к трагическому событию 1913 года, о котором повествуется в "Поэме без героя".

Тогда я написала стихотворный отрывок "Ты в Россию пришла ниоткуда" в связи со стихотворением "Современница". Вы даже, может быть, еще помните, как я читала Вам оба эти стихотворения в Фонтанном Доме в присутствии старого шереметевского клена ("а свидетель всего на свете …").

В бессонную ночь 26-27 декабря этот стихотворный отрывок стал неожиданно расти и превращаться в первый набросок "Поэмы без героя". История дальнейшего роста поэмы кое-как изложена в бормотании над заглавием "Вместо предисловия"" 8.

Вернемся к тексту "Вместо предисловия": "<…> В ту ночь я написала два куска первой части ("1913") и "Посвящение". В начале января я почти неожиданно для себя написала "Решку" <…>" 9.

Таким образом, к началу января 1941 года текст "Поэмы без героя", не имевшей тогда этого заглавия, предположительно состоял из: "Посвящения" с датой "26 дек<абря> 1940"; "1913 год": Строфы "С детства ряженых я боялась…" 10 (один "кусок первой части"); Фрагмента "Ты в Россию пришла ниоткуда <…> - И томился дежурный Пьеро" (второй "кусок первой части"); "Послесловия" с датой "26 декабря 1940 г. Ленинград"; "Решки" и одиннадцати ненумерованных строф: "Мой редактор был недоволен…", "Я сначала сдалась. Но снова…", "А во сне все казалось, что это…", "И сама я была не рада…", "Не отбиться от рухляди пестрой…", "И была для меня та тема…", "Бес попутал в укладке рыться…", "Так и знай: обвинят в плагиате…", "Та столетняя чаровница…", "Я пила ее в капле каждой…", "В темноту под Манфредовы ели…" с датой: "1941. Январь. Ленинград." Нет сомнений в том, что первоначальный текст поэмы не только хранился в памяти Ахматовой, но и был где-то записан. По свидетельству Ахматовой 11 и воспоминаниям современников 12 текста поэмы. Этот источник не сохранился, либо до сих пор не обнаружен, поэтому точным текстом поэмы, существовавшим на первоначальном этапе работы автора над текстом произведения, мы не располагаем.

Можно предположить, что, улетая 28 сентября 1941 года из Ленинграда в Москву, затем, уезжая 15 октября из Москвы в Чистополь, и далее 28 октября из Чистополя в Ташкент в эвакуацию, Ахматова везла в чемоданчике с другими рукописями и новую свою поэму. По дневниковым записям Л. К. Чуковской конца 1941 - начала 1942 года можно судить о том, что по приезде в Ташкент Ахматова охотно читала поэму многим знакомым и живо интересовалась их мнением 13.

Первое упоминание об источнике, содержащем текст поэмы, встречается в дневниковой записи Л. К. Чуковской за 8 января 1942 года: это, так называемый, альбом "Ардов": "<…> Перечтите поэму, исправьте орфографию и знаки, и тогда я смогу ее переписать"… Она достала "Ардова", и я приступила <…>"14. Позднее, уже после ссоры в Ташкенте и восстановления отношений в 1952 году, Л. К. Чуковская вспоминала, что "Ардовым" Ахматова "… именовала тетрадь, которую, по-видимому, подарил ей он - толстую, переплетенную", и как Ахматова говорила ей: "Дайте, пожалуйста, "Ардова", "Найдите на подоконнике "Ардова" 15.

Как известно, начиная с середины 1930-х годов, приезжая в Москву, Ахматова часто останавливалась в квартире Ардовых - Виктора Ефимовича и его жены Нины Антоновны Ольшевской, - но еще не на Большой Ордынке, а в Нащокинском переулке в писательском доме, где жили и Н. Я. и О. Э. Мандельштамы. Перед войной Ахматова гостила у Ардовых неоднократно: в феврале-марте и ноябре-декабре 1939 года; затем в апреле-мае 1940 и, наконец, в конце мая - начале июня 1941 года. Во время войны, направляясь в эвакуацию, Ахматова 2 недели (с 29 сентября по 15 октября) жила в квартире С. Я. Маршака, поскольку Н. А. Ольшевская с тремя детьми еще раньше была эвакуирована в Казань, а В. Е. Ардов с начала войны был призван в армию и работал во фронтовой газете. Следовательно, Ардов мог подарить Ахматовой альбом в период февраля-марта или ноября-декабря 1939 года и апреля-мая 1940 (тогда первые отрывки поэмы могли быть записаны именно в этом альбоме), либо в конце мая - начале июня 1941 года (тогда Ахматова могла переписать в альбом уже записанные где-то фрагменты первоначального текста). В любом случае - будь то самые первые записи текста или переписанные с другого источника части поэмы - в Ташкенте работа над произведением продолжалась именно в альбоме "Ардов". "<…> Она достала "Ардова", и я приступила. Три грамматические ошибки: "оплупленные", "ровестники", "комедьянская". Пунктуация же, по-моему, грешит школьной правильностью, а не ошибками… Я исправила ошибки карандашом и обещала доставить резинку, чтобы она стерла мои поправки и сделала исправления своей рукой".

16   Альбом "Ардов" также до наших дней не сохранился. Он мог пропасть в Ташкенте, мог быть сожжен по возвращении в Ленинград летом 1944 года, или в августе 1946, или в ноябре 1949, мог быть отдан кому-то на хранение и "не вернуться" к Ахматовой. Если бы он сохранился, мы имели бы не просто запись раннего текста поэмы, а самую раннюю редакцию произведения, поскольку в альбоме были записанный первоначальный текст и последующая правка в нем. Для реконструкции несохранившейся первой редакции материалов недостаточно, но о существовании некоторых фрагментов текста можно говорить с уверенностью. Поэма еще называлась "1913 год" (или "Тринадцатый год"), "Решка" была самостоятельной вещью и уже имела подзаголовок "Intermezzo". Появилось "Вступление" с датой "1941. Август. Ленинград (возд<ушная> трев<ога>)". Оставалось "Посвящение" с датой "26 декабря > 1940". Когда появился текст до строфы "Только ряженых ведь я боялась …" "Вы ошибались: Венеция дожей…" не установлено, но судя по списку Л. Андриевской он был создан не позднее сентября 1941 года, т. е. до отъезда ахматовой в эвакуацию. Из перечисленных в дневниковой записи Л. К. Чуковской грамматических ошибок очевидно, что была строфа, содержащая строку "Ты - ровесник Мамврийского Дуба", существовала прежняя строфа "Ты в Россию пришла ниоткуда …" с ее второй частью и с "комедьянтской фурой", "облупившимися амурами" и "дежурным Пьеро". Исходя из мемуаров ташкентских слушателей поэмы, можно судить, что уже существовали строфы с "описанием СПБ" 17: "Были святки кострами согреты - Над серебряным веком плыл", о гусаре, который "на порог - поперек" 18: "Кто за полночь под окнами бродит - Да простит тебя Бог" Также входило в текст и "Послесловие" с датой "26 декабря 1940 года". (Предположительный текст поэмы на конец 1941 - начало 1942 г. см. в конце статьи).

Л. К. Чуковская несколько раз просила Ахматову разрешить ей переписать поэму. Наконец, в ответ на просьбы Чуковской и ее разумные доводы о том, что "время военное, вдруг пропадет единственный экземпляр", Ахматова предложила "что сама перепишет поэму и отдаст … экземпляр на сохранение" 19. Вскоре поэма была переписана в тетрадь линейку в черном коленкоровом переплете со штампом на обложке: "Цех ширпотреба типографии № 1 г. Ташкент". Дата записи основного текста - 19 января 1942 года: "Переписано в Ташкенте 19 янв<аря> 1942 (ночью во время легкого землетрясения" 20. Однако, во время переписывания (так бывало не раз) Ахматова внесла в прежний текст некоторые изменения. "Вступление" было дополнено пятью новыми строками, которые вскоре были стерты, но отдельные слова и буквы поддались прочтению на специальном аппарате для чтения стертого карандаша по оставшейся трассе, появились также три новые строфы: "о предчувствии войны" ("И всегда в тишине морозной - И в сугробах Невских тонул"), "Но она твердила упрямо…" и "Карнавальной полночью римской…" в "Решке" (в реконструированном тексте выделены курсивом) 21. Тетрадь с уже новым текстом поэмы еще в течение четырех месяцев находилась у Ахматовой и была подарена Чуковской только 20 мая 1942 года с надписью "Моему дорогому другу Л. К. Ч. с любовью и благодарностью" и словами "Я подарю Вам поэму. Свою тетрадь" 22. Все изменения, происходившие в тексте поэмы до того, как тетрадь была подарена Чуковской, Ахматова, по всей видимости, дублировала в тетради и в альбоме "Ардов", сообщая о них Чуковской, которая фиксировала их в дневнике. После 20 мая Ахматова, вероятно, вписывала исправления и добавления сначала в альбом, а потом собственноручно вносила их в тетрадь, находившуюся уже у Л. К. Чуковской. О внесении самых крупных изменений в поэме сказано в надписи на конверте, в котором хранилась тетрадь: " <…> 19 июня А. А. прочитала мне новое начало к Поэме. 11 сентября она в моей тетради стерла прежнее начало и вписала новое. Вписала в Эпилог строку "Нас несчастие не минует". Выдрала две строфы Эпилога. В октябре взяла тетрадь к себе; вернула ее 16 октября, приписала к дарственной записи: "Дарю эту тетрадь", вписала строки о прошлом и будущем, конец Эпилога, эпиграф из Ля Рош Фуко; переделала название; сделала "Решку" одной из частей".

До того, как Ахматова подарила тетрадь Чуковской, она переписала с нее текст для возвращавшегося в Москву И. В. Штока. Под текстом этого списка помета Ахматовой: "Переписано 12 апреля 1942 г. в Ташкенте для И. В. Штока" 23. В основном тексте списка Штока учтены исправления и дополнения, сделанные Ахматовой в тетради, находившейся у нее и подаренной впоследствии Чуковской 24. Например, первоначальный текст "Эту дьявольскую Гофманиану" исправлен на "Ту полночную Гофманиану" и это учтено в списке Штока; вписанная в тетради Чуковской строфа "Оплывают венчальные свечи…" (с вариантом "Догорают …") находится уже в основном тексте штоковского списка; исправление "Дом твой как комедьянтская фура / Два потрескавшихся амура" на "Дом пестрей комедьянтской фуры, - / Облупившиеся амуры" учтено в основном тексте списка Штока и т. д. Особенно показательна учтенная в списке Штока правка знаков препинания. Таким образом, во-первых, на основании учтенной правки можно датировать эти исправления периодом с 19 января до 12 апреля 1942 года; во-вторых, доказать, что текст в тетради, подаренной И. В. Штоку, записан позднее, чем записан текст в тетради, подаренной Л. К. Чуковской; в-третьих, что список Штока не является первой редакцией "Поэмы без героя", и его публикация в этом качестве в 3-ем томе Собрания сочинений является глубоко ошибочной 25.

Между тем, список, сделанный для И. В. Штока, важен для определения состава текста поэмы до 12 апреля и после, когда значительные исправления в тетради Чуковской (стертые строфы, заклеенные листы, многоуровневая запись одного текста поверх другого и т. п.) не позволяют определить первоначальный основной текст записи.

Титульный лист в тетради Чуковской имел заглавие:

Маленькие поэмы.
1913 год
или
Поэма без героя.

и
Путем всея земли.

В списке Штока было только: "1913 год, или Поэма без героя и Решка". Исходя из того, что в тетради Чуковской осталось всего 13 листов из 44, можно предположить, что в ней были другие записи, листы с которыми впоследствии были вырваны. В период с 7 по 15 октября, когда Ахматова брала тетрадь к себе домой, чтобы внести очередные изменения, она объединила три части "1913 год", "Решку" и "Эпилог" в одно произведение под заглавием "Поэма без героя", вписала эпиграф, свое имя, год и место написания произведения.

Все исправления и добавления в тексте поэмы с момента записи его в тетрадь, подаренную впоследствии Л. К. Чуковской, возможно восстановить по самой тетради, дневниковым записям Чуковской, тексту списка И. В. Штока и свидетельствам мемуаристов-ташкентских слушателей "Поэмы". Текст - основной, исправленный и дополненный - записанный в тетради Л. К. Чуковской, будет опубликован с отображением разными шрифтами всех уровней правки в книге, посвященной истории создания "Поэмы без героя" 26.

В настоящей работе вниманию читателей предлагаются реконструированные тексты самой ранней, не сохранившейся "доташкентской" редакции поэмы и основной текст самой первой сохранившейся записи в тетради Л. К. Чуковской.

1913 год
или
Поэма без героя.
Решка
 
Поэма без героя
или
Тринадцатый год.
(1913)
Вступление.
Из года сорокового,
Как с башни на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под темные своды схожу.
 
Из года сорокового,
Как с башни на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под темные своды схожу.
1941. август.
Ленинград.
(возд. трев.)


  [<А под сводами замурован. . . . >
<Человечески. . . . . . . . . .>
<И. . . . . . . . . . . . . . . . . .>,
<Где кровавая. . . карусель>
<И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .>.]
    1941. август.
Ленинград.
(возд. трев.)

А так как мне бумаги не хватает
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
И, как снежинка на моей руке,
Доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя
Вдруг поднялись, и там - зеленый дым,
И ветерком повеяло родным,
Не море ли? - Нет, это только хвоя
Могильная, и в накипаньи пен
Все ближе, ближе... Marche funebre...
Шоп[э]ен.

26 дек. 1940
 
Посвящение.

А так как мне бумаги не хватило
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
И, как снежинка на моей руке,
Доверчиво и без упрека тает.

Вдруг поднялись, и там - зеленый дым,
И ветерком повеяло родным[,] /.../
Не море ли? - Нет, это только хвоя
Могильная, и в накипаньи пен
Все ближе, ближе... Marche funebre...
Шоп[э]ен.

26 дек. 1940
     
   
I
"In my hot jouth, when George
the Third was King..."
Byron
    Вы ошиблись, Венеция дожей
Это рядом, но маски в прихожей
И плащи, и жезлы, и венцы
Вам сегодня придется оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
Новогодние сорванцы.
Только ряженых ведь я боялась
Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то лишняя тень
Среди них без лица и названья.

В новогодний торжественный день.
Эту дъявольскую Гофманиану
Разглашать я по свету не стану
И других бы просила... Постой,
Ты, как будто, не значишься в списках,
В капуцинах, паяцах, лизисках -
Полосатой наряжен верстой,
Размалеванный пестро и грубо -
Ты - ровесник Мамврийского Дуба,
Вековой собеседник луны.
Не обманут притворные стоны<:>
Ты железные пишешь законы, -
Хамураби, Ликурги, Солоны
У тебя поучиться должны.
  Только ряженых ведь я боялась
Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то лишняя тень
Среди них без лица и названья
Затесалась. Откроем собранье

Эту дъявольскую Гофманиану
Разглашать я по свету не стану
И других бы просила... Постой,
Ты, как будто, не значишься в списках,
В капуцинах, паяцах, лизисках -
Полосатой наряжен верстой,
Размалеванный пестро и грубо -
Ты - ровесник Мамврийского Дуба,
Вековой собеседник луны.
Не обманут притворные стоны
Ты железные пишешь законы, -
Хамураби, Ликурги, Солоны
У тебя поучиться должны.
  Существо это странного нрава.
    Он не ждет, чтоб подагра и слава
    Впопыхах усадили его
    В юбилейные пышные кресла,
    А несет по цветущему вереску,
    По пустыням свое торжество.
    
    Ни в другом, и ни в третьем. Поэтам
    Вообще не пристали грехи.
    Проплясать пред Ковчегом Завета,
    Или сгинуть... да что там, про это
    Лучше их рассказали стихи.
    Существо это странного нрава.
    Он не ждет, чтоб подагра и слава
    Впопыхах усадили его
    В юбилейные пышные кресла,
    А несет по цветущему вереску,
    По пустыням свое торжество.
    И ни в чем не повинен, ни в этом,
    Ни в другом, и ни в третьем. Поэтам
    Вообще не пристали грехи.
    Проплясать пред Ковчегом Завета,
    Или сгинуть... да что там, про это
    Лучше их рассказали стихи.
. . .
 
. . .
Крик: "Героя на авансцену!"
Не волнуйтесь, дылде на смену

Что ж вы все убегаете вместе,
Словно каждый нашел по невесте,
Оставляя с глазу на глаз
Меня в сумраке с этой рамой,
Из которой глядит тот самый
До сих пор не оплаканный час.
    Это все наплывает не сразу.
    Как одну музыкальную фразу
    Слышу несколько сбивчивых слов.
    После... лестницы плоской ступени,
    Вспышка газа и в отдалении
    Ясный голос: "Я к смерти готов".
  Крик: "Героя на авансцену!"
Не волнуйтесь, дылде на смену
Непременно выйдет сейчас...
Что ж вы все убегаете вместе,
Словно каждый нашел по невесте,
Оставляя с глазу на глаз
Меня в сумраке с этой рамой,

До сих пор не оплаканный час.
    Это все наплывает не сразу.
    Как одну музыкальную фразу
    Слышу несколько сбивчивых слов.
    После... лестницы плоской ступени,
    Вспышка газа и в отдалении
    Ясный голос: "Я к смерти готов".
     
    Распахнулась атласная шубка...
Не сердись на меня, голубка,
Не тебя, а себя казню.
Видишь, там, за вьюгой крупчатой,
Театральные арапчата
Затевают опять возню.
Как парадно звенят полозья
И волочится полость козья.
Мимо, тени! Он там один.
На стене его тонкий профиль.
Гавриил, или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?

И пустая рама до света
На стене тебя будет ждать -
Так пляши одна без партнера
Я же роль рокового хора
На себя согласна принять.
  Ты в Россию пришла ниоткуда,
    О, мое белокурое чудо,
    Коломбина десятых годов!
    Что глядишь ты так смутно и зорко? -
    Петербургская кукла, актерка,
    Ты, один из моих двойников.
    К прочим титулам надо и этот
    Приписать. О, подруга поэтов!
    Я - наследница славы твоей.
    Здесь под музыку дивного мэтра,
    Ленинградского дикого ветра,
    Вижу танец придворных костей.
    Ты в Россию пришла ниоткуда,
    О, мое белокурое чудо,
    
    Что глядишь ты так смутно и зорко? -
    Петербургская кукла, актерка,
    Ты, один из моих двойников.
    К прочим титулам надо и этот
    Приписать. О, подруга поэтов!
    Я - наследница славы твоей.
    Здесь под музыку дивного мэтра,
    Ленинградского дикого ветра,
    Вижу танец придворных костей.
. . .
 
. . .
Дом твой как комедьянтская фура
Два потрескавшихся амура
Охраняют Венерин алтарь.
Спальню ты убрала, как беседку.
Деревенскую девку-соседку
Не узнает веселый скобарь…
И подсвечники золотые,
И на стенах лазурных святые -
Полукрадено это добро.
Вся в цветах, как "Весна" Боттичелли,

И томился дежурный Пьеро.
  Дом твой как комедьянтская фура
Два потрескавшихся амура
Охраняют Венерин алтарь.

Деревенскую девку-соседку
Не узнает веселый скобарь…
И подсвечники золотые,
И на стенах лазурных святые -

Вся в цветах, как "Весна" Боттичелли,
Ты друзей принимала в постели
И томился дежурный Пьеро.
  Твоего я не видела мужа
    
    Или бой крепостных часов.
    Ты не бойся, дома не мечу,
    Выходи ко мне смело навстречу, -
Гороскоп твой давно готов.
   
    Я, к стеклу приникавшая стужа,
    Или бой крепостных часов.
    Ты не бойся, дома не мечу,
    Выходи ко мне смело навстречу, -
     
    Были святки кострами согреты
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл.
По неведомому назначенью

Только прочь от своих могил.
В Летнем тонко пела флюгарка
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл.

Предвоенной, блудной и грозной
Потаенный носился гул,
Но тогда он был слышен глухо,
Он почти не касался слуха
   
. . .
      Кто за полночь под окнами бродит,
    На кого беспощадно наводит
    Тусклый луч угловой фонарь -
    Тот и видел, как стройная маска,
    "Пути из Дамаска",
    Возвратилась домой не одна.
    Уж на лестнице пахнет духами
    И гусарский корнет со стихами
    И с бессмысленной смертью в груди
    
    Он тебе, он своей Травиате,
    Поклониться пришел. Гляди.
      Ни в проклятых Мазурских болотах..
        Ни на синих Карпатских высотах...
        
        Поперек...
        Да простит тебя Бог.
   
. . .
    Это я - твоя старая совесть -
Разыскала сожженную повесть

В доме покойника
Положила и на цыпочках ушла.
Послесловие.
Все в порядке; лежит поэма
    
    Ну, а вдруг как вырвется тема,
    Кулаком в окно застучит?
    И на зов этот издалека
    Вдруг откликнется страшный звук -
    
И виденье скрещенных рук.
 
Послесловие.
Все в порядке; лежит поэма
    И, как свойственно ей, молчит.
    
    Кулаком в окно застучит?
    И на зов этот издалека
    Вдруг откликнется страшный звук -
    Клокотание, стон и клекот...
     
26 декабря 1940 г.
Ленинград.
Фонтанный Дом.
  26 декабря 1940 г.

Фонтанный Дом.


 

Решка
(Intermezzo).
 
Решка.
(Intermezzo).
   
   
Я воды Леты пью.
Мне доктором запрещена унылость".
   
Мой редактор был недоволен,
Клялся мне, что занят и болен,
Засекретил свой телефон...
Как же можно! три темы сразу,

Не понять, кто в кого влюблен.

Я сначала сдалась. Но снова
Выпадало за словом слово,
Музыкальный ящик гремел.

Языком прямым и зеленым,
Неизвестный мне яд горел.

А во сне все казалось, что это
Я пишу для кого-то либретто

А ведь сон это тоже вещица!
"Soft embalmer!" Синяя Птица.
Элсинорских террас парапет.

И сама я была не рада

Издалека заслышав вой.
Все надеялась я, что мимо
Пронесется, как хлопья дыма,
Сквозь таинственный сумрак хвой.


Это старый чудит Калиостро
За мою к нему нелюбовь.
И мелькают летучие мыши,
И бегут горбуны по крыше,
  Мой редактор был недоволен,
Клялся мне, что занят и болен,
Засекретил свой телефон...
Как же можно! три темы сразу,
последнюю фразу,
Не понять, кто в кого влюблен.

Я сначала сдалась. Но снова
Выпадало за словом слово,

И над тем надбитым флаконом,
Языком прямым и зеленым,
Неизвестный мне яд горел.

А во сне все казалось, что это

И отбоя от музыки нет,
А ведь сон это тоже вещица!
"Soft embalmer!" Синяя Птица.
Элсинорских террас парапет.


Этой адской арлекинады,
Издалека заслышав вой.
Все надеялась я, что мимо
Пронесется, как хлопья дыма,


Не отбиться от рухляди пестрой.
Это старый чудит Калиостро
За мою к нему нелюбовь.
И мелькают летучие мыши,

И цыганочка лижет кровь.
   
Карнавальной полночью римской
И не пахнет, - напев херувимской
За высоким окном дрожит.

Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит.


И была для меня та тема,
Как раздавленная хризантема

Между помнить и вспомнить, други,
Расстояние, как от Луги
До страны атласных баут.

Бес попутал в укладке рыться,

Что во всем виновата я.
Я тишайшая, я простая,
"Подорожник", "Белая Стая"
Оправдаться, но как, друзья.


Разве я других виноватей?
Правда, это в последний раз.
Я согласна на неудачу
И смущенье……………
……………………………

Та столетняя чаровница
Вдруг очнулась и веселиться
Захотела. Я ни при чем.
Кружевной роняет платочек,

И брюлловским манит плечом.

Я пила ее в капле каждой
И бесовскою ………… жаждой
Одержима, не знала, как

Я грозила ей звездной палатой
И гнала на родной чердак,

В темноту, под Манфредовы ели,
И на берег, где мертвый Шелли

И все жаворонки всего мира
Разрывали бездну эфира
И факел Георг держал.
  И была для меня та тема,

На полу,когда гроб несут.
Между помнить и вспомнить, други,
Расстояние, как от Луги
До страны атласных баут.


Это как же может случиться,
Что во всем виновата я.
Я тишайшая, я простая,
"Подорожник", "Белая Стая"


Так и знай, обвинят в плагиате...
Разве я других виноватей?
Правда, это в последний раз.
Я согласна на неудачу
свое не прячу
Под укромный противогаз
.

Та столетняя чаровница
Вдруг очнулась и веселиться

Кружевной роняет платочек,
Томно жмурится из-за строчек
И брюлловским манит плечом.

Я пила ее в капле каждой
черной жаждой
Одержима, не знала, как
Мне разделаться с бесноватой.

И гнала на родной чердак,

В темноту, под Манфредовы ели,
И на берег, где мертвый Шелли
Прямо в небо глядя, лежал,

Разрывали бездну эфира
И факел Георг-) держал,
   
Но она твердила упрямо:
"Я не та английская дама

Вовсе нет у меня родословной,
Кроме солнечной и баснословной
И привел меня сам июль".
     
    1941 Январь. Ленинград.

Переписано в Ташкенте 19 янв. 1942.
(ночью во время легкого землетрясения).

Примечания

1. Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). Москва, 1996. С. 144. (В дальнейшем: ЗК с указанием номера страницы).

изданиях допущены неточности в прочтении рукописного текста.

3. ЗК. С. 179. (В печатном тексте ошибочная дата "41 г.", допущенная либо Ахматовой, либо составителями; исправляем ее на правильную "40" в угловых скобках).

4. ОР РНБ, Ф. 1073, ед. хр. 200, л. 2. Цитируем по рукописи, т. к. в разных изданиях публикуется неидентичный текст "Вместо предисловия", изменявшийся Ахматовой в разных редакциях. Здесь - текст редакции 1956 года.

5. Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. С. 222. М., "Согласие", 1997. (В дальнейшем: Записки, с указанием тома и страницы).

6. Записки, т. 1. С. 229.

"Посвящения", написанного одним из первых: "…А так как мне бумаги не хватило / Я на твоем пишу черновике / И вот чужое слово проступает…"

8. В списке поэмы 1953 года, подаренном Л. К. Чуковской, где впервые появился текст "Из письма к NN", рукой Ахматовой вместо не напечатанных "NN" вставлено "ЛЧ". "Из письма к NN" существовало в качестве примечания № 1 в редакциях поэмы до 1960 года, было исключено в связи с появлением прозаических фрагментов, объединенных впоследствии в "Прозу о Поэме". Цитируется по списку Л. К. Чуковской: ОР РНБ, Ф. 1414, Чуковская Л. К., ед. хр. 9.

9. ОР РНБ, Ф. 10973, ед. хр. 200, л. 2.

10. В сохранившихся экземплярах поэмы 1942-1943 гг. строка имела вариант "Только … ряженых ведь я боялась", была исправлена Ахматовой от руки в первой машинописной перепечатке поэмы в апреле 1943 года.

11. В рукописях Ахматовой с редакцией 1959 и 1956 годов и в списке Чуковской в тексте "Из письма к NN" есть построчные примечания о чтении отрывков из поэмы в Красной гостиной Союза писателей в январе 1941 г. (ОР РНБ, Ф. 1073, ед. хр. 198, л. 35) и марте 1941 (ОР РНБ, Ф. 1414, ед. хр. 9, л. 28 и Ф. 1073, ед. хр. 200, л. 35).

"<…> Помню как-то раз Анна Андреевна прочитала "Поэму" у меня дома - Александре Иосифовне, Тамаре Григорьевне и мне. Тамара Григорьевна сказала: "Когда слушаешь эту вещь, такое чувство, словно Вы поднялись на высокую башню и с высоты поглядели назад … Эти слова впоследствии вызвали к жизни строки во "Вступлении" к "Поэме" <…>" (Записки, т. 1. С. 229). По воспоминаниям Л. В. Горнунга Ахматова читала ему начальные главы "Поэмы без героя" в апреле 1941 года (Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1990. С. 209). В дневнике И. А. Боричевского отмечено, что Ахматова читала поэму в Союзе писателей в мае 1941 года (ОР РНБ, Ф. 93, ед. хр. 12, дн. 69, л. 11 об. -12). В июне 1941 года Ахматова читала "кусок поэмы (первый набросок)" М. И. Цветаевой (ЗК. С. 540) и т. д.

13. Записки, т. 1. С. 345-346; 359-360; 382-383 и др.

14. Записки, т. 1. С. 39.

15. Записки, т. 1. С. 39-40.

16. Записки, т. 8. С. 372.

18. Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1990. С. 376.

19. Записки, т. 1. С. 371.

20. В записи за 20 января 1942 г. Л. К. Чуковская приводи слова Ахматовой: "Ночью два раза было землетрясение. Но оно не мешало мне. Я писала всю ночь", (Записки, т. 1. С. 380).

21. ОР РНБ, Ф. 1414, ед. хр. 5. Тетрадь, в которую Ахматова переписала поэму, была подарена Л. К. Чуковской и хранилась у нее, несмотря на все перипетии судьбы, в течение 54 лет. После смерти Лидии Корнеевны эта рукопись была передана ее дочерью Е. Ц. Чуковской в Российскую национальную библиотеку. Фотокопия ее опубликована в кн.: Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. М., "Согласие", 1997, вклейка между с. 480-481. Поскольку Ахматова внесла в текст поэмы значительные изменения (с 19 января по 11 декабря 1942 года), по фотокопии практически невозможно воссоздать уровни правки: определить основной текст и последующие изменения.

23. РГАЛИ, Ф. 1443, оп. 3, ед. хр. 278, л. 11.

24. Примечательно, что поэма для И. В. Штока была переписана точно в такую же тетрадь в линейку в черном коленкоровом переплете с таким же штампом Цеха ширпотреба. Из обеих тетрадей выдраны листы - в тетради Чуковской осталось всего 13 листов, в тетради Штока - 38 (по-видимому, из 44 листов). Оба текста записаны очень похожими карандашами, обводка чернилами в тетради Чуковской - более позднего времени. Список Штока - беловой автограф, в котором Ахматова ни сразу, ни потом никаких исправлений не делала.

25. А. Ахматова. Собрание Сочинений. Т. III. М. Эллис-Лак., 1998.

26. Анна Ахматова Поэма без героя. (Материалы к творческой истории) / Сост. Н. Крайнева, подгот. текстов, вступ. статьи, описания и коммент. Н. Крайневой и Ю. Тамонцевой. (В печати).