Кралин Михаил: "Двух голосов перекличка"

Наш современник. - 2002. - № 6.

"Двух голосов перекличка"

(Иван Бунин и Анна Ахматова)

Друг о друге мы молчать умеем…
Анна Ахматова

Два больших мастера русской литературы XX века были дальними родственниками, что далеко не всегда берётся во внимание исследователями их творчества. "В семье никто, сколько видит глаз кругом, стихи не писал, только первая русская поэтесса Анна Бунина была тёткой моего деда Эразма Ивановича Стогова", - писала Анна Ахматова1. А Бунин отмечал в своей автобиографической заметке: "Род наш дал России немало видных деятелей на поприще государственном, воевод, стольников и "в иных чинах", а в области литературной известны Анна Бунина, которую Карамзин называл русской Сафо, и Василий Жуковский…"2, таким образом, получается, что по Анне Буниной они были пусть в дальнем, но в родстве. В характерах, в жизненном поведении этих мастеров было немало сходного, что почему-то до сих пор никем не учитывалось.

Почему?

Да потому, видимо, что в глаза бросалась декларируемая, вызывающая неприязнь их друг к другу. О её причинах тоже стоит подумать. Причины были не на поверхности. Личное в них переплелось с литературной политикой так, что одно от другого отделить не всегда возможно. А многое вообще осталось невысказанным. "Друг о друге мы молчать умеем", как сказала Ахматова совсем по другому поводу. Но чем более скрыто личное в их взаимоотношениях, тем важнее и значительнее проступает их творческое сродство! Тема "Бунин и Ахматова" особенно, на наш взгляд, важна и потому, что существует как бы "поверх барьеров" (в том числе и биографических).

Всегда ли поэту можно верить на слово? Особенно поэту - женщине?

"Я не люблю стихов Бунина" - такие высказывания из уст Ахматовой исходили в разные годы, но всегда с упорной, не допускающей возражений, категоричностью. Этим "не люблю" она словно хотела воздвигнуть некую стену между ними как поэтами, чтобы никто и не пытался их, не дай Бог, сравнивать. Потому что, когда начинаешь сравнивать, тут-то и возникает неизбежное "не верю!"

Более того, осмелюсь предположить, что именно в связи с Буниным возникает и крепнет с годами в творчестве Ахматовой её основная тема - тема невстречи.

Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый Век.
("Поэма без героя", (1, 321)

Скажут, что эти строки из ахматовской "Поэмы без героя" не имеют к Бунину ровно никакого отношения? Может, и не имеют… Но ничто ведь не мешает читать стихи поверх стесняющих поэтические горизонты биографических барьеров. "Поэма без героя" - слишком многозначное произведение, она создавалась в течение четверти века, и кто может знать, сколько разных, порой противоречивых мыслей могла вложить Ахматова в свою шкатулку с "тройным дном", как она сама назвала свою поэму.

Бунин не стал для Ахматовой "милым мужем". А мог бы стать им, предположим, в 1906 году, когда был еще свободным человеком и мог бы встретиться с 17-летней Анной Горенко в Лустдорфе, где она в то время жила на даче у тётки, а он гостил на даче у своего ближайшего приятеля Александра Митрофановича Федорова. И тогда всё могло бы пойти по-иному в истории русской литературы.

Во всяком случае, теперь всё более ясным становится, что у Анны Андреевны Ахматовой было две биографии: одна - каноническая, ею самой узаконенная и приведённая в порядок, но всё же "мнимая" и другая, подлинная, скрытая ею самой от себя, а тем более, от читателей. Но, как ни скрывала эту свою подлинную биографию Анна Андреевна, особенно в последние годы жизни, её отзвуки слышатся в её стихах. Поэтому изучение реальной биографии поэта ничуть не менее важно, чем смакование ахматовской легенды, красивой, но в чём-то и ограничивающей наше представление о поэте.

То, о чём я здесь пишу, возможно, не понравилось бы самой Анне Андреевне. Так, она тщательно уничтожала все документы, не укладывающиеся в созданную ею легенду, а те, которые дошли до нас, сохранились, можно сказать, случайно. Ещё больше документов, относящихся к раннему периоду её творчества, пропало, и это заставляет нас заниматься предположениями, потому что прямые доказательства в целом ряде случаев просто отсутствуют. Анна Ахматова прожила долгую жизнь. Настолько долгую, что в неё вместилось как бы несколько жизней, не похожих одна на другую. Что касается памяти, которая, как известно, была у Анны Андреевны великолепной, то она была, прежде всего, избирательной. Анна Андреевна помнила всё, но отнюдь не всё вспоминала. Об этом она сама призналась в той же "Поэме без героя":

"помнить" и "вспомнить", други,
Расстояние как от Луги
До Сионских горних высот.
(1, 431)

Достаточно перелистать её записные книжки, чтобы убедиться в том, что она умела забывать ничуть не меньше, чем помнить:

Я ещё не таких забывала,
Забывала, представь, навсегда.
Я таких забывала, что имя
Их не смею теперь произнесть,
Так могуче сиянье над ними,
(Превратившихся в мрамор, в камею),
Превратившихся в ужас и честь.
(1, 347)

Она вспоминала иначе - в стихах. В стихах, написанных совсем по другому поводу, обращённых совсем к другому человеку, отразился, однако, весь её огромный человеческий и женский опыт; в них, в стихах, живёт ее подлинная биография! И только читая стихи, можно в эту биографию заглянуть.

Друг о друге мы молчать умеем
И забыл ты мой проклятый дом.
Ты забыл те, в ужасе и муке,
Сквозь огонь протянутые руки…
(1, 275)

Они действительно умели молчать друг о друге. У Ахматовой были запретные темы для разговоров, и об этом хорошо знали её друзья. Одной из таких тем был Бунин. Расспрашивать о нём Анну Андреевну было далеко не безопасно. Один из известных московских остряков, литератор Михаил Давыдович Вольпин, довольно бесцеремонно приставал к Ахматовой с вопросами, касающимися интимных сторон её молодой жизни. Тут важен контекст, потому приведём фрагмент беседы М. Д. Вольпина с В. Д. Дувакиным, состоявшейся в 1975 году:

"Вольпин. Ей очень приятно было вспоминать всё-таки свою далёкую молодость. Но она ненавидела Бунина. Слово "Бунин" при ней нельзя было говорить. И когда я, забыв однажды, при ней процитировал: "Хорошо бы собаку купить" - ей-богу, это могло кончиться ссорой.

Дувакин. Почему так?

Вольпин. Он очень её обидел, по-моему, но она уверяла, что он скверный поэт и пошляк и… Ну, в смысле отношения к революции она права.

Дувакин. Не только к революции, но и к женщинам.

Вольпин. Да? Это я меньше знаю"3.

Мы тоже знаем "в смысле отношения Бунина к женщинам" меньше. И чем конкретно мог обидеть Иван Алексеевич Аню Горенко, судить не беремся. Мы ведь даже наверняка не знаем, были ли они знакомы. Но вот стихотворение Бунина, написанное в 1906 году, которое автор, по свидетельству Веры Николаевны Буниной, неоднократно читал в присутствии публики. С этого стихотворения, собственно, и начинается "двух голосов перекличка" - Ахматова не только его держала в "сокровищнице своей памяти", но и через полвека с лишним вступила с ним в диалог.

Образ Джордано Бруно, мыслителя и мученика, погибшего в огне, хотя и не встречается в поэзии Ахматовой, но перекликается с такими её любимыми героинями, которых постигла та же участь, как Дидона и Жанна д`Арк.

Джордано Бруно
"Ковчег под предводительством осла -
Вот мир людей. Живите во Вселенной.
Земля - вертеп обмана, лжи и зла.
Живите красотою неизменной.

Ты, мать-земля, душе моей близка -
И далека. Люблю я смех и радость,
Но в радости моей - всегда тоска,
В тоске всегда - таинственная сладость!"

И вот он посох странника берёт:
Простите, келий сумрачные своды!
Его душа, всем чуждая, живёт
Теперь одним: дыханием свободы.

"Вы все рабы. Царь вашей веры - Зверь:
Я свергну трон слепой и мрачной веры.
Вы в капище: я распахну вам дверь
На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы.

Ни бездне бездн, ни жизни грани нет.
Мы остановим солнце Птоломея -
И вихрь миров, несметный сонм планет,
Пред нами развернётся, пламенея!"

И он дерзнул на всё - вплоть до небес.
Но разрушенье - жажда созиданья,
И, разрушая, жаждал он чудес -
Божественной гармонии Созданья.

Глаза сияют, дерзкая мечта
В мир откровений радостных уносит.
Лишь в истине - и цель и красота.
Но тем сильнее сердце жизни просит.

"Ты, девочка! Ты, с ангельским лицом,
Поющая над старой звонкой лютней!
Я мог твоим быть другом и отцом…
Но я один. Нет в мире бесприютней!


Но есть другие радости, другие:
Оледенив желания свои,
Я только твой, познание - софия!"

И вот опять он странник. И опять
Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго
Его лицо. Враги, вам не понять,
Что Бог есть Свет. И он умрёт за Бога.

"Мир - бездна бездн. И каждый атом в нём
Проникнут Богом - жизнью, красотою.
Живя и умирая, мы живём
Единою, всемирною Душою.

Ты, с лютнею! Мечты твоих очей
Не эту ль Жизнь и Радость отражали?
Ты, солнце! Вы, созвездия ночей!
Вы только этой Радостью дышали".

И маленький тревожный человек
С блестящим взглядом, ярким и холодным,
Идёт в огонь. "Умерший в рабский век
Бессмертием венчается - в свободном!


Развей, палач, развей мой прах, презренный!
Привет Вселенной, Солнцу! Палачу! -
Он мысль мою развеет по Вселенной!"
(1, 269)

Это стихотворение, опубликованное в 14-й книге сборника "Знание" в 1906 году, видимо, было известно Ахматовой и Гумилёву. Гумилёв заимствовал в своём стихотворении "Орёл" бунинскую интонацию ("Не раз в бездонность рушились миры, // Не раз труба архангела трубила, // Но не была добычей для игры // Его великолепная могила."), а в стихотворении "Варвары" из того же сборника "Жемчуга" даже и образность, в чём, конечно, не признался бы и под прицелом. Но на это стоит обратить внимание, поскольку Гумилёв вклинивается между Буниным и Ахматовой не только как "законный" муж последней, но и как её поэтический наставник (чего сама Ахматова никогда не признавала). Вот как у Гумилёва обыгрывается не только бунинская образность, но и заимствуется редкая рифма "лютни - бесприютней" (авторство этой искусственной сравнительной степени по справедливости должно принадлежать Бунину, а Ахматова со временем превратит такого рода неологизмы в свой излюбленный поэтический приём):

Царица была - как пантера суровых безлюдий,
С глазами - провалами тёмного, дикого счастья.
Под сеткой жемчужной вздымались дрожащие груди,
На смуглых руках и ногах трепетали запястья.

И зов её мчался, как звоны серебряной лютни:
"Спешите, герои, несущие луки и пращи!
Нигде, никогда не найти вам жены бесприютней,
Чьи жалкие стоны вам будут желанней и слаще4.

Для Гумилёва перекличка с Буниным не носит принципиального характера. Молодой поэт брал у каждого с бору по сосенке, это естественно. Не то у Ахматовой. Проходит почти шесть десятилетий, и на закате своего пути она пишет стихи, в которых близость к Бунину кажется почти вызывающе-обнажённой. Вспомним ещё раз строфу из бунинского "Джордано Бруно", которая в этом гражданском стихотворении носит слишком личный характер, строфу, выдающую волнение не столько героя, сколько автора:

Ты, девочка! ты, с ангельским лицом,
Поющая над старой звонкой лютней!
Я мог твоим быть другом и отцом…
Но я один. Нет в мире бесприютней!

Разминовение во времени и в пространстве. Оно было понято человечески и выражено поэтически им уже тогда, в 1906 году. А она отвечает ему в 1964:


И бездомнее, наверно, нет.
Для тебя я словно голос лютни
Сквозь загробный призрачный рассвет.
("Энума элиш", (2, 264)

Нет сомнения в том, что эти стихи обращены к мёртвому. Она в них указала не только на свои поэтические истоки, восходящие, конечно, именно к Бунину, а не к Гумилёву, но и подчеркнула то, что их с Буниным роднило: бездомность. Действительно, трудно назвать писателей "бездомнее" Бунина и Ахматовой. Бездомность была им свойственна органически, лежала в основе невнимания к вещам в быту (вещи оставались жить в её стихах и в его стихах и прозе) и в тяготении к единству душ во вселенной. Эта любимая идея Бунина у Ахматовой получает её собственное художественное решение в незаконченной драме "Энума элиш".

Откуда же, однако, у Бунина появляется портрет "девочки с ангельским лицом"? И мог ли он иметь какое-нибудь отношение к юной Ане Горенко? Вполне. Есть общая географическая точка их возможного пространственного соприкосновения. Это Лустдорф, местечко под Одессой. Там Ахматова жила дважды: в 1904 и в 1906 годах. В мемуарных набросках она вспоминала: "Когда мне было 15 лет, и мы жили на даче в Лустдорфе, проезжая как-то мимо этого места <Большого Фонтана>, мама предложила мне сойти и посмотреть на дачу Саракини, которую я прежде не видела. У входа в избушку я сказала: "Здесь когда-нибудь будет мемориальная доска". Я не была тщеславна. Это была просто глупая шутка"5. Аня сказала маме о своей будущей мемориальной доске, разумеется, не просто в шутку. Дело в том, что именно здесь и в это время она ощутила своё предназначение, поняла, что станет поэтом. Об этом есть у нее и признания в стихах:

Пятнадцатилетние руки
Тот договор подписали…
(Из цикла "Юность", 1940, (1, 189)

или

И с пятнадцатого года
Началась моя свобода...
("Сказка о чёрном кольце", (1, 395)

Писание стихов было связано с влюблённостью в конкретного человека. Его инициалы - А. М. Ф. - находим над её первыми стихами, посвящёнными первому мужчине. Конечно, стихи эти далеки от совершенства, и до нас они дошли случайно, вопреки воле самой Ахматовой:

Посвящ. А. М. Ф.
Над чёрною бездной с тобою я шла,
Мерцая, зарницы сверкали.
В тот вечер я клад неоценный нашла
В загадочно-трепетной дали.
И песня любви нашей чистой была

А чёрная бездна, проснувшись, ждала
В молчании страсти обета.
Ты нежно-тревожно меня целовал,
Сверкающей грёзою полный,
Над бездною ветер, шумя, завывал…
И крест над могилой забытой стоял,
Белея, как призрак безмолвный.
(2, 5)

Стихи были робким ответом на страстные признания известного поэта и ловеласа Александра Митрофановича Федорова. Он был местной литературной знаменитостью - к нему на поклон ходили все окрестные юные поэты и поэтессы. Об этом можно прочитать в катаевской "Траве забвенья". Для Ани Горенко этот 36-летний мужчина был интересен прежде всего потому, что он был поэтом, и поэтом настоящим. У него в доме Аня могла познакомиться и с теми поэтическими книгами, которых не было в её собственной семье (где, кроме Державина и Некрасова, по её собственному признанию, других поэтов не держали). У Федорова была, напротив, прекрасная библиотека, почётное место в которой занимали стихи его ближайшего приятеля - Ивана Бунина. Думаю, что заочное знакомство со стихами Бунина произошло у Ахматовой именно тогда - в 1904 году.

В первом опубликованном стихотворении Анны Ахматовой (за подписью "Анна Г.") "На руке его много блестящих колец" можно обнаружить следы влияния стихов А. М. Федорова. Ничего удивительного нет и в том, что и переклички с бунинскими стихами обнаруживаются в ранней лирике Ахматовой. С той разницей, что Федоров был "свой" поэт, сосед по даче, а Бунин - столичный мэтр.

В июне 1906 года Ахматова гостит в Лустдорфе у тётки Аспазии (Евгении) Антоновны Арнольд. Отношения с А. М. Федоровым продолжаются, но, похоже, Анна уже не воспринимает его всерьёз. "Летом Феодоров опять целовал меня, клялся, что любит, и от него опять пахло обедом", - не без иронии сообщает Анна С. В. фон Штейну. (2, 179)

Но легкомысленность Федорова ни для кого не была тайной. К тому же он был женатым человеком, счастливым отцом, и отношения с ним девушки, вдвое его моложе, вряд ли могли закончиться чем-нибудь серьёзным. Бунин выигрывал у Федорова во всём: он был более знаменит, более молод, наконец, он в это время был свободным человеком. Будучи в это же время в Лустдорфе, он мог видеть "девочку с ангельским лицом", мог и быть ей представлен. Ну а то, что он был о ней наслышан, этого отрицать почти невозможно. Не таким Федоров был человеком, чтобы промолчать о своих приключениях с девочками, да еще и прихвастнуть при этом! И Бунину, возможно, было досадно, что юная начинающая поэтесса выбрала не его, а его легкомысленного приятеля. Не досада ли явилась причиной рождения злой эпиграммы, написанной позднее, когда юная Аня Горенко стала уже известной поэтессой Анной Ахматовой. Эту эпиграмму мы знаем, собственно говоря, только из уст самой Ахматовой. Она не только знала её наизусть, но и распространяла среди своих друзей много лет спустя. Своему секретарю Анатолию Найману она рассказала: "Бунин сочинил эпиграмму на меня:

Любовное свидание с Ахматовой
Всегда кончается тоской:
Как эту даму ни обхватывай,
Доска останется доской.

А что? По-моему, удачно"6.

Канонический текст эпиграммы мне неизвестен. В сочинениях Бунина она не печатается. В интерпретации Ахматовой она звучала, по-видимому, с некоторыми вариациями. Арсений Александрович Тарковский мне говорил, что Анна Андреевна читала эту эпиграмму и ему, но запомнил он её в несколько ином варианте:

Увы, но от любви Ахматовой

Как ни люби, как ни обхватывай,
Доска останется доской.

По-видимому, эпиграмма Ивана Алексеевича не была результатом его личной практики: это, скорее, из области дружеских мужских сплетен. Что касается худобы юной Ани Горенко периода её встреч с А. М. Федоровым, то она была ей и самой, должно быть, неприятна. Бунин предпочитал дам более увесистых.

В этот, столь решающий для всей последующей жизни момент, они были друг к другу ближе всего, могли по-настоящему встретиться, но… разминулись, прошли мимо друг друга. Осталось чувство взаимной досады и… "девочка с ангельским лицом", запрятанная в стихотворение, которое Иван Алексеевич Бунин более других своих стихов почему-то любил читать с эстрады.

А потом, и очень скоро у него появилась Вера Николаевна, а у неё - Николай Степанович. Выйдя замуж за модерниста, Ахматова в глазах Бунина и сама стала такой же. А модернистов Бунин, как известно, ненавидел всей душой. Новые поэты платили ему презрительным равнодушием.

Достаточно познакомиться с отзывом Н. С. Гумилёва на шестой том сочинений Ив. Бунина, напечатанном в журнале "Аполлон" (1910, № 10) и вошедшем в "Письма о русской поэзии", чтобы убедиться в несправедливости его оценок. Раздавая во множестве "патенты на благородство" таким поэтам, которые явно этого не заслуживали, имена которых ничего не говорят современному читателю, Гумилёв не находит для Бунина ни одного доброго слова. "Эпигоном натурализма" называет Бунина Гумилёв и произносит его стихам приговор столь беспощадный, сколь и несправедливый: "Читая стихи Бунина, кажется, что читаешь прозу. Удачные детали пейзажей не связаны между собой лирическим подъёмом. Мысли скупы и редко идут дальше простого трюка. В стихе и в русском языке попадаются крупные изъяны. Если же попробовать восстановить духовный облик Бунина по его стихам, то картина получится ещё печальнее: нежелание или неспособность углубиться в себя, мечтательность, бескрылая при отсутствии фантазии, наблюдательность без увлечения наблюдаемым и отсутствие темперамента, который единственно делает человека поэтом"7. Ещё более уничтожающий отзыв даёт Гумилёв стихам А. М. Федорова, именуя его "каким-то скопцом в поэзии". "Высокие ноты у него сплошь и рядом превращаются в визгливые, и он даже не по-женски, а именно по-бабьи, по-скопчески чувствует мир, который для него или "юдоль горя и тоски", или "беззвучная молитва", или попросту распадается на ряд не связанных общим подъёмом подробностей. И заявления автора, что его душа сродни… Иматре, не разрушают, а, наоборот, поддерживают это мнение. Впрочем, стихи, где он подражает Бунину, бывают иногда вполне литературны"8.

Сравнение с Буниным, конечно, сделано не случайно. Что-то затаённо личное слышится в этих оценках. Именно в 1910 году Анна Ахматова стала женой Гумилёва. Может быть, он хотел уничтожить её старых поклонников, выжечь из её стихов всё "бабье"?

Бунин не отвечал на критику молодого нахала. Но неприязнь, или даже ненависть к Гумилёву, которая возникла у него, чрезвычайно чувствительного к оценкам своих стихов, при чтении этого отзыва, могла перенестись и на Ахматову, согласно русской пословице "Муж да жена - одна сатана".

На самом деле Бунин эпигоном натурализма был разве что лишь в самом начале его поэтического поприща, начавшегося в 80-х годах XIX столетия, в глухую для русской поэзии пору, когда ни Гумилёва, ни Ахматовой не было ещё на свете. Как поэт, он постепенно совершенствовался, причём сближение с кругом символистов и, прежде всего, с В. Я. Брюсовым, пошло ему на пользу. Задолго до появления акмеизма как реакции на туманности и абстракции символистов, Бунин, как и совершенно независимо от него другой поэт - Иннокентий Анненский, научился видеть мир, в котором его, поэта, переживания, остро сопрягаются с вещественными деталями предметного мира. Знаменитое "Одиночество" 1903 года - такая же психологическая новелла в стихах, как и "Прерывистые строки" Анненского. Но поэтическую зависимость от Анненского Ахматова подчёркивала столь же усиленно, сколь тщательно она скрывала свою преемственность от Бунина.

Позволим себе напомнить читателям один из признанных бунинских шедевров:

И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня

Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один - без жены…

Сегодня идут без конца
Те же тучи - гряда за грядой.
Твой след под дождём у крыльца
Расплылся, налился водой.
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:
"Воротись, я сроднился с тобой!"
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила - и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить.
(1, 194)

У Бунина в этом стихотворении мы встречаем "предвечернюю серую тьму". Свой первый, так и не появившийся в печати сборник стихов, Ахматова хотела назвать "Предвечерие".

Без бунинского "Одиночества", может быть, не было бы ахматовского "Сероглазого короля", которого тоже можно ведь назвать балладой об одиночестве. Деталь у Бунина несёт ту же психологическую нагрузку, что и у Ахматовой, которая довела этот приём до прославившей её виртуозности.

Твой след под дождём у крыльца
Расплылся, налился водой.

Показалось, что много ступеней,
А я знала - их только три!
(1, 30)

или:

Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
(1, 30)

Более того, Бунин в "Одиночестве" сумел сформулировать даже будущий горький женский опыт Ахматовой:

Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила - и стал ей чужой.

Неоднократно она говорила о себе почти теми же словами!

Нет, я не верю, что это стихотворение могло оставить равнодушной юную Аню Горенко.

Но уже упоминавшийся на этих страницах М. Д. Вольпин, очевидно, не кривил душой, когда рассказывал: "Слово "Бунин" при ней нельзя было говорить. И когда я, забыв однажды, при ней процитировал: "Хорошо бы собаку купить" - ей богу, это могло кончиться ссорой"9.

Чужая душа, как говорит русская пословица, потёмки. И разве мог знать Михаил Давыдович Вольпин, о чём думала Анна Андреевна Ахматова, когда он произнёс эти стихи? Быть может, она вспомнила о другом "Одиночестве". Дело в том, что у Бунина есть ещё одно стихотворение под таким же названием, но гораздо менее известное, чем первое.

И. А. Бунин был человеком злопамятным (ещё одна черта характера, роднящая его с Ахматовой). За нанесённые ему когда-то обиды он мстил стихами. Эта сторона его поэтической деятельности осталась вне внимания буниноведов, которые, в большинстве своём, до сих пор недооценивают его поэзию. А между тем, он был блестящим пародистом, что и доказывают его стихотворные выпады против Ахматовой и Гумилёва. Обе "пародии" (беру это слово в кавычки, чтобы не дразнить современных гусей от литературоведения) написаны почти одновременно, первая - 10-го, а вторая - 13-го сентября 1915 года. Одновременность, разумеется, носила целенаправленный характер - так сказать, два выстрела по двум рядом стоящим мишеням.

Если первая книга стихов Ахматовой "Вечер" (1912) не обратила на себя особенного внимания Бунина, то вторая, "Чётки", вышедшая 15 марта 1914 года, напротив, вызвала его неподдельный интерес, о чём ещё будет сказано ниже. Хотя бы потому, что бунинский протеже, молодой и злобный критик Давид Тальников в своей рецензии на "Чётки" обвинил Ахматову в плагиате у него, Бунина. Статьёй этой Тальников, по словам Ахматовой, преследовал цель её "уничтожить"10, поэтому общая направленность статьи понятна. Но особенно любопытно одно место: "Имя Анна - "сладчайшее для губ людских", понятно почему: ведь это имя автора. Но взята эта "сладость" у Бунина, у которого: "Сладчайшее из слов земных - Рахиль" в одном из его чудесных сонетов"11.

Чтобы вполне оценить искусство Бунина-пародиста, надо сначала напомнить читателям стихотворение Ахматовой (заранее испрашивая прощения за длинные цитаты):

В то время я гостила на земле.
Мне дали имя при крещеньи - Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха.

И праздников считала не двенадцать,
А столько, сколько было дней в году.
Я, тайному велению покорна,
Товарища свободного избрав,
Любила только солнце и деревья.
Однажды поздним летом иностранку
Я встретила в лукавый час зари,
И вместе мы купались в тёплом море.
Её одежда странной мне казалась,
Ещё страннее - губы, а слова -
Как звёзды падали сентябрьской ночью.
И стройная меня учила плавать,
Одной рукой поддерживая тело
Неопытное на тугих волнах.
И часто, стоя в голубой воде,
Она со мной неспешно говорила,
И мне казалось, что вершины леса
Слегка шумят, или хрустит песок,
Иль голосом серебряным волынка

Но слов её я помнить не могла
И часто ночью с болью просыпалась.
Мне чудился полуоткрытый рот,
Её глаза и гладкая причёска.
Как вестника небесного молила
Я девушку печальную тогда:
"Скажи, скажи, зачем угасла память,
И, так томительно лаская слух,
Ты отняла блаженство повторенья?.."
И только раз, когда я виноград
В плетёную корзинку собирала,
А смуглая сидела на траве,
Глаза закрыв и распустивши косы,
И томною была и утомлённой
От запаха тяжёлых синих ягод
И пряного дыханья дикой мяты, -
Она слова чудесные вложила
В сокровищницу памяти моей,
И, полную корзинку уронив,

Как к милому, когда поёт любовь.
("Эпические мотивы", 1913, (1, 157-158)

и вот второе бунинское "Одиночество":

Худая компаньонка, иностранка,
Купалась в море вечером холодным
И всё ждала, что кто-нибудь увидит,
Как выбежит она, полунагая,
В трико, прилипшем к телу, из прибоя.
Потом, надев широкий балахон,
Сидела на песке и ела сливы,
А крупный пёс с гремящим лаем прядал
В прибрежную сиреневую кипень
И жаркой пастью радостно кидался
На чёрный мяч, который с криком "hop!"
Она швыряла в воду… Загорелся
Вдали маяк лучистою звездой…
Сырел песок, взошла луна над морем,
И по волнам у берега ломался,
Сверкал зелёный глянец… На обрыве,

Чернела одинокая скамья…
Там постоял с раскрытой головою
Писатель, пообедавший в гостях,
Сигару покурил и, усмехнувшись,
Подумал: "Полосатое трико
Её на зебру делало похожей".
(1, 373-374)

Бунин, используя ахматовский образ таинственной "иностранки", а заодно и стихотворный размер, переводит чувственный ахматовский романтизм в иронический план. У Ахматовой "иностранка" - своеобразное альтер-эго её Музы, у Бунина - не более чем объект для наблюдения. Его "писатель" - персонаж, напоминающий чеховского Тригорина, делает из увиденного недалеко идущий вывод: "Полосатое трико // Её на зебру делало похожей". Ирония напрочь убивает романтизм, поэзия переходит в прозу. Бунин виртуозно владеет обеими ипостасями своего таланта и, в данном случае, смешивает их. Точность наблюдения деталей окружающего мира и у Ахматовой, и у Бунина остаётся, но при бунинском ироническом подходе к происходящему становится невозможным ахматовский эгоцентризм. Романтическое двойничество ахматовского мира, её двусмысленная любовная игра с девушкой-иностранкой подменяется у Бунина вполне реалистической игрой иностранки с её любимым псом. Для Бунина в стихотворении важен образ "одинокой скамьи", возле которой стоит "писатель, пообедавший в гостях". Ему и в голову не приходит пригласить на эту скамью иностранку, хотя для подлунного свидания, казалось бы, есть все условия. Но он предпочитает позу наблюдателя: в "сокровищницу своей памяти" он вкладывает не "чудесные слова", а лишь циничное, хотя и точное наблюдение. Этакий поздний Валентин Петрович Катаев, обречённый на вечное одиночество. Грустная получилась у Бунина пародия, в ней уже как бы предчувствуется скорое расставание с собственной поэзией.

Пародия на Гумилёва носит более добродушный характер. Тут надо вспомнить, что Бунин был страстным, неутомимым путешественником и к 1915 году, когда было написано это стихотворение, объездил уже полсвета, побывал, между прочим, и в Африке. Но пафос Гумилёва - "завоевателя" Африки, собирателя этнографических коллекций ему вполне чужд. В этом стихотворении возникает "теневой портрет" Гумилёва, не названного по имени, но вполне узнаваемого по реалиям его африканских стихов. Не случайно упоминание в этом стихотворении слова "чётки" - ещё один изящный кивок в сторону Ахматовой?:

В жарком золоте заката Пирамиды,
Вдоль по Нилу, на утеху иностранцам,
Шелком в воду светят парусные лодки
И бежит луксорский белый пароход.
Это час, когда за Нилом пальмы чётки,
И в Каире блещут стёкла алым глянцем,
И хедив в ландо катается, и гиды
По кофейням отдыхают от господ.

А сиреневые дали Нила к югу,
К дикой Нубии, к Порогам, смутны, зыбки

Как при Хуфу, при Камбизе… Я привёз
Лук оттуда и колчан зелёно-медный,
Щит из кожи бегемота, дротик гибкий,
Мех пантеры и суданскую кольчугу,
Но на что всё это мне - вопрос.
(13. IX. 15, (1, 376)

Но в общем-то, Гумилёв с его любованием экзотическими красотами, был глубоко чужд Бунину (как был он чужд и Ахматовой). Анна Ахматова была ему ближе, роднее, наконец, просто интереснее. Думаю, что он всегда рассматривал Анну Ахматову как свою поэтическую ученицу, но ученицу весьма своевольную, да ещё и испорченную ненавистным для него "модерном", порождаемым влиянием её мужа и духом петербургской богемы, среди которой вращалась молодая поэтесса.

В Петербурге Бунин бывал редко и лишь наездами. В очередной раз он приехал в Северную Пальмиру в январе 1915 года. Тогда же, вероятно, он и познакомился с "Чётками". Во всяком случае, стихи Бунина этих дней носят отчётливые следы не только близкого знакомства с этой книгой, но и своеобразного диалога с поэтессой.

Вот первое стихотворение, написанное Буниным 17 января 1915 года, по приезде в Петербург:

Просыпаюсь в полумраке.
В занесённое окно
Смуглым золотом Исакий
Смотрит дивно и темно.

Утро сумрачное снежно,
Крест ушёл в густую мглу.
За окном уютно, нежно
Жмутся голуби к стеклу.

Всё мне радостно и ново:
Запах кофе, люстры свет,

И сырой мороз газет.
(17. I. 15, (1, 369)

Можно попытаться представить, где были написаны эти стихи и какими источниками пользовался Иван Алексеевич при их создании. Бунин остановился, скорее всего, в гостинице "Астория", из окна которой можно увидеть купол Исаакиевского собора. Проснувшись поутру, он описывает то, что видит из окна гостиничного номера. Номер этот, судя по стихотворению, комфортабельный: в нем на полу разостлан ковер с высоким мехом, кровать настолько уютна, что ее можно, даже рискуя быть обличенным в дурном вкусе, назвать "альковым". В этот номер к утреннему завтраку приносят кофе и свежие газеты. Вероятно, маститый академик просматривает не только газеты, но и последние литературные новинки, среди которых его внимание могла привлечь и книга Анны Ахматовой "Четки". Вот он почитал её и наткнулся на "Стихи о Петербурге":

Вновь Исакий в облаченьи
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпеньи
Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый
С чёрных труб сметает гарь…
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.
(Стихи о Петербурге, I, 1913, (1, 68-69)

И возник странный эффект двойного зренья. Один Исаакиевский собор он видел из окна, другой был запечатлен в стихах. И родилось стихотворение, в котором у Ахматовой заимствован размер (четырёхстопный хорей), а также чисто петербургская словоформа "Исакий". Ахматова описывает колонны и своды собора, осеребрённые зимним инеем, Бунин в рассветном полумраке различает только "смуглое золото" купола. Интересно, что Ахматова, по-видимому, не зная бунинского стихотворения (оно было опубликовано только в 1920 году), тоже применила этот, по выражению критика А. Слонимского, "свежий, неожиданный эпитет золота - "смуглое", эпитет, который даёт яркий зрительный образ - и в то же время ощущение чего-то старинного, строгого". Стихотворение Ахматовой, о котором идёт речь, написано в мае 1915 года в Петербурге, а церковь, не названная по имени, возможно, всё тот же Исакий:

Стал у церкви тёмной и высокой
На гранит блестящих ступеней
И молил о наступленьи срока
Встречи с первой радостью своей.

А над смуглым золотом престола
Разгорался Божий сад лучей:
"Здесь она, здесь свет весёлый
Серых звезд - ее очей".
("Долго шёл через поля и сёла…", 1915, (1, 109)

Такой же образ встречается и в стихотворении Бунина "Святитель", написанном в том же 1915 году:

А на доске, тяжёлой, чёрной,
Был смуглый, золотой оклад…
(1, 380)

"Оглядку" на Ахматову можно усмотреть и в стихотворении Бунина "В цирке". Когда он его писал, ему уже могло быть известно стихотворение Ахматовой из её первого сборника "Вечер":

Меня покинул в новолунье
Мой друг любимый. Ну так что ж!
Шутил: "Канатная плясунья!
Как ты до мая доживёшь?"

Ему ответила, как брату,
Я, не ревнуя, не ропща,
Но не заменят мне утрату
Четыре новые плаща.

Пусть страшен путь мой, пусть опасен.
Еще страшнее путь тоски…
Как мой китайский зонтик красен,
Натерты мелом башмачки!


И улыбаются уста.
Но сердце знает, сердце знает,
Что ложа пятая пуста!
(Ноябрь 1911, (1, 42-43)

Читая это стихотворение, Бунин представлял себе не только "канатную плясунью", но и ту юную Аню Горенко, которую мог видеть в далёком 1906 году в Лустдорфе. О лунатизме Анны Ахматовой он мог слышать от того же А. М. Федорова. Так или иначе, но ахматовский след, на мой взгляд, проглядывает в стихотворении. Впрочем, пусть читатель сам составит об этом своё мнение:

В цирке
С застывшими в блеске зрачками,
В лазурной пустой вышине,
Упруго, качаясь, толчками
Скользила она по струне.

И скрипка таинственно пела,
И тысячи взоров впились
Туда, где мерцала, шипела
Пустая лазурная высь,

Где некая сжатая сила


Струну колебала, свистя,
Где тихо над бездной скользила
Наяда, лунатик, дитя.
(28. VI. 16, (1, 409-410)

"Поэтесса":

Большая муфта, бледная щека,
Прижатая к ней томно и любовно,
Углом колени, узкая рука…
Нервна, притворна и бескровна.

Всё принца ждёт, которого всё нет,
Глядит с мольбою, горестно и смутно:
"Пучков, прочтите новый триолет…"
Скучна, беспола и распутна.
(1, 433)

Хотя Бунин нигде не указывает, что адресатом этого стихотворения является Анна Ахматова, сама она узнала себя в этом зеркале. Вот как передаёт эпизод, связанный с этим стихотворением, Л. К. Чуковская в "Записках об Анне Ахматовой":

"26 июня 1940

Затем она <Ахматова - М. К.> заговорила об эмигрантах - о том, с каким негодованием встречены были ими стихи "Не с теми я, кто бросил землю". Недавно ей показали строки Бунина, явно написанные про нее, хотя ее имя там не упомянуто. Она прочитала мне эти стихи наизусть. <…> Стихи вялые, бледные. Ее внешний образ составлен из альтмановского портрета и из "Почти доходит до бровей // Моя незавитая чёлка".

Мне было стыдно подтвердить на ее спрос: да, это про вас. Стыдно за Бунина"12.

Стихотворение поражает своей резкостью. Конечно, оно рассчитано на то, чтобы адресат был узнан. Но к политике "Поэтесса" отношения не имеет, стихотворение было написано в 1916 году, хотя впервые опубликовано только в 1920. Что-то должно было сильно рассердить Бунина, чтобы появились эти злые строки. Возможно, он увидел в Ахматовой уклон в модернизм, который был ему ненавистен. Для снижения образа героини Бунин использует такой приём: он опускает Ахматову до уровня какого-то малоизвестного поэта Пучкова. Ведь одно дело произнести: "Кузмин, прочтите новый триолет" и совсем другое - какой-то Пучков. Кстати: такой поэт действительно существовал. Николай Гумилёв в рецензии на его книгу стихов "Последняя четверть луны". П. 1915 назвал его "отличным образчиком непоэта"13.

Конечно, у Анны Ахматовой были основания не любить Бунина. Однако … этим словом далеко не исчерпывается вся гамма её отношений. Ведь далеко не случаен тот факт, что Анна Андреевна знала ту же "Поэтессу" наизусть (как и другую эпиграмму, о которой мы уже упоминали).

Вот ещё суждения Ахматовой о Бунине, записанные той же Чуковской:

"30/XII 41

Заговорили о Бунине. Она не любит его стихов, чему я рада, так как не люблю их тоже.

"Вялые стихи, обо всём на свете, рассчитанные на академическую благовоспитанную публику. Сокровищ в них не ищите - как у Случевского или у Полонского или у Анненского. <…>

набрюшники, думая, что так и должен вести себя классик. Очень глупая позиция"14.

Можно ли вполне доверять этим словам? Думаю, что они рассчитаны на собеседницу. Анна Андреевна знает, что Лидия Корнеевна не любит стихов Бунина и говорит ей то, что Чуковской и хотелось от неё услышать. Не будем упрекать Ахматову за очевидную вздорность подобной оценки творчества Бунина. В её собственных записях ничего похожего мы не найдем. Но вот что действительно интересно, так это то, насколько не соответствует в данном случае у Анны Ахматовой слово с делом. Отказывая Бунину в самоценности его поэзии ("Сокровищ в них не ищите"), сама Ахматова отнюдь не гнушается не только искать в бунинских стихах "сокровища", но и вставлять драгоценные находки в свои стихи. Речь может идти о том, что при внешнем отталкивании от Бунина, внутренне Ахматова всю жизнь (всю жизнь!) у него училась. Думаю, что в таком утверждении нет ничего уничижительного для памяти Анны Андреевны. Чтобы не быть голословным, приведу примеры переклички их голосов.

8 ноября 1943 года Анна Ахматова пишет "Ещё одно лирическое отступление". Это не что иное как попытка (одна из многих!) выяснить для самой себя, что же такое её "Поэма без героя", над которой она в то время работала.

До середины мне видна
Моя поэма. В ней прохладно,
Как в доме, где душистый мрак
И окна заперты от зноя
И где пока что нет героя,
Но кровлю кровью залил мак…
(1, 219)

Последняя строчка важнейшая - она определяет основную тему поэмы. Но тема, как это нередко бывает у Ахматовой, подана в зашифрованном виде, и кому-то из читателей эта строка может показаться не более, чем поэтической красивостью ("кровлю - кровью"). Смысл этой строки проясняется, если мы обратимся к стихотворению Бунина "Иерусалим". Всё это стихотворение может быть прочитано как развёрнутый комментарий к одной строке Анны Ахматовой. Думаю, что на такое прочтение она и рассчитывала, и в этом состоит смысл введения "чужого слова" в поэму и прилегающие к ней стихи. Бунин избран ею как незримый соавтор вполне сознательно, ибо "Иерусалим" - одно из самых совершенных его созданий:

Это было весной. За восточной стеной
Был горячий и радостный зной.
Зеленела трава. На припёке во рву
Мак кропил огоньками траву.

И сказал проводник: "Господин! Я еврей
И, быть может, потомок царей.
Погляди на цветы по сионским стенам:
Это всё, что осталося нам".

Я спросил: "На цветы?" И услышал в ответ:
"Господин! Это праотцев след,
Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,
Красным маком восходит она".

В полдень был я на кровле. Кругом, подо мной,
Тоже кровлей, - единой, сплошной,
Жёлто-розовой, точно песок, - возлежал
Древний город и зноем дышал.

Одинокая пальма вставала над ним
На холме опахалом своим,
И мелькали, сверлили стрижи тишину,
И далёко я видел страну.

Морем серых холмов расстилалась она
В дымке сизого мглистого сна,
И я видел гористый Моав, а внизу -
Ленту Мёртвой воды, бирюзу.

"От Галгала до Газы, - сказал проводник, -
Край отцов ныне беден и дик.
Иудея в гробах. Бог раскинул по ней
Семя пепельно-серых камней.

Враг разрушил Сион. Город тлел и сгорал -

Тёплый прах, прах золы, в погасавшем огне
И рассеял его по стране:

Да родит край отцов только камень и мак!
Да исчахнет в нём всяческий злак!
Да пребудет он гол, иссушён, нелюдим -
До прихода реченного им!"
(1907, 1, 275-276)

В огромном море бунинских стихов "обо всём на свете" Ахматову интересовали далеко не все, а только те, которыми она могла воспользоваться в своём поэтическом хозяйстве. Зато уж этих стихов она не пропускала, хотя никогда и никому не признавалась в этом. Вот, к примеру, стихотворение Бунина "Купальщица", написанное в 1906 году. Образ юной купальщицы странно совпадает с образом той Ани Горенко, которую он мог видеть в это время в Лустдорфе:

Смугла, ланиты побледнели,
И потемнел лучистый взгляд.
На молодом холодном теле
Струится шёлковый наряд.

Залив опаловою гладью
В дали сияющей разлит.

Её волос чуть шевелит.

И млеет знойно-голубое
Подобье гор - далёкий Крым.
И горяча тропа на зное

(1, 236)

Это стихотворение, по-видимому, не прошло мимо внимания Анны Ахматовой: в 1916 году в Севастополе ею было написано стихотворение, которое заканчивалось такими строчками:

И я не верить не могла,
Что будет дружен он со мною,

Горячей каменной тропою.

А вот ещё примеры творческих заимствований Ахматовой из стихов так "нелюбимого" ею поэта Бунина:

А в старом палисаднике темно,
Свежо и сладко пахнет можжевельник…
"Апрель", 1903-1906, (1, 243)

Можжевельника запах сладкий
От горящих лесов летит…
(Ахматова, "Июль 1914", (1, 97)

И, в этом же стихотворении:

А у Бунина:

Там нависло небо низко, низко…
("Хая-Баш", 1905 (1, 220)

Дом окружён зловещим гулом, шумом

(Бунин, "Дворецкий", 1906-1911, (1, 337)

Что ломятся в горницу липы да клёны,
Гудит и бесчинствует табор зелёный…
Ахматова, "Опять подошли "незабвенные даты",

…Так тихо в курене,
Что слышен треск подсохшего гороха…
(Бунин, "Сторож", 1909, (1, 324)

Так вкруг него непоправимо тихо,

(Ахматова, "Творчество", 1936, (1, 277)

И тихо, так, Господи, тихо,
Что слышно, как время идёт.
(Ахматова, "Август 1940", (1, 204)


Покровы черно-гробовые
И чьё-то бледное лицо.
(Бунин, "Сполохи", 1906-1909, (1, 327)

Всё унеслось прозрачным дымом,

(Ахматова, "Тот город, мной любимый
с детства…", 1929, (1, 184)

Мужицким пахнет варевом, костры в дыму трещат -
И рдеет красным заревом на холоде закат.
"Плоты", 1916, (1, 415)

И какое кромешное варево
Поднесла нам январская тьма?
И какое незримое зарево
Нас до света сводило с ума?
"Не дышали мы сонными маками…",
1946, (1, 231)

Правь рукою железною:
Из-за шатких снастей
Небо высится звездное

(Бунин, "Ночной путь", (1, 471)

И над этой недоброй забавою
Веял ветер пречистых полей
И всходило налитое славою

(Ахматова, из черновой редакции стихотворения
"Не дышали мы сонными маками…",
1946, (1, 410)

Штора в окне, а за ней

(Бунин, "Ранний, чуть видный рассвет…",
1917, (1, 446)

Как ликует твоё умудренное
Сердце - солнце отчизны моей!
"Долгим взглядом твоим истомленная…", 1921, (1, 169)

Завораживающая музыка одного из самых совершенных поэтических созданий Бунина "Свет незакатный" явственно звучит в "Царскосельской оде" Ахматовой:

Там, в полях, на погосте,
В роще старых берёз,
Не могилы, не кости -

Летний ветер мотает
Зелень длинных ветвей -
И ко мне долетает
Свет улыбки твоей.

Предо мной до сих пор
Институтское платье
И сияющий взор.
Разве ты одинока?

В нашем прошлом, далёком,
Где и я был иной?
В мире круга земного,
Настоящего дня,

Нет давно и меня!
("Свет незакатный", 1917, (1, 445)

Здесь не Тёмник, не Шуя -
Город парков и зал,

Как свой Витебск - Шагал.
Тут ходили по струнке,
Мчался рыжий рысак,
Тут ещё до чугунки

Фонари на предметы
Лили матовый свет,
И придворной кареты
Промелькнул силуэт.

Появиться могли
Голубые сугробы
С Петербургом вдали.
Здесь не древние клады,

Интендантские склады
И извозчичий двор.
("Царскосельская ода", 1961, (1, 281-282)

Нужды нет, что в "Царскосельской оде" Ахматова ориентирует читателей на поиски связей с Иннокентием Анненским, чей "Кипарисовый ларец" фигурирует в тексте стихотворения. Никто и не собирается оспоривать очевидную генетическую связь "оды" Ахматовой со стихотворением Анненского "Снег" ("Полюбил бы я зиму, // Да обуза тяжка… // От неё даже дыму // Не уйти в облака"). Но если перекличка с Анненским лежит как бы на поверхности, то связь "оды" со стихами Бунина притаённее. Перекличка тут не только ритмическая, но - и это важнее! - смысловая. Для Анны Ахматовой Царское Село тоже "не могилы, не кости - // Царство радостных грёз". Глубокая тоска, ностальгия, скрытая за намеренной жёсткостью ахматовской "исторической живописи" приоткрывается, когда оба эти стихотворения вступают в незримый диалог.

молодости звучит элегически, печаль его лишена душевного надрыва, то Ахматова делает из этого сцену, исполненную трагедийного пафоса.

Сравним:

В мире круга земного,
Настоящего дня,
Молодого, былого

И вот как развивает эту мысль Ахматова в одном из стихотворений 1963 года, вошедшем в цикл "Полночные стихи":

В зазеркалье
Красотка очень молода,
Но не из нашего столетья,

Нас не оставит никогда.
Ты подвигаешь кресло ей,
Я щедро с ней делюсь цветами…
Что делаем - не знаем сами,

Как вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге,
А может, это и не мы.

В разные годы у Анны Ахматовой появлялись стихи, написанные с явной оглядкой на Бунина. Причём речь идёт о самых известных, самых значительных её вещах. В каждом указанном случае эта оглядка может быть предметом специального исследования. Мы здесь не ставим перед собой такой задачи; ограничимся тем, что сопоставим эти стихи. Поставленные рядом, они обнаруживают, в той или иной степени, глубокое внутреннее родство.

Вот одно из самых известных стихотворений Бунина:

Песня
Я - простая девка на баштане,
Он - рыбак, весёлый человек.

Много видел он морей и рек.

Говорят, гречанки на Босфоре
Хороши… А я черна, худа.
Утопает белый парус в море -

Буду ждать в погоду, в непогоду…
Не дождусь - с баштана разочтусь,
Выйду к морю, брошу перстень в воду
И косою чёрной удавлюсь.

А вот "Рыбак" Ахматовой, столь же известное стихотворение из её первого сборника "Вечер":

Руки голы выше локтя,
А глаза синей, чем лёд.
Едкий, душный запах дёгтя,

И всегда, всегда распахнут
Ворот куртки голубой,
И рыбачки только ахнут,
Закрасневшись пред тобой.


В город продавать камсу,
Как потерянная бродит
Вечерами на мысу.

Щёки бледны, руки слабы,

Ноги ей щекочут крабы,
Выползая на песок.

Но она уже не ловит
Их протянутой рукой.

В теле, раненном тоской.
(23 апреля 1911, (1, 41)

Это - у Ахматовой - начало творческого пути, этап ученичества. Но вот проходит целая жизнь, и в её зените Анна Ахматова пишет наиболее "громкое" своё стихотворение - знаменитое "Мужество":

Мы знаем, что ныне лежит на весах

Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мёртвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -

Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесём,
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки!

Но что такое ахматовское "Мужество"? Не более, чем парафраз бунинского стихотворения "Слово", написанного в годы Первой мировой войны:

Молчат гробницы, мумии и кости, -
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,

И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный - речь.

В том, что Анна Ахматова повторила в дни величайших народных испытаний заветную мысль Бунина о необходимости "беречь" ("сохранить") Слово, разумеется, нет ничего зазорного. Недаром же в другом стихотворении она сказала: "Но может быть поэзия сама // Одна великолепная цитата".

Но вот проходит ещё двадцать лет, и в конце своего пути Ахматова пишет свой "памятник" - стихотворение "Родная земля":

И в мире нет людей бесслёзней,
Надменнее и проще нас.

В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.

Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,

И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чём не замешанный прах.
Но ложимся в неё и становимся ею,
Оттого и зовём так свободно - своею.

Это итоговое стихотворение Ахматовой замешано на многих дрожжах, и о некоторых его источниках мне уже приходилось писать15. И было бы странно, если бы в генетическом спектре этого стихотворения не нашлось бы места "земляной" поэзии Бунина. Оглядка на Бунина действительно имеется, но не там, где Ахматова, в начале стихотворения, ведёт подспудную полемику с эмигрантами16. Бунинский след отыскивается там, где речь идёт о самом существенном ("тот ни в чем не замешанный прах"). Когда Ахматова писала эту строку, в её памяти жили строки из стихотворения Бунина 1916 года:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Земля, земля! Несчётные следы

Блуждал в твоих пустынях и морях.
Я мерил неустанными стопами

Твой всюду дорогой для сердца прах:
Но нет, вовек не утолю я муки -

("Лиман песком от моря отделён…", 1916, (1, 398)

У Анны Ахматовой есть одно заветное стихотворение, которое начинается так:

Все души милых на высоких звёздах.
Как хорошо, что некого терять

Был создан, чтобы песни повторять.
(1, 175)

Вот вопрос: была ли среди этих "милых" душа Бунина?

Странный вопрос, ведь в стихотворении речь идёт по-видимому, об ушедших, а Бунин был ещё жив, когда оно было написано. И всё-таки бунинский след отыскивается и в этих строках. Во-первых, вот начало стихотворения Бунина "Светляк":


Напев сверчков, таинственно простой.
Над головою - небо в бледных звёздах,
Под хвоей - сумрак, мягкий и густой.
(24. VIII. 1912, (1, 355)

"воздух - звёздах")… Случайность? Возможно, но у Бунина есть стихотворение, одно из последних, написанных им в России, из которого Ахматова могла позаимствовать столь важный для неё образ ("Все души милых на высоких звёздах"):

Звезда дрожит среди вселенной…
Чьи руки дивные несут
Какой-то влагой драгоценной
Столь переполненный сосуд?


Земных скорбей, небесных слёз
Зачем, о Господи, над миром
Ты бытие моё вознёс?
(22. X. 1917, (1, 451)

"небесных слезах" - то есть о своей душе, оплакивающей этот мир. И, может быть, не случайно в стихотворении Ахматовой тоже речь идёт о слезах ("И можно плакать"). Земные слёзы смешиваются с небесными.

И можно плакать. Царскосельский воздух
Был создан, чтобы песни повторять.

Повторяется песня поэта (Бунина?), и возникает своеобразный диалог плачей, разговор слёз, земных и небесных. Образ "небесных слёз" из стихотворения Бунина преобразуется в финале ахматовского стихотворения в… дождик, приносящий утешение:

А этот дождик, солнечный и редкий,

С годами Бунин становился всё беспощаднее и злее в оценках своих литературных современников. Однако Ахматова в его мемуарной прозе осталась за кадром. Упоминая "Бродячую собаку", Бунин дважды цитирует Ахматову. В записях 1927 года цитата приводится точно ("Все мы бражники здесь, блудницы…"17), а в книге "Воспоминания" Бунин цитирует Ахматову по памяти: "В петербургской "Бродячей собаке", где Ахматова сказала: "Все мы грешницы тут, все блудницы…"18

Стихотворение о "Бродячей собаке" из книги Ахматовой "Чётки", видимо, произвело большое впечатление на Бунина и даже нашло отклик в его стихах. Оно кончается так:

О, как сердце моё тоскует!
Не смертного ль часа жду?

Непременно будет в аду.
(19 декабря 1912, (1, 48)

А Бунин стихотворение 1916 года "Молодость" закончил почти по-ахматовски:

И сердце в тайной радости тоскует,

(1, 404)

Уже упоминавшаяся выше "Поэтесса" тоже написана в 1916 году и тоже вписывается в интерьер "Бродячей собаки", недаром при её чтении сразу припоминается знаменитый портрет Ахматовой работы Натана Альтмана. "Собака", как заведение богемное, конечно, раздражала Бунина. Но всё же "Поэтесса" - не столько портрет Анны Ахматовой, сколько обобщённый образ декадентской поэтессы, в котором сведены воедино такие несхожие между собой дамы, как Анна Ахматова и Зинаида Гиппиус. Во всяком случае, словцо "беспола" к Ахматовой ни в каком плане относиться не могло (Бунин не мог не знать, что у Анны Андреевны был уже четырёхлетний сын), но было неотъемлемым признаком личности Зинаиды Гиппиус. Например, Игорь Северянин писал о ней, используя игру с её псевдонимом Антон Крайний:

И тот, кто был всегда бесполый,
Стал бабой, да ещё Ягой.

"Дочитал Гиппиус. Необыкновенно противная душонка, ни одного живого слова, мертво вбиты в тупые вирши разные выдумки. Поэтической натуры в ней ни на йоту"19. Сидя в деревенской глуши, осенью 1917 года, Бунин проявляет живой интерес к женской поэзии. Кроме Зинаиды Гиппиус, он читает и Надежду Львову и даже думает "написать о ней рассказ"20. Имени Ахматовой на страницах дневника 17 года нет. Но это не значит, что не было мыслей о ней.

Тут необходимо сделать небольшое лирическое отступление. В поэзии Бунина, как это ни странно, при его страстном отношении к женщинам, нет любовной лирики, во всяком случае, любовной лирики с указанным адресатом. Поэзия Бунина вообще чуждается имени. Мы не знаем стихов, посвящённых Пащенко, Цакни, Муромцевой, то есть тем женщинам, которые столь много значили в его биографии. Даже стихотворение, где изображается вполне узнаваемый персонаж, называется не "Антон Павлович Чехов", но "Художник". В этом смысле поэзия Бунина отличается какой-то особенной деликатностью. Чтобы хоть приблизительно понять, о ком мог думать Бунин, когда писал то или иное стихотворение, надо изучить гнёзда повторяющихся образов в его стихах. О действенности этого приёма, кстати, говорила и Ахматова, применительно и к Пушкину, и к собственной поэтической персоне. "Чтоб добраться до сути, надо изучать гнёзда постоянно повторяющихся образов в стихах поэта - в них и таится личность автора и дух его поэзии. Мы, прошедшие суровую школу пушкинизма, знаем, что "облаков гряда" встречается у Пушкина десятки раз" (Запись Л. К. Чуковской от 8 августа 1940 года)21.

У Бунина есть только одно стихотворение, которое можно с уверенностью соотнести с образом Анны Ахматовой. Это пресловутая "Поэтесса", в которой хоть и без большого желания, но узнавала себя Анна Андреевна. Один из опознавательных знаков её облика - "бледная щека". Тот же образ есть и в портрете "Купальщицы" ("ланиты побледнели"), которую тоже можно сопоставить с обликом юной Ани Горенко.

20 августа 1917 года Бунин записывает в дневнике:

"Чем я живу? Всё вспоминаю, вспоминаю. Случалось - увидишь во сне, что был близок с какой-нибудь женщиной, с которой у тебя в действительности никогда ничего не было. После долго чувствуешь себя связанным с нею жуткой любовной тайной. Не всё ли равно, было ли это в действительности или во сне! И иногда это передаётся и этой женщине"22.

"тайнами ремесла". Через месяц с небольшим после этой записи он пишет замечательное любовное стихотворение, никак не соотносимое с тем, что в это время творилось вокруг него, стихотворение, воскрешающее сладкие минуты прошедшего:

Мы рядом шли, но на меня
Уже взглянуть ты не решалась,
И в ветре мартовского дня
Пустая наша речь терялась.


Сквозь сад, где падали капели,
Бледна была твоя щека,
И как цветы глаза синели.

Уже полураскрытых уст

Но был ещё блаженно пуст
Тот дивный мир, где шли мы рядом.
(28. IX. 17, (1, 447)

Ничего не было, а как обжигает холодным огнём страсти это стихотворение! Портрет героини дан в двух строках, одна из которых - "бледна была твоя щека" - даёт возможность соотнести образ героини этого стихотворения с Анной Ахматовой. Вторая строка - "И как цветы глаза синели" тоже узнаваема, - вспомним ахматовский автопортрет - "И очей моих синий пожар".

Через много лет она ответила Бунину своим "Последним тостом":

Я пью за разорённый дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоём

За ложь меня предавших уст,
За мёртвый холод глаз,
За то, что мир жесток и пуст,
За то, что Бог не спас.

Я представляю бурную реакцию ахматоведов, поднаторевших в поисках адресатов её стихов. Ведь это стихотворение из цикла "Разрыв" посвящено третьему мужу Ахматовой Пунину, скажут они. Да, так-то оно так. На бытовом, биографическом уровне оно действительно могло быть адресовано Пунину. Вернее, Пунину посвящён тот вариант, который был опубликован при жизни Ахматовой. В этом варианте стихотворение имело другую рифмовку:

За ложь меня предавших губ,
За мёртвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,

Но для себя, в рукописи, у Ахматовой существовал и тот вариант, где рифмы "уст - пуст" перекликались с бунинскими. Кесарю - кесарево, а Богу - Богово. В том-то и дело, что в стихах Ахматовой, помимо бытового, существует ещё иной уровень, где в голубом эфире звучит "двух голосов перекличка". А что касается посвящения, то достаточно в фамилии "Пунин" заменить глухую на звонкую, как в стихотворении заменяются рифмы, и стихотворение обретает совсем иного адресата.

Ахматова не любила стихов Бунина? Однако она ни слова не возразила, когда Борис Пастернак в рецензии на её "Избранное" 1943 года поставил её имя рядом с именем Бунина, тем самым утвердив их единородность и равновеликость в эпохе. Вдумаемся в эти взвешенные на весах истории слова:

"Однако её слова о женском сердце не были бы так горячи и ярки, если бы и при взгляде на более широкий мир природы и истории, глаз Ахматовой не поражал остротой и правильностью. Все её изображения, будь то образ лесного захолустья или шумного обихода столицы, держатся на редкостном чутье подробностей. Умение вдохновенно выбирать их и обозначать коротко и точно избавило её от ненужной и ложной образности многих современников. В её описаниях всегда присутствуют черты и частности, которые превращают их в исторические картины века. По своей способности освещать эпоху они стоят рядом со зрительными достоверностями Бунина"23.

Б. Л. Пастернак глубоко верно подметил внутреннее родство Ахматовой и Бунина. Они были родственниками не только по крови, но и по присущему им обоим умению вглядываться в окружающий мир и художественно отбирать те детали, те подробности, которые могли дать наиболее яркую и правдивую картину этого мира. Бунин оставался поэтом и в своей прозе. В его прозаических вещах можно тоже найти немало перекличек со стихами Ахматовой, но это тема особая. Поэтому ограничусь лишь одним примером родственности их художественного обоняния. В рассказе "Птицы небесные" 1909 года мы находим такую фразу: "Свежо и остро пахло тем особенным воздухом, что бывает после вьюги с севера." (2, 345). А у Ахматовой в одном из самых знаменитых её стихотворений:


На блюде устрицы во льду.
("Вечером", 1913, (1, 47)

Кстати, к прозе Бунина Ахматова относилась намного благосклоннее, нежели к его поэзии. В этой области он не был для неё соперником. Уместно вспомнить эпизод из воспоминаний Георгия Адамовича "Мои встречи с Анной Ахматовой", запись одного его разговора с Анной Андреевной:

"Нет, эмигрантской литературы я почти совсем не знаю. До нас всё это плохо доходит. Бунин? Я не люблю его стихов, никогда их не любила. Но есть у него один рассказ, который я прочла ещё до революции, очень давно, и никогда его не забуду. Удивительный рассказ… о старом бродяге, пропойце, шулере, который тайком, сам себя стесняясь, приезжает в Москву на свадьбу дочери.

"Казимир Станиславович"?

- Да, да, "Казимир Станиславович"… вы тоже помните?"24

Мой учитель, Д. Е. Максимов, в беседе со мной как-то сказал, что Ахматова очень высоко ценила рассказ Бунина "Худая трава".

Да и в позднейших оценках Буниным и Ахматовой их "знаменитых современников" порой наблюдается поразительное сходство. Вот как Бунин в 1927 году портретировал Александра Блока: "А там, в другом лагере, рисовался образ кудрявого Блока, его классическое мёртвое лицо, тяжёлый подбородок, мутно-сонный взор." ("Из записей", (9, 297). А вот портрет Блока в поздней редакции "Поэмы без героя" Ахматовой:

Демон сам с улыбкой Тамары,

В этом страшном дымном лице:
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом -
Всё таинственно в пришлеце.

Слал ту чёрную розу в бокале
Или всё это было сном?
С мёртвым сердцем и мёртвым взором
Он ли встретился с Командором,

(1960-е годы, (1, 330)

Ещё более резко описывает Бунин в "Воспоминаниях" "педераста Кузьмина (sic! - М. К.) с его полуголым черепом и гробовым лицом, раскрашенным как труп проститутки"25, но немногим уступает ему и Ахматова, описывая того же М. А. Кузмина в той же "Поэме без героя":

Маска это, череп, лицо ли -
Выражение злобной боли,

Общий баловень и насмешник,
Перед ним самый смрадный грешник -
Воплощённая благодать…
(1, 324)

"в области литературной известна Анна Бунина, которую Карамзин называл русской Сафо"26. В XX веке русской Сафо нередко называли другую Анну - Анну Ахматову. В принципе, она могла бы, выйдя замуж за Бунина, стать "Анной Буниной второй". Но… судьба распорядилась иначе:

Хвалы эти мне не по чину,
И Сафо совсем ни при чём.
Я знаю другую причину,
О ней мы с тобой не прочтём.

Другие кивают из ниш,
Стихи эти были с подтекстом
Таким, что как в бездну глядишь.
А бездна та манит и тянет,

И ввек говорить не устанет
Пустая её тишина.
(1959, (2, 67-68)

Это позднее стихотворение Ахматовой вызывает в памяти другое, одно из самых ранних, "Над чёрною бездной с тобою я шла…" Шла, да не с тем. А пошла бы с тем, глядишь, и Двадцатый век "смутился" бы при виде супругов - Нобелевских лауреатов. Она-то знала, что заслуживает "Нобелевки" не меньше, чем Бунин, только вот глупые шведы этого не поняли.

"подвёрстываются" многие и многие стихи Анны Ахматовой, вплоть до самых последних. Вероятно, потому что ему она во многом обязана главной темой своей поэзии - темой не встречи.

Мы с тобою, друг мой, не разделим
То, что разделить велел нам Бог,
Мы с тобою скатерть не расстелим,
Не поставим на неё пирог.

Мне с тобою, как горе с горою,
Мне с тобой на свете встречи нет.
Только б ты полночною порою
Через звёзды мне прислал привет.
"Во сне", 1946, (1, 269)

Эти стихи тоже посвящены И. Б.

Примечания

Цитаты из произведений Анны Ахматовой даются по изданию: Анна Ахматова. Соч в двух томах. М. Изд. "Правда". 1990.

Цитаты из произведений Ивана Бунина даются по по изданию: И. А. Бунин. Собр. соч в девяти томах. М. "Художественная литература". 1965-1967 гг.

2. Иван Бунин. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М. "Советский писатель". 1990. С. 25.

3. Анна Ахматова в записях Дувакина. М. Изд. "Наталис". 1999. С. 269.

4. Николай Гумилёв. Соч. в трех томах. Т. 1. М. "Художественная литература". 1991, С. 93.

5. Анна Ахматова. Соч. в двух томах. Т. 2. М. "Художественная литература". 1986. С. 240.

"Художественная литература". 1989. С. 92.

7. Николай Гумилёв. Соч. в трех томах. Т. 3. М. "Художественная литература". 1991. С. 70-71.

8. Там же. С. 74.

9. Анна Ахматова в записях Дувакина. М. Изд. "Наталис". 1999. С. 269.

10. Записные книжки Анны Ахматовой. С. 453.

"Гробница Рахили" вовсе не сонет.

12. Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. М. "Согласие". 1997. С. 154.

13. Николай Гумилёв. Соч. в трёх томах. Т. 3. М. "Художественная литература". 1991. С. 150. Анатолию Пучкову посвятил отдельный мемуарный очерк "Анатолий Серебряный" Георгий Иванов (см.: Георгий Иванов. Собр. соч. в трёх томах. Т. 3. М. "Согласие". 1994. С. 408-416.)

14. Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. М. "Согласие". 1997. С. 363-364.

15. Михаил Кралин. Артур и Анна. Л. 1990. С. 211.

"Наш горький сон она не бередит, // Не кажется обетованным раем" возможны отсылки к бунинским стихотворениям "Морфей" (1922), "Всё снится мне заросшая травой…" (1922) и "Потерянный рай" (1919).

17. И. А. Бунин. Собр. соч. в девяти томах. Т. 9. "Художественная литература". 1967. С. 298.

18. Иван Бунин. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М. "Советский писатель". 1990. С. 197.

19. Там же. С. 35.

20. Там же. С. 34.

"Согласие". 1997. С. 172-173.

22. Иван Бунин. Окаянные дни. С. 32.

23. Б. Пастернак. Собр. соч. в пяти томах. Т. 4. М. "Художественная литература". 1991. С. 390.

24. Воспоминания об Анне Ахматовой. "М. "Советский писатель". 1991. С. 75.

25. Иван Бунин. Окаянные дни. С. 194.

Раздел сайта: