Некрасовская традиция у Анны Ахматовой
Когда Анна Ахматова на склоне лет упомянула Некрасова в одной из своих "Северных элегий", то сделала это, разумеется, не случайно:
Но, впрочем, город мало изменился.
Не я одна, но и другие тоже
Заметили, что он подчас умеет
Казаться литографией старинной,
Не первоклассной, но вполне пристойной,
Семидесятых, кажется, годов.
Особенно зимой, перед рассветом
Иль в сумерки - тогда за воротами
Темнеет жесткий и прямой Литейный,
Еще не опозоренный модерном,
И визави меня живут - Некрасов
И Салтыков… Обоим по доске
Мемориальной. О, как было б страшно
Им видеть эти доски! Прохожу.
Элегия, из которой взята эта цитата, называется "Предыстория". В начале 40-х годов нашего столетия, когда была написана элегия, Ахматова вспоминает пореформенную Россию, Петербург "семидесятых, кажется, годов" прошлого века. Время в элегии многозначно, оно пульсирует согласно ахматовской формуле: "Как в прошедшем грядущее зреет, / Так в грядущем прошлое тлеет". Некрасов не потому соседствует с Ахматовой, что в его квартире на Литейном открыт музей и на доме висит мемориальная доска, а потому что сам Литейный всё еще ложится своеобразной иллюстрацией к стихам Некрасова, так же как "Фонтанный Дом" (бывший Шереметевский дворец), где жила Ахматова, остался обителью ее стихов. Некрасов - неотъемлемая часть эпохи, о которой Ахматова писала, имея в виду и себя в ряду современников:
Так вот когда мы вздумали родиться
И, безошибочно отмерив время,
Невиданных, простились с небытьем.
Некрасов не мог не появиться в ахматовской элегии как поэт, который точнее, чем кто-либо другой, выразил своё время. Как летописец своей эпохи, он предшествует тому времени, которое и Ахматовой дорого, как часть истории отечества, истории русской поэзии. 1940 год - знаменательный год в поэзии Ахматовой. В стихах, написанных в это время, намечается переход к историческому осознанию действительности. Ахматова впервые ощущает груз ответственности художника за своё время, причём не только за настоящее, но и за будущее. Именно в этом смысле прежде всего Некрасова и следует назвать предтечей ахматовской поэзии.
Вопрос о некрасовских традициях в творчестве Ахматовой до сих пор решался в одностороннем порядке (только ахматоведами)1. А впервые он был поставлен самой Ахматовой ещё в 1920 году. Достаточно обратиться к её ответам на известную анкету К. Чуковского. Именно тогда Анна Ахматова написала недвусмысленно: "Некрасов был первый поэт, которого я прочла и полюбила"2 В автобиографической заметке "Коротко о себе" она отметила: "Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина ("На рождение порфирородного отрока") и Некрасова ("Мороз, Красный нос"). Эти вещи знала наизусть моя мама" И в другом варианте автобиографии: "Некрасов - чуть ли не единственная книга в доме"3.
Удивительного в последнем факте не много. Родители Ахматовой - люди демократического настроя (мать, Инна Эразмовна, была в молодости связана с "Народной волей") - были весьма далеки от поэзии начала века. Присутствие книги Некрасова в их доме означало не только их приверженность к некрасовской поэзии, но, вероятно, и общественное признание поэта как безоговорочного духовного авторитета, голоса своего времени. И "колыбельная" некрасовской поэзии была воспринята Анной Ахматовой, можно сказать, с молоком матери.
В юности поэтические привязанности Ахматовой были разнообразны. Неизменным кумиром ее, выросшей в Царском Селе, оставался Пушкин. Наряду с ним она с увлечением читает русских и французских символистов, открывает для себя "Кипарисовый ларец" Иннокентия Анненского. Поэтому далеко не случаен ее ответ на вопрос анкеты "Как вы относились к Некрасову в юности? - Скорее отрицательно". Однако другие ее признания и отзывы современников свидетельствуют о том, что отношение Ахматовой к Некрасову и в юности не было столь односложным.
Закономерен вопрос о том, какое влияние Некрасов оказал на поэтическое творчество Анны Ахматовой. Сама она ответила на этот вопрос в 1920 г. осторожно: "В некоторых стихотворениях".
Отыскивая следы некрасовской традиции в раннем творчестве Ахматовой, критик Адольф Урбан справедливо отмечал: "Ахматовские рыданья, выкрики, заплачки, особенно те, что связаны с первой мировой войной, без сомнения, находятся под влиянием некрасовской музы. Не случайно среди любимых стихотворений она называла "Внимая ужасам войны…"4 Это действительно так. "Слезы бедных матерей" отозвались в стихах Анны Ахматовой из цикла "Июль 1914":
Над ребятами стонут солдатки,
Вдовий плач по деревне звенит.
Важно, однако, не столько установить черты сходства с Некрасовым в том или ином стихотворении, "выделить целые ряды почти совпадающих наблюдений и образов", как писал А. Урбан, сколько понять причины этой общности, этого странного, на первый взгляд, родства. Анна Ахматова более полувека служила русской поэзии, и на протяжении такого долгого пути Некрасов ощущался ею очень по-разному.
В цитированной выше статье, говоря о важности "постановки проблемы некрасовской традиции", Урбан далее оговаривается: "Для нас в данном случае важно не подобие образных рядов, не степень их близости у Ахматовой и Некрасова, а прежде всего наличие в ее поэтической системе, начиная с самых ранних произведений, образов русской природы, примет народной жизни, широкого и разнообразного потока наблюдений, которые не только не ограничены рамками "интимного романа", а, напротив, создают другой эмоциональный центр, где природа, родина, Россия занимают всё более важное место"5. Это не совсем так. "Образы русской природы" действительно присутствуют в ахматовской лирике, но само по себе их "наличие" в тех или иных произведениях поэта еще не свидетельствует о народности его творчества. Говоря о "наличии… в системе… образов русской природы", А. Урбан упускал, на мой взгляд, из виду важное свойство ахматовского творчества - его динамику. Лирическая героиня, стоящая в центре поэзии Ахматовой, обладает способностью саморазвития, ее поэтический характер с годами углубляется. Лирику Ахматовой не следует понимать как замкнутую в самой себе поэтическую систему. Первая мировая война, Октябрьская революция, а также события последующих лет не только нашли своё неповторимое отражение в ахматовской поэзии, но и отчасти определили направление развития и движения поэтической мысли автора.
Ахматова потому и перекликалась с Некрасовым, идя своим самобытным путём, что шла к той же, уже достигнутой им в его время цели - к обретению народности. В "Вечере" (1912) и в "Чётках" (1914) немало стихотворений, в которых встречаются картины русской природы, но это отнюдь не означает, что поэтому уже в них Ахматова предстает перед нами народным поэтом. Лишь в третьей книге поэта, "Белая стая" (1917), появляются стихотворения, свидетельствующие об изменении лирического сознания Ахматовой. Собственно, кризис прежнего индивидуалистического сознания наметился уже в "Чётках", где автор-повествователь в поисках подлинных духовных ценностей и откровений "входит" в толпу нищих, пропадает в этой толпе, и нищие вдруг обретают самостоятельный голос, странно звучащий на страницах "Четок" в соседстве с любовными клятвами и жалобами лирической героини:
Много нас, таких бездомных,
Сила наша в том,
Что для нас, слепых и тёмных,
Светел Божий дом.
Спасти душу, разделив судьбу многих нищих, - такой путь казался тогда поэту единственно верным и возможным. "Так много нищих. Будь же нищей - / Открой бесслезные глаза" - это не просто призыв свыше. Это и конкретное наблюдение жительницы Царского Села. "Живя в Царском Селе, где расплодилось теперь нищих видимо-невидимо, - я постоянно окружён земляками", - писал один из современников Ахматовой6. Нищие, кажется, пришли в ахматовскую поэзию прямо из живой старой Руси, но и литературная традиция значила в данном случае чрезвычайно много. А, как известно, в отечественной поэзии тема странников-нищих была гениально раскрыта именно Некрасовым в его "Власе", которого Ахматова недаром считала лучшим некрасовским стихотворением7.
Национальное, народное, по сути своей, начало, проявившееся уже в первых книгах Ахматовой, было отмечено тогда же рецензентами этих книг. "Но пленителен тот душевный фон, тот нравственный грунт, на котором распускается ее поэзия - ее национальная стихия. Сколько в ней чистейшей русской поэзии. Как бы влюбленно приветствовал ее И. В. Киреевский в своём обозрении русской словесности", - писал один из них8.
Хоровое начало, возникнув на последних страницах "Четок", в книге "Белая стая" является уже важным композиционным фактором, структурообразующим элементом. Поэт на страницах "Белой стаи" принимает на себя роль вестника, облеченного особой, пророческой силой, той, о которой писал в своем "Пророке" Некрасов:
Но час придёт - он будет на кресте;
Его послал Бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе.
О Христе напоминает читателям и поэт в стихах Анны Ахматовой:
Иди один и исцеляй слепых,
Чтобы узнать в тяжелый час сомненья
Учеников злорадное глумленье
И равнодушие толпы.
Пушкинская интонация, несомненно, присутствующая в этих строках, всё чаще на страницах "Белой стаи" переплетается с некрасовской. Даже Муза Ахматовой на страницах этой книги выступает как бы в двух ипостасях. Вот классическая Муза, получившая воспитание "в садах Лицея":
И часто в окна комнаты моей
Влетают ветры северных морей
И голубь ест из рук моих пшеницу…
А недописанную мной страницу,
Божественно спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука.
Рука этой Музы писала "Вечер", "Четки", пишет она и "Белую стаю". Но когда поэт выходит из "стройной башни" своего уединения и приобщается к миру страданий и радостей своих современников, облик ее Музы меняется:
Муза ушла по дороге,
Осенней, узкой, крутой,
И были смуглые ноги
Я долго ее просила
Зимы со мной подождать.
Но сказала: "Ведь здесь могила,
Как ты можешь ещё дышать?"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну,
А в небе заря стояла,
Как ворота в ее страну.
Страна ахматовской Музы - Россия времен Первой мировой войны, тыловая Россия тоски и страданий русских матерей. И поэтому, обретая реальную почву, ахматовская Муза даже и внешне начинает походить на русскую женщину, оплакивающую своего сложившего голову кормильца:
И Муза в дырявом платке
Протяжно поёт и уныло.
В жестокой и юной тоске
Ее животворная сила.
"Четок" в "Белой стае" пополняется всё новыми голосами и звучит уже как общенародный. Важно то, что "спокойные, загорелые бабы", "осуждающие взоры" которых ощущала на себе лирическая героиня "Четок", в "Белой стае" как бы вошли в состав действующих лиц, вошли на равных. Лирическая героиня соболезнует их утратам и печалится о них, как о родных:
Пусть дух твой станет тих и покоен,
Уже не будет потерь:
Он Божьего воинства новый воин,
О нём не грусти теперь.
"Белой стаи" предоставляется сольная партия; она, женщина совсем иного социального круга, получает (впервые в ахматовской поэзии) право самостоятельного голоса:
Лучше б мне частушки задорно выкликать,
А тебе на хриплой гармонике играть,
И, уйдя обнявшись на ночь за овсы,
Потерять бы ленту из тугой косы.
А тебе полтинник в сутки выручать.
И ходить на кладбище в поминальный день,
Да смотреть на белую Божию сирень.
Важно отметить, что до Ахматовой русская женщина, крестьянка, заговорила своим собственным голосом именно в поэзии Некрасова. К примеру, очень близка ахматовской крестьянке Катерина из одноименного стихотворения Некрасова, входящего в цикл "Песни". И ахматовской Музе, как в своё время Музе Некрасова, надо было стать "сестрой родной" этой молодой крестьянке, чтобы написать такие стихи.
За каплю крови, общую с народом,
Мои вины, о родина! прости!..
В одном из стихотворений, вошедших в "Белую стаю", Ахматова наследует некрасовскую образность, развивая ее в соответствии со своей эстетической системой:
Приду туда, и отлетит томленье.
Таинственные, тёмные селенья -
Хранилища молитвы и труда.
Спокойной и уверенной любови
Не превозмочь мне к этой стороне:
Во мне - как льдинка в пенистом вине.
И этого никак нельзя поправить,
Не растопил ее великий зной,
И что бы я ни начинала славить -
В этом стихотворении духовный опыт поэта сплавлен с обретением национальных корней (предки Ахматовой по материнской линии были уроженцами новгородских земель), усилен за счёт причастности к народной судьбе. Книги Ахматовой "Подорожник" (1921) и "Anno Domini" (1922) свидетельствовали об определенном конфликте поэта с окружающей действительностью. Анна Ахматова, всегда предельно искренняя в стихах, не скрыла, что многое, чем жил народ в дни Октября, осталось для нее чуждым и даже враждебным. Мать, хранительница родного очага, какой была героиня ее поэзии, воспринимала революцию как смуту, неуправляемую страшную стихию:
А здесь уж белая дома крестами метит
И кличет воронов, и вороны летят.
И хотя в общей мрачной гамме ее стихов этих лет встречаются стихотворения, свидетельствующие о силе духа, о вере в неиссякаемую духовную крепость народа ("Когда в тоске самоубийства…") (1917), явственно обозначился конфликт между поэтом и читателем. Хор, делавший позицию поэта столь прочной в "Белой стае", теперь как будто отделяется от поэта. Лирическая героиня остро чувствует и болезненно переживает своё одиночество:
Считать пустые дни
Ситуация и в самом деле складывалась драматически: прежние читатели Ахматовой или покинули Россию, или были настроены враждебно к происходящему в стране. Новые, молодые читатели, настроенные чрезвычайно радикально, числили Ахматову по ведомству "осколков разбитого вдребезги", воспринимали ее поэзию как явление классово чуждое. В сложившейся неблагоприятной для нее обстановке Ахматова отходит на долгое время от активной литературной деятельности.
Однако все эти годы (1924-1936) она продолжала писать и искать пути к новому читателю.
Оставаясь верной своему долгу русского поэта, Ахматова писала по-прежнему прекрасные стихи. Но главным в этих стихах стало их откровенно гражданское звучание, некрасовская интонация открытого, порой нелицеприятного диалога с современниками:
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.
Позиция Ахматовой неизменно оставалась твердой: вместе с Родиной пережить все испытания, ей ниспосланные. В стихах начала 20-х годов непредубежденный читатель улавливал искреннее желание поэта разглядеть светлое духовное начало даже в самых чёрных днях "лихолетья":
К развалившимся грязным домам…
Никому, никому не известное,
Но от века желанное нам.
Такие стихи с недоумением были восприняты в среде эмигрантов, бывших поклонников Анны Ахматовой. "Большевизм какой-то", - такая оценка зафиксирована в мемуарах Георгия Иванова9.
"Многим", то есть тем, кто, оказавшись за рубежом, продолжали считать Ахматову "своей" и нередко публично выражали "родственные чувства" на страницах эмигрантской прессы (как, например, Зинаида Гиппиус). Отвечая своим зарубежным доброхотам, Ахматова заявляла о желании разорвать все прежние связи с ними:
Как хочет тень от тела отделиться,
Как хочет плоть с душою разлучиться,
Так я хочу теперь - забытой быть.
В сложной обстановке Ахматова не уронила достоинства поэта, верного России. С этих пор собственная биография, не личная, не бытовая, а именно биография поэта становится сюжетообразующим центром поэзии Ахматовой, и это обстоятельство сближает ее творчество с поэзией Некрасова.
"Anno Domini" появляются два стихотворения10, образно восходящие к некрасовской поэтике. Первое из них - "Предсказание":
Видел я тот венец златокованный…
Не завидуй такому венцу!
Оттого, что и сам он ворованный
И тебе он совсем не к лицу.
Мой венец на тебе заблестит.
Ничего, что росою багровою
Он изнеженный лоб освежит.
Создается впечатление, что это стихотворение - развернутая метафора некрасовского образа:
Лобзает раб терновый твой венец.
Второе стихотворение, "Согражданам", есть не что иное как парафраз на тему стихотворения Некрасова "В столицах шум. Гремят витии…":
В столицах шум. Гремят витии,
Кипит словесная война.
Там вековая тишина.
В начале стихотворения Ахматова как бы вторит Некрасову:
И мы забыли навсегда,
Заключены в столице дикой,
И зори родины великой.
Но если посыл у обоих поэтов один и то же, то выводы делаются различные. Некрасов всей душой уходит в эту вековую тишину, как бы сливаясь с дремлющей силой народной, Ахматова же ощущает себя, так сказать, жертвой истории, обречённой на неминуемую гибель. Она готова нести свой крест до конца, ибо будущего у той культуры, представительницей которой она себя ощущает, она не видит:
В кругу кровавом день и ночь
Долит жестокая истома…
За то, что мы остались дома.
За то, что город свой любя,
А не крылатую свободу,
Мы сохранили для себя
Иная близится пора,
Уж ветер смерти сердце студит,
Но нам священный град Петра
Невольным памятником будет.
"хоронили" Ахматову. "У Ахматовой завтрашнего дня нет, не будет. Она смертник, и книга ее "Anno Domini" - "отходная", - писал один из них11. Другой современник записал для себя после посещения Ахматовой в Мраморном дворце, где она тогда жила: "Но всё-таки! - нельзя ей жить всё время в этом казённом городе Санкт-Петербурге, где душат туманы, деревья - худосочны, а солнце похоже на пресный яичный желток для больного. Однако Ахматова навсегда отравлена классическими ритмами этого города "Медного всадника", "Белых ночей", "Незнакомки". Она напоминает мне молчаливую начетчицу когда-то славного, но покинутого всеми скита, оставшуюся в нем, несмотря ни на что"12. Действительно, ведь до революции Ахматова почти каждое лето проводила в Слепневе, имении своей свекрови, расположенном в Тверской губернии, в гуще народной жизни. Теперь, когда Слепнёвское имение было разорено, она оказалась как бы запертой в стенах своих нищих дворцов. Несмотря на это, именно теперь в ее стихах всё более крепнет голос поэта-патриота, всё чаще встречаются переклички с Некрасовым. Вот поэт отвечает на яростную травлю критиков левацкого толка:
Вы меня, как убитого зверя,
На кровавый подымете крюк,
Чтоб, хихикая и не веря,
Иноземцы бродили вокруг
Что мой дар несравненный угас,
Что была я поэтом в поэтах,
Но мой пробил тринадцатый час.
И в этих "воспалённых строках" можно расслышать отзвуки некрасовской Музы, если вспомнить вступление к поэме "Мороз, Красный нос" (которую, кстати сказать, Ахматова очень ценила и называла "сплошной музыкой"):
Не расстался б я с музой моею,
Но бог весть, не погас ли тот дар,
Что, бывало, дружил меня с нею?
Женская душа, горе которой слышим мы в плаче некрасовской Дарьи из поэмы "Мороз, Красный нос", оживает в ахматовских анапестах из поэмы "Реквием":
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей -
Как трехсотая, с передачею,
И своей слезою горячею
Новогодний лед прожигать.
Сравните с описанием плача Дарьи:
Не псарь по дубровушке трубит,
Наплакавшись, колет и рубит
Дрова молодая вдова.
Срубивши, на дровни бросает -
Наполнить бы их поскорей,
Что слезы всё льют из очей:
Иная с ресницы сорвется
И на снег с размаху падет -
До самой земли доберется,
Гражданская лирика Ахматовой 30-х годов свидетельствует о полном духовном слиянии поэта и народа. Казалось бы, поэт говорит только о себе, о своём сыне, а на поверку выходит - об общем. О чужом как о своём. Если Некрасов когда-то признавался: "Я призван был воспеть твои страданья, / Терпеньем изумляющий народ", то в этой поэтической формуле поэт и народ - при всём их стремлении друг к другу - остаются всё-таки самостоятельными, автономными величинами. Ахматова в новых стихах - такая же равноправная гражданка, как и все остальные. Звание поэта ей в данном случае никаких поблажек не обеспечивает. Извечная дистанция между поэтом и народом исчезает, героиня-повествовательница сама есть частичка народа. Поэтому и в самый тяжелый период Великой Отечественной войны Ахматова "по праву разделенного страданья" скажет от лица всего народа:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
От гражданского "я" "Реквиема" к всеобщему "мы" цикла "Ветер войны" - такой путь Ахматовой к народу представляется логически оправданным и по-своему закономерным, потому что был он соизмерен и сопережит с историей родной страны.
Ахматова не обращалась к творчеству Некрасова так же профессионально, как занималась она творчеством Пушкина. Но в разные годы своей жизни она читала Некрасова, причём не только стихи. В архиве Ахматовой сохранилась записка ее знакомой А. Ф. Рудаковой, датированная 1937 годом, где та, между прочим, пишет: "Некрасовские письма для Вас приготовила"13. Что кроме обычного читательского интереса могло заинтересовать Ахматову в письмах Некрасова? Это пока остаётся загадкой. Но строки в ахматовском стихотворении:
Все души милых на высоких звездах.
Как хорошо, что нечего терять
…
в какой-то мере можно рассматривать как отражение некрасовского двустишия в письме его к брату Федору Алексеевичу от 26 февраля 1873 г.:
И не много уже остается,
Что возможно еще потерять14.
А вскоре после чтения некрасовских писем Ахматова пишет стихотворение памяти Михаила Булгакова, в котором тема потери близких выливается в скорбный плач по еще одному покинувшему землю пророку:
Мне, плакальщице дней погибших,
Мне, тлеющей на медленном огне,
Всё потерявшей, всех забывшей, -
Придётся поминать того, кто, полный сил,
Как будто бы вчера со мною говорил,
Скрывая дрожь смертельной боли.
В стихах из цикла "Ветер войны" Муза Ахматовой обретает неведомую прежде силу голоса. Стихи, как и в годы первой мировой войны, наполнены материнской болью за погибающих детей, за павших "друзей последнего призыва", но преобладающим в цикле становится мажорный тон. Уверенность в конечной победе над врагом звучит уже в стихотворении, датированном январём 1942 года:
Славно начато славное дело
Где томится пречистое тело
Оскверненной врагами земли.
К нам оттуда родные березы
Тянут ветки, и ждут, и зовут,
С нами сомкнутым строем идут.
Поэтическим прародителем ахматовских "дедов-морозов" является Мороз-воевода из поэмы Некрасова "Мороз, Красный нос", который так говорит о себе:
Люблю я в глубоких могилах
Покойников в иней рядить,
И мозг в голове леденить.
В январе 1942 г. сокрушительную силу мороза-воеводы врагу уже пришлось испытать на собственной шкуре, и Ахматова об этом хорошо знала - она не пропускала ни одной сводки "Совинформбюро". Вот откуда у нее в стихах появились "деды-морозы".
Отвечая на анкету К. Чуковского, Ахматова назвала среди своих любимых стихотворений Некрасова "Власа". Возможно, что некрасовская метафора "лицо земли", завершающая это стихотворение15, дала Ахматовой толчок для образного ряда "земля - тело", в разные периоды возникающего в ее стихах из цикла "Июль 1914":
Низко, низко небо пустое,
"Ранят тело твоё пресвятое,
Мечут жребий о ризах твоих".
В стихах периода Отечественной войны образ "земля - тело" берётся под новым углом зрения и в иной, мажорной, тональности:
На сотни вёрст, на сотни миль,
Лежала соль, шумел ковыль,
Чернели рощи кедров.
Как в первый раз я на нее,
На Родину глядела.
Душа моя и тело.
Ахматову роднит с Некрасовым несокрушимая вера в русский народ, уверенность в его бессмертии и конечной победе над любым недугом. Народ у Некрасова "вынесет всё - и широкую, ясную/ Грудью дорогу проложит себе". С той же уверенностью в конечном торжестве "молодой России" закончила Ахматова в 1943 г. одну из первых редакций своей "Поэмы без героя":
И себе же самой навстречу
Непреклонно в грозную сечу,
Ураганом с Урала, с Алтая,
Долгу верная, молодая,
Шла Россия спасать Москву.
В последние годы черты общности Ахматовой с Некрасовым проявляются в особой доверительной интонации ее стихов, обращенных к верным друзьям-читателям. "Последние песни" Некрасова - это книга, содержанием которой служат отдельные эпизоды биографии поэта, книга, предполагающая в читателях, для которых она предназначена, определенное знание биографии поэта, право, завоеванное ценой общих страданий. "Последние песни" - это стихи, адресованные в первую очередь друзьям (не случайно одно из стихотворений сборника так и называется - "Друзьям"), рассчитанные на их понимание и сочувствие. Поэзия Анны Ахматовой последних лет - это поэзия преодоленного одиночества. У поэта, наконец, появляется желанный собеседник. Это - читатель, "пусть самый последний, случайный, всю жизнь промолчавший подряд". Стихи Ахматовой последних лет, как и стихи Некрасова обращены, конечно, ко всем читателям, но, кроме всех, стихи предполагают более тесный круг читателей - современников, соучастников, друзей, знакомых с жизнью поэта по общим вехам общего пути:
Звучит порой непокоренный стих.
Пустынно здесь! Уже за Ахероном
Три четверти читателей моих.
А вы, друзья! Осталось вас немного,
…
Какой короткой сделалась дорога,
Которая казалась всех длинней.
Конечно, поэзия Некрасова была лишь одним из источников, питавших творчество Ахматовой. Она - поэт открыто заявленных традиций, о чем сама говорит в стихах из цикла "Тайны ремесла":
Не повторяй - душа твоя богата -
Но, может быть, поэзия сама -
Одна великолепная цитата.
Однако некрасовское творчество было одним из источников народности, завоеванной ею со временем, хотя и дорогой ценой.
Старость Анны Ахматовой была увенчана всенародным читательским признанием. Всей своей статью, поведением, исполненным глубокого достоинства и силы, она воплощала даже во внешнем своём облике черты русского характера, истинно русских женщин, воспетых и услышанных Некрасовым, - женщин
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц, -
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
"Пройдёт - словно солнце осветит!
Посмотрит - рублём подарит!"
Кажется, что именно Некрасов создал первый стихотворный портрет Ахматовой, которым потом не будет числа (цветаевское "Ты солнце в выси мне застишь" прямо идёт от Некрасова). Но это и не удивительно: ведь Некрасов, как никто другой в русской поэзии, воспел русскую женщину, мать и Родину, а в поэзии Анны Ахматовой все эти понятия неразделимы, они составляют самую ее суть.
1982
Впервые - в кн.: "Некрасовский сборник VIII"
Л.: "Наука", 1983. С. 74-86.
Примечания
1. См.: Урбан А. А. А. Ахматова. "Мне ни к чему одические рати…" - В кн.: Поэтический строй русской лирики. Л. 1973. С. 254-273; Вьялицина Н. Традиции Н. А. Некрасова в дореволюционной лирике А. Ахматовой. - В кн.: Н. А. Некрасов и русская литература второй половины XIX - начала XX в. Ярославль. 1979. С. 53-68. Автор последней работы рассматривает вопрос о соотношении любовной лирики Некрасова и Ахматовой, которого мы в настоящей статье не касаемся.
2. Чукоккала. Рукописный альманах Корнея Чуковского. М. 1979. С. 272 - 273.
3. РНБ. Ф. 1073. Оп. 1. Ед. хр. 27, л. 1.
"Мне ни к чему одические рати…". С. 267.
5. Там же.
6. Меньшиков М. О. Письма к ближним. СПб. 1904. С. 243.
7. Чукоккала. Рукописный альманах Корнея Чуковского. С. 272.
8. Сахновский В. Г. О современной женщине в современной литературе. ("Четки" А. Ахматовой, "Идущие мимо" А. Мар). - Новь. 1914. 23 мая. № 107.
10. В большинстве экземпляров отпечатанного тиража эти стихи были вырезаны цензурой.
11. И. Ф. [Филипченко И. (?)]. Анна Ахматова. "Anno Domini" - Новый мир. 1922. № 1. С. 275.
12. И. М. Басалаев. Записки для себя. В кн.: Об Анне Ахматовой. Л. "Лениздат". 1990. С. 172.
13. РНБ. Ф. 1073. Оп. 1. Ед. хр. 980, л. 4.
15. См. у Некрасова в стих. "Влас":
И дают, дают прохожие…
Так из лепты трудовой
Вырастают храмы Божии