Александр Твардовский
Биография Александра Твардовского
Александр Трифонович Твардовский родился в 1910 году в деревне Загорье Смоленской губернии в крестьянской семье. Учился в Смоленском пединституте и МИФЛИ (Московском институте философии, литературы и искусства), работал сельским корреспондентом. Первые стихи опубликовал в начале 1930-х годов. Известность ему принесла поэма "Страна Муравия" (1936). Во время войны был фронтовым корреспондентом. В ходе войны создавалось самое знаменитое его произведение – поэма "Василий Теркин". Трагедии войны посвящена поэма "Дом у дороги" (1946). В 1953–1960-х годах работал над поэмой "За далью даль".
В 1950–60-е годы работал главным редактором журнала "Новый мир", где был опубликован "Один день Ивана Денисовича" А. Солженицына. Умер в 1971 году. В 1987 году, через 16 лет после смерти Твардовского, увидела свет его поэма "По праву памяти".
***
Поэма А. Твардовского "Василий Теркин" не случайно входит в число обязательных для школьного изучения произведений русской литературы ХХ века. Об уникальных художественных достоинствах этой книги, о богатстве и точности ее языка, о ее роли в истории литературы и в истории страны уже было сказано немало верных, справедливых слов. В числе тех, кто высоко оценил поэму А. Твардовского, был И. Бунин, непререкаемый авторитет в области языка и стиля художественного произведения: "Это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык – ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова". Другому русскому писателю, тоже Нобелевскому лауреату (как и И. Бунин), А. Солженицыну принадлежат слова: "Со времен фронта я отметил “Василия Теркина” как удивительную удачу: задолго до появления первых правдивых книг о войне... в потоке угарной агитационной трескотни... Твардовский сумел написать вещь вневременную, мужественную и неогрязненную по редкому личному чувству меры, а может быть и по более общей крестьянской деликатности. (Этой деликатности под огрубелой необразованностью крестьян и в тяжелом их быту я не могу перестать изумляться.) Не имея свободы сказать полную правду о войне, Твардовский останавливался, однако, перед всякой ложью на последнем миллиметре, нигде этого миллиметра не переступил, нигде! – оттого и вышло чудо".
Ныне Твардовский не самый популярный поэт. Русской литературе возвращено творчество поэтов серебряного века, поэтов и писателей русского зарубежья, репрессированных и прежде замалчиваемых писателей. Все это заставляет корректировать, уточнять оценки, восприятие привычной для нескольких поколений читателей отечественной классики ХХ века. Но все переоценки (они в конце концов необходимы, иначе литература закостенеет в своем развитии) не могут принизить того главного, что есть в поэме Твардовского, и об этом главном надо знать новым поколениям школьников. Тревога за судьбу поэтического наследия Твардовского, и не только его одного, в наше время побудила современного поэта Ю. Кублановского сказать: "Неужели настоящая поэзия в новом веке окажется потерянной для России? Такую лакуну в духовном и культурном нашем ландшафте уже нечем будет восполнить; такая потеря, естественно, повлечет за собой новый виток деградации языка, а значит, и национального духа... В частности, не надо пренебрегать поэтическим наследием Александра Твардовского, всей крупнотой его драматичной личности".
История создания поэмы "Василий Теркин"
Вася Теркин, любимый многими литературный герой военных лет, появился во фронтовой печати еще до Великой Отечественной – в 1939–1940 годах, во время войны с Финляндией. Создан он был коллективом авторов, среди которых был и Твардовский. Это был удачливый и веселый боец, всегда побеждающий врагов. Герой этот напоминал персонажей комиксов или серий карикатур: "Человек он сам собой / Необыкновенный... / Богатырь, сажень в плечах... / И врагов на штык берет, / Как снопы на вилы" и т. п.
Тогда же, во время финской кампании, было задумано литературное произведение в стихах о неунывающем солдате "Васе Теркине". Как известно, герой прежних книг Твардовского (прежде всего знаменитой в советские годы поэмы "Страна Муравия") – крестьянин, мечтающий о счастье на родной земле, и крестьянская, деревенская тема была для Твардовского главной. Финская война, на которой был корреспондентом Твардовский, открыла ему новый пласт жизни, целый новый мир: "Мне открылся новый, необычайно суровый и вместе с тем очень человеческий, дружный и радостный мир. Я рад, что он стал доступен и понятен мне. Красную Армию я полюбил так, как до сих пор любил только деревню, колхозы. И, между прочим, очень много схожего. Мне кажется, что армия будет второй моей темой на всю жизнь", – писал поэт. Наверное, точнее было бы сказать, что Твардовскому, хорошо знающему беды и заботы русского крестьянина, по-новому открылся во время войны все тот же русский крестьянин, русский характер, русский человек, но в его новой ипостаси: не хлебопашца и кормильца, а защитника Отечества, как не раз уже бывало в русской истории. Именно в этом заключался секрет будущей удачи поэта.
После завершения финской кампании Твардовский начал работу над поэмой, герой которой – Вася Теркин – был участником прошедшей войны. Предполагалось, что летом 1941(!) года поэма будет завершена.
С началом войны Твардовский был назначен на должность "писателя" в газету "Красная Армия" Киевского военного округа и выехал на фронт. В первые, самые тяжелые, месяцы войны Твардовскому было не до поэмы: вместе с армией он прошел всю войну, самыми трудными ее дорогами, выходил из окружения в 1941 году. К мысли о "Теркине" поэт вернулся в июне 1942 года, только это была уже поэма о новой войне и, по сути, о новом герое – прежде балагуре и весельчаке. Это был не "Вася Теркин", а "Василий Теркин". Сменилось имя, сменилась концепция героя: ничего не осталось теперь от квадратного подбородка, автор сосредоточился на характере Теркина, на его фронтовой (и не только фронтовой) философии, на его роли в судьбах других людей – персонажей поэмы. Новое название поэмы было объявлено в творческом отчете Твардовского 22 июня 1942 года – "Василий Теркин".
Поэма создавалась в течение всей войны, следовала за ее ходом, сочетая в себе, казалось бы, несочетающиеся качества: оперативность, едва ли не газетность, и в то же время высочайшую художественность. Первые главы были опубликованы летом 1942 года, после тяжелого и длительного (казалось, бесконечного) отступления наших войск к Волге и Северному Кавказу, в тяжелейшее, непредсказуемое для дальнейшего хода войны время. Все были охвачены тревогой: что дальше; удастся ли остановить немцев? Вряд ли тогда было "до литературы", "до поэзии". Но, надо думать, было в книге Твардовского то, что нашло отклик практически у каждого. Поэма сразу же стала знаменитой (как это ни удивительно – задолго до своего завершения), газеты с главами поэмы, как свидетельствуют очевидцы, с нетерпением ожидались читателями, передавались из рук в руки.
Первоначально, до 1946 года, поэма печаталась разделенной на две, затем на три части, что отражало основные этапы войны: отступление, перелом, изгнание врага с родной земли. Однако впоследствии автор отказался от деления на части, от нумерации глав, сделав композицию книги более свободной, и того требовала особая художественная логика произведения. Поэма не имеет сюжетного, событийного завершения: с главным героем, Василием Теркиным, мы расстаемся незадолго до конца войны, когда враг был изгнан с родной земли. Но и после прочтения поэмы образ Василия Теркина продолжает жить в нашем сознании, подспудно хранится в памяти как образ близкого человека.
"Василий Теркин"
Жанр произведения Твардовского нарушал традиционные каноны: не "поэма", что было бы привычнее, а "книга": "Книга про бойца". Подзаголовок "поэма" фигурировал только в первых публикациях отдельных глав в газете "Красноармейская правда". Некоторых критиков смущала неопределенность, неконкретность жанра. Однако сам поэт не считал жанровую неопределенность книги недостатком, он писал: "Летопись не летопись, хроника не хроника, а именно “книга”, живая, подвижная, свободная по форме книга, неотрывная от реального дела". Жанровое определение "книга" сложнее, шире, универсальнее, чем традиционное определение "поэма". Все-таки "поэма" ассоциируется прежде всего (срабатывает память жанра и законы читательского восприятия) с классикой, с литературой – с классической, но литературой, например, с "Мцыри" М. Ю. Лермонтова, с "Полтавой" А. С. Пушкина... Твардовский же интуитивно стремился уйти от литературной жанровой традиции – "литературности", "универсализовать" жанр своего произведения, быть ближе к жизни, а не к литературе, другими словами, усилить эффект подлинности литературного вымысла. Пояснения же на сей счет самого Твардовского, все сводящего к простой оперативности, представляются скорее лукавыми (как это часто бывает у Твардовского), и мы не вправе возводить их в ранг литературоведческого абсолюта, как это часто бывает в некоторых работах о Твардовском: "Я недолго томился сомнениями и опасениями относительно неопределенности жанра, отсутствия первоначального плана, обнимающего все произведение наперед, слабой сюжетной связанности глав между собой. Не поэма – ну и пусть себе не поэма, решил я; нет единого сюжета – пусть себе нет, не надо; нет самого начала вещи – некогда его выдумывать; не намечена кульминация и завершение всего повествования – пусть, надо писать о том, что горит, не ждет, а там видно будет, разберемся".
Именно такая жанровая форма – "Книга про бойца" – давала творческую свободу поэту, частично как бы снимала оттенок литературной условности в произведении внешне безыскусном ("легком"), увеличивала степень доверия читателя к произведению, с одной стороны, литературному с его условной действительностью, а с другой стороны, безусловно жизненному, достоверному, в которой условная действительность и реальность настолько соединились и казались естественными, что эта художественная условность не замечалась, о ней читателю не думалось.
Жанровая память "книги" иная, и ее определяют прежде всего книги Ветхого и Нового Завета. См., например, Новый Завет (Исход, 32: 32–33), где пророк Моисей просит Бога за народ согрешивший, сделавший себе золотого тельца: "Прости им грех их. А если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал. Господь сказал Моисею: того, кто согрешил предо Мною, изглажу из книги Моей". О книге жизни неоднократно говорится также в Откровении Иоанна Богослова.
Поэма Твардовского – это книга жизни народа в многообразных, свободных ее проявлениях в новое время и в новых обстоятельствах. По аналогии с пушкинским романом "Евгений Онегин" поэму Твардовского можно назвать энциклопедией – энциклопедией не только фронтовой жизни, но и лучших черт русского человека.
Автор сближал свою поэму также с летописью и хроникой – жанрами, имеющими давние традиции на Руси. Твардовский писал о "Василии Теркине": "... некая летопись – не летопись, хроника – не хроника", – подчеркивая тем самым добросовестность и точность, гражданский пафос и ответственность, свойственные русским летописцам и составителям хроник.
Сюжет и композиция. Поэма (будем употреблять это традиционное жанровое определение произведения, не забывая о его жанровой уникальности) "Василий Теркин" состоит из 29 (включая главу "О себе" и четыре главы "От автора") самостоятельных, внутренне законченных глав, не связанных строгой последовательностью событий. То есть жесткая сюжетная заданность отсутствует, и это дает автору возможность сказать об очень многом, о том, что непосредственно не имеет отношения к развитию сюжета, но способствует созданию полноты картины, полноты народной жизни на войне. Сюжета в произведении действительно нет. Есть лишь частные сюжеты внутри каждой главы, а между главами – только некоторые сюжетные связи. Однако событийное, сюжетное в этом произведении не так важно: "Книга про бойца" ценна другим. Сюжет книги складывается по ходу войны, и его стержнем стала судьба всего народа, судьба Родины в горькую годину.
Необычность сюжета (по сути, его отсутствие) и композиции книги, начатой "с середины" и оборванной без развязки, заставили автора ввести в текст шутливые оговорки (в главе "От автора"):
... книга про бойца.
Без начала, без конца,
Без особого сюжета,
Впрочем, правде не во вред.
На войне сюжета нету.
– Как так нету?
– Так вот, нет.
– служить до срока,
Служба – труд, солдат – не гость.
Есть отбой – уснул глубоко,
Есть подъем – вскочил, как гвоздь.
Глава называется "От автора" и задает вопросы читателю, доверительный разговор с читателем ведет в ней автор (впрочем, авторский голос порой трудно отделить от голоса героя, настолько они близки). Показателен в этом фрагменте диалог о сюжете: кто он – гипотетический собеседник автора, уверенный, что без сюжета произведения просто не может быть? Вероятнее всего, это критик-догматик, прочно усвоивший литературные каноны и термины, обычно изъясняющийся правильным литературным языком, но здесь настолько опешивший от еретического утверждения об отсутствии сюжета, что в растерянности повторяет вслед за автором просторечно-ироническое "нету": "Как так нету?"
В этом утверждении автора – и пренебрежение к литературным догмам, и объяснение еще одной причины отсутствия сюжета: книга создавалась на войне, а на войне "угадать вперед нельзя" ("От автора"). Всякая схема, заданность, вызванная выстроенностью сюжета, грозила бы утратой доверия к естественности повествования.
Создавая окончательный вариант книги, Твардовский оставил за ее пределами многие опубликованные во время войны фрагменты и повороты сюжета. В авторских планах предусматривались сюжетные отвлечения (молодость Теркина, переход за линию фронта для связи с партизанами, Теркин в плену у немцев и т. д.), которые не осуществились. "Я увидел, – писал Твардовский в статье “Как был написан "Василий Теркин"”, – что это сводит книгу к какой-то частной истории, мельчит ее, лишает ее той фронтовой "всеобщности", которая уже наметилась и уже делала имя Теркина нарицательным в отношении бойцов такого типа. Я решительно повернул с этой тропы, выбросил то, что относилось к вражескому тылу, переработал главу "Генерал" и опять стал строить судьбу героя в сложившемся ранее плане" (V, 129).
Необычна и композиция. Автор в поэме определил свой композиционный принцип:
Словом, книгу с середины
И начнем. А там пойдет.
Книга построена так, что каждая глава ее может быть прочитана как самостоятельное произведение. Поэт учитывал, что законченность отдельных глав, внешне сюжетно не связанных друг с другом, необходима для того, чтобы их могли читать и те, кто не знал предшествующих глав. "Я должен был иметь в виду читателя, который хотя бы и незнаком был с предыдущими главами, нашел бы в данной, напечатанной сегодня в газете главе нечто целое, округленное" (V, 124). Однако это не значит, что сама книга не является чем-то целым. Композиционное единство книге придают образ главного героя, который находится всегда в центре всех событий и к которому тянутся нити людских судеб; автор-повествователь с его лирическими отступлениями от автора, который подчас ведет прямой диалог со своим героем и с читателем, рассказывает о себе и т. д.; стиль – почерпнутая у народа и возвращенная народу живая "русская речь, великое русское слово" (См. стихотворение А. Ахматовой "Мужество"); неповторимый сплав торжественного пафоса и лукавой иронии, благодаря чему автору удается избежать декларативности, упрека в неискренности.
Теркин – рядовой труженик войны, его фронтовой мир – это конкретный мир, видимый глазом, непосредственно воспринимаемый чувствами, мир частностей, негромких событий, и этим определяется композиция, отбор эпизодов для раскрытия образа героя. Отсюда – узкий охват событий, быстрая смена кадров, безвестные или малозначительные для хода войны деревушки, населенные пункты...
Все это периферия войны и в то же время ее подлинный центр тяжести.
Василий Теркин - герой книги А. Твардовского
Символика имени"Книги про бойца", появился в первых двух главах книги Твардовского в сентябре 1942 года. Фронтовая "биография" Теркина такова: начинает воевать во время финской кампании, вновь вступает в строй в июне 1941 года, вместе со всей армией отступает, несколько раз оказывается в окружении, потом переходит в наступление и завершает свой путь в глубине Германии.
Василий Теркин – это образ неодноплановый. Он символический образ, человек-народ, собирательный русский тип. Не случайно о личной биографии его не говорится ничего: они как бы средние. Он "большой охотник жить лет до девяноста", человек мирный, гражданский, солдат по необходимости. Обычная его жизнь в колхозе прервана войной. Война для него – стихийное бедствие, горячая работа. Вся поэма пронизана мечтой о мирной жизни.
Уже при первом упоминании фамилия Теркин явственно очерчивает границы характера: Теркин – значит бывалый, тертый человек, "тертый калач", или, как сказано в поэме, "жизнью тертый человек". Ср., например, с русской пословицей: "Терпение и труд все перетрут" и т. д. Это ядро имени, ядро образа неоднократно варьируется, обыгрывается в поэме:
С первых дней годины горькой,
Мир слыхал сквозь грозный гром,
– Перетерпим. Перетрем...
Автор подчеркивает обыкновенность, реалистичность героя, и это выражено в авторской характеристике:
Теркин – кто же он такой?
Скажем откровенно:
Он обыкновенный.
Образ Теркина – это обобщенный образ, при всей своей реалистичности и обыкновенности. Твардовский наделяет своего героя "общерусской" внешностью, избегает портретных примет (это сделало бы его излишне индивидуализированным): "Красотою наделен / Не был он отменной. / Не высок, не то чтоб мал, / Но герой-героем". Теркин – и яркая, неповторимая личность, и в то же время он включает в себя черты многих людей, он как бы многократно повторяется в других. См., например, главу "Теркин – Теркин": оказывается, Теркиных в книге двое. Это герой книги Василий Иванович и его однофамилец Иван. Двойничество подчеркивает обобщающий характер главного героя. Но их двойничество не абсолютно: второй Теркин оказывается рыжим, не курит, и его фронтовая профессия – бронебойщик. Разрешается ситуация "строгим старшиной":
Что вы тут не разберете,
Не поймете меж собой?
Будет придан Теркин свой.
Твардовский отбирает наиболее общие, типичные эпизоды войны, редко использует конкретные географические названия и точные хронологические обозначения (место и время действия его книги – поле, лес, река, болото, деревенька, дорога, зима, весна, лето, осень). То же самое и в отношении военной профессии Теркина: в разных ситуациях он оказывается то связистом, то стрелком, то разведчиком. Важна принадлежность Теркина к самому массовому роду войск – пехоте. Герой – пехотинец. "В нем – пафос пехоты, войска, самого близкого к земле, к холоду, к огню и смерти", – писал Твардовский в самом начале своего замысла. Теркин – из числа чернорабочих войны, на которых и держится страна, которые вынесли на своих плечах тяжесть войны. Герой поэмы Твардовского – это герой конкретной войны с немцами, и в то же время есть в нем то, что сближает его с русским солдатом всех времен. Самому Твардовскому эта мысль о глубоких национальных корнях его героя всегда нравилась и в рукописных вариантах поэмы есть строки:
И в своей шинели мятой,
Похудевший, бородатый
На российского солдата
Всех кампаний и времен.
Твардовский рисует быт войны в целом, но общая картина войны складывается из отдельных, очень ярких и точных деталей войны. Конкретность, осязаемость рисуемых Твардовским картин чрезвычайно усиливают многочисленные и точные детали фронтовой жизни: на стоянке "в закоптелый бак гремела из ведра вода со льдом"; телефонист "дунул в трубку для порядка"; солдаты пишут письма "на привале, при огне, друг у друга на спине, зубами сняв перчатку, на ветру в любой мороз" и т. п. Картины войны в поэме всегда динамичны, живы, зрительно ощутимы.
Достижению обобщенности образа главного героя способствует и система рифм, используемых по отношению к имени и фамилии героя. Твардовский использует рифмы, которые характеризуют армейский быт и настроение героя ("Теркин" – "горькой", "махорки", "поговорки", "в гимнастерке", "в каптерке" и т. д.). Наиболее ответственной в поэме является рифма "Василий – Россия", несколько раз повторенная в тексте, то есть подчеркивается, что герой является воплощением богатырства русского народа, представляя всю Россию, весь народ.
Образ Теркина близок фольклорным героям – богатырям из былин и народным героям из бытовой солдатской сказки. В этом отношении характерна глава "Поединок", построенная на перекличках с былинным эпосом. В этой главе Теркин вступает в единоборство с сильным, физически превосходящим его противником. С одной стороны, автор укрупняет этот эпизод:
Грудь на грудь, что щит на щит, –
Вместо тысяч бьются двое,
Словно схватка все решит.
Масштабности такого взгляда на событие соответствует и финальное авторское обобщение – строки, которые стали рефреном книги:
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
Однако былинная торжественность, масштабность события (убеждающие сотни лет назад читателей былин, но уже невозможные в ХХ веке) как бы заземляются автором, который не без иронии "поправляет" масштаб, возвращает описываемому человеческое измерение, не отменяя полностью торжественности и масштабности ситуации. Это вообще свойственно Твардовскому: он пишет на стыка пафоса и иронии, былинного размаха и трезвой реальности. Твардовский либо избегает открытой героизации и слишком торжественного пафоса, либо с легкой иронией нейтрализует их:
Бьется насмерть парень бравый,
Словно вся страна-держава
Видит Теркина:
– Герой!
Что страна! Хотя бы рота
Какова его работа
И какие тут дела.
В то же время Теркин в книге не только былинный, общенациональный тип, но и личность. Фольклорные герои в былинах, как мы знаем, остаются одними и теми же от начала до конца повествования. Образ Теркина дан в эволюции: чем ближе к концу произведения, тем больше печальных раздумий появляется в поэме. В первых главах герой – балагур, веселый, но не беспечный, не теряющийся ни в каких обстоятельствах, и это было очень важно в тяжелые дни войны. В финале главы "На Днепре" Теркин молча курит в стороне от радующихся товарищей, и последние строки главы показывают его с неожиданной стороны:
– Что ж ты, брат, Василий Теркин,
– Виноват...
Автор и его герой в поэме "Василий Теркин"
Помимо Теркина и второстепенных персонажей, в книге важную роль играет автор-поэт личность его вырисовывается из произведения, сообщены даже внешнебиографические сведения, совпадающие с реальной биографией Твардовского. Автор – посредник между героем и читателем, ведет свободный разговор с читателем, присутствие которого тоже ощущается в поэме. Кроме "эпических" глав в книге есть четыре "лирические" главы "От автора". В них автор то представляет своего героя читателю, то размышляет о сюжете самой книги. Чувства и мысли Теркина – это в то же время чувства и мысли самого автора и всего народа. Этим и объясняется, что трудно уловить грань между тем, что говорит автор о себе и что непосредственно относит к своему герою.
Однако дистанция между автором и героем на протяжении книги не одинакова. Вначале герой раскрывается большей частью в действии, о его внутреннем мире говорится мало, и эту "недостачу" психологизма возмещает автор. Автор размышляет и эмоционально "подсвечивает" сюжет. Например, в главе "Переправа" вначале Теркина нет, а общий тон авторского повествования отличается сдержанной скорбью:
И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди теплые, живые
Появление Теркина с его шутливой просьбой налить вторую стопку переводит главу в иной план, вносит эмоциональную разрядку.
По мере развития сюжета граница между героем и автором стирается. В главе "О себе" автор говорит о своей близости с героем:
И скажу тебе, не скрою, –
В этой книге, там ли, сям,
Говорю я лично сам.
Я за все кругом в ответе,
И заметь, коль не заметил,
Что и Теркин, мой герой,
Однако полного слияния автора и героя не происходит. Автор видит перспективу событий, его кругозор шире, чем кругозор его героя, он рассматривает события с точки зрения всего народа. Автор, как и его герой, рос в ходе войны, становился мудрее, печальнее становился его голос и взгляд на войну.
Автор и герой... Но в книге присутствует еще и читатель – тот, с которым ведет разговор автор. "Книгу Твардовского Л. Озеров удачно определил как не только книгу про бойца, но и как книгу для бойца, подспорье в жизни, солдатскую библию, “которую откроешь в любом месте, ткнешь пальцем и – читаешь”". Это во многом справедливо. И тем не менее читательская аудитория книги Твардовского намного шире: она включает и авторские обращения к женам бойцов, и скрытое обращение к брату-литератору – критику его поэмы:
И сказать, помыслив здраво:
Что ей будущая слава!
Что читает без улыбки,
Ищет, нет ли где ошибки, –
Горе, если не найдет.
Читательская аудитория поэмы Твардовского лишена профессиональных, возрастных, географических, социальных границ. Хотя, пожалуй, границы все же существуют: границы эстетические (глухота к живому русскому слову) и национально-языковые, поскольку адекватное (конгениальное) переложение поэмы на иные языки вряд ли возможно. Но это уже проблема перевода.
"Василий Теркин"
"Василий Теркин" – чудо полного растворения
поэта в стихии народного языка.
Б. Пастернак
А. Ахматова в свое время не случайно назвала поэму Твардовского "легкими солдатскими стишками". Они действительно поразительно легки, легко запоминаются, легко читаются, вроде бы легко, до самого донышка ("да и есть ли оно", – можно нередко услышать) понимаются... Что ж... Твардовский не Мандельштам, но он не лучше и не хуже, – он другой поэт, не менее значимый и талантливый по чувству языка, хотя и других его пластов. Стих Твардовского лишь создает впечатление необыкновенной и вроде бы вовсе не стихотворной естественности и выразительности разговорной речи. Твардовский сам говорит о своей поэме:
Все на русском языке...
Самые высокие темы раскрываются в поэме обычными, не "возвышенными" словами, не "поэтизмами". Причем простые, будничные слова не только не снижают пафоса, но придают стиху особую теплоту и естественность. В этом Твардовский сродни А. П. Чехову. Простота стиха Твардовского кажущаяся, она не примитивна, она умная и лукавая, позволяет естественно говорить об очень сложных явлениях, тончайших душевных переживаниях, очень верно и глубоко передавать различные психологические состояния: от юмора до трагического пафоса. Твардовский не прибегает к словотворчеству, он поворачивает перед читателем слово новыми гранями, открывая новые смыслы и связи. У Твардовского нет никакой цветистости стиля, мало даже сравнений.
Поэма Твардовского написана четырехстопным хореем, традиционным в русской литературе, известным со времен А. С. Пушкина. В "Василии Теркине" этот размер варьируется, иначе поэма звучала бы монотонно. Варьируется рифма – то женская, то мужская; строфы чаще состоят из четырех строк, но количество стихов-строк в них тоже варьируется на протяжении поэмы. Например, в главе "Переправа" встречаются строфы и в два стиха, и в три, и в четыре, и в пять, и более:
– Молодец, – сказал полковник. –
И с улыбкою неробкой
Говорит тогда боец:
– А еще нельзя ли стопку,
Потому как молодец?
Покосился на бойца.
– Молодец, а будет много –
Сразу две.
– Так два ж конца...
(когда рифмуются соседние строки: аабб):
А уж следом за огнем
Встанем, ноги разомнем.
Что там есть, перекалечим,
Переправу обеспечим...
абаб):
Подхватили, обвязали,
Дали валенки с ноги.
Пригрозили, приказали –
Можешь, нет ли, а беги.
"естественной" речи.
Иногда (довольно редко) в четырехстрочных строфах со смежной рифмой Твардовский не рифмует первую и третью строки, пропуская рифму:
Шутки, слухи в этом духе
Автор слышит не впервой.
Правда правдой остается,
– молвой.
Этим приемом, частым в народном стихосложении, достигается еще большее разнообразие "простого" стиха о "простом", обыкновенном, рядовом солдате Василии Теркине.
Иногда смысл четверостишия подкрепляется и усиливается пятым стихом (строкой):
Всюду надписи, отметки,
Стрелки, вывески, значки,
Загородки, дверцы, клетки –
Все нарочно для тоски...
Трудные дороги войны рисуются еще более сложной конструкцией строфы:
Эти строки и страницы –
Как от западной границы
До своей родной столицы,
И от той родной столицы
Вспять до западной границы,
Вплоть до вражеской столицы
Мы свой делали поход.
Возникает "подвижная", "текучая" строфика (А. В. Македонов) и соответствующий ей синтаксис. Достижения в области поэтического синтаксиса сам Твардовский относил к наиболее интересным своим новациям.
В ритмическом отношении "простой" стих Твардовского также разнообразен. Например, в передаче солдатской пляски под гармонь (глава "Гармонь"):
– Эх, жаль, что нету стуку,
Эх, друг,
Кабы стук,
Кабы вдруг –
Кабы валенки отбросить,
Подковаться на каблук,
Припечатать так, чтоб сразу
Каблуку тому – каюк!
переносы, подчиняя движение стиха разговорным интонациям. Текст включает многочисленные живые диалоги. Основной стихотворный размер поэмы – четырехстопный хорей.
Выбор художественных средств в поэме обусловлен тем, что в ней изображается народный герой на войне. Отсюда и ее народный, преимущественно разговорный язык:
Лихая борода:
Ты куда, моя красивая,
Куда идешь, куда.
Как ни в чем – Василий Теркин,
Как ни в чем – старик-солдат.
Анализ главы "О потере"
"Василий Теркин" называют энциклопедией фронтовой жизни. Вся война, самые разные ее эпизоды отражены в поэме. Очень емким является и образ главного героя Василия Теркина. Это и живой, запоминающийся образ, и в то же время образ обобщенный, собирательный. Поэма построена так, что характер героя раскрывается в самых разных обстоятельствах: и героических, и бытовых, и юмористических, и трагических, каждая глава добавляет что-то новое к нашему знанию о главном герое, о русском характере.
Теркин в поэме не одинок. В нем сконцентрировано все то, что есть в каждом русском воине: выносливость, терпение, смекалка, мужество... И каждый новый эпизодический, казалось бы, незначительный персонаж поэмы помогает лучше понять, что такое русский солдат, знаменитый и загадочный "русский чудо-человек".
Среди различных эпизодов, картинок, образов, наполняющих "Книгу про бойца", есть рассказ о воине, потерявшем кисет. Боец, уже немолодой человек, бородач, потерял кисет. Как ни ищет – нет кисета.
Говорит боец:
– Досадно.
Потерял семью. Ну, ладно.
Нет, так на тебе – кисет!
Запропастился куда-то,
Хвать-похвать, пропал и след.
Хорошо. И вот – кисет.
Кабы годы молодые,
А не целых сорок лет...
Потерял края родные,
На первый взгляд, эта глава представляется незатейливой юмористической бытовой вставкой, она даже озадачивает. Человек потерял семью, двор, хату, края родные – и говорит: "Ну, ладно". А вот потеря кисета выводит его из равновесия.
Однако "юмористической" эта история представляется только внешне. Она, скорее, трагическая. За рассказом о потере кисета, пусть и очень важной вещи в солдатском быту, скрываются иные, гораздо более глубокие потери и переживания.
С жалобой на свою беду бородач обращается к Теркину. А тот в ответ рассказывает ему о том, как однажды он сам потерял при ранении шапку и как велика была та его потеря. Однако медсестра, которая делала перевязку раненому Теркину, хотя и была еще "зелена", отлично поняла, как успокоить солдата: она дарит ему свою шапку, причем делает это с удивительной участливостью, мягкостью, словно говорит "баюшки-баю".
Теперь по-своему то же самое "не волнуйтесь" говорит Теркин и бородачу, потерявшему кисет. Он понимает, как надо успокоить бойца, потому что знает подлинную причину его тревоги, горя. Солдат потерял все, что ему было дорого и в чем заключался смысл его жизни, но не выражает внешне своей страшной боли. Главную потерю он мужественно, деликатно переносит в душе, не жалуясь и не вызывая боли в сердцах других. И кому он мог "нести печаль свою"? Ведь потери и горе других, очень многих, было не меньшим, беда была общей. Но чаша терпения солдата переполнена, душевная боль ищет выхода, и тем легче солдат жалуется на потерю кисета. За незначительностью этой потери стоит большая печаль по великим утратам и настоящее мужество... Поэтому и глава названа не "Кисет", не "О потере кисета" (дело не в злополучном кисете), а именно "О потере". Мы знаем, как много потерял этот человек, как он страдает и как невыразимо это страдание. Главу можно было бы назвать и по другому – "О стойкости", "О мужестве".
"лекция", она помогла бы солдату успокоиться, пережить горе.
Но Теркин и без гармони нашел выход. Он сделал все так, как надо, как всегда ладно. И сказал именно те слова, которые были необходимы. "Слушай, брат", – прибавляет Теркин, и тон этих слов уже иной. Бойцы, наверное, притихли в тот момент, потому что почувствовали, что их любимец скажет в точку и о самом главном. И они не ошиблись. Теркин просто, без пафоса, говорит о главном, о том, что всех объединяет:
Потерять семью не стыдно –
Не твоя была вина.
Потерять башку – обидно,
Потерять кисет с махоркой,
Если некому пошить, –
Я не спорю, – тоже горько,
Тяжело, но можно жить,
В кулаке держать табак,
Но Россию, мать-старуху,
Нам терять нельзя никак.
И мы вслед за автором "Василия Теркина" повторяем слова, сказанные о русских воинах: "Нет, какой вы все, ребята, удивительный народ!" Народ терпеливый, мужественный, чуткий, мудрый, веселый и – удивительный, потому что находит выход из таких ситуаций, преодолевает такие преграды, которые и преодолеть-то, кажется, невозможно...
"О потере" мы вновь встречаем чрезвычайно характерный для Твардовского, наполненный психологическим подтекстом прием лексического повтора, при котором каждый раз повторяющиеся слова дополняются новым смыслом. См., например, солдатский спор-полилог о том, кому лучше на войне – холостому или женатому:
– Холостому? Это точно.
Это ты как угадал.
Но поверь, что я нарочно
Не женился. Я, брат, знал!
– Что ты знал! Кому другому
Знать бы лучше наперед,
Что уйдет солдат из дому,
А война домой придет.
Что пройдет она потопом
И заставит рыть окопы
Перед самою Москвой.
Что ты знал!..
В первом случае слова "Я, брат, знал" сказаны Теркиным-балагуром, еще не пережившим глубоко опыт военных утрат. Теркин произносит эти слова после своего рассказа о медсестре из медсанбата, которая отдала ему, раненому, свою шапку и с которой он надеется встретиться и галантно шапку ей вернуть:
Головной вручить убор...
Этот облегченный, немного донжуанский тон в разговоре о самом дорогом – семье, детях – вызывает резкое неприятие и корректировку со стороны солдата-бородача, потерявшего "и двор, и хату", и со стороны автора, по-житейски более мудрого, знающего больше Теркина. Монолог-упрек "Что ты знал!" формально выделен как прямая речь и принадлежит солдату-бородачу, но взгляд как бы со стороны (именно "со стороны" можно сказать обобщенно о солдате вообще: "... уйдет солдат из дому...") и характер видения, обобщения войны убеждает в том, что за этими словами – автор. Во втором случае авторское восклицание-вопрос "Что ты знал!" по тону частично повторяет (цитирует) предыдущее теркинское восклицание, оно тоже сопровождается восклицательным знаком (здесь уже появляется и вопросительная суровая интонация), но оно иное по эмоциональному содержанию: слова автора звучат как раздраженный горький упрек "забалагурившемуся" Теркину. Это раздражение вызвано некоторым бахвальством Теркина, чрезмерностью принятого им на себя знания. Не только Теркин, но и никто не "знал", будет ли война и какой она будет. И, наконец, в последнем случае "Что ты знал!.." сохраняет восклицательный знак, но добавляется многоточие, задающее интонацию горького раздумья. И, несмотря на восклицательный знак, финальные слова звучат тихо, скорбно. Таким образом, лексический и интонационный повтор здесь (и в то же время варьирование темы) звучит каждый раз по-новому, передает различное эмоциональное содержание, широкий спектр чувств: от балагурства до скорби. Эта многогранность, глубина психологического переживания чрезвычайно характерны для Твардовского: он всегда видит в явлении, событии и предмете различные его грани.