Марина Цветаева
Биография. Основные произведения Марины Цветаевой
Красный цвет, праздничный, жизнерадостный и вместе с тем драматически напряженный, избирает Цветаева в качестве знака своего рождения:
Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья. Я родилась.
В этой «красной кисти рябины» заключена полнота проявления жизненных и творческих сил поэтессы, эмоционально-поэтический взрыв, максимализм ее поэзии, и – надлом, будущая трагическая смерть.
Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в московской профессорской семье: отец И. В. Цветаев – основатель Музея Изящных Искусств в Москве, мать М. А. Мейн – пианистка, ученица А. Г. Рубинштейна (умерла в 1906 году). Из-за болезни матери Цветаева в детские годы подолгу жила в Италии, Швейцарии, Германии.
«Вечерний альбом» (1910) и «Волшебный фонарь» (1912).
В 1918–1922 годах Цветаева вместе с детьми находится в революционной Москве, муж С. Эфрон сражается в белой армии (стихи 1917–1921 годов, полные сочувствия белому движению, составили цикл «Лебединый стан»). С 1922 по 1939 год Цветаева находится в эмиграции, куда отправилась вслед за мужем. Эти годы были отмечены бытовой неустроенностью, сложными отношениями с русской эмиграцией, враждебным отношением критики.
Летом 1939 года, вслед за мужем и дочерью Ариадной, Цветаева с сыном Георгием возвращается на родину. В том же году муж и дочь были арестованы (С. Эфрон расстрелян в 1941 году, Ариадна в 1955 году реабилитирована). Стихи М. Цветаевой не печатались, работы и жилья не было. В начале войны (31 августа 1941 года), оказавшись в эвакуации в Елабуге (ныне Татарстан), в состоянии депрессии М. Цветаева покончила жизнь самоубийством.
Основные произведения Цветаевой: поэтические сборники «Вечерний альбом», «Волшебный фонарь», «Версты», «Разлука», «Стихи к Блоку», «Ремесло», «Психея», «После России», «Лебединый стан»; поэмы «Царь-девица», «Молодец», «Поэма Горы», «Поэма Конца», «Лестница», «Поэма Воздуха», сатирическая поэма «Крысолов», «Перекоп»; трагедии «Ариадна», «Федра»; прозаические произведения «Мой Пушкин», воспоминания об А. Белом, В. Я. Брюсове, М. А. Волошине, Б. Л. Пастернаке, «Повесть о Сонечке» и др.
Анализ стихотворения "Рельсы"
Нежась наподобие простынь –
Железнодорожные полотна,
Рельсовая режущая синь!
Пушкинское: сколько их, куда их
– не поют!)
Это уезжают – покидают,
Это остывают – отстают.
Это – остаются. Боль, как нота
Высящаяся... Поверх любви
Насыпью застывшие столбы...
Час, когда отчаяньем, как свахой,
Простыни разостланы. – Твоя! –
И обезголосившая Сафо
Плач безропотности! Плач болотной
Цапли... Водоросли – плач! Глубок
Железнодорожные полотна
Ножницами режущий гудок.
Красное, напрасное пятно!
... Молодые женщины порою
Льстятся на такое полотно.
1923
Цветаева утверждала: "... чтение есть соучастие в творчестве". В случае с Цветаевой это особенно важно иметь в виду, так как для нее характерна небывалая прежде структурная и семантическая (смысловая) спрессованность поэтического письма, опускание само собой разумеющегося, непредсказуемость, оригинальность метафор, отсылка к мировой и отечественной поэтической классике. В идеале Цветаева требует равного себе по эрудиции, поэтической фантазии читателя.
"всякая попытка аналитического подхода к синтетическому явлению заведомо обречена" (И. Бродский), то есть поверить гармонию алгеброй невозможно, попробуем, насколько это вообще возможно, развернуть, расшифровать образную структуру стихотворения М. Цветаевой.
Стихотворение "Рельсы" написано 10 июля 1923 года. В мае 1922 года М. Цветаева вместе с дочерью Ариадной вынуждена была оставить Россию. Годы на чужбине были тяжкими: Берлин, Прага, Париж... Отношения с русской эмиграцией были очень сложными, отношение критики – скорее враждебным: участь выдающихся поэтов везде одинакова...
В стихотворении "Рельсы" отразилась и тоска по родине, и горькое чувство безысходности, и чувство общности судьбы с теми, кто вынужден был оставить родной дом...
"Простыня", "полотно", "швея", "ножницы" ("ножницами режущий гудок"), "сваха" – эта бытовая лексика (традиционные предметы женского обихода) в стихотворении Цветаевой обретает метафорический смысл, наполняется траги- ческим содержанием. Отчаянье, сваха здесь воспринимаются как тождественные судьбе ("Простыни разостланы. – Твоя!") , как расстилающие полотно судьбы перед несчастными женщинами. Женская нежность и драматизм предлагаемых судьбою обстоятельств, – на этом столкновении построена первая строфа. "Рельсовая режущая синь!" – и холодно поблескивающие, разрезающие пространство стальные рельсы, и режущая синь (режет глаза от слез, от боли расставания) родного русского неба.
И далее поэтическая мысль в стихотворении развивается не линейно (не аналитически), а кристаллообразно (синтетически), то есть появляется ряд ассоциаций – метафорических образов, развивающих тему женской разлуки с родиной. Причем максимальное приращение смысла происходит благодаря обращению поэтессы к широкому литературно- му контексту. В том числе к пушкинскому: "Пушкинское: сколько их, куда их // Гонит! (миновало – не поют!)" – реминисценция из стихотворения А. С. Пушкина "Бесы". Цветаевой важен мотив изгнания, покорности року, неведомой силе, покорство, безмолвное от бессилия что-либо изменить ("миновало – не поют"), от бессилия перед исторической метелью. См. у Пушкина в "Бесах":
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Сколько их! куда их гонят?
Домового ли хоронят.
Ведьму ль замуж выдают?
Библейские сюжеты также вовлекаются в метафорический контекст стихотворения: "Женою Лота // насыпью застывшие столбы..." По библейской легенде жена праведника Лота превратилась в соляной столп, так как оглянулась назад – на стены грешного, но дорогого ей города Содома, на родной очаг. Как же было не оглядываться в дорогое прошлое женщинам России, покидающим свою родину? "Насыпью застывшие столбы", – это, видимо, железнодорожные указатели километров, но это и неисчислимые окаменевшие от горя и отчаяния женщины-изгнанницы России. В сходном ключе, сочувствуя жене Лота, разрабатывает библейский мотив А. Ахматова в стихотворении 1924 года "Лотова жена". Ахматова также сочувствует жене Лота, которая не могла, в отличие от мужа, не оглянуться "На красные башни родного Содома, // На площадь, где пела, на двор, где пряла, // На окна пустые высокого дома, // Где милому мужу детей родила..." Потому и у Цветаевой "уезжают – покидают,.. остывают – отстают // ... остаются".
Образ древнегреческой поэтессы с острова Лесбос Сафо (Сапфо) придает трагедии русских женщин общечеловеческое содержание: "Обезголосившая Сафо плачет, как последняя швея...", – Сафо также вынуждена была оставить родной город. Сафо была необыкновенно знаменитой, ее изображения чеканили на монетах, ее чарующий голос сравнивали с пением соловья. Представить себе утратившую поэтический голос, обезголосившую Сафо невозможно: поэтическое слово – это способ ее существования. Но коль это произошло, значит, отчаяние и горе ее были беспредельны. Перед судьбой, властью рока оказываются все равны, потому что изгнание, потеря родины тяжелы и для гениальной поэтессы, и для "последней швеи". Отчаяние изгнания, повторяясь в веках, объединяет всех женщин.
"Рельсы" М. Цветаевой вызывают в памяти и стихотворение А. Блока "На железной дороге", прежде всего его начальные и заключительные строки:
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая...
Вам все равно, а ей – довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена – все больно.
Метафорой занимающейся, но прерванной в самом начале, угасшей до срока зари-жизни завершает Цветаева свое стихотворение:
Красное, напрасное пятно!
... Молодые женщины порою
Льстятся на такое полотно.
И вновь цветаевская метафора оригинальна, непредсказуема: женщины обычно льстятся на полотно-ткань, но не на полотно смерти – самоубийство.
"фонетика и семантика за малыми исключениями тождественны". Тождественны потому, что само звучание слова становится значимым. Строки "Плач безропотности! Плач болотной // Цапли... Водоросли – плач!" – варьируют (кристаллически наращивая) тему страданий, безропотного отчаяния. Подлинное горе безмолвно (нет сил кричать и заламывать руки), водоросли (образная параллель страдающих безмолвно женщин) как бы утонули в воде – в море слез. Здесь фразеологизму "утонуть в слезах" возвращается его буквальное значение, обнажение внутренней формы фразеологизма обновляет, обогащает его содержание. Безмолвней, безропотней и горше плача не бывает! Аллитерация на сонорные, в первую очередь на "л", (что характерно для Цветаевой вообще) сближает стихотворение с фольклорными жанрами – древними причитаниями, плачем, придавая первичность, "подлинность", всеобщность (архетипичность) переживаниям женщин, покидающих родину.
Поэтическая драма "Федра"
М. Цветаева – стихийный поэт, поэт всепоглощающей страсти. Самая главная ее стихия – любовь, вызывающая "тайный жар", сердцебиение. Если любовь расценивать как талант, у Цветаевой на любовь был сверхталант. В любовь она бросалась как в омут: "В мешок и в воду – подвиг доблестный. Любить немножко – грех большой". Этот максимализм М. Цветаевой воплотился и в "Федре".
В 1923 году М. Цветаевой была задумана драматическая трилогия "Гнев Афродиты". Главный персонаж трилогии – Тезей. Части трилогии должны были называться по именам женщин, которых любил Тезей: первая часть – "Ариадна", вторая – "Федра", третья – "Елена". "Ариадна: ранняя юность Тезея: восемнадцать лет; Федра: зрелость Тезея, сорок лет; Елена: старость Тезея: шестьдесят лет", – писала Цветаева. Первую часть трилогии – "Ариадна" – Цветаева закончила в 1924 году, "Елена" написана не была.
покончила с собой.
В античной мифологии и затем в истории мировой литературы образ Федры – это образ преступной любви. Однако на протяжении тысячелетий этот образ, конечно же, не оставался неизменным, он от столетия к столетию эволюционировал, углублялся, обретал новые грани, новые краски. Каждый писатель, поэт, обращавшийся к трагической судьбе Федры, вносил нечто новое в ее интерпретацию, и за прошедшие тысячелетия отношение к преступлению Федры эволюционировало от безусловного осуждения (Еврипид, Сенека, Расин) до глубочайшего сочувствия (М. Цветаева). Эти колебания определялись запросами времени, принадлежностью автора к тому или иному литературному направлению, а также творческой индивидуальностью, психологическим темпераментом автора очередной интерпретации знаменитого античного мифа.
Сюжетно М. Цветаева в своей поэтической драме "Федра" следует за Еврипидом. Но сам по себе сюжет в ее драме не важен, и перипетии сюжета здесь, по сути, не играют никакой роли. Тогда ради чего написана драма М. Цветаевой? Цветаевская драма написана в ином ключе, с иным мировосприятием. Ее драма – это гимн любви, любви трагической. Известны слова М. Цветаевой: "И ни одной своей вещи я не писала, не влюбившись одновременно в двух (в нее – немножко больше), не в них двух, а в их любовь. В любовь". Этому утверждению соответствует и структура драмы, состоящей из четырех частей-картин – вершин эмоциональных переживаний. Причем каждой картине Цветаева находит поразительно оригинальное, точное, емкое, метафорически-поэтичное название, разбивающее все сложившиеся за два тысячелетия каноны сюжета. Цветаевские метафоры невозможно предсказать и исчислить. Этим они и интересны.
Первая картина – "Привал" – посвящена Ипполиту, удалой, привольной жизни его и его друзей, славящих богиню Артемиду, радости охоты:
Хвала Артемиде за жар, за пот,
– Аида вход
Светлее! – за лист, за хвою,
За жаркие руки в игре ручья, –
Хвала Артемиде за все и вся
Лесное.
"не полюбить его могла только слепая", то есть Цветаева уже в первой картине косвенно освобождает Федру от вины; причем у Цветаевой не воля богов является причиной страсти Федры, а человечески-телесная красота пасынка.
Вторая картина – "Дознание" – рисует Федру, безотчетно скрывающую свою любовь, а затем доверяющую сокровенную тайну кормилице, умудренной жизненным опытом женщине. Голос кормилицы – это голос самой Цветаевой, рупор ее влюбленности в любовь, невозможности для женщины жить без любви-страсти. До-знание – Цветаева раскрывает трагедию женщины, обделенной любовью. Вот, например, слова кормилицы, обращенные к Федре: "Мой удар // По Тезею – стар". Сколько силы и выразительности в этих односложных "удар", "стар"!
Картина третья – "Признание" – кульминационная в драме, она повествует о встрече Федры и Ипполита, признании Федры.
Четвертая картина – "Деревце" (!) – представляет собой трагическую развязку: Ипполит погиб; Федра покончила с собой (смерть героини трагедии – она повесилась – разумеется, символична и в контексте драмы, и в контексте судьбы ее автора). В названии этой главы – пронзительность и беззащитность, одиночество и безысходность любовного чувства героини трагедии.
Цветаева в своей поэтической драме не повторяет подробностей известного мифологического сюжета. Она предельно схематизирует сюжет, оставляя лишь его ключевые эпизоды. Цветаева дает не нравственную трагедию Федры, не борьбу чувства и долга (как у Расина), а историю трагической любви. Формула цветаевской драмы, в отличие от трагедии Расина, иная: "Любовь (если она есть) всегда права". В "Федре", как полагала Цветаева, Ипполиту должно быть 20 лет, Федре – 30, Тезею – 40.
– третья жена Тезея, и она по-женски несчастлива: она не любит Тезея, и жизнь с ним не приносит ей радости. В этом Федра боится себе признаться, но это растолковывает ей ее кормилица. Цветаева и мы, читатели, сочувствуем несчастной Федре, которая намного моложе Тезея. См. монолог кормилицы из картины второй "Дознание":
Так я скажу. Мой удар
По Тезею – стар.
С пауком тебя, Федра, спарили!
Чтоб ни вздумала, чтоб ни... Старому
В мужнин дом вошла
Женой позднею, женой третьею.
Две жены молодую встретили
На пороге...
–
Амазонкин взгляд
Зоркий, – и не гляди за занавес!
Целый двор, целый дом глазами их
Смотрит. Огонь в очаге заглох –
Федра у Цветаевой умирает не потому, что ее мучают угрызения совести, что в ее душе борются страсть и долг. Федра у Цветаевой не виновна в своей любви к Ипполиту. Причина смерти Федры в драме Цветаевой иная. Федра приходит к Ипполиту, неся свою любовь как крест, приходит в изнеможении:
"ноги босы, косы сбиты..."
Она молит отвергающего ее любовь Ипполита:
"На два слова, на два слога!"
"Не сластница, а засада!"
И вновь Федра молит Ипполита:
На пол-звука, на пол-взгляда,
Четверть звука, отклик эха...
Взмах! Во имя Белопенной
Взглянь: ужель тебе ничем не
Ведома, и так уж ново
Все, ужель тебе ничто во
... Ждав – обуглилась!
Пока руки есть! Пока губы есть!
Будет – молчано! Будет – глядено!
Слово! Слово одно лишь!
– в ответ: Гадина...
После такой отповеди выход для любящей женщины один – петля. Жить дальше нет смысла и нет сил. Концепцию образа Федры Цветаева сформулировала так: "NB! Дать Федру, не Медею, вне преступления, дать – безумнолюбящую молодую женщину, глубоко понятную".
У Цветаевой Ипполита оклеветала кормилица Федры, сраженная ее смертью. Тезей проклинает сына, и Ипполит погибает. Но затем на теле Ипполита слуга находит и передает Тезею тайное письмо – признание Федры в любви к Ипполиту. Мы помним, что на признание Федры в любви Ипполит ответил резкой отповедью. Тезей узнает, что виновен не Ипполит, а Федра, что письмо Федры – это "Ипполита похвальный лист". Однако его горе от этого не становится легче, ведь "слава сына – позор жены!"
Кормилица признается Тезею в том, что виной всему – она, что сводня – она. Она не может снести позора своей госпожи и стремится оправдать Федру, снять вину с нее. Но Тезей отклоняет вину кормилицы, так как она только орудие рока:
О очес не жги, и волос не рви, –
– Бедной женщины к бедну дитятку –
Имя – ненависть Афродитина
Возведите им двуединый холм.
"За Наксоса разоренный сад" – за разоренный сад любви, отказ от любви, так как в свое время на острове Наксос Тезей оставил Ариадну (богу любви Аполлону, который обещал бессмертие Ариадне). В отличие от трагедии Еврипида, трагедия Цветаевой – это не трагедия царя Тезея ("И далеко, далеко звучи // Весть о горе великом царей!" – так заканчивается трагедия Еврипида), а трагедия безответной любви. Эмоционально Цветаева оставляет утешение и погибшей Федре, и читателю: Федру и Ипполита не соединила жизнь, так пусть соединит их хотя бы смерть:
Пусть хоть там обовьет – мир бедным им! –
– кость Федрина.