Из французской поэзии
(Ш. Бодлер, П. Верлен, С. Малларме
в переводах О. А. Глебовой-Судейкиной)
Шарль Бодлер
Взлет
За моря, выше гор, выше туч, далеко
Дух над гладью озер, над морями летит,
Выше солнца, туда, где эфир не струит,
За надзвездные дали летит высоко.
О мой дух, как легко ты возносишь меня!
Как искусный пловец, не боясь глубины,
Над пучиной летишь ты на гребне волны
Весь в отваге мужской, в разгораньи огня.
Поскорей улетай от зараз и смертей.
Пей божественный сок, пей вино чистоты,
Этот жидкий огонь, что течет с высоты,
Горний воздух очистит тебя от страстей.
Ты оставь позади горе, скуку, печаль,
Тягость жизни спадет, как туманная мгла.
Счастлив тот, кто раскрыл два могучих крыла
Кто с утра свою мысль посылал в облака.
Легче жаворонка в небеса подымал,
Кто над жизнью парил и кто речь понимал
Бессловесных вещей и немого цветка.
Больная муза
О, Муза, что с тобой? С утра запали очи,
В виденьях сумрачных остановился взгляд,
В лице, как в зеркале, все отраженья ночи.
Молчанья, ужаса, безумья черный яд.
Лютен ли розовый, зеленый ли суккуб,
Излив в тебя любовь и страх из темной урны.
Где дразнится кошмар, мучителен и груб,
Тебя купали на болотах, близ Минтурны?
Здоровьем я тебя хотел бы наградить.
Из лона твоего мысль крепкую родить.
В кровь христианскую влить крови ток античной.
Где царствуют вдвоем, даруя слог ритмичный.
И Феб, отец стихов и песен вдохновитель,
И сам великий Пан, жнецов и жатв властитель?
Достойная дворцов, о Муза с сердцем нежным,
Когда январские начнут Бореи петь,
Чтоб посиневших ног застылость отогреть.
Найдешь ли головню себе во мраке снежном?
Когда луч зимней тьмы нам ставни протыкает,
Ты мрамор зябких плеч чем можешь оживить?
Увы, нам нечего с тобой ни есть, ни пить,
А золото с полей лазурных не стекает...
Чтоб зарабатывать себе на хлеб вечерний,
Должна с кадильницей, как служка на вечерней,
Ты, маловерная, Те Deum сладко петь
Или под кулом с трапеций улыбаться,
И слез, и голода следы с лица стереть,
Чтоб чернь могла бы всласть от смеха надрываться.
Пейзаж
Чтоб чисто и светло хвалы мои слагать,
Хочу, как звездочет, близ неба почивать,
Пусть гимны стройные с соседних колоколен,
Чтоб слушать и мечтать, примчит мне ветер волен.
Там, в нижней мастерской, услышу говор, пенье,
Увижу мачты труб и колоколен лес,
Мечтать о вечности зовет простор небес.
Отрадно сквозь туман узнать - звезда родилась
И лампа за окном там где-то засветилась,
Дым черный в небосвод стремится как река,
И бледностью луна пленяет облака.
Когда же весен, лет и осеней чреда
Пройдет, и зиму жди, и снег, и холода,
Я двери затворю, задвину плотно ставни,
В ночи построю я тогда мой замок странный.
За дали синие умчит мечты полет,
Туда, где спят сады, где плачет водомет,
Где пенье птиц с утра до ночи не смолкает,
Где детской прелестью идиллия ласкает,
Пусть буря силится мне стены проломать,
От моего труда мне глаз не поднимать;
Ведь буду счастлив я своей блаженной долей,
Я вызову весну моей единой волей,
Я мыслью разожгу нездешнее тепло.
Каин и Авель
Авеля племя, пей, ешь и спи,
Благоволит к тебе Бог с высоты.
Каина племя, влачись и терпи,
Мри на гноище от нищеты!
Авеля племя, жертва твоя
Нюх серафима дымом польстит!
Каина племя, в тоске бытия
Есть ли конец, где боль замолчит?
Авеля племя, благо принес
Тебе урожай и приплод в скоте;
Каина племя, голод, как пес,
Воет давно в твоем животе.
Авеля племя, утробу в тепле
У патриаршего грей очага.
Каина племя, ты в дупле
Как шакал дрожи, когда стынут снега.
Авеля племя, люби и плодись.
Каина племя, хоть сердце зажгись.
Подальше беги от таких затей.
Авеля племя, ты верь и расти,
Пасись и жуй, как лесные клопы.
Каина племя, с семьей брести
Тебе по дорогам под смех толпы.
О, Авеля племя, падаль твоя
Землю добрит избытком своим.
Каина племя, увы, земля
Равнодушна к нуждам твоим.
Авеля племя, конец хвале:
Железную мглу копне победит.
Каина племя на небо взлетит,
Бога оставит вам на земле.
Старушки
A Victor Hugo
На тесных улицах, в морщинах тех столиц,
Что даже в старости храпят очарованье,
Я роком обречен, средь многих странных лиц.
Когда-то женщины - и души вы еще!
Лаиса, Эпонин - которая желанней?
Но этот вывих, горб, сведенное плечо
Под дырами одежд и под ознобом тканей!
Полюбим их! Бредут; бичует их, жесток,
И омнибуса треск, и ветер беспросветный:
Сжимают бережно свой ридикюль заветный.
Где вышит некогда иль ребус, иль цветок.
Плетутся иногда, как в ранах зверь больной,
Иль, дергаясь, идут, совсем, как марионетки,
Танцуют нехотя, как старью сонетки.
Когда их дергает, повиснув, черт шальной.
Их взгляд - божественный взгляд девочки, когда
В ее глазах горит блеск яркой побрякушки,
Иль впадины в камнях, где ночью спит вода;
Пронзают, как сверло, глаза такой старушки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Без жалоб, сквозь хаос и города живые
Идете молча вы и в наши времена.
Когда-то каждый знал бы ваши имена.
Дарили грацией и были вы в почете;
В насмешку пьяница вас мерзко оскорбит,
Вы среди нас в толпе, неузнаны, идете,
За вами вслед, дразнясь, мальчишка злой бежит.
Стыдясь как будто жить, к своей незримой цели
Бредете ощупью вдоль стен, как тень во мгле,
Вы, судьбы странные, для вечности созрели,
Здесь человечества обломки на земле.
И я издалека вас нежно наблюдаю
И ваш неверный шаг с тревогою слежу,
Kaк будто ваш отец, о чудо, я страдаю
И через вас в себе я радость нахожу.
Вам восемьдесят лет, о Евы! знак прощанья
Вам каждый вечер шлю; как вы, я разорен.
Где завтра будете, родные мне созданья?
Над вами Божий гнев как коготь заострен.
И первой страсти в вас я вижу зарожденье,
Пусть после ваши дни сквозь блеск иль тьму пройдут,
Умножат сердце мне и свет в душе зажгут.
<Осенняя песня>
Во тьму холодную нам скоро погружаться;
Прощай, тепло и свет недолгих летних дней!
Дрова, как гулкий лес, под топором ложатся,
И эхо на дворах гудит среди камней.
И вся зима в меня войдет с тоской холодной:
И страх, и ненависть, злой труд, озноб и гнев;
Как солнце изо льда в аду земли бесплодной,
Кровавым сердце льдом замрет, окоченев.
Я с дрожью слушаю, как падают поленья;
То эхо - эшафот из гулких бревен сбит?
И дух мой падает, как башня в разрушеньи,
Когда ее таран безжалостно дробит.
И скорбный стук меня баюкает уныло,
Сколачивают гроб там наспех, кое-как?
И для кого? Вчера ведь с нами лето было...
Вот осень: сердцу дан к отъезду тайный знак.
Жалобы одного Икара
И цел и весел - жизнь легка;
Себе же изломал я руки,
Лишь обнимая облака.
Все ради звезд необычайных,
Ярчей, чем неба бирюза,
О солнце помнит глаз печальных
И солнцем выжженных - слеза.
Была напрасная услада
За грань миров взлетать светло,
Под властью огневого взгляда
Мое вдруг сломано крыло!
Постигла огненная кара
Того, кто бездну обнимал,
И славным именем Икара
Никто той бездны не назвал.
Поль Верлен
<Соловей>
Как стая птиц, кружась и звеня,
Воспоминанья летят на меня,
На дерево-сердце, чьи ветви мертвы,
В печальности вод ствола отраженье,
То сердце мое в водах угрызенья,
Птицы на ветках, их резкий крик
На ветру еще не затих.
Но ветер смолкает - минута одна,
И наступает вокруг тишина,
И в тишине вдруг голос запел,
То голос птицы, как стон, пролетел,
О той, кого нет, поет он сейчас,
О первой любви, как пел в первый раз;
В свете торжественном бледной луны
Летнею ночью среди тишины
Душный колеблется воздух густой,
Полный молчаньем и темнотой,
В лунной лазури, где ветер бежит,
Птица рыдает и ветка дрожит.
* * *
В смутном трепете слышится вновь
Музыкальное светит звучанье:
Жду восход твоих зорь, о, Любовь!
И душа над мечтой ворожит,
Как прозорливый паз в опьяненьи,
Он в туманное смотрит виденье,
Где всех лир одна песня дрожит.
Умереть бы под эту качель
И пугливое это мечтанье,
Где былого с грядущим качанье!
Стефан Малларме
Сонет
Когда во тьме зима идет сквозь лес забытый,
Порога пленный страж, ты плачешь, одинок,
Что ни один, увы, не тяготит венок
Полночных чисел бой, в тревоге ожиданья,
Не слышишь суетных: тебе лишь мысль одна,
Чтоб, вспышкой очага едва озарена.
Моя явилась тень для краткого свиданья.
Мои камень, чтоб поднять его могла перстам
Душе, трепещущей средь вечной темноты,
В тоске угасших сил загробного желанья,
Мне надо, чтоб ожить, пить с губ твоих дыханье.
Примечания
Четыре тетради с переводами Глебовой-Судейкиной находятся в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Тетради ученического формата, одна в линейку, три в клетку. На обложках двух из них - географическая карта Франции, вид Монблана и таблица умножения.
Часть листов выпадает из блоков. В тетради вложены листы разного формата. Записи сделаны чернилами и карандашом. Тексты носят беловой и черновой характер, один и те же стихотворения повторяются в разных вариантах. В одну из тетрадей вложена записка (начало письма к неизвестной) с датой - 6 декабря 1942 года.
Тетради имеют сплошную пагинацию в правом верхнем углу цветным карандашом. Общее количество - 77 листов. Из них 4 листа - авторизованная машинопись с правкой Глебовой-Судейкиной. В первой тетради записи карандашом переводов П. Верлена сделаны другим почерком. На последних страницах - эскизные наброски Глебовой-Судейкиной (Богородица в окружении женских фигур и ангелов). Тексты переводов были опубликованы Э. Мок-Бикер в ее диссертации (см. примеч. 1 к "Предисловию к русскому изданию"). В настоящее издание включены избранные переводы, некоторые печатаются с сокращениями. Заглавия, заключенные в ломанные скобки, отсутствуют в рукописи.