Ольга Глебова-Судейкина и русские поэты
Ольга Глебова-Судейкина, как вспоминает Артур Лурье, "выросла среди поэтов, понимала их, любила и знала их судьбу". Она была подругой, наперсницей и музой многих из них. Как уже было сказано, ей посвящали стихи Анна Ахматова и Федор Сологуб, Михаил Кузмин, Игорь Северянин и Всеволод Князев; в этот список могли бы войти имена Александра Блока, Велимира Хлебникова, Георгия Иванова и Всеволода Рождественского. Список, конечно, далеко не полон, история литературы в будущем может выявить и другие имена1. Несомненно, были знакомы с Ольгой, "вращавшейся в центре художественного и литературного мира тогдашней России" (Ю. Анненков), такие поэты как Николай Гумилев, Осип Мандельштам и Максимилиан Волошин, бывавший вместе с ней у Вячеслава Иванова. Стихи, посвященные Ольге Судейкиной, открывают нам некоторые аспекты литературных дружеских или любовных взаимоотношений людей этого круга.
Мы представим стихи (и те, что непосредственно посвящены Ольге, и те, что только предположительно можно связать с ее именем), следуя хронологии жизни поэтов. К стихам же и посвящениям Анны Ахматовой обратимся в следующей главе.
Федор Сологуб
Какая прелесть Ольга Афанасьевна!
Припомнив повести Тургенева
Мы скажем, что душа у Оли - Асина,
Тиха, улыбчива, сиренева!
Это строки стихотворения Ф. Сологуба, посвященного Ольге2. По свидетельствам Анны Ахматовой и некоторых других современников, он вею жизнь был влюблен в Ольгу Судейкину. Она считала его своим другом и, казалось, была тронута и польщена поклонением поэта старшего поколения3.
Они часто виделись. Перед революцией 1917 года она два или три раза (по меньшей мере один раз - с Артуром Лурье) ездила на лето в Княжнино Костромской губернии, где Сологуб снимал дом4.
Ольга нередко вспоминала Сологуба и любила читать вслух стихи, которые он ей посвятил.
Это Сологуб перед свадьбой Ольги с Судейкиным написал стихи, которые звучали предостережением:
Под луною по ночам
Не внимай его речам
И не верь его очам,
Не давай лобзаньям шейки, -
Он изменник, он злодей,
Хоть зовется он Сергеи
Юрьевич Судейкин.
"Нет, только не вы! Не оскверняйте ваш милый ротик такой гадостью!" Тогда же Сологуб сымпровизировал четверостишие и написал его на клочке бумаги:
Оля, Оля, Оля, Оленька,
Не читай неприличных книг.
А лучше ходи совсем голенькая
И целуйся каждый миг!
К теме чистоты и богохульства поэт возвращается и позже, развивая ее в одном из стихотворений сборника "Фимиамы", опубликованного в 1921 году. Две строфы без названия, написанные четырехстопным ямбом, посвящены Ольге:
О. А. Глебовой-Судейкиной
Не знаешь ты речений скверных,
Душою нежною чиста,
Отрада искренних и верных -
Твои веселые уста.
Слова какие ж будут грубы,
Когда их бросит милый рок
В твои смеющиеся губы
На твой лукавый язычок!5
Как можем мы истолковать эти строки? Что это, скрытая ирония или преклонение большого поэта перед чистотой его героини?
Еще одно стихотворение "на случай" Федор Сологуб посвятил собачке-левретке, которая была у Ольги в десятые годы. Собаку звали Фиделька:
Я - Фиделька, собачка нежная
На высоких и тонких ногах.
Жизнь моя течет безмятежная
Ничего не понюхаю гадкого,
Жесткого ничего не кусну.
Если даст госпожа мне сладкого.
Я ей белую руку лизну,
А подушка моя - пуховая,
И жизнь моя - земной рай.
Душа моя чистопсовая,
Наслаждайся, не скули, не умирай!6
Июль 1911
Форма эта, монолог собаки, напоминает нам знаменитое стихотворение Сологуба "Собака седого короля" из сборника "Восхождения": "Когда я был собакой / Седого короля..."
Чувства Сологуба к Ольге Судейкиной можно объяснить преклонением поэта перед природой, изначальной чистотой, столь контрастным с его пессимистическим ощущением уродливости и пошлости мира.
Федор Сологуб был одним из тех, кто способствовал утверждению в России славы Айседоры Дункан. Он высказывал пожелание, чтобы, следуя ее примеру, все молодые и красивые танцовщицы отбросили предрассудки и согласились танцевать обнаженными. Поэт восхищался красотой обнаженных тел, для которых "темная и скучная" одежда - лишь помеха, и воспевал дружбу человека со стихиями: "А на что земля нашим детям? Они не знают ее ласковых и нежных прикосновений, не бегают босые но ее мягкой и зеленой траве, по ее сыпучему песку. <...> Воздуху, свету, земле и воде дайте свободно обнимать их тела". Некоторые свидетельства подтверждают, что Ольга восприняла его концепцию человека как органической части природы.
Н. В. Толстая-Крандиевская вспоминает, как поэт предложил ей принять участие в его спектакле "Ночные пляски" в постановке Bс. Meйepхольда. "Не будьте буржуазной, - медленно уговаривал Сологуб загробным, глуховатым своим голосом без интонаций, - вам, как и всякой молодой женщине, хочется быть голой. Не отрицайте. Хочется плясать босой. Не лицемерьте. Берите пример с Олечки Судейкиной. Она - вакханка. Она пляшет босая. И это прекрасно"7.
Ольга, несомненно, была для поэта воплощением некоего идеала, созданием его воображения, его чувств, каким-то синтезом чистоты и греховности. В ней было много общего с самим типом его героинь: с Дульсинеей из "Дон Кихота", с Лилит (надо отметить, что эти персонажи тоже ходили босиком или даже совсем нагишом). "Волшебница Лилит"8 очаровывала Ольгу. Кто знает, не видела ли в ней артистка подчас своего двойника?
Ольга смастерила куклу по имени Лунная Лилит и посвятила ее Сологубу. Она, должно быть, особенно дорожила этой куклой, так как в 1921 году сфотографировалась с ней у знаменитого петербургского фотографа М. Наппельбаума9. 11 июня 1924 года, даря снимок Норе Лидар, "милой любимой Норочке", она подписалась: "Кукольная швея Ольга".
Сологуб посвятил стихи и куклам Ольги:
Куколки, любите
Миленькую Олю,
У нее живите
От нее на волю.
Жить на воле рано,
В городе погано,
Всех нас черт застукал,
Всюду злые рожи,
Вовсе непохожи
На веселых кукол.
Ходят тупорылки,
Наглые ухмылки,
Глупые ухватки,
Много слов похабных,
И в манто ограбных
Пролетариатки.
Что вам до коммуны!
Загудят здесь струны,
Зазвучат здесь стансы,
Вы затейте танцы,
Оленька споет вам
С видом беззаботным
И про власть Амура
Песенки Артура
Пропоет вам нежно.
Вы зажмурьте глазки,
В неге сладкой ласки
Спите безмятежно.
Михаил Кузмин
Начав свой путь в искусстве как композитор, лирический поэт, а затем драматург, М. Кузмин стал впоследствии писателем-романистом, переводчиком, критиком и искусствоведом. Многие из драматических произведений поэта Ольга исполняла на сцене.
Он восхищался ее разнообразными талантами.
Вы, коломбинная Психея...
Двух муз беспечная подруга10...
- писал он ко дню ее именин, 24 июля, намекая, без сомнения, на ее одаренность в сценической игре и танцевальном искусстве.
Часто бывало так, что спектакли, в которых Кузмин был автором музыки и текста, оформлял Сергей Судейкин - делал эскизы костюмов и декораций, а Ольга играла одну из ролей.
Отношения между Ольгой Судейкиной и Михаилом Кузминым не были прерваны ни в 1907 году, когда Ольга прочла дневник Кузмина, ни в 1913-м, когда влюбленный в нее Всеволод Князев покончил с собой. Странный рок опять поставил ее между Кузминым и тем, кого он любил, снова превратив ее в невольную соперницу Кузмина.
Считал ли Кузмин Ольгу помехой на своем пути? Затаил ли он на нее зло? Казалось бы, нет. В самом деле, между 1910 и 1920 годами Ольга сыграла, по меньшей мере, полдюжины пьес Кузмина, много раз читала его стихи, а поэт, как мы уже знаем, написал в 1910 году в журнале "Аполлон" похвальный отзыв на исполнение Ольгой роли Путаницы, и т. д.
Позже, в 1922 году, через несколько лет после самоубийства Князева, Кузмин посвятил Ольге Судейкиной большое стихотворение в сборнике "Параболы". Вот его первая строфа:
"А это - хулиганская", - сказала
Приятельница милая, стараясь
Ослабленному голосу придать
Все удальство, любовь и безнадежность,
Весь горький хмель трагических свиданий.
И дальний клекот слушали, потупясь,
Тут романист, поэт и композитор,
А тюлевая ночь в окне дремала,
И было тихо, как в монастыре.
"Мы на лодочке катались...
Вспомни, что было!
Не гребли, а целовались...
Наверно забыла"11.
Ольга, кажется, одна из немногих женщин, которым Кузмин посвящал стихи. Она для него не просто адресат, но настоящее действующее лицо этой маленькой поэмы.
С первых же слов, с "хулиганской" песни, вводится тема Ольги, которая, как известно, пела матросские песни и декламировала рискованные стихи. Эта тема развивается в частушечном припеве, который станет лейтмотивом всего стихотворения: "Вспомни, что было!"
Нахлынули воспоминания молодости. Образы теснятся, воскрешают Россию икон и святых мест, рынков и ярмарок:
Со всею прелестью
Прежнего счастья,
Казалось бы, невозвратного...
Возникает довоенный Петербург:
Преподнести
Страницы из "Всего Петербурга"
1913-й, год смерти Князева, время, которое будет избрано Анной Ахматовой для действия "Поэмы без героя".
Поэт желает:
Кончить вдруг лирически
Обрывками русского быта
И русской природы:
Яблочные сады, шубка, луга,
Пчельник, серые широкие глаза,
Оттепель, санки, отцовский дом,
Березовые рощи да покосы кругом.
Но ему приходится признать свое бессилие и поражение -
Но вышло все совсем не так -
И сам попался я впросак.
И яд мне оказался нов
Моих же выдумок и слов.
Кузмин вновь принимается грезить о прошлом. Он вспоминает:
Что были весны, был Альбер,
Что жизнь была на жизнь похожа,
Что были Вы и я моложе.
Но вот он вновь оказывается в настоящем:
Однако, к счастью, "песенка живет отдельно", он говорил об этом в начале: "взволнованный стих", пронзив его, пронзит других, и этим спасет поэта, "тоску покоем заменя".
В этом стихотворении - может быть, единственном в своем роде - Кузмин сбрасывает маски и показывает свое настоящее лицо, лицо человека, охваченного ностальгией по еще недавнему, но уже невозвратно ушедшему, милому прошлому, лицо поэта, который видит свое спасение только в творчестве. И обо всем этом он говорит, конечно, играя и иронизируя - как всегда. Стихотворение и завершается иронически:
И, верно, плоховат поэт,
Коль со стихами сладу нет.
У Кузмина имя Ольги Глебовой-Судейкиной явится еще раз в посвящении к стихотворению датированному 11-м июля (по старому стилю) 1918 года, днем ее именин; мы уже упоминали однажды о нем. Оно было написано за четыре года до сборника "Параболы" (список этого стихотворения я получила в 1984 году через ныне покойную Л. Д. Большинцову, которая была московским другом Анны Ахматовой). Вот оно:12
Ольге Афанасьевне Судейкиной
11 июля 1918 года
Пускай нас связывал издавна
Веселый и печальный рок,
Но для меня цветете равно
Вы каждый час и каждый срок.
Люблю былое безрассудство
И алых розанов убор,
Влюбленность милую в искусство
И комедийный нежный вздор.
На сельском лежа на диване,
Вы опускали ножку вниз
И в нежно-желтом сарафане
Сбирали осенью анис.
На рубеже безумных дней,
Вы пели с пламенным волненьем
Элизий сладостных теней.
Вы, коломбинная Психея,
Считаете воздушно дни,
И страстный странник, я, старея,
Влекусь па прежние огни.
Двух муз беспечная подруга,
Храня волшебство легких чар,
От старого примите друга
Последней музы скромный дар.
Поэт задолго до "Поэмы без героя" связывает с Судейкиной образы Коломбины и Психеи. Вообще перекличка "Поэмы..." Ахматовой со стихами Кузмина 1920-х годов очевидна и порой поразительна.
Во "Втором вступлении" к циклу стихов "Форель разбивает лед", где царит атмосфера пляски смерти, сходная с настроением "Поэмы без героя", легко узнаваем "гусарский мальчик с простреленным виском": это - Вс. Князев. А вслед за вступлениями, в начальной главе цикла "Форель разбивает лед" ("Первый удар") появляется Ольга, как и в первой части "Поэмы без героя". Ее можно очень легко узнать в образе роковой красавицы, как с "полотна Брюллова", героини, смотрящей из своей ложи представление оперы "Тристан и Изольда"13.
Позже Анна Ахматова, вспоминая Ольгу в "Поэме без героя", повторит определение М. Кузмина, имея в виду тип женской красоты эпохи романтизма 1840-х годов: "и брюлловским манит плечом". Но еще у Князева мы находим намек на женскую красоту, подобную типу брюлловских красавиц. Об этом скажем позднее, а пока процитируем "Первый удар" "Форели...":
Стояли холода, и шел "Тристан".
В оркестре пело раненое море,
Золеный край за паром голубым,
Остановившееся дико сердце.
Никто не видел, как в театр вошла
Красавица, как полотно Брюллова.
Такие женщины живут в романах,
Встречаются они и на экране...
За них свершают кражи, преступленья,
Подкарауливают их кареты
И отравляются на чердаках.
Теперь она внимательно и скромно
Следила за смертельною любовью,
Не поправляя алого платочка,
Что сполз у ней с жемчужного плеча,
Не замечая, что за ней упорно
Следят в театре многие бинокли...
Я не был с ней знаком, но все смотрел
На полумрак пустой, казалось, ложи...
Ольга Судейкина знала наизусть большие отрывки из стихотворений М. Кузмина и охотно читала их вслух. Особенно любила цикл "Бисерные кошельки", написанный в сентябре 1912 года. Быть может, читая его, она ощущала в нем отблеск "князевской истории": герой этих стихотворений тоже гусар, погибший в юности.
Александр Блок
Рядом с Ольгой Судейкиной в "Поэме без героя" возникает тень Александра Блока. В восприятии автора "Поэмы...", как это явствует из ремарки ко второй главе, Ольга на портрете предстает в облике Донны Анны - героини стихотворения А. Блока "Шаги командора", написанного в 1912 году. Наверное, это не случайно.
Молва гласила, что именно Ольге было втайне посвящено стихотворение Блока "В ресторане", написанное 19 апреля 1910 года14. В "Поэме без героя", в контексте воспоминаний об Ольге, Ахматова повторяет историю о черной розе в бокале ("Это он в переполненном зале / Слал ту черную розу в бокале / Или все это было сном?"), что косвенно подтверждает эту версию.
В ресторане
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на желтой заре - фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратись к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: "И этот влюблен".
И сейчас же в ответ что-то грянули струны.
Исступленно запели смычки...
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки...
Ты рванулась движеньем испуганной птицы.
Ты прошла, словно сон мой легка...
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
И, бросая, кричала: "Лови!.."
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
У нас нет прямых свидетельств, позволяющих определить характер отношений А. Блока и О. Судейкиной. Однако многие современники - как, например. Корней Чуковский и С. М. Алянский, глава издательства "Алконост", где публиковались в 1918-1923 годах стихи Блока, Анны Ахматовой, Андрея Белого и других поэтов, - в один голос утверждают: Ольга Судейкина знала Александра Блока, они принадлежали к одному и тому же дружескому кругу, встречались на литературных вечерах и в гостях у общих друзей15.
В своих "Записных книжках" Блок четырежды упоминает Ольгу.
18 октября 1915 года он пишет, что на вечере у Сологуба была "Олечка Глебова" (кавычки, поставленные Блоком, словно подчеркивают, что Ольгу и через несколько лет после ее свадьбы в своем кругу продолжали называть запросто - "Олечкой Глебовой").
3 февраля 1919 года он записывает, что провел вечер в "Привале комедиантов" с женой и несколькими друзьями, среди которых была О. А. Судейкина.
Затем, 22 июня того же года. Блок идет на премьеру "Дантона", исторической драмы Марии Левберг, и встречает "Лурье с О<льгой> А<фанасьевной>".
Наконец, 13 октября 1919 года он собирается на репетицию Архангельского хора и отмечает, что кантата на его стихи "Ты в поля отошла..." должна была исполняться по предложению О. А. Судейкиной.
Есть еще некоторые косвенные, "глухие" свидетельства взаимоотношений Александра Блока и Ольги. Судя по ним, Ольга была тайно влюблена в Блока, однако ее влюбленность ни во что не вылилась и внешне никак не проявилась.
Был случай, о котором Ольга рассказывала одной подруге спустя несколько лет, но все еще с сильным волнением. Это произошло как будто в "Бродячей собаке" (хотя известно, что Блок в кабаре никогда не бывал). Однажды вечером, в стороне от гостей, Ольга о чем-то говорила с Блоком. Корсаж ее платья сильно обнажал плечи и грудь. Внезапно поэт резко наклонился к ней. Ольга смутилась и отпрянула, даже не подумав привести в порядок свой туалет, пока свидетель этой сцены, ее друг, не догнал ее в коридоре и не напомнил это сделать...
В начале 1921 года, во время последней болезни Александра Блока, Ольга Судейкина каждый день в тревоге звонила его жене Любе, чтобы узнать о его состоянии.
Смерть Блока Ольга восприняла как личное горе16. Но не так ли было со всеми - близкими и дальними, - кто любил поэта и его поэзию?
Велимир Хлебников
В своих воспоминаниях композитор Артур Лурье описывает, как Ольга Судейкина принимала у себя на Фонтанке поэта Хлебникова: "Мило относясь к Хлебникову, О<льга> А<фанасьевна> иногда приглашала его к чаю. Эта петербургская фея кукол, наряженная в пышные, летучие, светло-голубые шелка, сидела за столом, уставленным старинным фарфором, улыбалась и разливала чай".
Хлебников, по выражению Лурье, был восторженно и возвышенно-безнадежно влюблен в Ольгу, но ничем не обнаруживал свою влюбленность, и "о ней можно было только догадываться". Лурье продолжает: "Хлебникова я помню во всем величии его святой бедности: он был одет в длинный сюртук, может быть, чужой, из коротких рукавов торчали его тонкие аскетические руки. Манжет он не носил. Сидел нахохлившись, как сова, серьезный и строгий. Молча он пил чай с печеньем и только изредка ронял отдельные слова. Однажды О<льга> А<фанасьевна> попросила его прочесть какие-нибудь свои стихи. Он ничего не ответил, но после довольно длинной паузы раздался его голос, глухой, негромкий, с интонациями серьезного ребенка:
"Волк говорит: я тело юноши ем...
Нет уже юноши, нет уже нашего
Веселого короля за ужином.
"
Мы потом часто повторяли эти слова и любили их, с нежностью вспоминая прелестную чистоту этих интонаций. Позднее, это стихотворение приняло в печати иную форму:
"Где волк воскликнул кровью:
Эй! я юноши тело ем", и т. д."17
Анна Ахматова тоже говорила, что Хлебников был влюблен в Ольгу и называл ее "восточной красавицей". Подтверждение этому эпитету мы находим в "Дневнике" поэта, в записи 22 сентября 1915 года: "Увидел Глебову. Изломанная восточная красавица".
Кажется, это единственная запись Хлебникова, где прямо говорится об Ольге. Однако, зная о его чувствах к ней, мы не можем не высказать некоторые предположения.
В "Синих оковах", поэме о Сибири и Дальнем Востоке, именем Ольга, возможно, названа Судейкина:
Бывало, я, угрюмый и злорадный,
Плескал, подкравшись, в корнях ольхи,
На книгу тела имя Ольги.
Речной волны писал глаголы я.
Она смеялась, неповадны
Ей лица сумрачной тоски,
И мыла в волнах тело голое18.
Обращает на себя внимание и соседство имен Олег (мужской вариант Ольги) и Глеб (ср.: Глебова) в стихотворении "В лесу" (1913). Однако комментировать его было бы рискованно. Но необходимо сказать, что под пером Велимира Хлебникова, величайшего мастера словесных опытов, искавшего необычных созвучии и беспрестанно игравшего корневыми аллитерациями и ассонансами, некоторые совпадения - в основном, звуковые - порою кажутся отнюдь не случайными...
Игорь Северянин
Игорь Северянин посвятил Ольге Судейкиной два стихотворения, разделенные восемнадцатью годами: одно написано в 1913-м, другое - в 1931 году.
Вот первое из них, включенное во вторую книгу его стихотворений "Златолира", вышедшую в Москве в 1914 году.
Поэза предвесенних трепетов
О. С.
И тают, проблагоухав.
Телам легко и сладко слиться
Для весенеющих забав.
Я снова чувствую томленье
И нежность, нежность без конца...
Твои уста, твои колени
И вздох мимозного лица, -
Лица, которого бесчертны
Неуловимые черты:
Снегурка с темным сердцем серны,
Газель оснеженная - ты.
Смотреть в глаза твои русалчьи
И в них забвенно утопать;
Изнежные цветы фиалки
Под ними четко намечать.
И видеть уходящий поезд
И путь без станций, без платформ
Читать без окончанья повесть.
Душа поэзии - вне форм.
"О. С", - не кто иная, как Ольга Судейкина.
Связанный с ней образ весны нам знаком: "Вся в цветах, как "Весна" Боттичелли", - напишет о ней Анна Ахматова в "Поэме без героя". И Корней Чуковский скажет, что Ольга "своей победительной, манящей улыбкой и всеми ритмами своих легких движений" всегда напоминала ему именно ту Весну. Имя "Снегурка" (или "Снегурочка") вполне могло бы относиться к Ольге Судейкиной, которую называли так ее современники. Наконец, огромные русалочьи глаза, светлые и прозрачные, - характерная примета ее облика.
Второе стихотворение Игоря Северянина, датированное 1931 годом, несомненно обращенное к Ольге Судейкиной, не печаталось вплоть до публикации его в воспоминаниях Юрия Анненкова.
Игорь Северянин, знавший Ольгу по дореволюционному Санкт-Петербургу, снова встретился с ней в Париже в начале 1930-х, в один из своих приездов из Эстонии. Так он оказался в тесной комнатке в доме у площади Ворот Сен-Клу.
Голосистая могилка
О. А. С.
В маленькой комнатке она живет,
Это продолжается который год.
Та, что привыкла почти уже
К своей могилке в восьмом этаже.
В миллионном городе совсем одна:
Душа хоть чья-нибудь так нужна.
Ну вот, завела много певчих птиц, -
Былых ослепительней небылиц, -
Серых, желтых и синих - всех
Из далеких стран из чудесных тех,
Где людей не бросает судьба в дома,
В которых сойти нипочем с ума…19
Париж, 12 февраля 1931
Всеволод Князев
Князев был безумно влюблен в Ольгу Судейкину: все свидетельства сходятся на этом, и то же подтверждают стихи, которые он тайно или открыто посвятил ей. Питала ли она ответные чувства к поэту? Возможно. Некоторые его стихи и некоторые признания Ольги позволяют это предположить. Из-за нее ли он покончил с собой? Трудно утверждать, здесь есть много противоречий. Но бесспорно то, что его гибель в начале 1913 года потрясла молодую женщину. Она даже почувствовала необходимость сменить окружение и уехала со своим другом, художником С. Сориным, во Флоренцию.
Темные обстоятельства самоубийства Князева навсегда остались для Ольги источником печали и угрызений совести21. Она редко говорила о Князеве, но всякий раз с затаенным волнением, и вспоминала, как на похоронах мать Князева, стоя возле его гроба, воскликнула, глядя ей прямо в глаза: "Бог накажет тех, кто заставил его страдать!"
Потом сестра умершего просила прощения у Ольги за то, что дурно о ней отзывалась. Вспоминая об этой встрече, Ольга смущенно говорила: "Понимаете, она просит у меня прощения - у меня, которая сама должна была бы умолять ее об этом!"
Есть и другие версии самоубийства Князева. По одной из них, он был в связи с какой-то женщиной легкого поведения, которая якобы потребовала, чтобы он женился на ней. Поскольку он ответил отказом, женщина устроила скандал и пожаловалась на молодого драгуна старшему офицеру полка: дело приняло очень плохой оборот. Тогда Князев, чтобы спастись от бесчестья, в отчаянии застрелился. Но возникает вопрос: неужели Ольга, в дом которой Князев в то время был вхож и в которую он явно был влюблен, стала бы сама распространять слух, что он погиб из-за нее, если была замешана другая женщина? Кое-кто из современников утверждал, что это было именно так.
Мертвые уносят с собой свою тайну, но их поэзия дает нам возможность приближения к истине.
Образ юного офицера со звенящими шпорами не раз появляется в стихах Анны Ахматовой и неотвязно преследует Михаила Кузмина22.
Самоубийство Всеволода Князева - кульминация первой части "Поэмы без героя" - "Девятьсот тринадцатый год. Петербургская повесть"23. Ахматова дает юному поэту разные имена: "Иванушка древней сказки", "драгунский Пьеро", "глупый мальчик"... Еще ранее, в стихотворении "Голос памяти", написанном в 1913 году (в год смерти Князева) и посвященном Ольге, Ахматова вспоминает о происшедшем:
Иль того ты видишь у своих колен,
Кто для белой смерти твой покинул плен?
Что же до Кузмина, его страсть к Князеву была общеизвестна. Он запечатлел образ молодого драгуна в "зеленом доломане", посвятив ему целые разделы в сборниках "Осенние озера" и "Глиняные голубки". Оба поэта, Кузмин и Князев, стихи которых были созвучны, готовили в 1912 году совместный сборник стихотворений "Пример влюбленным".
Известна только одна книга Князева, опубликованная уже после смерти поэта его отцом. В ней24 около сотни небольших стихотворений. В предисловии сказано, что часть произведений при жизни автора не предназначалась для печати. В большинстве своем это лирические стихотворения строгой формы (сонеты, рондо, газели), в которых заметно влияние А. Блока и М. Кузмина. Почти все стихи - о любви, некоторые наполнены предчувствием смерти. По свидетельству Анны Ахматовой и других современников, именно Ольга была вдохновительницей многих из них, хотя непосредственно ей были посвящены только два четверостишия, написанные в июле 1912 года, за несколько месяцев до кончины поэта:
О. А. С***
Вот наступил вечер... Я стою один на балконе...
Думаю все только о Вас, о Вас...
Ах, ужели это правда, что я целовал Ваши ладони,
Что я на Вас смотрел долгий час?..
Записка?.. Нет... Нет, это не Вы писали!
Правда, - ведь Вы далекая, белая звезда?
Вот я к Вам завтра приеду, - приеду и спрошу: "Вы ждали?"
"да"!..
В посмертном сборнике это стихотворение значится под номером LXXXI. В предисловии же Гавриил Князев пишет, что стихи в сборнике напечатаны в хронологическом порядке, в соответствии с обстоятельствами жизни сына, в свое время "вызвавшими или сопровождавшими их появление". Значит ли это, что и соседние стихи навеяны событиями, связанными с Ольгой?
Вы - милая, нежная Коломбина,
Вся розовая в голубом.
Портрет возле старого клавесина
Белой девушки с желтым цветком!
Нежно поцеловали, закрыв дверцу
(А на шляпе желтое перо)...
И разве не больно, не больно сердцу
Знать, что я только Пьеро, Пьеро?..
Скорее всего, здесь Коломбиной названа Ольга, к себе же автор примеряет маску Пьеро (под этими масками они возникают и в ахматовской "Поэме без героя"). Правда, в более раннем стихотворении "Вы прекрасней всех женщин... (Гр. Т-ой)" мы встречаем:
Безмолвная, как безмолвна будет теперь наша пантомима -
Арлекин, Коломбина... и я - Пьеро, плачущий у Вашего плеча!..
А вот первые строки "Сонета":
Пьеро, Пьеро, - счастливый, по Пьеро я!
И навсегда я быть им осужден...
Не к Ольге ли обращено стихотворение "В подвале" (имеется в виду, вероятно, кабаре "Бродячая собака"):
Твоей красою озаренный.
Далекий друг, святыня дум -
Тобой я остаюсь плененный
Одно из самых последних стихотворений книги - "И нет напевов, нет созвучий...", написанное Князевым в декабре 1912 года, похоже на прощание с любимой. Мы приводим его целиком:
И нет напевов, нет созвучий,
Созвучных горести моей...
С каких еще лететь мне кручей,
Среди каких тонуть морей!
Сняло солнце, солнце рая,
Два неба милых ее глаз...
И вот она - немая, злая,
И вот она в последний раз!
Любовь прошла - и стали ясны
И близки смертные черты...
Но вечно в верном сердце страстны
Все о тебе одной мечты!
Здесь речь идет, видимо, о прощании с Ольгой Судейкиной, ибо именно в то время ее роман с Князевым завершился разрывом. Строки из этого стихотворения Анна Ахматова возьмет эпиграфом к четвертой, заключительной главе первой части "Поэмы без героя", действие которой сопряжено именно с этими двумя персонажами. В начале главы Ахматова употребляет взятое в кавычки выражение "палевый локон" в контексте, связанном с Ольгой Судейкиной. Это слова из стихотворения Князева, навеянного, несомненно, образом нашей светловолосой героини:
Сколько раз видел палевый локон,
Сколько раз его видеть желал!..
Два последних стихотворения в книге Князева - гимны любви с настолько очевидной эротической символикой, что они, скорее всего, не могли предназначаться для печати при жизни автора.
1 января 1913 г.
За раскрытую розу - мой первый бокал!
Рай блаженный тому, кто ее целовал, -
Знаком нежным отмечена роза...
Ах, никто не узнает, какое вино
Льется с розы на алые губы...
Лишь влюбленный пион опускался на дно.
Только он, непокорный и грубый!
За таинственный знак и улыбчатый рот,
Поцелуйные руки и плечи -
Выпьем первый любовный бокал в Новый год.
За пионы, за розы... за встречи!..
Дата, вынесенная в заглавие этого стихотворения, становится хронологическим центром действия всей первой части "Поэмы без героя".
Последнее стихотворение было написано 17 января 1913 года, то есть, совсем незадолго до смерти поэта (он покончил с собой весной 1913-го):
Я был в стране, где вечно розы
Цветут, как первою весной...
Где небо Сальватора Розы,
Где месяц дымно-голубой!
И вот теперь никто не знает
Про ласку на моем лице.
О том, что сердце умирает
Вот я лечу к волшебным далям,
И пусть оно одна мечта, -
Я припадал к ее сандалям,
Я целовал ее уста!
Я целовал "врата Дамаска",
Врата с щитом, увитым в мех,
И пусть теперь надета маска
На мне, счастливейшем из всех!
В поэзии той эпохи, проникнутой неким мистическим эротизмом, Дамаск стал обозначением чувственной страсти, уподобляемой религиозному экстазу. Еще в 1903 году Брюсов написал элегию "В Дамаск", а Сологуб в 1921-м опубликовал эротическое стихотворение "Предвестие отрадной наготы...", где говорится о "святом Дамаске". В конце первой части "Поэмы без героя" Анна Ахматова говорит о своей героине, возвращающейся с любовного свидания: "На обратном "Пути из Дамаска"…"
Реминисценции Ахматовой из приведенных стихотворений позволяют предположить, что последние произведения Всеволода Князева обращены к Глебовой-Судейкиной.
Нужно однако отметить, что торжествующая в них интонация счастливого любовника противоречит жалобам и вздохам предшествующих стихов. Но победа эта эфемерна: Коломбина изменит Пьеро, Ольга оставит Всеволода Князена, и тот будет искать спасения в смерти.
Покидая Россию в 1924 году, Ольга передала Анне Ахматовой фотографии и стихотворения, которые Князев посвятил ей. "Я была наследницей Ольги", - сказала мне Aннa Ахматова в 1965 году и обещала показать эти документы в мой будущий приезд в Ленинград. Но я смогла приехать лишь после ее смерти. А ведь подлинные рукописи (письма, стихи, которые поэт адресовал своей музе) могли бы многое поведать и, может быть, размотать клубок противоречий, которыми полна история отношений О. Судейкиной и Вс. Князева.
Георгий Иванов
"Ротонда". Обычная вечерняя толкотня. Я ищу свободный столик. И вдруг, мои глаза встречаются с глазами, так хорошо знакомыми когда-то (Петербург, снег, 1913 год...), русскими, серыми глазами. Это С. Жена известного художника.
- Вы здесь! Давно?
Улыбка - рассеянная "петербургская" улыбка. - Месяц, как из России.
- Из Петербурга?
С. - подруга Ахматовой. И, конечно, один из моих первых вопросов - что Ахматова?
- Аня? Живет там же, на Фонтанке, у Летнего Сада. Мало куда выходит - только в церковь. Пишет, конечно. Издавать? Нет, не думает. Где уж теперь издавать..."
"Петербургские зимы", Г. Иванов рассказывает о том, как он в 1924 году случайно встретился с Ольгой Судейкиной на Монпарнасе25.
Определение "так хорошо знакомые", относящееся к светлым глазам Ольги, указывает на то, что Георгий Иванов давно знал ее. Облик Ольги мгновенно вызывает в его памяти "Петербург, снег, 1913 год" - год самоубийства Всеволода Князева. Та же самая тема возникает и в стихотворении Г. Иванова.
Январский день. На берегах Невы
Несется ветер, разрушеньем вея.
Где Олечка Судейкина, увы,
Ахматова, Паллада, Саломея.
Все, кто блистал в тринадцатом году -
Лишь призраки на петербургском льду.
Вновь соловьи засвищут в тополях,
И на закате, в Павловске иль Царском,
Пройдет другая дама в соболях,
Другой влюбленный в ментике гусарском.
Но Всеволода Князева они
Не вспомнят в дорогой ему тени.
Ни Олечки Судейкиной не вспомнят, -
Ни черную ахматовскую шаль,
Ни с мебелью ампирной низких комнат -
Всего того, что нам смертельно жаль26.
В этих ностальгических строках - атмосфера довоенного Петербурга с его "царицами" - Ольгой на первом плане, и с трагической историей любви и смерти Всеволода Князева.
Из четырех знаменитых петербурженок: Ольга, Анна Ахматова, Паллада, Саломея, - о которых Иванов пишет в первой строфе, Саломея прожила дольше всех. "Красавица тринадцатого года", с "прозрачным профилем", "всегда нарядней всех, всех розовей и выше" - так описывала ее Ахматова в стихотворении "Тень" (1940). Саломея была очень дружна с Ахматовой и Артуром Лурье. Но более всего она славилась в среде русских интеллектуалов и художников как муза Осипа Мандельштама, воспевшего ее под именем "Соломинки".
"серебряном веке". Там она и угасла в 1982 году.
Паллада (Богданова-Бельская) умерла в 1968 году в Ленинграде. Когда-то, благодаря своему эксцентрическому обаянию, она блистала в салонах. Маленького роста, с неприметными чертами лица, она вызывающе красилась и одевалась: носила, к примеру, браслеты на лодыжках - может быть, именно эта деталь подсказала Ольге образы некоторых ее кукол? Своеобразная и чудаковатая, она забавлялась тем, что шокировала людей.
В 1915 году, в Петрограде Паллада опубликовала маленький сборник стихов "Амулеты". Не исключено, что некоторые из стихотворений могут относиться к Ольге и Князеву. Однако ни одно не посвящено им конкретно, а намеки вроде
Как Пьеро, лицо я вымажу мелом,
Умру, как он, не дождавшись ответа,
- недостаточно убедительны для того, чтобы остановить на себе наше внимание.
И Георгин Иванов, и Ольга Судейкина до конца своих дней жили в эмиграции. К сожалению, мы не нашли свидетельств их дальнейших встреч.
Всеволод Рождественский
Нам известно лишь одно стихотворение Вс. Рождественского, посвященное Ольге Судейкиной, - "Эвридика". Оно было впервые напечатано без посвящения в 1921 году в Берлине, в журнале "Жар-птица", где одновременно была опубликована большая иллюстрированная статья о творчестве Сергея Судейкина. Рядом со стихотворением, на соседней странице, воспроизведена в цвете картина художника "Хоровод". Позже "Эвридика" появилась в ленинградском альманахе "Литературная мысль" (1925. № 3) с посвящением - "О. А. Глебовой-Судейкиной".
Намеренным или случайным было то, что в журнале "Жар-птица" стихотворение напечатано без посвящения Ольге? Возможно, автор не захотел поместить ее имя, потому что Ольга в ту пору еще жила в России, а в 1925 году, когда "Эвридика" была опубликована в "Литературной мысли", она уже покинула родину.
Вот это стихотворение:
Эвридика
О. А. Глебовой-Судейкиной
Вянут дни. Поспела земляника,
Чаще вспоминает Эвридика
Ледяное озеро, кувшинки,
И бежит босая по тропинке
К желтой пене мельничных колес.
Вся она - как стебель, а глаза -
Желтые мохнатые ромашки.
Сзади - поле с пегим жеребенком.
На плече, слепительном и тонком,
Вот таким в зеленом детстве мира
(Разве мы напрасно видим сны?)
Это тело - голубая лира -
Билось, пело в злых руках Орфея
В горький час стигийской тишины.
Эвридика, ты пришла на север.
Я благословляю эти дни.
Белый клевер, вся ты - белый клевер,
Угадать в песке напечатленье
Золотой девической ступни!
Дрогнут валуны, взревут медведи,
Всей травой вздохнет косматый луг.
Остановится над вечным склоном.
Если вместе с жизнью, с пленным стоном
Лира выпадет из рук.
В начале стихотворения дано описание российского пейзажа в конце лета; в самом портрете Эвридики угадываются некоторые черты Ольги: светлые глаза, "слепительное и тонкое" плечо и т. д. Эвридику напоминает Козлоногая из "Поэмы без героя", которая "окаянной пляской пьяна, / ... прибежала к волне лазурной. / Так парадно обнажена". Можно сравнить также стих "Эвридика, ты пришла на север..." со словами "Ты в Россию пришла ниоткуда...".
Стихи Всеволода Рождественского, несмотря на конкретность образов, достаточно замкнуты, и символика их остается темной. Как узнать, например, кто жестокий Орфей: Сергей Судейкин? Артур Лурье? незнакомец? сам поэт?
Примечания
1. В 1989 году, напр., Р. Д. Тименчик опубликовал стихотворение Михаила Струве, посвященное Глебовой-Судейкиной (Ахматова Анна. Поэма без героя. М.: Изд-во МПИ, 1989. С. 225):
А здесь еще у нас тепличный душный воздух,
Здесь электричество нам заменяют звезды
И черный саксофон преобразил стихи.
Но вот, в Лютецию, где от лиловой краски
Измученным глазам уже раскрыться лень.
Золотокудрый и голубоглазый день.
Напор зеленых льдов и светлых облак ризы,
Все сразу вспомнилось в бесснежной толкотне.
Давайте говорить о нашем Парадизе,
Декабрь 1925
2. Цит. по списку, сохранившемуся в фонде Ф. К. Сологуба (ИРЛИ, ф. 289, он. 1, д. 559). В списке стихотворение приводится под названием "Спор" под цифрой "I". Под цифрой "II" приводится продолжение:
Какая тварка Оленька Судейкина!
Не знаю, как ее назвать.
добно и после постегать.
В списке находится восемь пронумерованных стихотворений Ф. К. Сологуба, посвященных Глебовой-Судейкиной. Из них в книге Э. Мок-Бикер приводятся шесть: "Под луною по ночам", "Оля, Оля, Оля, Оленька". "Я - Фиделька...", "Не знаешь ты речений скверных", "Куколки, любите...", "Спор". В книгу не вошли два стихотворения, тексты которых мы приводим:
Всегда отрадно и темно
Во глубине твоей пещеры,
У входа на щите Венеры.
Там дремлет легкий, тихий сон
В блаженных рощах мандрагоры.
Тому, кто статен и влюблен,
И если жаркие персты
Тебе сулят любовь и ласку,
Глаза легко опустишь ты
К благоуханному Дамаску.
У светлой роща мандрагоры,
На этом радостном пятне,
Ты, вспыхнув, остановишь взоры.
* * *
Да и за дело: ты мила,
Но только, бедная, не знает.
Что ты изменчива и зла.
Пока любезничаешь с мужем,
А мы ночные мессы служим,
Все трое, прячась в уголки.
Изображаю ширмы стойко,
А ты Сергею предана
И освещает вас луна.
3. Приводим отрывки из нескольких писем Глебовой-Судейкиной Ф. К. Сологубу: "17 января 1922 г. Дорогой Федор Кузмич! Я пользуюсь случаем, что из Вологды едет одна знакомая артистка, и она довезет до Питера мое письмо - я не получила ни от Артура, ни от Анны Андреевны ничего до сих пор и не знаю, почта ли здесь причиной, или что другое. Я все время справлялась о Вас и о Вашем здоровье, но к сожалению, ничего не знаю, надеюсь, что с Вами благополучно. Застряла я в Вологде. Сначала простудилась и хворала, потом решила тут же и понравиться. Кроме того, надо заработать себе на сапожки и починить валенки, что мне скорее удастся здесь - призаработать, - чем дома. Играю каждый день. Хорошо, что живу в театре, а то не выдержать бы! На сцене сейчас в морозы холодно, а у меня в комнате тепло, - большая настоящая печь, от каких в Питере мы отвыкли. Я как приехала, купила сразу вам масла, и оно лежит у меня. Тогда оно стоило еще по 55 т<ысяч>, а теперь уже стало по 90. Цены почти питерские, что очень печально. Но Бог даст, привезу себе сапожки. Дорогой Федор Кузмич, как Вы себя чувствуете в Новом году? Я постоянно вспоминаю Вас и дорогую незабываемую Анастасию Николаевну, и милое прошлое. Дай Вам Бог силы и радости. Очень прошу прислать мне о себе весточку. <...> Вологда. Дом Революции, мне" (ИРЛИ, ф. 289, оп. 3, д. 653, л. 5-6; опубл.: Кралин М. Артур и Анна: Роман в письмах. Л., 1990. С. 202).
"11 июля 1924 г. Дорогой Федор Кузмич! Поздравляю Вас с именинницами. Я до сих пор еще лежу больная - поторопилась встать, вот и сделала себе хуже. Очень мне жалко, что не могу быть у вас сегодня. Я очень соскучилась по Вас, милый Федор Кузмич. У Вас, наверное, сейчас так хорошо - я нынче совсем не видела лета. Шлю привет и благодарю. <...> Мне лежать еще недели две. Анна Андреевна шлет привет Вам и Татьяне Николаевне" (ИРЛИ, ф. 289, оп. 3, д. 653. л. 8).
Следующее письмо без даты относится, по-видимому, к началу 1920-х годов: "Я и Аничка очень просим Вас не забыть придти к нам после заседания. Анница не совсем здорова и не выходит сегодня. Ждем Вас обе. Ольга и Анна" (ИРЛИ, ф. 289, оп. 3, д. 653, л. 10), Там же, в фонде Ф. К. Сологуба, находится текст телеграммы (на бланке сохранились только начальные цифры даты: 192...): "Из Харькова, Петроград, Ждановская набережная, 3. Федору Сологубу. Предлагают два вечера поэзии с докладами в театре поэзии, миллиард, приезд пятому сентября, телеграфируйте госопера Арканову - Судейкина". На обороте (запись карандашом): "Отв. 31. Доклад прочитать не могу. Благодарю за внимание" (ИРЛИ, ф. 289. оп. 3, д. 6. 53, л. 4).
"Иван Костромин (Дядя Ваня)" с датой "11 пулия 1922 года" (ИРЛИ, ф. 289, оп. 1, д. 559). Приводим текст стихотворения:
Ольге Афанасьевне Глебовой-Судейкиной
в день ангела.
И я порой глядел не мрачно,
Стишки веселые слагал,
Мной сочиненный мадригал.
С печалью сочетать веселость
Трудней, чем на крутом мосту
Под ветром в взвеянную полость
И удивленную царицу
Бок о бок тучного царя
Поцеловать, да как! В ресницу,
И ничего не говоря.
Взбежать проворнее в кабак,
Где хулиганы веселятся,
И водку пить, курить табак.
Ну что ж, проделаю я фортель.
И на Пегасе ли, на черте ль,
Но все ж взберуся па Парнас.
Для именин прелестной Оли
Я новые стихи сложу,
Стихами ей наворожу. -
Любить, смеяться и поплакать,
И фимиам, и мед, и соль.
Все остальное в жизни - слякоть,
Улыбок мед и соль слезинок,
И фимиам любви земной,
Бери из трех початых кринок
И в дни ненастные не ной.
А кринки, словно невода,
В руках у Ольги Афанасьны
Не оскудеют никогда!!!
5. Цит. по изд.: Сологуб Федор. Фимиамы. Пб., 1921. С. 30.
"Когда я был собакой". Цит. по изд.: Сологуб Федор. Стихотворения (Библиотека поэта). Л., 1978. С. 366, 367.
7. Цит. по изд.: Толстая-Крандиевская Н. В. Я вспоминаю // Прибой. 1959. № 1. С. 73. Участие Вс. Мейерхольда в постановке пьесы Ф. Сологуба "Ночные пляски" не состоялось. Режиссер поставил "Победу смерти" (1907) и "Заложников жизни" (1912) Сологуба.
8. Название стихотворения Ф. Сологуба. См. выше примеч. 41 к главе "Петербургская кукла".
9. Моисей Соломонович Наппельбаум (1869-1958) - фотограф, автор фотопортретов писателей, артистов, художников. В начале 1920-х годов им была выполнена серия фотографий Глебовой-Судейкиной с куклами.
10. Из стихотворения "Пускай нас связывал издавна..." (Кузмин Михаил. Собрание стихов. Munchen, 1977. Т. 3. С. 719).
"Тут романист, поэт и композитор..." - имеются в виду Ю. Юркун, М. Кузмин и А. Лурье. Юрий Иванович Юркун (1895-1938), прозаик и художник, близкий друг М. Кузмина. Библиографическую справку о нем см. в сб.: Михаил Кузмин и русская культура XX века. Л., 1990. С. 101-103.
12. Любовь Давыдовна Большинцова (урожд. Фейнберг, 1908-1983) - переводчица. Познакомилась с Ахматовой в конце 1920-х годов, когда жила в Ленинграде; с 1933 по 1937 - жена писателя В. Стенича (Сметанича). По окончании войны переехала в Москву, где жил ее второй муж М. В. Большинцов, сценарист и писатель. Ее дружба с Ахматовой продолжалась вплоть до последних дней Анны Андреевны.
13. Музыкальная драма Рихарда Вагнера (1859) была поставлена в 1909 году Вс. Мейерхольдом на сцене Мариинского театра.
14. В истории литературы утвердилась иная точка зрения: стихотворение вызвано встречей поэта с М. Д. Нелидовой.
15. См. запись в "Дневнике" М. Кузмина: "7 февраля 1919 г. Оленька (Глебова-Судейкина. - Н. П.). Кажется, у нее действительно роман с Блоком..." (Запись сделана после посещения вечера поэтов в "Привале комедиантов". - Н. П.) - Цит. по изд.: Лит. наследство. Александр Блок: Новые материалы и исследования. М., 1981. Кн. 2. С. 163.
"Вы, наверное, уже знаете, что мы все потеряли Александра Александровича Блока. <...> Завтра его хоронят. Нас всех это очень потрясло. Не стало Блока - в это даже страшно поверить. <...> Привет от Ахм<атовой> и Артура" (Ежегодник рукописного отдели Пушкинского Дома. 1974. Л., 1976. С. 65). На похоронах Блока в августе 1021 года Ахматова и Глебова-Судейкина были вместе. После похорон опи решили навестить могилу Вс. Князева, который тоже был похоронен на Смоленском кладбище, но не смогли ее найти. Этот эпизод Ахматова считала одним из импульсов к "Поэме без героя". См.: Ахматова Анна. Соч.: В 2-х т. М., 1900. Т. 1. С. 355.
17. Стихотворение впервые опубликовано в альманахе "Взял" (Пг., iO15). Позже вошло в состав "сверхповести" "Война в мышеловке".
18. В настоящее время принята другая версия трактовки "Синих оков": поэма посвящена сестрам Синяковым (их фамилии обыгрываются в названии) и связана с пребыванием на Дальнем Востоке в 1917-1922 годах Оксаны Синяковой-Асеевой и Николая Асеева. См.: Хлебников Велимиp. Творения. М., 1987. С. 687.
19. Цит. по изд.: Ахматова Анна. Поэма без героя. М.: Изд-во МПИ, 1989. С. 226. Впервые опубликовано: Анненков Ю. Дневник моих встреч. New-York, 1966. С. 282, 283.
20. Драгунский Иркутский полк, в котором служил В. Князев, был преобразован в 16-й Гусарский. В. Князева называют как драгунским, так и гусарским офицером. - Примеч. автора.
"Рижский эпизод" в "Поэме без героя" // Даугава. 1984. № 2. С. 113-121.
22. Князеву посвящены сборники Кузмина "Осенние озера" (1912), "Глиняные голубки" (1914) и "Форель разбивает лед" (1920).
23. В "Прозе о поэме" ("Может быть из дневника") Ахматова писала: "Первый росток (первый толчок), который я десятилетиями скрывала от себя самой - это, конечно, запись Пушкина: "только первый любовник производит впечатление на женщину, как первый убитый на войне". Всеволод был не первым убитым и никогда моим любовником не был, но его самоубийство было так похоже на другую катастрофу... что они навсегда слились для меня" (Ахматова Анна. Соч.: В 2-х т. М., 1990. Т. 1. С. 355). Под "другой катастрофой" Ахматова имела в виду самоубийство в декабря 1911 года М. А. Линдеберга. Его памяти посвящены стихи "Мальчик сказал мне..." и "Высокие своды костела..." (1913).
24. Князев Всеволод. Стихи. СПб., 1914.
25. Георгий Владимирович Иванов (1894-1958) - поэт. В 1923 году вместе с женой Ириной Одоевцевой уехал из России. В 1928-м в Париже опубликовал свои воспоминания "Петербургские зимы", которые были известны Ахматовой и вызвали ее негативное отношение ("бульварные мемуары").
Берг, Дерюжинская, Педди-Кабецкая, 1887-1968) - поэтесса, автор сборника "Амулеты" (1915). Окончила драматическую студню Н. Евреинова. Своеобразный цикл стихотворений, посвященных ей многими поэтами, составил так называемый "Альбом Паллады". Некоторые из них были опубликованы в 1913-1917 годах в отдельных сборниках петербургских поэтов. Под Саломеей подразумевается Саломея Николаевна Андроникова (Андреева, Гальперн, 1889-1982). Упоминаемые далее стихотворения О. Мандельштама входят в цикл "Соломинка" (1916).