Три встречи с Анной Ахматовой
I
В июне 1965 года Анна Ахматова приехала в Оксфордский университет в связи с присвоением звания почетного доктора.
Церемония происходила в стенах средневекового театра Шелдон. Большой амфитеатр был заполнен той внимательной толпой, какая бывает в торжественные дни. Окруженная сосредоточенным молчанием, опираясь на руку своей юной спутницы1, медленно продвигалась по залу пожилая женщина - полная, в черном платье под традиционной красной мантией. Пышные серебристые волосы обрамляли лицо восточной императрицы. Это была она, "русская Сафо", как назовет ее оратор в своем приветствии, - та, чьи стихи знали наизусть три поколения.
Спустя несколько часов художник Юрий Анненков2 представлял меня ей в маленьком гостиничном номере. Анна Андреевна ждала нас, недвижно сидя в большом кресле. У нее было смуглое, с бронзовым оттенком лицо: горести жизни и болезнь оставили свой след; волнистая прядь челки ниспадала на высокий лоб. Большие глаза, слегка потухшие, смотрели проницательно; взгляд, исходивший откуда-то очень издалека, не останавливался на внешнем облике вещей.
Я любила в ней поэта - я не была знакома с женщиной. Стоя перед ней, я не испытала того шока, который почувствовали многие ее старые друзья, с трудом узнававшие в оплывших чертах стареющей женщины юную поэтессу прежних лет, "такую живую, такую красивую", как писал Александр Блок. Воспоминание о ее портретах и фотографиях сразу улетучилось, как только я увидела ее. Передо мной возник новый образ поэта.
Черная шаль и челка, воспетые столькими писателями и поклонниками, были единственными приметами, соотносившими ее - в моем сознании - с привычным образом. Я как будто перенеслась за рамки пространства и времени. Она обладала такой притягательной силой и таким глубоким обаянием, что я сразу узнала ту, чей образ стремилась проследить в ее стихах. Мне казалось, что я вновь вижу после долгой разлуки человека, так много для меня значившего, чье возвращение стало для меня великой радостью.
Анна Ахматова сердечно приветствовала меня на великолепном французском, объяснив, что любит говорить по-французски - на языке своего детства. Она выговаривала слова медленно, густым, низким, прерывистым, слегка задыхающимся голосом, которому даже диссонансы сообщали странную притягательность. Лицо ее потеплело, как только я заговорила о том, что собираю материалы о жизни и творчестве ее подруги, загадочной Ольги Глебовой-Судейкиной, с которой я сначала встретилась в поэзии - до того, как обнаружила, что та реально жила в Петербурге и умерла в Париже в сорок пятом году. Анне Андреевне, как она сказала, приятно было узнать, что я занимаюсь историей жизни Ольги, которой она посвятила многие стихотворения и "Поэму без героя". Мы долго беседовали об Ольге, о ее разнообразных талантах. Я со смущением призналась, что она казалась мне символом Петербурга "серебряного века". "Да, - повторила Анна Ахматова, делая ударение на каждом слове, - она была символом эпохи". Когда я показала eй фотографию Ольги, сделанную за несколько лет до ее смерти, Анна Андреевна была тронута до слез, долго смотрела на карточку и сказала: "Как она изменилась!" Во "Втором посвящении" "Поэмы без героя" ("Ты ли, Путаница-Психея..."), написанном в 1945 году, Анна Андреевна, по ее собственному признанию, обращалась к Ольге, многие годы не дававшей о себе вестей, как к умершей, еще ничего не зная о ее судьбе3. В тот же самый вечер, после ужина, я беседовала с Анной Андреевной во второй раз. Мы снова говорили об Ольге Судейкиной. Она вспоминала прошлое, читала мне свои неопубликованные стихи, посвященные подруге. Затем я спросила, продолжает ли она писать стихи. "Да, я все время пишу", - ответила Анна Андреевна и рассказала о своей работе над сборником "Бег времени", который уже находился в печати и должен был вот-вот выйти (через несколько месяцев он вышел в Ленинграде и в Москве). Сборник охватывал большую часть стихотворений, написанных с 1909-го по 1965 год. Анна Ахматова очень хотела, чтобы ее стихи были хорошо переведены на французский, если представится возможность издания их во Франции. На следующее утро я уехала из Оксфорда с желанием как можно быстрее побывать в Ленинграде: Анна Андреевна пообещала показать мне у себя дома материалы об "Олечке" - как ее называли друзья и поклонники.
II
Дней десять спустя я получила, к своему великому изумлению, известие о том, что она находится в Париже проездом и желает со мной увидеться4. Взволнованная и счастливая, я отправилась к ней в гостиницу. На сей раз она показалась мне более естественной и свободной, чем в Оксфорде, где ее, без сомнения, изнурила долгая церемония. В этот вечер можно было по достоинству оценить ее ум, своеобразный и полный юмора. Простота, с какой она меня приняла, тронула до глубины души. "Вы будете вознаграждены за то, что пришли, - сказала она. - Сейчас я напишу вам еще не опубликованные стихи об Ольге". Она вырвала листок из записной книжки и медленно, проговаривая слова вслух, написала своим прекрасным, наклонным и четким почерком около двадцати строк о подруге, пообещав после прислать их продолжение. Вот они:
Спальня героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета героини в ролях: на одном она Путаница, на другом Козлоногая. Третий - в тени. Одним кажется, что это Коломбина, другим - Донна Анна (из "Шагов Командора")5. За окном арапчата играют в снежки. Путаница оживает, сходит с портрета и произносит следующие слова. (Бьет новогодняя полночь).
Распахнулась атласная шубка
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как копытца, топочут сапожки,
Как бубенчик, звенят сережки,
В бледных локонах злые рожки,
Окаянной пляской пьяна,
Словно с вазы чернофигурной
Прибежала к волне лазурной
Так парадно - обнажена.
Анна Ахматова 18 июня 1965. Париж
Эти отрывки из "Поэмы без героя" были впоследствии напечатаны в слегка измененной редакции6.
Говоря о радости от встречи с Парижем, который она не видела с юности7, и от свидания со старыми петербургскими друзьями, Анна Андреевна, почувствовав мое легкое недоумение, со смехом объяснила: "Мне сказали, что я вправе повидать всех, кого захочу, кроме людей, занимающихся русской литературой!". Известие, что ее выдвинули кандидатом на Нобелевскую премию в литературе, вызывало у нее неподдельную тревогу. "Может начаться то же, что с Пастернаком", - заметила она8.
Анна Андреевна снова взяла с меня обязательство приехать к ней в Ленинград. Она дала мне свой домашний телефон, чтобы я могла с ней сразу встретиться.
Когда мы расстались, был уже поздний вечер. В течение нашей беседы я часто умолкала, уступая ей слово и смутно чуя, что она благодаря своему таинственному "дару угадывать мысли" уже знает все то, что я хотела ей рассказать.
Через день, в то утро, когда она собиралась уезжать, я попрощалась с ней по телефону. Во мне еще живет интонация ее последних слов. "Приезжайте, приезжайте в Ленинград", - сказала она своим неподражаемым голосом. Мной овладела великая грусть: показалось, что перевернута страница. Предчувствие?
с ней - почти столь же непостижимой, сколь и ее поэзия - во мне осталось желание еще глубже погрузиться в ее творчество.
В ноябре 1965 года я узнала, что из-за слабого здоровья она не смогла быть в Париже в составе делегации советских поэтов, приехавших по случаю выхода в свет "Антологии русской поэзии". Я позвонила в Ленинград. Ее юная родственница, которая сопровождала ее в Англии и Франции, Аня Каминская, ответила, что в тот самый день ее увезли в больницу с новым инфарктом миокарда.
В середине февраля 1966 года Анна Ахматова просила Аню Каминскую послать мне фотографию Ольги Судейкиной 1922 года и сказать, что сама она почти поправилась и значительно лучше себя чувствует.
Шестого марта газеты извещали о ее смерти.
Ты все равно придешь - зачем же не теперь?9
Она иногда ждала ее "как чуда". Она, должно быть, была готова.
III
Ленинград. Первое ноября 1969 года.
И сада Летнего решетка,
И оснеженный Ленинград
Возникли, словно в книге этой,
Из мглы магических зеркал...
Иду, сама тому не веря, по берегам каналов; размышляю на набережных и повторяю про себя:
Как ты можешь смотреть на Неву,
Как ты можешь всходить на мосты?..
Царское Село. Второе ноября.
"А может, это и не мы" блуждаем по аллеям парка, запорошенного снегом, первым снегом?
Уже кленовые листы
На пруд слетают лебединый,
И окровавлены кусты
Неспешно зреющей рябины...
Комарово. Третье ноября.
Здесь все меня переживет...
На берегу Финского залива, меж высоких елей и сосен, нескольких берез, нескольких рябин, деревянные домики.
Ее домик.
Старая коряга, ставшая "духом, хранителем места сего".
Темная, свежая ветвь бузины...
Это - письмо от Марины.
Птичьи следы на нетронутой пороше: может быть, тот самый дятел, что нарушает молчание, заставляя кору звенеть?
И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда...
В самом конце прямой дороги, в глубине маленького кладбища - крест, низкая стена, скамейка, знакомый профиль, выточенный из камня: ее могила, окруженная лесом. Все кажется неестественно белым, неестественно тихим...
Ленинград. Четвертое ноября.
Конец службы в Никольском соборе. Толпа истово молится.
Ла Сель-Сен-Клу. Седьмое ноября.
"Приезжайте, приезжайте в Ленинград!..." - повторяет голос.
Наконец-то я приехала, Анна Андреевна, через четыре года после того, как пообещала Вам. Вас уже не было.
И все же Вы меня встретили - Вы были в каждом камне, в каждом отражении в Неве, в каждом листке ивы пли клена.
Примечания
Глава из книги: Bickert Eliane. Anna Akhmatova: Silence a plusieurs voix. Paris: Resma-Centurion, 1970.
1. Ахматову в поездке в Оксфорд сопровождала внучка Н. Н. Пунина - А. Г. Каминская.
2. Юрий Павлович Анненков (1889-1974) - художник, после своего отъезда из России в 1924 году впервые встретился с Ахматовой в Оксфорде. Автор графических портретов Ахматовой и Глебовой-Судейкиной.
4. Ахматова возвращалась в Россию из Оксфорда через Париж, хотя этот маршрут не был предусмотрен в официально составленной программе.
5. Глебова-Судейкина исполняла роли Путаницы (пьеса Ю. Беляева "Путаница, или 1840 год", подробнее см. примеч. 10 к главе "Петербургская кукла" раздела "Коломбина десятых годов...") и Козлоногой (балет И. Саца "Пляс козлоногих", 1913 год, кабаре "Бродячая собака"). Образ Коломбины в искусстве 1910-х годов связан прежде всего с пьесой А. Блока "Балаганчик" и режиссерским решением Вс. Мейерхольда пьесы А. Шницлера "Шарф Коломбины" в Доме интермедий (1909). "Шаги Командора" - стихотворение Блока (1012) в цикле "Возмездие", развивающее тему Дон-Жуана.
6. Ахматова соединила в приведенном тексте фрагменты из первой и второй глав - см., например: Ахматова А. Стихотворения и поэмы. (Библиотека поэта). Л., 1976. С. 362.
7. Ахматова бывала в Париже в 1910, 1911 и 1912 годах. Воспоминания о Париже вошли в очерк "Амедео Модильяни".
"Доктор Живаго" в 1958 году Нобелевская премия послужила причиной его травли па родине. После исключения из Союза писателей Пастернак вынужден был отказаться от награды. В 1965 году зарубежная пресса обсуждала кандидатуру Ахматовой на Нобелевскую премию по литературе. Однако она была присуждена М. А. Шолохову.
9. Здесь и далее в главе цитируются следующие стихотворения Ахматовой: "К смерти" (1939), "Надпись на книге" (1940). "Как ты можешь смотреть на Неву..." (1014). (Царскосельская статуя" (1916). "Приморский "сонет" (1D58), "Нас четверо" (1961).