Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество:
Крымский Ахматовский научный сборник. -
Вып. 8. - Симферополь, 2010. - С. 161-167.
Местоименные формы авторского присутствия
«Поэме без героя» Анны Ахматовой
Местоимения делают лирическое высказывание неопределённым и дают возможность отказаться от имен собственных. Именно благодаря местоименным формам автор в лирическом дискурсе становится анонимным, или, по словам, Джонатана Каллера, "голосом с неопределённым статусом" [1, с. 85].
В "Поэме без героя" Ахматовой множество местоимений различных разрядов, которые выполняют в тексте специфические функции. В сравнении с присущими им значениями, в поэме местоименные формы приобретают особую содержательность за счет структурного и смыслового контекстов.
Главным местоимением в поэме выступает личное местоимение "я", с помощью которого создаётся авторский мир (в стихотворном тексте поэмы оно употреблено более 50 раз) [7, с. 871-898]. Другие формы авторского лица представлены личным местоимением "ты" и притяжательным - "мой".
Авторское лицо - структурный центр всего текста. Оно в поэме является основным действующим лицом. Так, сразу же под заглавием стоит эпиграф ко всему тексту - "Deus conservat omnia", девиз графов Шереметевых, что в переводе с латыни означает "Бог хранит все". После эпиграфа - абсолютного и всеохватного, можно сказать, тотального, Ахматова в скобках пишет комментарий: "Девиз в гербе Фонтанного Дома, в котором я жила, когда начала писать Поэму". Подобный, наверное, даже внезапный, поворот от метафизического к личному несет в себе одновременно несколько идей. Конечно, здесь прослеживается параллель между Творцом мира и творцом художественного текста. Но еще важнее становится то, что эпиграф - это "переход" автора из одного плана в другой: абсолютное обобщение девиза в скобках ниже снабжается "интимной" ссылкой - "я жила". Таким образом, масштаб мировой истории, созидаемой Творцом, соприкасается с "личной" историей, с судьбой автора.
"Герой "Поэмы без героя"" пишет: "В "Поэме без героя" "я" автора помещено на равных среди других "я". <…> описание Ахматовой в "Поэме без героя" противопоставлено традиционному. В традиционных повествованиях "образ автора" постепенно выстраивается, конкретизируется <…>, Ахматова же стремится к полному, если воспользоваться словами другого поэта, растворению себя "во всех других" [3, с. 121]. Согласно точке зрения исследователя, в поэме происходит децентрация и деперсонализация авторского лица, предстающего в различных обликах и масках (и это при том, что авторское лицо не перестает быть композиционным центром поэмы). Оно становится хоровым, то есть одним из многих:
Я же роль рокового хора
Кроме того, во второй части поэмы "я" внезапно превращается в "мы":
И тебе порасскажем мы
<…>
"По ту сторону ада мы…".
Эта часть текста отсылает читателя к поэме "Реквием", в которой "мы" есть "я" и другие, что также символизирует переход из плана личного в план всеобщего. Однако в поэме есть фрагмент, написанный курсивом, в главе третьей "Девятьсот тринадцатого года": "Там за островом, там, за садом / Разве мы не встретимся взглядом…", где местоимение "мы" употреблено в узком значении: только авторское "я" и только другой.
Любое отграничение личного и исторического невозможно. В. Н. Топоров пишет: ""Личное" и "историческое" в этом контексте оказываются двумя ипостасями, лучше - двумя состояниями чего-то единого, различающимися тем, что на одном полюсе - история, переживаемая лично и личностно, на другом - такая "историзированная" личность, через которую проходят все флюиды истории; мало того, личность, Я, которое, как магнит, притягивает к себе всё историческое, впитывает его, им страдает и им строится и растет" [4, с. 337].
С другой стороны, автор "растворяется", чтобы сохранить черты своей индивидуальности. Авторское "я" сохраняет неповторимые мгновения и для этого вступает в мир ушедших, в мир теней. Оно погружается в "пространство мертвых" и оставляет все в своей памяти и слове. В этом проявляется динамизм, движение автора: он одновременно деиндивидуализируется (становится голосом хора) и индивидуализируется, то есть вспоминает, описывает картины, вещи, портреты. Таким образом, авторское "я" является "структурообразующим принципом", узлом, от которого идут импульсы в противонаправленные стороны: от хора к предельной персонализации и наоборот.
"ты". Поэма, особенно ее первая часть, построена на постоянном обращении к другому лицу. "Ты ли, Путаница-Психея", "Ты… ровесник Мамврийского дуба", "Ты - голубка, солнце, сестра", "Ты, вошедший сюда без маски", "Ты, - наш лебедь непостижимый", "Ты крамольный, опальный, милый…" и т. п. После местоимения "ты" обычно идет скупая авторская характеристика, и можно лишь догадываться, кто стоит за "ты". В поэме "ты" имеет разветвленную семантическую структуру: за "ты" одновременно стоит или конкретное лицо или, как чаще всего в поэме и происходит, множество лиц, или обобщенный образ, как, например, тень "без лица и названья".
В книге Б. Каца и Р. Тименчика "Анна Ахматова и музыка" отмечается: "<…> ни один из персонажей "Поэмы" (кроме автора, устойчиво обозначаемого личным местоимением первого лица) не имеет не только собственного имени, но и закрепленного за ним в стихах названия" [2, с. 274].
С помощью такого обращения, как местоименная форма, к персонажам автор входит в одно пространство с ними, которое не носит "личного" характера как, например, в "Евгении Онегине" Пушкина, но придает тексту торжественность и риторичность. Довольно часто в поэме в одной строке сталкивается авторское "я" и геройное "ты/вы": "С тобой, ко мне не пришедшим", "Но меня не забыли вы", "Вас я вздумала", "Не тебя, а себя казню", "Ты - один из моих двойников", "Ты спроси у моих современниц" и т. п. Таким образом, сюжет поэмы движется от "я" к "ты", что говорит о присутствии в одном мире и автора, и персонажей, которые в то же время представляют собой самостоятельные, отъединённые миры.
"эти постоянные обращения ко второму лицу делают присутствие рядом с героиней других лиц, связанных с нею теми или другими отношениями, очень ощутимым - является ощущение сюжета, хотя и не проясненного до фабулы. В центре стоит образ самой героини, который дан резкими чертами, возбуждающими определенное зрительное впечатление" [6, с. 143-144]. При всём этом в поэме есть место, где к автору сама поэма обращается на "ты":
Я еще не так послужу...
Ахматова прямо обнажает свой прием перед читателями: она пишет поэму о поэме, поэма становится одним из ее персонажей. Насыщенность текста местоимениями, наречиями места даёт ощущение близости и непосредственного присутствия автора, а между тем всё призрачно, всё тает в тумане, в тенях, и возникает уникальный рельеф поэмы.
"Поэмы без героя" как бы затеняются, затушёвываются, на первый же план выходит игра соотношений между персонажами и автором. Герои отражаются в авторе, а автор, в свою очередь, в комментаторе, редакторе, в самой поэме, при этом автор приподнимает занавес неопределённости над поэмой, когда сближается с героями настолько, что кажется - попеременно надевает маску каждого них. В других случаях, напротив, автор отдаляется от своих персонажей (среди которых и олицетворённая поэма), позволяя им остаться прикровенными или развернуться самостоятельно, как бы без авторской помощи.
Особое внимание в поэме обращает на себя еще одна форма авторского лица - притяжательное местоимение "мой". Любопытно, что частотность его употребления в тексте от начала к концу возрастает. Трижды в начале каждой главы (сильные позиции!) это местоимение приобретает особый смысл: "Моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады" ("Вместо предисловия"); далее - в "Решке" - "Мой редактор был недоволен"; в "Эпилоге" - "Моему городу". Отчасти можно считать, что это местоимение, смысл которого есть принадлежность к "я", задает основную тему следующего за ним текста.
"Моих друзей и сограждан" - главные действующие лица эвентуального сюжета первой части "Девятьсот тринадцатый год", где слышны отголоски будущего, а именно блокадного Ленинграда:
Вспыхнул свет, завыли сирены
…
Но в этой же части есть еще одно местоимение "мой": "Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы". Оно незаметно подготавливает несбывшийся сюжет - авторского не-возвращения в свой город и перекликается с посвящением к "Эпилогу" - Моему городу.
Более того, значимым оказывается употребление этого местоимения в словах драгунского корнета, обращённых к Коломбине в главе первой и четвертой: "Но ты будешь моей вдовою". В этом случае мы имеем дело с осуществившимся сюжетом: автор передает слово персонажу, которому затем суждено погибнуть. Само же сочетание "моей вдовою" несколько абсурдно (чтобы сказать так, говорящий должен представить себя мертвым), отчего в тексте создается впечатление, что сюжет опережает события.
"я" оно наполняется смыслом местоимения "наш" (единство и общность).
"Решка" - "Мой редактор был недоволен" - на ассоциативном уровне уводит нас к "Евгению Онегину", начинающемуся с местоимения "Мой дядя самых честных правил…". Однако в отличие от романа Пушкина, в котором притяжательное местоимение более частотно (мой Евгений, моя Татьяна, друзья мои, мой читатель, мой роман и т. д.), Ахматова не употребляет "мой" по отношению к поэме в стихотворном тексте. Это может быть связано с тем, что поэма не принадлежит автору, наоборот: автор принадлежит ей. Т. В. Цивьян статью "О метапоэтическом в "Поэме без героя"" начала с формулы: "Ахматова говорит о поэме - Поэма говорит о себе самой - Ахматова говорит о себе самой" [5, с. 611]. Исследовательница указывает на некоторую свободу текста от автора, предполагая, что поэма имманентно существовала до своего создания. Однако в "Решке" есть строки "И со мною моя "Седьмая" / Полумертвая и немая", имеющие сноску: "Седьмая ленинградская элегия автора" (примечание переводчика). Вероятно, именно это место, отсылающее к названию "Седьмой" симфонии Шостаковича, упомянутой в "Эпилоге" поэмы, указывает на то, что поэма может в одно и то же время быть "моей" и чужой ("симфонией", "элегией"), т. е. принадлежать автору, но и другим творцам.
"Моему городу" - так звучит посвящение к "Эпилогу", главным действующим лицом которого является Петербург. Блокадный Ленинград относится не только к "я", но и к "мы", "нам", за счет чего происходит усиление обобщённого смысла последней части поэмы.
Разумеется, не только личные и притяжательные местоимения могут выражать лирическое движение поэмы. Поэтику этого текста можно узнать и по характерным для Ахматовой местоименно-соотносительным конструкциям с отрицаниями или без них: "та, ЕГО миновавшая чаша", "того, кто дарован тайной" "с той, какою была когда-то" и т. п.
В итоге можно сказать, что лирический текст, с одной стороны, есть нечто личное, персональное, с другой стороны, - предельно обобщённое, абсолютное. Рассматривая роль местоимений в поэме как определяющих структурных точек, мы говорим не только об отдельных компонентах текста, но и о едином поэтическом мире поэмы, о её структурно-композиционных принципах: личного и всеобщего, конкретного и универсального.
1. Каллер Дж. Теория литературы: краткое введение. - М.: Астрель: АСТ, 2006. - 158 с.
2. Кац Б., Тименчик Р. Анна Ахматова и музыка: Исследовательские очерки. - Л.: 1989. - 336 с.
3. Лосев Л. Герой "Поэмы без героя" // Ахматовский сборник / Сост. С. Дедюлин и Г. Суперфин. - Париж, 1989. - С. 109-123.
"Искусство - СПБ", 2003. - 616 с.
"Поэме без героя" // Лотмановский сборник. №1. - М., 1995. - С. 611-618.
"Советский писатель", 1969. - 552 с.
7. "Я не такой тебя когда-то знала…": Анна Ахматова. Поэма без Героя. Проза о Поэме. Наброски балетного либретто: материалы к творческой истории / Изд. подг. Н. И. Крайнева; под ред. Н. И. Крайневой, О. Д. Филатовой. - СПб.: Издательский дом "Мipъ", 2009. - 1488 с.