НЛО. - 1999. - № 36.
"Говорят, что я проста..."
К возможной интерпретации одного стихотворения Федора Сологуба
Рассматривая и интерпретируя поэтические тексты 1910-х годов А. Ахматовой, О. Мандельштама, Н. Гумилева, Ф. Сологуба и неизбежно сталкиваясь с проблемой реконструкции той атмосферы, в которой они писались, исследователи литературы серебряного века почти неизбежно оказываются во власти представлений, основанных на фактах и текстах уже совершенно иной культурной эпохи.
Расстрел Гумилева, полная лишений жизнь Мандельштама 1920-1930-х, его гибель, вся судьба Ахматовой в 1920-1950-е, логической кульминацией которой было ждановское постановление 1946 года, равно как и стихотворения "Anno Domini" и "Requiem'a", трагизм которых основывался на конкретных фактах жизни страны и автора - все это не могло не влиять на последующее восприятие текстов, написанных до 1914-го или до 1917 г.
Можно заподозрить, что тексты 1910-х гг. помимо "серьезного", патетического смыслового уровня неизбежно должны были обладать и каким-то "игровым", "домашним", ироническим смыслом, могли вызывать по крайней мере у ближайшего дружеского и литературного окружения Ахматовой не только острую жалость к "томящейся в неволе" и "молящей господа о смерти" лирической героине, но и улыбку от, может быть, нарочитого обыгрывания черт жертвенного смирения этой героини, то уступающей возлюбленного торжествующей сопернице, то терпеливо сносящей побои мужа ("муж хлестал меня узорчатым вдвое сложенным ремнем").
Вспомним ахматовскую любовь к "веселости едкой литературной шутки" или ее собственные слова, что в начале 1920-х от нее ждали уже привычно лаконичных стихов на "женские" темы, но в соединении с новыми реалиями, типа
Вышла Дуня на балкон,
А за ней весь Совнарком.
О литературных шутках можно прочесть и в воспоминаниях К. И. Чуковского:
"В литературной жизни я редко встречал человека с такой склонностью к едкой иронической шутке, острому слову, сарказму. <...> Когда Анна Андреевна была женой Гумилева, они оба увлекались Некрасовым, которого с детства любили. Ко всем случаям своей жизни они применяли некрасовские стихи. Это стало у них любимой литературной игрой. Однажды, когда Гумилев сидел у стола и прилежно работал, Анна Андреевна все еще лежала в постели. Он укоризненно сказал ей словами Некрасова:
Белый день занялся над столицей,
Сладко спит молодая жена,
Только труженик муж бледнолицый
Не ложится, ему не до сна.
Анна Андреевна ответила ему тоже цитатой:
... на красной подушке
Первой степени Анна лежит"1.
Нужно признать, что "серьезность" восприятия отношений в петербургском околоакмеистическом кругу является результатом в том числе и многолетних стараний самой Ахматовой, которая начиная с 1920-х в разговорах с младшими современниками - П. Н. Лукницким, Л. К. Чуковской, многочисленными слушателями в 1950-1960-е гг., стремилась к формированию собственной версии всего происходившего в 1910-е. Среди прочего Ахматова постоянно оспаривала "недобросовестных" мемуаристов, то есть тех, чья картина эпохи не совпадала с ее собственной. Постоянным предметом опровержений Ахматовой (с 1920-х и до конца жизни) были мемуары Георгия Иванова "Петербургские зимы". Несколько мемуаристов вспоминают, в частности, ее возмущение утверждением Иванова о недовольстве Гумилева литературными успехами жены. Приведем этот фрагмент Иванова:
"Еще барышней она <Ахматова> писала:
И для кого эти бледные губы
Негр за спиною, надменный и грубый,
Смотрит лукаво.
Мило, не правда ли? Непонятно, почему Гумилев так раздражается, когда говорят о его жене как о поэтессе? А Гумилев действительно раздражается. Он тоже смотрит на ее стихи как на причуду "жены поэта". И причуда эта ему не по вкусу. Когда их хвалят - насмешливо улыбается. - Вам нравится? Очень рад. Моя жена и по канве прелестно вышивает"2.
Однако нам представляется, что в этом фрагменте Иванова можно усмотреть не столько сознательную и явную ложь, как настаивала Ахматова, но намек на некоторую "домашнюю" шутку круга петербургских литераторов, которая по каким-то причинам в последующие годы была Ахматовой неприятна и не укладывалась в ее легенду о 1910-х гг., которую она тщательно на протяжении десятилетий формировала, вписывая в нее и соответственно поданный собственный образ.
Основание к такому подозрению, как кажется, дает одно стихотворение Федора Сологуба, текст которого мы рассмотрим. Однако сначала - несколько слов об истории личных и литературных отношений Ахматовой и Сологуба.
Большая часть сохранившихся документов, на основе которых можно реконструировать характер их отношений, тщательно рассмотрена в работе А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика "Материалы А. А. Ахматовой в Рукописном отделе Пушкинского Дома"3. Личное знакомство поэтов датируется декабрем 1910 года, на протяжении последующих лет они, похоже, неизменно относились друг к другу со взаимной симпатией и уважением. В 1915 г. Ахматова способствует примирению старшего поэта с Гумилевым и Мандельштамом после какой-то ссоры4. Сохранились их стихотворные дарственные надписи на книгах, письма, записки и т. д.
Уже один из первых рецензентов ахматовского "Вечера" - Василий Гиппиус отмечал влияние Сологуба в ее стихах. Очевидным примером такого влияния может быть сравнение стихотворения Ахматовой "Рыбак" ("Руки голы выше локтя...") о девочке, продающей камсу и страдающей от любви к рыбаку, чьи
Щеки бледны, руки слабы,
Истомленный взор глубок,
Ноги ей щекочут крабы,
Выползая на песок...
и стихотворения Сологуба 1895 года, также написанного четырехстопным хореем, и к тому же от лица женщины:
Хорошо бы стать рыбачкой,
Смелой, сильной и простой,
С необутыми ногами,
С непокрытой головой.
Чтоб в ладье меня качала б
Говорливая волна,
И в глаза мои глядели б
Небо, звезды и луна.
На прибрежные каменья
И по ветру черным флагом
Развевалась бы коса.
6 декабря 1895
Сологубовское стихотворение, которое я предлагаю рассмотреть, также написано от женского лица и носит сугубо пародийный характер. Сам Сологуб не включал его в сборники своих стихотворений, и его единственная прижизненная публикация имела место в коллективном сборнике "Думы и песни: Сборник новых песен" (М., 1911), который был составлен женой Сологуба - Анастасией Чеботаревской. В издании большой серии "Библиотеки поэта" это стихотворение датируется предположительно 1911 годом.
Сологуб использует в этом стихотворении заведомо "сниженный", "бытовой", "жестокий" любовный сюжет, - сообщениями об отравлениях, о женщинах, обливавших кислотой соперниц, были полны сводки происшествий в столичных газетах начала века. Это в сочетании с частушечным ритмом четырехстопного хорея и всей стилистикой текста, на первый взгляд, напоминает фельетонную поэзию П. Потемкина или сатириконцев - "ядом кишки обожгу", "буду громко выть от боли" и т. д. Однако строчки "говорят, что я проста" или "не бойтесь, красоты ваших масок не нарушу" мы уже без труда можем представить и в стихах ранней Ахматовой, в сюжетах которых постоянно можно встретить и несчастную любовь, и страдающую от измены героиню, которая уходит из жизни, благородно освобождая место счастливой сопернице. Имена сологубовских "героев" - Коля и Анна (Нюта) как будто нарочно совпадают с именами Ахматовой и ее мужа - Николая Гумилева, характеристика "проста, на письме не ставлю точек" напрашивается на сопоставление с ахматовским пожизненным неумением правильно расставлять знаки препинания, из-за чего с 1910-х и до 1960-х гг. корректуры ее стихов всегда вычитывали друзья - М. Лозинский, Л. Гинзбург, Л. Чуковская. Наконец, профессия героини - "швейка" позволяет вспомнить и ивановское воспоминание о Гумилеве, говорившем, что жена его "и по канве прелестно вышивает".
пишет опознаваемую адресатом пародию. Ахматова воспринимает "литературную шутку" мэтра как поощрение и продолжает эксплуатировать в своих новых стихах сюжеты, послужившие предметом пародирования. Соответственно и посвященные в историю этой поэтической шутки могли воспринимать после этого все новые ахматовские строки о "соперницах", "гибели", "нечастной любви" и "жестоком изменнике" не столько в патетическом, сколько в ироническом ключе.
Примечания
1. Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991. С. 53-54.
2. Иванов Георгий. Собр. соч.: В 3 т. М., 1994. Т. 3. С. 56.
3. Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1974 год. Л., 1976. С. 153-158.
Обыдиотилась совсем,
Такая стала несравненная,
Почти что ничего не ем
И улыбаюсь, как блаженная.
Приподниму я брови черные.
Мои мечты в раю цветут,
А здесь все дни мои покорные.
Быть может, так и проживу
Всегда безумной небылицею.
7 июня 1915