La Pietroburgo di Anna Achmatova. - Bologna:
Grafis Edizioni, 1996. - p. 20-29.
К теме Петербурга в "Поэме без героя"
Тема Петербурга в "Поэме без героя" имеет несколько аспектов: это и исторический город 1910-х и 1940-х годов - место действия Поэмы, и мифологический образ, связанный с литературой XIX - нач. XX вв., с петебургскими текстами - от Пушкина до А. Белого. В этом ряду нужно назвать в первую очередь "Медного всадника".
Связь "Поэмы без героя" с "Медным всадником", видимо, была частью замысла Ахматовой: она дорожила отмеченным слушателями сходством Поэмы с "Медным всадником", записав замечание М. Зенкевича, что обе поэмы отличает простота сюжета, который можно пересказать в нескольких словах1.
Эпиграфы к эпилогу Поэмы ориентированы на сложившуюся в литературном сознании XIX века двойственную оценку Петербурга: строка из "Медного всадника": "Люблю тебя. Петра творенье..." противостоит жесткой формуле царицы Авдотьи: "Быть пусту месту сему".
Соединение этих двух полярных оценок Петербурга было для Ахматовой напоминанием о Н. В. Недоброво, поэте и критике, открывшим для нее глубину и смысл пушкинской поэзии. Р. Д. Тименчик обратил внимание на составленный Недоброво текст повестки на заседание Общества поэтов, где эти оценки Петербурга повторяются почти дословно2. Заседание, о котором идет речь, проходило в 1913 году - в год знакомства Ахматовой и Недоброво. Порядок расположения эпиграфов к эпилогу Поэмы - от отрицания к утверждению - в каком-то смысле повторял путь размышлений Недоброво о петербургской истории: от негативного, судя по его стихам 1905 года, отрицающего искусственно созданную петербургскую культуру, к позиции глашатая красот Петербурга.
Тема Петербурга в Поэме формировалась в ряду тех серьезных историко-философских размышлений, которые для Ахматовой через Недоброво были связаны с Пушкиным.
Определение Поэмы как повести появится еще раз в конце Первой главы, но уже в несколько ином контексте:
Это я, твоя старая совесть.
Разыскала сожженную повесть
И на край подоконника
В доме покойника
Положила -
и на цыпочках ушла... 3
Здесь значение слова повесть - рукотворный текст, хотя эпитет "сожженная" ставит под сомнение это определение. Сожженная здесь - ставшая пеплом, единожды уже уничтоженная и вновь восстановленная Автором. В Поэме Автор редко говорит от первого лица, а здесь авторское "я" персонифицирует совесть. "Я" Автора - совесть героини, "Коломбины 10-х годов", именно в том смысле ее двойник. Совесть - единственный импульс к тому, чтобы сохранить память, восстановить сожженный текст, материализовать некогда происшедшее событие. В поэтическом опыте Ахматовой есть еще одно стихотворение, пронизанное темой памяти-совести, прощения-спасения: "Пока не свалюсь пол забором". Посвященное Недоброво, оно было написано через два года после его смерти: Недоброво умер в Крыму в 1919 году. Ахматова получила это известие после освобождения Крыма в конце 1920 года, стихотворение же датировано 1921-м. Их история, начавшаяся в 1913-м году, длилась не более трех лет: в 1914-м Недоброво познакомил Ахматову с Б. В. Анрепом. в 1916-м году они уже расстались. В этой истории как будто бы нет никакого сходства с треугольником, рассказанным в "Поэме без героя", кроме того, чем похожи все треугольники на свете: легкостью, с которой Коломбина хочет забыть все, и мукой, с которой Пьеро, напротив, все помнит. Впрочем, знаменательна еще и дата - 1913-ый год: в этом году встретились Ахматова и Недоброво и расстались О. Глебова-Судейкина и Вс. Князев.
Из своего стихотворения того - рубежного - 1913 года "Голос памяти" Ахматова возьмет строчки в качестве эпиграфа ко второй главе "Поэмы", действие которой происходит в Спальне Героини:
Иль того ты видишь у своих колен,
Кто для белой смерти твои покинул плен...
После чего начинается двоение портрета на стене в Спальне Героини: уж не сама ли Автор с ее воспетой Блоком испанской шалью чудится в Донне Анне... 4
Мотив видения непростившей, укоряющей тени (тему, которую Ахматова очень тонко чувствовала и в пушкинской поэзии5) она продолжит в стихотворении "Пока не свалюсь под забором":
Войдет он и скажет: Довольно,
Ты видишь, я тоже простил.
Не будет ни страшно, ни больно...
Ни роз, ни архангельских сил.
Затем и в беспамятстве смуты
Я сердце мое берегу,
Что смерти без этой минуты
Представить себе не могу.
В том же 1921 году, когда были написаны эти стихи, на Смоленском кладбище в Петербурге Ахматова и Глебова-Судейкина тщетно искали могилу Князева и так и не нашли ее, что и было, по словам Ахматовой, одним из толчков рождения "Поэмы без героя"6. Где-то там, в Крыму, на Ялтинском кладбище оставалась другая могила, очень скоро ставшая забытой: Л. А. Недоброво сразу после смерти мужа навсегда уехала в Италию, где вскоре и умерла.
Память - совесть - прощение - смерть...
Как человек религиозного сознания Ахматова много размышляла о смерти. Это началось очень рано, в юности, усугубилось смертью обеих сестер, и сама она была больна туберкулезом. А потом посте наступления "Настоящего - He-календарного Двадцатого века" смерть так легко и просто входила почти в каждую семью и в 1914-м, и в 17-м, и в 21-м и в 37-м. Смерти по христианскому обряду предшествует исповедь, причастие, освобождение от земных грехов. Душа должна быть готова к смерти. Именно в этом контексте Ахматова повторит слова О. Мандельштама, услышанные ею в 1934 году в Москве на Гоголевском бульваре: "Я к смерти готов", отозвавшиеся затем в "Поэме без героя":
На площадке две слитые тени...
После - лестницы плоской ступени,
Вопль: " Не надо!" - и в отдаленье
Чистый голос:
"Я к смерти готов" (1, 281).
Размышляя о смерти - близких, своих друзей - Ахматова видела это каждый раз по-разному:
Оглянувшись крикнул: Жду! (1. 162). - Это о Недоброво.
Хочешь мне сказать по секрету,
Что уже миновала Лету
И иною дышишь весной (1. 275). - Это Глебовой-Судейкиной.
И обо всех них вместе:
Все души милых на высоких звездах.
Как хорошо, что некого терять
И можно плакать... (1. 215).
Лета и Страшный Суд, античная и христианская традиция в ее поэзии сосуществуют.
Она знала, как изменяются после смерти человека его портреты:
По-другому глаза глядят, и губы
Улыбаются другой улыбкой (1. 186).
Она знала, что после смерти Поэта его голос превратится
В жизнь дающий колос
Или в тишайший, им воспетый дождь. (1. 246).
И размышляла о собственной смерти:
А как музыка зазвучала,
Я очнулась - вокруг зима.
Стало ясно, что у причала
Причал этот - или у реки Леты, или просто у любой другой северной реки, Невы, например. И фольклорное представление о белой смерти из стихотворения 1943 года "Подвал памяти" здесь, в стихотворении 1965 года, перешло в образ белой зимы. Уважение к смерти имеет своим продолжением культ могил. Вместе с Пушкиным Ахматова разделяла высокое верование античности о том, что могила праведника - сокровище страны и благословение богов7. Пушкин заканчивает свою петербургскую повесть описанием погребения своего героя:
И тут же хладный труп его
Похоронили ради Бога8.
И это необходимая точка в истории судьбы Евгении. И в описании наводнения 1824 года знаком искусственного устройства Петербурга была не только гибель людей, но и разрушение могил:
Гроба с размытого кладбища
Плывут по улицам! Народ
Зрит Божий гнев и казни ждет (4. 279).
Город, лишенный своих могил, лишенный своих корней, памяти о предках - город лишенный Будущего.
"Поэме без героя" Ахматова продолжит пушкинскую тему:
Были святки кострами согреты,
И валились с мостов кареты
И весь траурный город плыл
По неведомому назначенью,
Только прочь от своих могил.
Впечатление плывущего города, по замечанию Д. С. Лихачева9, было связано для Ахматовой с сильным весенним ледоходом. Если смотреть на Неву во время движения льда, ощущение такое же, как и при начале движения поезда, когда кажется, что стоит поезд, а плывет перрон.
Еще в ранних стихах Ахматовой образ Петербурга всегда был связан с присутствием реки, пространством воды, окружающем город. Например, в "Белой стае": "многоводный, темный город...", или: "темным город у грозной реки...".
И точка смотрения на город была обозначена именно с высоты мостов:
Как ты смеешь всходить на мосты? (1. 86)
Как площади эти обширны,
Как гулки и круты мосты! (1. 93)
Как люблю, как любила глядеть я
Известен текст стихотворения "Городу", который усиливает ощущение призрачности, фантасмагорической нереальности, возникающее в связи с ледоходом:
Весь ты сыгранный на шарманке,
Отразившийся весь в Фонтанке,
С ледоходом уплывший весь
Образ города, уплывающего от своих могил, не может быть объяснен буквально - ни ледоходом, ни топографией Петербурга: кстати, ни одно из петербургских кладбищ не было связано впрямую с невским берегом.
Метафорическое содержание образа города Ахматова усугубляет эпитетом "траурный", как бы продолжая начатое в Первом Посвящении упоминание о звуках Marche funebre Шопена. Похоронные процессии необыкновенной пышности, превращавшиеся в своеобразное городское действо, Ахматова вспоминала как одно из сильнейших впечатлений детства. "Хор (мальчики) пел ангельскими голосами, гроба не было видно из-под живой зелени и умирающих на морозе цветов. Несли зажженные факелы, священники на морозе кадили, маскированные лошади ступали медленно и торжественно"11. Но гипертрофированная пышность траура не отменяет быстроты забвения. Как потеряна могила Князева, так забыта и могила Недоброво. Единственное названное в Поэме место погребения - общие братские могилы на Волковом кладбище, знак всех безымянных петербургских могил. Вся история юрода видится Ахматовой сплошным мартирологом, переходящей из столетия в столетие цепочкой смертей. В Прозе к Поэме она перечисляла "петербургские ужасы": "могила царевича Алексея, смерть Петра, Павла, Параши Жемчуговой, дуэль Пушкина, наводнение, тюремные очереди 1937-8, блокада"12. Другой, более развернутый отрывок включает, кроме названных событии, смерть Маяковского, вернее, воспоминание об одном из петербургских домов, связанное для Ахматовой с известием о смерти поэта, и Семеновский плац, где Достоевский ждал смерти, и пруд (неточность, речь идет о Малой Невке - Н. П.), куда в семнадцатом году бросили труп Распутина, и дом, где в последний раз видела Гумилева13.
Перечисление, может быть, уязвимое с точки зрения исторической значимости имен (в одном ряду Пушкин, Параша Жемчугова, Распутин), выстроено Ахматовой в христианской традиции как своего рода петербургский поминальный список, поминание мученических смертей. Вспоминая в том же ряду военную прокуратуру, Ахматова уточнит ее адрес: "рядом со знаменитой лавкой смерть мужьям" (так назывался очень дорогой магазин-ателье на Невском, 12 в послевоенном Ленинграде). Оксюморон "смерть мужьям", кажется, есть итог и формула петербургского периода русской истории. Не случайно обрывки "Реквиема" слышатся Автору в вое петербургского ветра.
"Все это - мой Ленинград", - заключает Ахматова свой прозаический отрывок. В Поэме она называет его - Петербург, иногда - Город, так же, как М. Булгаков называл свои Киев в "Белой гвардии". В описании жизни Города маятник времени раскачивается очень широко - от 1913 до 1956 гг. Из событий 13-го года Автор заглядывает в будущее и, упомянув об авиабомбе 42-го года, разрушившей дом Адамини, вновь продолжает повествование, возвращаясь к тому, что происходило в стенах этого дома в 13-м году. Собственно настоящего времени в жизни Города нет, как его нет и в жизни человека - оно всего лишь вспышка сознания, пережигающая Будущее в Прошлое.
На Галерной чернела арка,
В Летнем тонко пела флюгарка...
Или в ремарке: "от Гавани до Смольного - все как на ладони..." Это особый взгляд на Город - как бы сверху, из поднебесной высоты. Некоторое подобие его может возникнуть, если смотреть на город с мостов - Литейного, Дворцового, Троицкого (ср. строку из стихотворения 1913 года: "Как ты можешь входить на мосты..."), которые дают ощущение всхождения, и город, и панорама набережных открываются если не сверху, то с некоторой дистанции.
Ахматовскому взгляду на город оказывается очень близкой одна из ранних работ Натана Альтмана, посвященная интерпретации стихотворения 1914 года "Божий ангел, зимним утром..."14. Рисунок Альтмана был опубликован в журнале "Голос Жизни" в 1915 году, видимо, одновременно с появлением на выставке "Мир искусства" портрета Ахматовой (март 1915). Эта картина-портрет (по определению Ю. А. Молока) ориентирована, с одной стороны, на иконописную традицию, с другой - на театральную, сценическую. Взяв в основу изображения фрагмент петербургского пейзажа - стрелку Васильевского острова, художник поместил фигуру Ахматовой в правом нижнем углу листа, повернув ее в профиль к зрителю, так что ее лица почти не видно. Центром композиции Альтман сделал лицо Ангела, охраняющего Город, вознесенного над ним, комментируя следующие строки стихотворения:
Тайно обручивший нас,
С нашей жизни беспечальной
Глаз не сводит потемневших.
Но впечатление от работы Альтмана несколько иное, чем в стихотворении Ахматовой. Ангел осеняет своим присутствием Петербург, в том числе и фигуру женщины на переднем плане, ставшую частью петербургского пейзажа. Лик его, вознесенный над Городом, не есть ли лик самой той женщины... И трудно сказать, кто из них двоих есть ангел-хранитель Города...
выше М. А. Зенкевича: "Автор говорит как Судьба (Ананке), подымаясь над всем - людьми, временем, событиями"15. Автор Поэмы видит из-под небесной высоты не только Город. В эпилоге она увидит так всю Россию. Буквальное объяснение - перелетом на самолете, "в брюхе летучей рыбы" не может быть исчерпывающим в объяснении ее способности видеть Город и Мир с высот вечности.
Если внизу Город может уплыть в мираже и не помнить о своих мертвых: забвение - свойство обыденной жизни, своего рода инстинкт самосохранения, блаженство, которое дано обыкновенному человеку, то там, наверху - вечность, или совесть, или Бог, который хранит все. И Поэт в этом смысле равен Богу.
Примечания
1. А. А. Ахматова, Сочинения в двух томах, т. 1. М., 1990. с. 362.
2. Р. Д. Тименчик, Ахматова и Пушкин. Заметки к теме. "Уч. Записки Латвийского Гос. Университета", т. 215. Рига. 1974. с. 124-131. Статья P. Д. Тименчика с некоторыми дополнениями прокомментирована Г. П. Струве. См. А. А. Ахматова, Сочинения, т. 3. Париж. YMCA Press. 1983. с. 420-424.
4. Замечание Л. Лосева. См: Л. Лосев, Герой "Поэмы без героя" в: Ахматовский сборник. 1, Париж, 1989. с. 117.
5. Сюжет загробного видения ревнующей тени Ахматова считала основой "Каменного гостя", отмечала его в "Онегине", в стихотворении "К молодой вдове" и т. д. См. А. А. Ахматова, О Пушкине. Л.. 1977. с. 107.
6. А. А. Ахматова, Сочинения в двух томах, т. 1. М.. 1990. с. 355.
7. А. А. Ахматова, О Пушкине. Л., 1977. с. 156.
9. Д. С. Лихачев, Ахматова и Гоголь, в сб: Д. С. Лихачев, Литература-реальность-литература. Л., 1984. с. 158-159.
10. А. А. Ахматова, Сочинения в двух томах, т. 2. М., 1990. с. 94.
11. А. А. Ахматова, Страницы прозы. М., 1989. с. 40.
12. А. А. Ахматова, Сочинения в двух томах, т. 1. М. 1990. с. 356.
14. Рисунок Н. Альтмана находится в частном собрании. В Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме представлена его копия.
15. А. А. Ахматова, Сочинения в двух томах, т. 1. М.. 1990. с. 362.