Анна Ахматова: Pro et contra. -
СПб.: РХГИ, 2001. - С. 131-134.
Фет и Ахматова
Литературная заметка
"открыли" символисты, и в этом их большая заслуга. В период, когда властвовали "гражданская" поэзия или такие поэты, как Надсон и Апухтин, поднять голос в защиту Фета и Тютчева было делом геройским, требовавшим много мужества. И такое мужество проявил Брюсов, когда он выступил с докладом в Московском литературно-художественном кружке о поэзии Фета по случаю десятилетия со дня его смерти. Речь Брюсова, "восторженно говорившего о поэзии Фета, который, как всем известно, был крепостник да к тому же и камергер", вспоминает Ходасевич, слушалась с явным неодобрением. "Когда начались прения, поднялся некто, имевший столь поэтическую наружность, что ее хватило бы на Шекспира, Данте, Гёте и Пушкина вместе. То был Любошиц, фельетонист из "Новостей дня". Рядом с ним Брюсов имел вид угнетающе-прозаический. Любошиц объявил напрямик, что поэзия Фета похожа на кокотку, скрывающую грязное белье под нарядным платьем. Этот образ имел успех потрясающий. Зал разразился бурей аплодисментов. Правда, говоря о Фете, Любошиц приписал ему чьи-то чужие стихи. Правда, бурно выскочивший на эстраду юный декадентский поэт Борис Койранский тут же и обнаружил это невежество, но его уже не хотели слушать. Ответное слово Брюсова потонуло в общественном негодовании"1.
В такой атмосфере боролись символисты за признание двух замечательных поэтов. Влияние Фета на раннего Блока неоспоримо, а Бальмонт писал в начале двадцатых годов: "Мы, русские, раньше, говоря о наших поэтах, наиболее сильных, почти неизменно сопоставляли два имени - Пушкин и Лермонтов. За последние лет двадцать пять к двум этим славным именам, в сопоставлении, присоединились, как равноправные, два благородные имени - имена, не менее лучезарные, чем те прежние звезды - Тютчев и Фет. Пушкин - заря наша, Лермонтов - комета, Тютчев - звездная Ночь, Фет - любовный Сад, звонкая от птичьих песен роща. Без этих четырех не быть нашему чувству светлым, тонким, утонченным, музыкальным. Они, как восток и запад, как север и юг, - четыре угла нашего поэтического Эдема"2. И вспоминая своих любимых писателей, повлиявших на его собственное творчество, он подчеркивает: "Фет, многократно Фет"3.
Но если Тютчев и Фет, "открытые" символистами, имели на них, по их собственному признанию, большое влияние, эти имена совсем не упоминаются акмеистами. В программной статье "Наследие символизма и акмеизм" Гумилев писал: "Всякое направление испытывает влюбленность к тем или иным творцам и эпохам. Дорогие могилы связывают людей больше всего. В кругах, близких к акмеизму, чаще всего произносятся имена Шекспира, Рабле, Виллона и Теофиля Готье. Подбор этих имен не произволен. Каждое из них - краеугольный камень для здания акмеизма, высокое напряжение той или иной его стихии. Шекспир показал нам внутренний мир человека, Рабле - тело и его радости, мудрую физиологичность. Виллон поведал нам о жизни, нимало не сомневающейся в самой себе, хотя знающей все, и Бога, и порок, и смерть, и бессмертие; Теофиль Готье для этой жизни нашел в искусстве достойные одежды безупречных форм. Соединить в себе эти четыре момента - вот та мечта, которая объединяет сейчас между собой людей, так смело назвавших себя акмеистами"4. Таким образом, Шекспир, Рабле, Виллон и Готье, эти четыре краеугольных камня здания акмеизма, противопоставляются Пушкину, Лермонтову, Тютчеву и Фету - четырем углам поэтического Эдема символистов, по Бальмонту.
"наследники" символизма, не знали Тютчева и Фета. Но в их поэзии нельзя проследить влияния того или другого. Поэтому-то так поразительно сходство между стихотворением Ахматовой "Муза" из ее последней книги "Ива" (1940) и стихотворением Фета "Музе" из "Вечерних огней" 1888 г. Это, конечно, не плагиат, но очевидный отклик, подсознательный отголосок в поэтической душе Ахматовой, должно быть, давно ею прочитанного и глубоко воспринятого стихотворения Фета. Здесь налицо тот же пятистопный ямб с чередующимися женскими и мужскими рифмами. Здесь та же форма - строфы в четыре строчки каждая, у Фета - три, а у Ахматовой - две. И здесь то же настроение и, что еще важнее, те же мысли.
Вот эти два замечательных стихотворения: первое - Фета, второе - Ахматовой.
Музе
Пришла и села. Счастлив и тревожен,
Ласкательный твой повторяю стих -
И если дар мой пред тобой ничтожен,
Заботливо храня твою свободу,
Непосвященных я к тебе не звал
И рабскому их буйству я в угоду
Твоих речей не осквернял.
На облаке, незримая земле,
С задумчивой улыбкой на челе.
Муза
Когда я ночью жду ее прихода,
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
Внимательно взглянула на меня.
"Ты ль Данту диктовала
Страницы "Ада"?" Отвечает: "Я".
"Пришла и села" у Фета (шл и с-л) и "Вот вошла" у Ахматовой (шл), в обоих стихотворениях муза "входит" к поэту. Кроме того, в обоих стихотворениях запечатлено чувство тревоги. Фет говорит: "Счастлив и ", а Ахматова передает это чувство словами: "Жизнь, кажется, висит на волоске". Дальше оба поэта сознают себя недостойными музы. Фет пишет: "И если дар мой пред тобой ничтожен", а Ахматова: "Что почести, что юность, что свобода пред милой гостьей" (ведь для нее тогда свобода была весьма значительной ценностью, большей даже, чем почести или ушедшая юность). Но о свободе говорит и Фет: "Заботливо храня твою свободу". Кроме того, и для Фета, и для Ахматовой муза не простая, земная, телесная, как у Пушкина, а вещая "незримая земле, в венце из звезд", по Фету, и которая "диктовала страницы "Ада"" Данте и пришла в "покрывале", как Сибилла, по Ахматовой.
В общем, если разобрать словосочетания и музыку гласных и согласных, можно найти еще примеры сходства между этими произведениями двух выдающихся, хотя и весьма разных, русских поэтов. Разделенные по времени полустолетием, эти два стихотворения связаны тончайшими нитями поэтического вдохновения и творчества. И хотя для нас, современников, стихи Ахматовой и ближе, и совершенней, и трагичней, через них можно легче приблизиться к духовному и поэтическому облику Афанасия Афанасьевича Фета.
Примечания
Впервые: Новый журнал. 1957. № 49. С. 261-264.
(псевд. Чацкий; 1898-1963) - поэт, критик, литературовед, после революции 1917 г. эмигрировал, жил в Европе и Америке. В юности в Петербурге пользовался покровительством Гумилева. Оставил воспоминания, вызвавшие резко отрицательное отношение Ахматовой. В 1949 г. издал книгу "Craftsmen of the World. Three Poets of Modern Russia" с главой о Гумилеве, полемике с которой посвящены страницы рабочих тетрадей Ахматовой.
1. Ходасевич В. Литературные статьи и воспоминания. Нью-Йорк: Изд. им. Чехова, 1954. С. 298-299.
2. Бальмонт К. Д. "Где мой дом". Очерки 1920-1923. Прага, 1924. С. 41.