Свенцицкая Элла: Возвращение невозвратного

Серебряный век. - Киев, 1994. - С. 54-59.

Возвращение невозвратного

При попытке охватить одним взглядом творчество Анны Ахматовой не может не поразить особая цельность, монолитность ее поэзии. Конечно, единство творческого пути присуще каждому художнику, однако для подавляющего большинства характерны "переломы", "измены". Ничего подобного нет у Ахматовой. У нее возможно только "Еже писахъ-писахъ". Недаром именно эти слова цитирует Ахматова во вступлении к "Поэме без героя". Что же является основой сохранения этой удивительной поэтической цельности, одолевающей "бег времени"? Вопрос этот важен и поучителен и для молодого поэта, и для критика.

Кажется, Кузмин сравнил Ахматову с Лотовой женой, которая "оглянулась позади себя и стала соляным столпом". Я бы сказала, что она постоянно превращается в соляной столп и терпит муку этого превращения:

"Взглянула, и, скованы смертною болью
Глаза ее больше смотреть не смогли,
И сделалось тело прозрачною солью,
И быстрые ноги к земле приросли".

Действительно, коренная ситуация ахматовского творчества - возвращение и оглядка. Возвращение прошлого, осуществляемое памятью, - закон всякого подлинного искусства, но именно в ее творчестве этот закон стал ведущим. Не зря ее стиховые автопортреты всегда в профиль, именно оглянувшейся:

"А в зеркале двойник
Бурбонский профиль прячет...
"А над ним тот профиль горбатый
И парижской челки атлас,
И зеленый, продолговатый,
".

Почти каждое стихотворение Ахматовой - возвращение ("Ты опять, опять со мной, бессонница..." "Здесь все то же, то же, что и прежде..." "И снова осень валит Тамерланом..." "Пусть голоса органа снова грянут..." "Опять подошли "незабвенные даты", примеры можно множить до бесконечности).

Притом возвращались всегда моменты самые мучительные. Творчество Ахматовой, по крайней мере, раннее, о любви, но именно "любовной лирики" в обычном понимании в нем как раз и нет. "Чисто любовные" стихи можно перечесть по пальцам, и они далеко не самые сильные ("Это просто, это ясно", "Просыпаться на рассвете...", "Эта встреча никем не воспета...", "То пятое время года...", "По твердому гребню сугроба..."). Основная же ситуация - мука любви, возвращаемая постоянно и переживаемая вновь и вновь.

Но если бы для Ахматовой главным была любовь, ее творчество исчерпалось бы первыми сборниками. Она сама писала об этом: "Но это... По капельке выпило кровь. Как в юности злая девчонка-любовь". Эта любовь осталась в юности, а в дальнейшем тема несчастной любви вбирает в себя весь поэтический космос и перерастает в любовь к родной земле, языку, культуре, не менее мучительную. Счастье не только немыслимо, но и греховно, и здесь возникает тема совести ("А я всю ночь веду переговоры с неукротимой совестью моей").

Зачем же нужно было возвращать именно самое мучительное? Прежде всего для того, чтобы, возвращая муку, пережить и освобождение от нее и победу над судьбой, на эту муку обрекающую. Жизнь была "лугом, где некогда гуляла Прозерпина", а первым кругом Дантова ада - любовь, вернее, мука любви на грани жизни и смерти:

"Войдет он и скажет: "Довольно,
Ты видишь, я тоже простил..."
"Затем и в беспамятстве смуты
Я сердце свое берегу,
Что смерти без этой минуты
".

А далее была сама смерть, которая вначале кажется благом, избавлением от муки:

"Я смерти не такой хотела...
Казалось мне, что туча с тучей
Сшибется где-то в вышине,

И голос радости могучей,
Как ангелы, сойдут ко мне".

Но и она позднее как бы расплывается ("А я уже стою на подступах к чему-то..." "Я была на краю чего-то...") и становится той же мукой на грани жизни и смерти. Вот как у Ахматовой воспринимается смерть в зрелых ее стихах:

"Так тяжелую лодку долго

Удерживать можно, прощаясь
С тем, кто остался на суше..."

"На этом корабле есть для меня каюта
И ветер в парусах, и страшная минута
"

Смерть лишь мука прощания, но не избавление от муки.

Ситуация на грани жизни и смерти - проявление подлинности поэтической судьбы. Ахматова всю жизнь прожила на грани жизни и смерти, переход в смерть так же естественен, как и продолжение жизни... ("Не верилось, когда она жила, не верится, когда ее не стало" - Е. Евтушенко).

Во всем было объединяющее начало - память. ("Только память вы мне оставьте. Только память в последний миг...", "И что память яростная мучит - пытка сильных, огненный недуг"). Она же оказывается и победой над судьбой:

"Сюда принесла я любовную память

Холодное, чистое, легкое пламя
Победы моей над судьбой"

"Боль я знаю нестерпимую, стыд обратного пути...", "Тяжела ты, любовная память"). Апогея эта тема достигает в стихотворении "Подвал памяти". Ситуация этого стихотворения предчувствуется в раннем "Бежецк":

"Там строгая память, такая скупая теперь,

Но я не вошла, я захлопнула страшную дверь..."

"уж тридцать лет, как проводили дам. От старости скончался тот проказник"), но и настоящее ("Но где мой дом и где рассудок мой?"). Возвращение прошлого также происходит на грани жизни и смерти. Недаром память всегда связана с пламенем (память "холодное, чистое, легкое пламя", "пытка сильных - огненный недуг"., "мне в дыму твоем петь и гореть", "чтоб после, как Феникс из пепла. В тумане восстать голубом"). Именно в памяти умирание и возрождение, именно она самая мучительная и очистительная сила.

Сама поэзия есть память, вечное возвращение. Сравним раннее стихотворение "Первое возвращение" и позднее "Последнее возвращение". Оба - возвращения, и в обоих - переживание, разрушение прошлого и в конечном счете невозможность возвратиться. Но в раннем стихотворении это лишь предчувствуется ("Здесь все мертво и немо, Как будто мира наступил конец"), но еще остаются реалии прошлого - дворец, колокола. В "Последнем возвращении" от этого остается: "припахивало табаком, мышами, сундуком открытым". Это как бы разные эпохи воспоминаний, и то, что было по отдельности в этих раннем и позднем стихотворениях, собрано воедино в "Шестой Северной элегии". Там внешнее примирение с разрушением прошлого и невозможностью возвратиться ("все к лучшему") преодолевается самим фактором стихотворения, которое обречено вечно возвращаться и возвращать читателя в то прошлое, о разрушении которого поведало. Таким образом, творчество есть возвращение, а стихи - разные эпохи воспоминаний.

Мука любви, мука смерти и мука памяти восходят к самой последней муке - бегу времени, потому что в нем все это заключено и он больше всего этого. Это сквозное время, проходящее через поэта, все вовлекающее в себя и стирающее, разрушающее все. И главное оружие против бега времени, против дисгармонии времен - это возвращение, возвращение хотя бы ценой жизни. И искусство стало памятью именно для того, чтобы бегущее через человека время раскрутить в обратную сторону.

"Шестой Северной элегии" ("И вот тогда горчайшее приходит..."), как не раскручивание стиха обратно, придающее всему предшествующему новый смысл. Ведь до этого, в сущности, повествовалось о последовательном разрушении прошлого, а концовка - внезапный поворот, восстановление его, оно опять становится чем-то таким большим, что невозможно вместить "в границы нашей жизни", и многоточие - это именно пауза для совершения этого поворота. И пусть конец ("... даже все к лучшему") - внешнее примирение с судьбой, но чего стоит это "даже"! То прошлое, которое невозможно было вместить в границы жизни реальной личности, вмещается в границы жизни в искусстве. А в "Подвале памяти" этот поворот тесно связан с категорией трагического. По мироощущению всего творчества, да и по раннему стихотворению "Бежецк" спуск в подвал памяти не сулит ничего хорошего. К тому же между временем написания того и другого стихотворений произошло много такого, что "терема памяти" трансформировались в "подвал". Да и все начало стихотворения пронизано предощущением чего-то страшного ("чадит фонарь, вернуться не могу, Я знаю, что иду туда, к врагу..."). Но оказывается, что ничего страшного нет ("но там темно и тихо"), и так до конца, и лишь последняя строчка все переосмысливает, раскручивает вспять. Именно то, что в подвале памяти ничего страшного нет, оказывается таким страшным, что от этого нельзя не потерять рассудок. А отсюда необходимость выстоять под напором текущего сквозь человека времени, принять любой удар ("Мы ни единого удара не отклоним от себя") и не "только сохраниться, но и претворить в искусство, став живым противостоянием дисгармонии эпох. Это главное в Ахматовой.

нему в искусстве. Вспомним стихотворение "Данте": "Он и после смерти не вернулся В старую Флоренцию свою...", но "Он из ада ей послал проклятие И в раю не мог ее забыть".

И также о себе: "И туда не вернусь, но возьму и за Лету с собою Очертанья живые моих царскосельских прудов". С Данте роднит ее и полное пренебрежение мирской, суетной стороной не только собственного творчества, но и искусства вообще. Искусство понимается лишь как служение при полном отсутствии позы и декларации.

Вечное возвращение связывает Ахматову и с Пушкиным. У Пушкина тоже каждое стихотворение - это обращение к памяти. Но у Пушкина при всей горестной тяжести воспоминаний они все-таки остаются гармоничными и просветленными. Не то память у Ахматовой. Она трагедийна, бесповоротна и неукротима. У обоих память вплотную сопряжена с категорией совести. Но если у Пушкина совесть глубоко личная, то у Ахматовой это категория "мы". Можно сопоставить стихотворение Пушкина "Когда для смертного умолкнет шумный день..." и ахматовское "Одни глядятся в ласковые взоры...", которое, на мой взгляд, является парафразом пушкинского. Прежде всего у Ахматовой для совести, памяти "не существует время, и для нее пространства в мире нет". А у Пушкина ("но строк печальных не смываю") им положен предел. Кроме того, у Пушкина возможно выпустить конкретные детали воспоминаний, которые, как известно, он не включил в окончательный текст, и, в сущности, именно благодаря этому стихотворение стало шедевром. Он мог оставить читателю лишь сущность, итог. У Ахматовой невозможно убрать из стихотворения глубоко личные, конкретные детали воспоминаний - ("и снова черный масляничный вечер...") - и стихотворения не будет, потому что эти личные воспоминания - не личное дело.

Небезынтересно сопоставить Ахматову с ее современником, поэтом близкой ей творческой судьбы, Б. Пастернаком. При внешнем подобии, обманывавшем многих, между ними существует глубокое различие. Они олицетворяют собой два разных типа творчества. У Пастернака главное - чувственный мир, непосредственно прорывающийся через поэта, который является органом природы и должен донести до людей ее одухотворенность (поэзия - "пригород, а не припев", "собранье деревьев под кровельной дранью", "ивы нависли, целуют ключицы"). У Ахматовой природа принципиально человечна, она существует не сама по себе, а только через человека ("Как в первый раз я на нее, на Родину глядела, Я знала - это все мое, Душа моя и тело").

временную дистанцию (в стихотворении "Тихо льется тихий Дон", например, есть строки: "Эта женщина больна, эта женщина одна", а если бы было "я больна, я одна", то стиха бы не было). "Я" у Ахматовой - часть какой-то общности, народа ли, поколения ли, и смысл ее поэтического пути - в расширении этой общности.

В этой связи хочу сказать о природе ахматовского историзма. Прежде всего для Ахматовой характерно очеловечивание времени ("Когда погребают эпоху", "Двадцать четвертую драму Шекспира Пишет время бесстрастной рукой", "И царицей Авдотьей заклятый, Достоевский и бесноватый, Город в свой уходил туман...", "Вот здесь кончалось все..." и т. д.). Время, эпоха становятся полноправным героем ее творчества, едва ли не самым главным. Отсюда следует основная особенность ахматовского историзма. Общее рассуждение: "Распалась связь времен, и трещина прошла через сердце поэта", - здесь приобретает буквальный смысл. Грань между жизнью и смертью при соприкосновении с историей претворяется в разлом очеловеченного времени. Благодаря этому оказывается возможным объединение в рамках одной человеческой жизни многих поколений, исторически противоположных друг другу. Например, в стихотворении "Когда погребают эпоху..." Ахматова не отворачивается от всех форм проявления исторического разлома (эпоха - "труп на весенней реке", "но матери сын не узнает, а внук отвернется в тоске"). И это позволяет преодолеть разлом, потому что, во-первых, она все-таки выплывает, а во-вторых, именно "когда погребают эпоху", то "слышно, как время идет". Это опять-таки поэтически осознанный бег времени, "возвращение" которого преодолевает гибель и ведет дальше, пусть к новой гибели, но и к новому возрождению. Именно поэтому главное - выстоять, не отклонив от себя "ни единого удара". Помогает же выстоять опыт культуры. Именно отсюда так называемая "цитатность", столь характерная для Ахматовой.

Так лирическая история души вбирает в себя историю культуры, память и связь эпох, а бег времени становится человеческой жизнью, открытой "невиданным переменам", "неслыханным мятежам" и сохраняющей в них свою сущность. Сохранить себя на самом великом и крутом повороте истории для Ахматовой одновременно означает сохранить историю в себе.

Раздел сайта: