"Царственное слово". Ахматовские чтения.
Выпуск 1. - М.: Наследие, 1992 г. - С. 119-125.
О чужом голосе в ранних стихах Анны Ахматовой
В ранних сборниках1 Ахматовой "чужой голос", включенный в стихи в виде цитаты, встречается часто. В первом сборнике "Вечер" - из 48 стихотворений в 17-ти, в "Четках" - из 52 стихотворений в 10-ти, в "Белой стае" - из 93 стихотворений в 19-ти. В следующем сборнике "Подорожник" количество таких включений прямой речи резко уменьшается - 2 стихотворения из 29-ти. но в последнем из ранних сборников "Anno Domini" снова в 9-ти стихотворениях из 55-ти звучит "чужой голос".
Включение в лирическое стихотворение "чужого голоса" можно проследить и в русской народной песне, и в поэзии XIX века. Именно на основе этой традиции Ахматова разработала специфический прием своей лирической поэзии.
Вероятно, если бы мы рассматривали эту проблему на материале поздних стихов, то следовало бы говорить о самоцитате и цитате "мирового поэтического текста". Быть может, можно было бы ставить эту проблему как проблему слияния точек зрения авторского "я" и "голоса народа", хора "мы", или же как проблему раздвоения лирического "я". Однако здесь мне хотелось бы сосредоточить внимание на тоне, тональности авторского голоса в ранних стихах Ахматовой.
Ставя перед собой такую задачу, мы не имели в виду, так сказать, "внешнюю" мелодику стиха, упорядочивающую и акцентирующую, скажем, звуковые повторы при чтении стихотворения вслух. Когда мы читаем стихи, мы слышим заключенные в них голоса и звуки. Если задуматься, то довольно странно - как это буквы и слова, которые сами по себе звуков не издают, в сознании читающего "про себя" приобретают звучание с различной модуляцией, силой, окраской. Вот о тональностях этой внутренней музыки мы и собираемся здесь говорить.
Нельзя сказать, что в истории изучения поэзии Ахматовой не был замечен диалог в ранних стихах, но все же это были лишь фрагментарные наблюдения. В качестве систематического исследования можно назвать лишь книгу "О поэзии Анны Ахматовой" В. Виноградова (1925). Суть анализа В. Виноградова согласуется со структуралистическим принципом "диалог как особая разновидность речи"2, однако, как я собираюсь показать ниже, в лирике Ахматовой "чужой голос" - это средство интонационного оживления и обогащения стиха.
Действительно, если мы обратимся к сборникам стихов Ахматовой, то в "Вечере", "Четках" и "Белой стае" последовательно уменьшается число стихотворений с диалогом, зато растет количество примеров, когда включается "чужой голос" вне диалога, например, в виде цитаты. В "Вечере" среди стихов с "чужим голосом" диалог содержат 9 из 15-ти, в "Четках" - 4 из 10-ти, а в "Белой стае" число падает до 4 из 19-ти.
В поэзии Ахматовой мы слышим не просто "чужой голос", а голоса природы, птиц, музыку, непосредственный голос лирического героя, вклинивающийся в эпическое повествование. Эти голоса искусно аранжированы и звучат гармонично, что делает стихи богаче. Как заметил Б. Кац, "все, что может быть представлено в виде звучания, является для Ахматовой несомненной поэтической ценностью"3.
Прежде всего обратимся к стихам, которые В. Виноградов приводил в качестве примера "загадки", скрывающейся в поэзии Ахматовой. Попробуем вновь проанализировать эти стихи с точки зрения смены тональностей в них.
Мальчик сказал мне: "Как это больно!"
И мальчика очень жаль.
Еще так недавно он был довольным
И только слыхал про печаль.
А теперь он знает все не хуже
Мудрых и старых вас.
Потускнели и, кажется, стали уже
Зрачки ослепительных глаз.
Я знаю: он с болью своей не сладит,
Как беспомощно, жадно и жарко гладит
Холодные руки мои.
("Четки")
"мальчик сказал мне" - это прозаическая интонация, пояснение, в котором нет ничего особенного. Во фразе: "Как это больно" явственно слышится голос мальчика. Почему была произнесена эта фраза, пока не ясно, но она совершенно отличается по тону от предыдущей. "И мальчика очень жаль", - здесь звучит чарующая интонация живого человеческого голоса, как будто бы непосредственно слышится голос героини. Эта живая, полная чувства и обаяния интонация не остается неизменной, а с переходом к 3-4-й строкам ("Еще недавно…") начинает сменяться интонацией холодного наблюдения.
Кроме того, во второй строфе неожиданно приводится ссылка на "вас", тем самым меняется адресат высказывания. Эта строка служит своего рода "поворотным пунктом", так как обращение вовне в третьей строфе сменяется интонацией внутренней убежденности героини.
А какую роль играют такие слова, как "я сказала", "он сказал", "он мне сказал"? Они весьма отличаются от обычных поэтических, и у Ахматовой в стихах встречаются во множестве, предваряя введение "чужого голоса". Естественно, возникает вопрос, почему в стихи постоянно, словно специально, включаются столь прозаические выражения (да даже и в прозе, пожалуй, употребляют более изящные обороты).
Самое первое предназначение - обозначить говорящего. Но это не значит, что без этих слов читателю не ясно было бы, кто говорит. Кроме того, что в стихах, как правило, вступают в разговор не больше трех человек, глаголы, обозначающие слова и действия лирической героини, имеют окончания женского рода. Ахматовой эти слова нужны, чтобы предупредить о смене тональностей в стихотворении или о появлении "чужого голоса". Лирическая героиня, ее лирическое "я" вслушивается в слова и интонации партнера, высказывает чувства, мысли и ассоциации, рожденные от столкновения с "чужими словами".
В следующем стихотворении на фоне монолога-повествования появляется диалог.
…И кто-то, во мраке дерев незримый,
Зашуршал опавшей листвой
И крикнул: "Что сделал с тобой любимый,
Что сделал любимый твой;
Словно тронуты черной, густою тушью
Он предал тебя тоске и удушью
Отравительницы-любви.
Ты давно перестала считать уколы -
Грудь мертва под острой иглой.
Легче в гроб тебе лечь живой!.."
"Хитрый, черный,
Верно, нет у тебя стыда.
Он тихий, он нежный, он мне покорный,
"
("Четки")
В этом стихотворении слышатся два разных голоса: голос лирической героини и кого-то, невидимого среди деревьев и тьмы.
Недоверие, неуверенность в чувствах любимого выступают в словах "кого-то во тьме", и лирическая героиня спорит с голосом этого "кого-то". Можно сказать, что, поскольку этот "кто-то" незрим, то он выступает в виде "чистого голоса". До Ахматовой, если в стихах затрагивалась подобная тема, недовольство неверностью любимого высказывалось в виде монолога. Внутренние колебания героини. Стремление стереть это недовольство из памяти трудно выразить описательно, поэтому Ахматова дала этим тончайшим переживаниям самостоятельный голос, персонифицировала их. Благодаря этому она сумела передать внутренний монолог лирической героини.
Кроме этих двух голосов, нужно прислушаться еще и к "голосу природы", который звучит в начале стихотворения. Звук шуршания листвы под ногами, наряду с такими образами, как "желтей трава" ("Вечер"), "запах спелой ржи" ("Четки"), голоса природы несут в ее поэзии важный смысл, не уступая в этом людским голосам, обычно являются символом, говорящим о предчувствии разлуки.
Попросил: "Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой".
Я ответила: "Милый, милый!
…"
("Вечер")
Ветер, дождь, вьюга, шелест деревьев у Ахматовой наделены самостоятельными голосами, они становятся собеседниками лирического героя. Нередко появление "голоса природы" является поводом для смены тональности в стихотворении.
Сам по себе прием, когда природа говорит человеческим голосом, и до Ахматовой часто встречался в лирических стихах (например, "В саду" А. Фета, или "Сиреневая игла" И. Анненского). Однако у Ахматовой это способ вполне самостоятелен.
В следующем стихотворении нет обмена репликами, и звучащий в косвенной речи "чужой голос" представляет одно лицо, лирическую героиню:
Я для него не женщина земная,
А солнца зимнего утешный свет
Когда умру, не станет он грустить,
Но вдруг поймет, что невозможно жить
Без солнца телу и душе без песни.
…А что теперь?
("Anno Domini")
"его" восклицающий голос, да еще в повелительном наклонении, как бы врывается в монолог, нарушая интонацию.
Первая строка начинается со слова "сказал", а местоимение-подлежащее опущено. Благодаря тому, что собственные "его" слова в первой строчке сменяются во второй строке и дальше пересказом его слов, внимание сосредоточивается не на самих "его" словах, а на чувствах воспринимающего "я". От "его" слов смысловой акцент все больше и больше смещается вглубь сознания лирической героини. Убеждение, что "я" для "него" не живой, конкретный объект любви, порождает воображаемые обстоятельства смерти (в начале пятой строки: "Когда умру…"). Кроме того, включенный в стихи "его" крик по сути интонационно окрашен стремлениями самого "я".
Стихотворение начинается словами "я", в которые вклинивается "чужой голос", а заключается - "чужим голосом", родившимся в недрах "я". Видимо, можно сказать, что в стихах Ахматовой голос "я" обладает теми же функциями, что и "чужой голос". Обычно в лирических стихах непосредственно переданные слова "я", в форме монолога, или диалога, помогают отразить такие существенные элементы речи, как тембр, громкость, высота звука. Кроме того, если считать, что "особенность лирического жанра - в том, что внутренняя речь лирического я вводится в его рамки прямо, непосредственно"4, то, может быть, заключение голоса "я" в кавычки, его, так сказать, "объективизация", рождает диалог скрытого "я" и "я", обладающего голосом. В следующей строфе, в монологе лирической героини звучит интонация молитвы:
Я так молилась: "Утоли
Глухую жажду песнопенья!"
И не было освобожденья.
("Белая стая")
До сих пор мы рассматривали прямую речь, но в косвенной речи тоже встречается "чужой голос".
В последний раз мы встретились тогда
Была в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.
Он говорил о лете и о том,
И Петропавловскую крепость! -
Затем что воздух был совсем не наш,
А как подарок божий - так чудесен.
И в этот час была мне отдана
("Четки")
В. Виноградов уже анализировал это стихотворение и заметил, что стихи начинаются величественной интонацией, напоминающей об эпосе, а в "его" словах, которые переданы в виде косвенной речи, чувствуются прозаические интонации. Эти "его" слова очевидно и нарочито отличаются интонационно от соседствующего поэтического фона, собственно "ее" голоса.
Господствовавшая в первой строфе эпическая интонация словами косвенной речи разрушается, и в 3-4 строках второй строфы на смену ей приходит эмоциональный тон слов лирической героини. В третьей строфе вновь происходит возврат к сдержанной интонации, и стихотворение завершается в спокойном тоне. Здесь мне хотелось бы подчеркнуть, что "его" голос звучит диссонансом по отношению к стихотворению в целом, и это позволяет избежать монотонности.
Есть и стихи, где посредством косвенной речи передается голос "я". Однако из 193 стихотворений в трех сборниках ("Вечер", "Четки", "Белая стая") такой пример лишь один. На наш взгляд, это свидетельствует о том, какое большое значение Ахматова придавала тону звучащего голоса.
"я", он передает этот голос в виде прямой речи, а если интонация высказывания несущественна, а важно передать только содержание, тогда автор обходится без прямой речи.
Однако, конечно, было бы ошибкой судить обо всех стихах с формальной точки зрения и делать вывод, что в прямой речи сохраняется тон высказывания, а в косвенной стирается. Есть такие стихи, как предыдущие, где несмотря на косвенную речь, тон сохраняется, а есть такие, где при наличии прямой речи интонации не слишком ярко выражены. Единственный пример из 193-х стихотворений ("Вечер", "Четки", "Белая стая"), о котором упоминалось выше, входит в сборник "Четки". Вот это стихотворение:
И тебе, печально-благодарная,
Я за это расскажу потом,
Как меня томила ночь угарная,
("Четки")
Такое ощущение, что косвенная речь употребляется здесь для того, чтобы держать под контролем слишком сильную интонацию, которая прозвучала бы при прямой речи. Таким образом, "чужой голос" позволяет ввести в стихи новые интонации, обогащая звучание лирики.
Рассмотрев в нескольких стихах функции этого приема, мы позволим себе высказать предположение, что традиции его в русской литературе восходят к пушкинской поэзии и, в частности, к "Евгению Онегину", где различные голоса искусно переплетены, и при том, что строго выдержана форма стиха, интонации очень богатые и живые.
Примечания
2. Виноградов В. О поэзии Анны Ахматовой. Л., 1925. С. 149.
3. Кац Б., Тименчик Р. Анна Ахматова и музыка. Л., 1989. С. 79.
4. Ковтунова И. Поэтический синтаксис. М., 1986. С. 188.