Тименчик Р. Д.: Чужое слово у Ахматовой

Русская речь. - 1989. - № 3. - С. 33-36.

Чужое слово у Ахматовой

В представлении критики 1910-х годов ощущение "непосредственности" лирических излияний ахматовских героинь, какой-то "прямой трансляции" душевных порывов почти не оставляло места для "опроса об опосредованности ее текста. Только иногда поэты - из тех, чей круг чтения в эти годы совпадал с ахматовским - указывали на книжный источник ее вдохновений. Так? Вадим Шершеневич, погруженный в поэзию французских символистов, писал: "Творчество Ахматовой как-то цепном, зевая, проглянет одну, другую чужую книгу, зевнет, <...> грустит и поет о "нем"" (Современная женщина. 1914. № 4). Еще более показательно начало стихотворного портрета Ахматовой, который был написан Мариной Цветаевой в 1915 году (за 26 лет до их первой встречи): "Узкий нерусский стан / Над фолиантами" (День поэзии. М., 1968. С. 195; курсив наш. - Р. Т.).

Друг Ахматовой, поэт и критик Н. В. Недоброво в апологетической статье о ней чрезвычайно осторожно (чтобы не дать повод досужей критике порассуждать насчет подражательности, а то и "плагиатах") замечал: "Средства, новые ли, старые ли, берутся ею те, которые непосредственнее трогают в душе нужную по развитию стихотворения струну. Поэтому, если Ахматовой в странствии но миру поэзии случится вдруг направиться и по самой что ни на есть езжалой дороге, мы и тогда следуем за нею с неослабно бодрой восприимчивостью <...>. Когда стихи выпеваются так, как у Ахматовой, к творческой минуте применимы слова Тютчева о весне: "Была ль другая перед нею, / О том не ведает она" (Русская мысль. 1915. № 7).

"Поэма без героя") вызвала к жизни серию исследований о цитате у поздней Ахматовой - статьи Т. В. Цивьян, В. Н. Топорова, А. Е. Аникина и других. Авторы этих работ пришли к тому же выводу, который некогда был сделан В. В. Виноградовым на пушкинском материале: "Цитата", "ссылка" потенциально вмещает в себя всю ту литературно-художественную структуру, откуда она заимствуется или куда она обращена" (Лит. наследство. 1934. Т. 16-18. С. 153-154).

Но есть ли семантическая функция у полуневольного повторения чужого текста, у случайных и коварных подсказок памяти? Таких случаев выхода на "езжалую дорогу" немало в ахматовских стихах 1910-х годов. Вопрос этот надо рассматривать специально на каждом конкретном примере, но, по-видимому, существует как бы промежуточный вид использования чужого слова, когда воспроизведение каких-то читанных стихов до известной степени случайно, сознательной отсылкой к иному тексту не является, но некоторым моментам глубинной структуры новосозданного стихотворения все же отвечает.

Последняя предвоенная киевская поездка Ахматовой, в последний предвоенный месяц 1914 года тогда же отразилась в ее стихотворении:

Древний город словно вымер,
Странен мой приезд.

Поднял черный крест.

Липы шумные и вязы
По садам темны.
Звезд иглистые алмазы

Путь мой жертвенный и славный
Здесь окончу я.
И со мной лишь ты, мне равный,
Да любовь моя.
"Древний город словно вымер..."

Позднее Ахматова вспоминала об этой поездке: "Киевский Врубель. Богородица с безумными глазами в [Кирилловской церкви]. Дни, исполненные такой гармонии, которая, уйдя, так ко мне и не вернулась" (ЦГАЛИ, ф. 13, оп. 1, ед. хр. 116, л. 6). Настроение "гармонии" на первый взгляд и характеризует эмоциональную тональность стихотворения 1914 года.

Но третий стих второй строфы - это реплика брюсовской строчки:


Ты идешь во мгле аллеи.

Над тобой горят светлее.

Стихотворение Валерия Брюсова было напечатано в 1911 году в журнале "Gaudeamus." Несомненно, что двадцатидвухлетняя Ахматова с пристальным вниманием следила за стихотворным отделом этого журнала, и котором фактически состоялся ее литературный дебют в столице. Не менее вероятно ее заинтересованное чтение именно брюсовских стихов. В молодости она пережила увлечение брюсовской поэзией, а к моменту публикации стихотворения "Ангел бледный, синеглазый...", по-видимому, находилась в состоянии недоуменной обиды на вождя русского символизма: за несколько месяцев до того она послала Брюсову свои стихи с вопросом, стоит ли ей заниматься поэзией, но никакого ответа не получила. Теперь, по вполне понятным психологическим причинам, она должна была пристрастно и ревниво вглядываться в то, что вышло из-под пера самого "мэтра", отказавшего ей в отклике.

Так ли бессодержательно кажущееся невольным ритмико-фразовое уподобление у Ахматовой? Рассмотрим брюсовский контекст. Здесь возникает тема лермонтовского "Демона":

Звезды ярки, как алмаза

Скалы старого Кавказа
Дремлют в царственной пустыне.
Здесь, где Демон камень темный
Огневой слезой прожег, -

Брюсовская отсылка была особенно значимой для Ахматовой, интерес которой к Лермонтову, по собственному ее призванию, "граничил с наваждением". Преломление темы "Демона" в творчестве Ахматовой рассмотрено в заметке о ней в "Лермонтовской энциклопедии" (М., 1981). Здесь же обратим внимание на то, что отголоски отдельных строк лермонтовской поэмы встречаются в ахматовскпх стихотворениях ранней поры. Пример из "Демона":

Тамара.
А наказанье, муки ада?

Так что ж? Ты будешь там со мной!

У Ахматовой в стихотворении "Гость":

Я спросила: "Чего ты хочешь?"
"Быть с тобой в аду"

"лермонтовский слой". Иногда он обозначался почти прямой цитатой, как в заключении стихотворения "Как мог ты, сильный и свободный...": "И на кострах высоких жгли" воспроизводит стих из 7-й строфы первой части "Измаил-бея" ("И на костре высоком жгли"). Но он давал знать о своем присутствии и без буквальных цитат, и Г. А. Гуковский, например, сближал стихотворение "А ты думал - я тоже такая" с "клятвами Демона" (Гинзбург Лидия. О старом и новом. Л., 1982. С. 415).

В киевском стихотворении 1914 года мотив Демона сокрыт в смысловой глубине. Росписи Врубеля, о которых в связи с этой поездкой вспомнила Ахматова спустя полвека, и в особенности "безумные" глаза Богородицы уже современниками понимались как попытка кощунственного скрещения тем Богородицы и Демона. По словам поэта Георгия Чулкова, в Кирилловской церкви "можно уже предугадать будущих "демонов", коими соблазнился художник" (Чулков Г. И. Годы странствий. М., 1930. С. 307). Для Врубеля, как замечал исследователь его художественного мира, "Богоматерь и Демон суть два антиномических лика единого лица, творчески вдохновлявшего художника" (Тарабукин Н. И. М. А. Врубель. М., 1974. С. 29). Сближение Ангела с Демоном, намеченное у Лермонтова, получило подробное развитие во врубелевских иллюстрациях к поэме (Дурылин С. Врубель и Лермонтов // Лит. наследство. 1948. Т. 45-46. С. 597) и отразилось в брюсовском стихотворении. Заимствование из последнего у Ахматовой оказывается вполне осмысленным. Выведенной на поверхность стихотворения теме "гармонии", освещенной и освященной историей Киева - крестом Владимира, ознаменовавшим начало христианской Руси, вторит подспудная трагическая тема "демонизма", предчувствие гибельной обреченности этой гармонии. Когда в кажущемся профессиональным промахом употреблении чужого стиха мы обнаруживаем начало цепочки смысловых перекличек, подчеркнуто безмятежная лирическая пьеса становится откровением тайной тревоги.

"работает" чужое слово в поэтическом тексте. Заимствование всегда вольно или невольно привносит с собой контекстуальные обертоны из источника. Но не всегда это суммирование однородных эмоциональных и ценностных сгустков. Иногда отношения текстов построены именно на контрасте, цитируемый текст может служить подразумеваемом смысловой антитезой цитирующего. Особенно часто это встречается у Ахматовой с ее склонностью к "отказному движению" - ведь не случайно у нее столько строф и стихотворений начинается с "Нет...".

Рига

Раздел сайта: