Труды по знаковым системам. Тарту.
1973. VI. Вып. 308. С. 438-442.
К семиотической интерпретации "Поэмы без героя"
"Поэма без героя" Анны Ахматовой не случайно стала предметом семиотических штудий последнего времени (Т. В. Цивьян, В. Н. Топоров). Мы имеем дело не просто с Parallelenjagd - наметившийся подход обусловлен структурной спецификой именно данного текста.
Показательно обращение одного из самых проницательных исследователей ахматовского творчества Б. М. Эйхенбаума к категории мифа: "Глубина мифа, в которой Муза становится заново живым поэтическим образом", "Избранничество, мифология. Колдовское", "Это придает всей ее лирике мифологическую основу - ту, которая нужна для подлинной высокой лирики", "Лирика, превращающаяся в миф..."1. Не менее показательно пастернаковское слово "первозданность" для означения своеобразия ахматовской поэзии2. Напомним также ахматовскую характеристику Достоевского, которая является и косвенной автохарактеристикой:
Вот и сейчас перемешает все
И сам над первозданным беспорядком,
Как некий дух, взнесется.
Аналогия с мифологическими структурами представляется уместной и при анализе "Поэмы без героя" в связи с проблемой использования "чужого слова" в ее тексте. Термины "заимствование", "влияние", "плагиат" описывают это явление весьма неточно. Гораздо более адекватным является понятие "bricolage", которым К. Леви-Стросс определяет механизмы мифологического мышления3. Аналогия основывается на том, что авторская мысль в "Поэме" выражается средствами разнородного материала, обширного, но принципиально ограниченного пределами Памяти Автора. Признаки пространственной семантики выделяются в ахматовских метафорических обозначениях Памяти: "И в памяти черной пошарив, найдешь". "И в памяти, словно в узорной укладке...", "Она слова чудесные вложила / В сокровищницу памяти моей..."4 ("сокровищницей" называет К. Леви-Стросс "подручные запасы" "бриколера", вспоминая определение магии как "сокровищницы идей"5). "Чужое слово", знаки, уже использованные традицией, занимают видное место в этой "сокровищнице". Поведение Автора как текстообразующего начала определяется словами "как будто припомнив что-то <...> говорю", а о речевом поведении персонажей (напомним, что специфику I части "Поэмы" определяет именно частичное снятие оппозиции "автор" - "герои", ср. слова "редактора" в "Решке") сказано: "И все шепчут своим дианам / Твердо выученый урок".
Итак, в "Поэме" снова пущены в оборот уже использовавшиеся знаки6, но здесь они "перемешаны". При реаранжировке знаков происходит характерная для мифотворчества перестройка соотношения обозначающего с обозначаемым. Знаки различных уровней не свободны от следов предыдущей литературной обработки и наделяются, таким образом, дополнительной семантикой собственной литературной генеалогии. Так, в I главе I части "Поэмы" - в "петербургской повести" "Девятьсот тринадцатый год" - вся фабульная ситуация как целое есть "знак" "поэзии 1913 года". Сравним, например, стихотворение А. Д. Скалдина "Ночь перед рождеством":
Тихо в комнате моей.
Оплывающие свечи.
Свет неверный на стене.
Но за дверью слышны мне
Легкий шорох, чьи-то речи.
Кто же там? Входи скорей.
Полночь близко - час урочный!
Что толочься у дверей?
Дверь, неясно проскрипев,
Растворилась. Гость полночный
Входит молча. Вслед за ним
Шасть другой. А за другим
Пятый. Лица странны: лев,
Три свиньи и змей трехрогий
Позади, раскрывши зев.
Ну и гости! Ждал иных.
Говорю им: скиньте хари,
Неразумные шуты,
И скорей свои хвосты
Уберите! Не в ударе
Вы сегодня. Видно, злых
Нет речей и глупы шутки -
Только я-то зол и лих.
Зашипели. Сразу злей
Стали рожи. Ветер жуткий
Дунул вдруг - и свет потух.
Но вдали запел петух, -
Свиньи в дверь, а лев кудлатый
За окно и в печку змей.
Что же, бес или сон проклятый
Были в комнате моей?7
Равно и парадоксальное отождествление в стихе "Там, у устья Леты - Невы" не есть просто ретроспективная дефиниция "из года сорокового", но и само по себе является знаком "мышления 1913 года". На развертывании этого мотива строится, например, стихотворение Всеволода Курдюмова "Прошлогодняя синева":
Там, где в Неву впадает Лета,
Гранитный опрокинув брег, -
В пеноразделе этих рек... и т. д. 8
Также типична именно для предреволюционной петербургской поэзии аранжировка и интерпретация евангельской цитаты во. "Втором посвящении":
Мне снится молодость наша,
Ср. в стихотворении Василия Комаровского "Видел тебя красивой лишь раз..." (1913): "Или это лишь молодость - общая чаша?"9
Знаки-символы эпохи "1913 года", как правило, в "Поэме" выбираются из репертуара знаков-индексов этой эпохи - частей ее языкового запаса. Метонимия берет на себя функции метафоры, и наоборот, как в мифологическом мышлении10. Более того, сознательно и отчасти полемически используются именно те фрагменты культурного набора "1913 года", которые уже в ту эпоху ощущались как избыточные, теряющие информативную нагрузку, как например, сочетание "поцелуйные плечи", имеющее непосредственным источником стихи Всеволода Князева. Ср. высказывание Брюсова, сопоставлявшего состояние русской поэзии в пору раннего символизма и в 1910 г.: "Какой-нибудь эпитет, вроде "поцелуйный", был тогда нов и уместен, потому что сказан чуть не в первый раз, но, если я его увижу в стихотворении, появившемся на свет вчера, мне будет, право, как-то неловко за автора. Все это прошло"11. В преломлении "семантического калейдоскопа" "Поэмы" ее "языком" (в смысле Соссюра) становится "речь" т. е. совокупность всех текстов, воспроизведенных на данном языке - в нашем случае на "петербургском поэтическом языке"12, а "речь" текста "Поэмы" на некоторых отрезках сводится просто к воспроизведению образцов этого "языка". Взаимопереход метонимического и метафорического, синхронического и диахронического аспектов, использование элементов культуры "1913 года" как "операторов" смысловой перестройки13, конвенция смыслового равноправия всех частей "сокровищницы памяти" [в раннем варианте "Поэме" предпослан эпиграф "Tout le monde a raison. (Roche foucault)"] - конструктивные принципы семантического механизма "Поэмы без героя".
Примечания
1. День поэзии 1967. Л., 1967, 169-171. Ср. К. Мочульский. Поэтическое творчество Анны Ахматовой: "Вчувствование в природу материала делает метафору - поэтической реальностью и развивается в целый миф-фабулу" ("Русская мысль", София, 1921, № 3-4, с. 196).
3. Claude Levi-Strauss. The Savage Mind. University of Chicago press. 1968, p. 16-36. E. M. Мелетинский. Клод Леви-Стросс и структурная типология мифа. - "Вопросы философии". 1970, № 7, с. 169.
4. Ср. в неопубликованном стихотворении 1914 г.:
Спокоен ход простых суровых дней.
Покорно все приемлю превращенья:
Твои слова, улыбки и движенья.
(приводится по подготовленной к печати статье Г. Г. Суперфина "Кузмин и Маяковский").
5. Levi-Strauss. Ук. соч., р. 18.
6. Содержательный анализ того, как- в "Поэме" "жизнь нередко принимает формы, подсказанные поэтической традицией", см.: В. М. Жирмунский. Анна Ахматова и Александр Блок. - "Русская литература", 1970, № 3, с. 72-79.
"Альманах муз", Пг., "Фелана", 1916, с. 155-156.
8. "Вечер "Триремы". Лазарету деятелей искусств. Пг., "Трирема", 1916, с. 24. Ср. "бесконечный мост через Неву-Лету" у популяризатора петербургской культуры 10-х гг. Георгия Иванова (очерк "Поэты" в: "Последние новости", № 1999, 12 сентября 1926).
9. "Апполон". 1916, № 8, с. 50.
10. Levi-Strauss. Ук. соч., р. 150.
13. Один из многих примеров: введение фигуры Доктора Дапертутто - Мейерхольда привносит не только мотив "маскарада" (в "Поэме" явственно отразились впечатления от мейерхольдовской постановки "Маскарада" 1917 г.), но и мотив взаимоперехода исторических лиц друг в друга (ср. такие факты литературно-художественной жизни 1910-х гг., как например, исполнение Мейерхольдом роли "Гумилева" в импровизированной пантомиме "Гумилев в Африке" на "Башне" Вяч. Иванова), что и является сущностью "структуры прототипа" в "Поэме".