Жирмунский В. М.: О "Белой стае"

Анна Ахматова: Pro et contra. -
СПб.: РХГИ, 2001. - С. 177-180.

О "Белой стае"

Новый сборник Анны Ахматовой должен явиться неожиданностью для тех, кто недостаточно внимательно следил за ее поэтическим развитием после "Четок" по отдельным новым стихотворениям, рассеянным в журналах и газетах. Характерная поэтическая манера "Четок", сухая и строгая, оказалась только предварительной школой, за которой теперь открывается более глубоко лежащее единство поэтического стиля: если с прежней манерой Ахматовой уже связана судьба целой "ахматовской" школы поэтов, превратившей эту манеру в манерность, то в "Белой Стае" Ахматова показывает своим ученикам и последователям, что ими была воспринята лишь внешняя оболочка ее поэтического дарования.

В "Четках" Ахматова намеренно приближала стихи к изменчивому и капризному излому художественно стилизованной разговорной речи. Она любила прерывистые, синкопированные ритмы, сочетания двудольных и трехдольных стоп, нарушающие строгость и внешнее равновесие метрической структуры стиха; она пользовалась неполными рифмами ("рифмоидами"), неожиданно новым сочетанием слов в рифме, музыкальная действенность которой ослаблена неполным соответствием звуков (учтивость - лениво), словарь и синтаксис "Четок" отличались богатством и свободой, обычно свойственными "прозаической" речи ("Как ты красив, проклятый!", "А ко мне приходил человек"…).

Напротив того, в "Белой Стае" искусство Ахматовой развивается в направлении идеализующей классической строгости. Преобладают простые, точные рифмы и правильные ямбические строки. Особенно замечательно появление шестистопных ямбов с парными рифмами "александрийского стиха", венчающего лирику Пушкина.

А! Это снова ты. Не отроком влюбленным,
Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным
Ты в этот дом вошел и на меня глядишь.
Страшна моей душе предгрозовая тишь…

Словарь "Белой Стаи" поражает обилием славянизмов, обороты речи поднимаются в область возвышенного стиля. Напр.:

В недуге горестном моя томится плоть,
А вольный дух уже почиет безмятежно…

В самом существенном, однако, Ахматова остается верной себе. Ее искусство по-прежнему противоречит поэтическим заветам символистов: она не ищет смутного, музыкально-лирического воздействия на настроение слушателей; но сознательно владеет и пользуется логической стихией речи; каждому слову сохранен его вещественный смысл и вес, и сочетание слов всегда единственно возможное, индивидуальное, синтетическое. В "Белой Стае" окончательно завершается поворот новейшей русской поэзии от романтической лирики символистов к классическим канонам высокого и строгого искусства Пушкина.

поэтического содержания своих стихов, внешнее отражение которого заметно в изменении художественных приемов. Поэзия "Четок" - вся в мгновении настоящего: "Подошел ко мне, улыбнулся…", "тронул мои колени…", "наклонился, - он что-то скажет"… Настоящим каждого мгновения Ахматова до конца занята: "Четки" - это роман в стихах, повествующий о том, что заполняло каждый день, о встрече, любви и разлуке. "Белая Стая", напротив того, не знает настоящего. Прошлое, лишенное жизненной спутанности и противоречивости, несогласованной яркости конкретных впечатлений, приняло теперь законченную форму, художественно совершенную, монументально неподвижную. Книга вся - о прошедшем, вся - в воспоминании.

Как белый камень в глубине колодца,
Лежит во мне одно воспоминанье.
Я не могу и не хочу бороться:
Оно - веселье, и оно - страданье…

Людей в предметы, не убив сознанья,
Чтоб вечно жили дивные печали.
Ты превращен в мое воспоминанье.

Цветом воспоминанья, золотистым цветом осени окрашено большинство стихотворений этого сборника. Осенний ветер, "свежий и колкий", ранние осенние "холода", "прозрачный" осенний свет и чистый "горный" воздух. Описание Бахчисарайского сада заканчивается смелой классической аллегорией Осени:

…Чтобы песнь прощальной боли
Дольше в памяти жила,
Осень смуглая в подоле
Красных листьев принесла


И откуда в царство тени
Ты ушел, утешный мой!

В "Четках" художественное внимание Ахматовой было занято разнообразием впечатлений внешнего мира: обстановка каждой встречи, описание внешности любимого - его глаз, его губ и рук, перечисление предметов, запечатлевшихся в "любовной памяти", - красный тюльпан в петлице, три гвоздики, веер, перчатки, хлыстик. Эта острая восприимчивость к вещественным мелочам обыденной жизни делала изображенные в стихах переживания более четкими и доступными, хотя, в то же время, более внешними и поверхностными. В "Белой Стае" интерес к внешней обстановочности жизни совершенно исчезает; душа сбрасывает стеснявшие ее вещественные оболочки, она занята теперь не суетой минутного, а всегдашним и вечным, самым настоящим, важным и глубоким.

Не оттого ль, уйдя от легкости проклятой,

Уже привыкшая к высоким, чистым звонам,
Уже судимая не по земным законам…

Очищение, освобождение души, высокое сознание духовной свободы, торжествующей над суетой и связанностью смутной и противоречивой жизни, составляет важную особенность "Белой Стаи":

Слаб голос мой, но воля не слабеет.

Высоко небо, горный ветер веет
И непорочны помыслы мои…

Это освобождение от власти минутного, от смутной и связанной данности жизни открывается Ахматовой в творческом созерцании поэта, для которого душевные переживания - только материал, служащий строительству прекрасного, созданию чистых художественных ценностей, освобождающих от власти переживания.

Одной надеждой меньше стало,

Духовное освобождение от жизненной суеты, творческая победа над властью жизни находит завершение в классическом образе Музы, вдохновительницы и подруги поэта.

И стройной башней стала западня,
Высокою среди высоких башен…
Отсюда раньше вижу я зарю,

И часто в окна комнаты моей
Влетают ветры северных морей,
И голубь ест из рук моих пшеницу…
А недописанную мной страницу -

Допишет Музы смуглая рука.

Так, в то время, как для поэта-романтика и для лириков недавнего прошлого стихотворение есть поэтическая исповедь и человеческий документ, Ахматова возвращается в "Белой Стае" к классическому взгляду на искусство, как на строительство объективно прекрасных творений.

Впервые: Наш век. Пг., 1918. 28 янв. № 21 - Печ. по: Жирмунский В. М. Вопросы теории литературы. Л., 1928. С. 322-326.