Жирмунский В.М.: Творчество Анны Ахматовой

Предисловие
Раздел: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12

Творчество Анны Ахматовой

Е. Эткинд


(Вместо предисловия)

В последней своей работе об Ахматовой В. М. Жирмунский заметил: "Время от ее вступления в литературу до наших дней превышает число лет, прошедших от смерти Пушкина до начала русского символизма. Это целая эпоха, обозначенная в жизни нашей страны и всего человечества величайшими историческими сдвигами и потрясениями - двумя мировыми войнами и Великой Октябрьской социалистической революцией, положившей начало новой эре мировой истории". Время, отделяющее первую статью, посвященную творчеству Анны Ахматовой, от статьи об Ахматовой и Блоке, а также последней работы В. М. Жирмунского, предлагаемой читателю в виде настоящей книжки (1970), - та же эпоха, те же грандиозные сдвиги и потрясения. Пятьдесят пять лет пролегли между статьей "Преодолевшие символизм" и статьей "Анна Ахматова и Александр Блок". Более чем полстолетия - это срок, отделяющий смерть Пушкина от рождения Ахматовой.

В эти более чем полстолетия вместилась и огромная творческая биография Виктора Максимовича Жирмунского (1891-1971). Автор "Преодолевших символизм" - двадцатипятилетний критик, совсем недавно, в 1912 г., окончивший историко-филологический факультет Петербургского университета и получивший - в 1915 г. - звание приват-доцента; он известен немногим тем, кто прочел его весьма специальную книгу "Немецкий романтизм и современная мистика" (1914), и тем, кто слушал в университете его лекции о Байроне и об английской поэзии XVIII в. Автор статьи "Анна Ахматова и Александр Блок" - восьмидесятилетний академик, почетный доктор Оксфордского университета, Берлинского университета имени Гумбольдта, Карлова университета в Праге, Ягеллонского университета в Кракове, член-корреспондент Британской академии, почетный член Миланского лингвистического общества и проч. и проч.; десятки книг, сотни статей написал академик В. М. Жирмунский, создал большую школу филологов, углубился во многие сугубо специальные области лингвистики и фольклора, стал тюрколом, диалектологом... И сохранил верностью своей ранней теме, своей юношеской литературной любви - поэзии Анны Ахматовой.

Чем же лирика Ахматовой так привлекала В. М. Жирмунского? Разумеется, прежде всего она отвечала его художественному вкусу: "... муза Ахматовой - уже не муза символизма", - писал он в статье 1916 г. и уточнял: "Воспринял словесное искусство символической эпохи, она приспособила его к выражению новые переживаний, вполне раздельных, конкретных, простых и земных. Если поэзия символизма видела в образе женщины отражение вечно-женственного, стихи Ахматовой говорят о неизменно-женском. Исчезло мистическое углубление, прозрение, просветеление"1. Вся эта характеристика в высшей степени существенна. Отметим в ней следующие моменты:

"словесное искусство символической эпохи" и "приспособила его к выражению новых переживаний". Другими словами, Ахматова не отбросила символизм, не прошла мимо него, а усвоила его художественные завоевания и, обогатившись ими, их преодолела, двинулась дальше;

- "... к выражению новых переживаний". Символистские прозрения, мистика, абстрактность общеспиритуалистических идей ("вечно-женственное") - это переживания устарелые, принадлежащие предшествующему поколению; время требует иных, а именно - "вполне раздельных, конкретных, простых и земных". Критика привлекает прежде всего то, что охарактеризовано первым из этих слов; он пишет: "У символистов стихотворения рождаются из душевного напряжения почти экстатического, из душевной глубины, еще не разделенной; все отдельные стороны души слиты, и говорит более глубоко лежащее целостное и творческое единство духа. У Ахматовой целостность и неразделенность заменяются разделенностью, сопровождаемой отчетливым, строгим и точным самонаблюдением, тем более что душевное содержание ее стихов не изливается непосредственно музыкально в песне, а каждое отдельное переживание связывается с отдельным фактом внешней жизни" (39). В. М. Жирмунский зорко увидел важнейшую особенность ахматовского лирического психологизма: раздельность впоследствии будет трансформироваться, но останется как важнейший принцип, как останутся и прочие "антисимволистские" черты Ахматовой - конкретность, простота, земной характер чувство. В. М. Жирмунский показывает, как символистские порывы к "последней глубине", к "обнаружению неких метафизических основ и устремлений поэтической личности, с мистическими просветами, с борьбой за Бога и вокруг имени Божия" (40) лишают земную реальность красок и даже смысла; он внимательно следит за тем, как "тоска о небывалом, желание чуда" (например, у З. Гиппиус), как романтическое томление по невозможному счастью "обесценивает все обычное, простое и земное" (40). Это мысль важная: символистская "потусторонность", мистический максимализм обесцвечивают материальное бытие, выхолащивают, мертвят жизнь. В творчестве молодой Ахматовой простое, обыденное вновь обретает ценность: "Любовь, разлука в любви, неисполненная любовь, любовная измена, светлое и ясное доверие отчаяния, то, что близко каждому, то, что переживает и понимает каждый, только не так глубоко и лично; простому и обычному она придает интимный и личный характер" (40-41).

Молодой критик отметил в творчестве молодого поэта то главное, что позднее будут повторять и развивать другие критики:

- раздельность и конкретность переживаний;

- разговорность интонации - "Ее стихи производят впечатление не песни, а изящной и остроумной беседы, интимного разговора" (33);

"... стремление к целомудренной простоте слова, боязнь ничего не оправданных поэтических преувеличений, чрезмерных метафор и истасканных тропов" (34);

- эпиграмматичность словесной формы - "Тонкость наблюдения и точность взгляда, умение обобщать и высказывать обобщения в краткой словесной формуле, законченность словесного выражения - все это черты, резко противоположные музыкальной лирике старых и новых романтиков, и необходимые условия эпиграмматического стиля" (34-35);

- объективированность лирического переживания - "она не говорит о себе непосредственно, она рассказывает о внешней обстановке душевного явления, о событиях внешней жизни и предметах внешнего мира, и только в своеобразном выборе этих предметов и меняющемся восприятии их чувствуется подлинное настроение, то особенное душевное содержание, которое сложено в слова. Это делает стихи Ахматовой душевно строгими и целомудренными; она не говорит больше того, что говорят самые вещи, она ничего не навязывает, не объясняет от своего имени" (36);

- повествовательность лирики, ее новеллистичность - "каждое стихотворение - это новелла в извлечении, изображенная в самый острый момент своего развития, откуда открывается возможность обозреть все предшествующее течение фактов" (40).

Все эти отмеченные В. М. Жирмунским черты противостояли символизму, хотя Ахматова, как сказано выше, не игнорировала своих предшественников, прежде всего Блока; статья недаром называлась "Преодолевшие символизм". Она еще не была опубликована, когда В. М. Жирмунский читал ее как доклад в Петроградском университете. По свидетельству присутствовавшей на этом заседании Марии Лазаревны Тронской, многолетнего друга В. М. Жирмунского, профессора кафедры западноевропейских литератур Ленинградского университета, доклад об акмеистах собрал многочисленную аудиторию; в первом ряду сидела Анна Ахматова, которая, едва В. М. Жирмунский кончил говорить, воскликнула: "Он прав!"2.

"преодолевших символизм", и к самому факту "преодоления", и к заключительному разделу доклада, озаглавленному "К оценке поэтов "Гиперборея". Этот раздел особенно существен. Здесь В. М. Жирмунский обобщал свои наблюдения над творчеством молодых поэтов, в которых видел "явление новое, целостное и художественно значительное" (52); он приветствовал "новое чувство жизни", которое выражалось прежде всего "в отказе от мистического восприятия и мистического углубления явлений жизни и в выходе из лирически погруженной в себя личности поэта-индивидуалиста в разнообразный и богатый чувственными впечатлениями внешний мир" (53); он называл метод Ахматовой и других "гиперборейцев" (О. Мандельштам, Н. Гумилев) "неореализмом", "понимая под художественным реализмом точную, мало искаженную субъективным душевным и эстетическим опытом передачу раздельных и отчетливых впечатлений преимущественно внешней жизни, а также и жизни душевной, воспринимаемой с внешней, наиболее раздельной и отчетливой стороны" (53).

Так что же, акмеистическая поэзия выше символистской, Ахматова - выше Блока? Не к этому ли выводу толкала читателей логика В. Жирмунского? Оказывается, нет. "Гиперборейцы", в частности Ахматова, несут в себе некую слабость, подрывающую их искусство, впрочем весьма замечательное. Дело в том, что "это формальное совершенство, это художественное равновесие в стихах поэтов "Гиперборея" достигается рядом существенных уступок и добровольным ограничением задач искусства, не победой формы над хаосом, а сознательным изгнанием хаоса" (54-55).

Это - глубокое проникновение в самую суть новой школы: она обедняла себя, облегчив свои художественные задачи, ограничив свои намерения; победа формы над хаосом - это высшая цель искусства, которое, по слову Блока, призвано "внести гармонию в мир"; изгнание хаоса - это отказ от эстетического торжества над ним. Жирмунский продолжает: "Все воплощено, оттого что удалено невоплотимое. все выражено до конца, потому что отказались от невыразимого. Именно стремление к тому, чтобы выразить невыразимое, чтобы сказать о несказанном, вызвало художественный переворот в эпоху символизма, поэзию намеков и иносказаний. Ныне сужение душевного мира опять дает возможность быть графичным, четким и рассудительным. У Ахматовой это сужение проявляется в отказе от погружения в единую, целостную и хаотическую глубину души" (55).

Здесь затронут один из самых важных вопросов эстетики: соотношение хаоса и космоса, хаоса бытия и его преобразования в художественно гармоническую форму. Критерием поэтического искусства является метод переработки. М. Горький написал однажды Б. Пастернаку на книге "Жизнь Клима Самгина": "Воображать - значит внести в хаос форму, образ. Иногда я горестно чувствую, что хаос мира одолевает силу вашего творчества и отражается в нем именно только как хаос, дисгармонично. Может быть я ошибаюсь? Тогда извините ошибку"3. Дарственная надпись Горького, относящаяся к ноябрю двадцатых годов. Отвечая на это суждение и даже осуждение, Пастернак написал Горькому: "Я всегда стремился к простоте и никогда к ней стремиться не перестану"4; к простоте. т. е. к преодолению темноты - светом, случайного - закономерным, хаоса - искусством. По мысли В. Жирмунского, молодая Ахматова, как и прочие "гиперборейцы", упростила свою художественную задачу сужением мира, игнорированием его хаотических глубин. Этот упрек был очень серьезным, - может быть, даже и суровым.

"одной художественной завершенностью еще не измеряются значительность и ценность поэтического произведения" (55), потому что поэзия "живет не только своей художественной действенностью, а целым рядом внехудожественных переживаний, вызываемых переживанием эстетическим" (55), и "эстетические образы... подлежат оценке по своему смыслу, как ценности иного, внеэстетического порядка - философские, моральные, религиозные или индивидуально-жизненные" (55). Доклад в университете завешался чрезвычайно ответственной фразой, поворачивавшей в ином направлении оценку акмеизма: "... если бы Александр Блок владел искусством выразительного слова в менее совершенной форме, чем младшие "акмеисты", он все же был бы неизмеримо значительнее их, как поэт, дающий предчувствие до конца не воплощенных и невоплотимых душевных миров огромной напряженности и неизмеримого протяжения" (56).

"Он прав!" В. Жирмунский, по мнению Ахматовой, был прав, утверждая, что акмеисты:

- не побеждают хаос формой, а изгоняют, игнорируют его;

- выражают все до конца, потому что отказываются от невыразимого;

- сужают мир, рационалистически его обедняя и превращая в сумму "ясных, раздельных и по необходимости периферических переживаний";

- отказываются от внеэстетических оценок и вместе с тем от целостного мироощущения и мировоззрения.

"Без божества, без вдохновенья" (1921) продолжает "Преодолевших символизм" (если отбросить болезненное раздражение, которым она проникнута). Блок указывает на чрезмерный эстетизм "внутрилитературность" акмеистических манифестов; он резка осуждает Н. Гумилева за статью 1913 г. - ее автору "в голову не приходило, что никаких чисто "литературных" школ в России никогда не было, быть не могло и долго еще, надо надеяться, не будет; что Россия - страна более молодая, чем Франция, что ее литература имеет свои традиции, что она тесно связана с общественностью, с философией, с публицистикой"5. Не это ли обвинение предъявил акмеизму за пять лет до Блока В. М. Жирмунский, увидевший слабость нового течения в преобладании "художественной точки зрения"? Жирмунский видел и другое: возможность развития для таких поэтов "Гиперборея", как А. Ахматова и О. Мандельштам.

Статья "Преодолевшие символизм" завершается не фразой о Блоке, но абзацем, выпавшим из дальнейших переизданий и содержащим существеннейшие утверждения. "В акмеизме ли будущее нашей поэзии?" - спрашивал В. М. Жирмунский. Ответ его был отрицательным. Новая поэзия, поэзия "нового реализма" должна быть более содержательной и более глубокой, чем стихи акмеистов 1916 г. Приведем важные слова, завершающие статью и свидетельствующие о размахе мысли и напряженности ожиданий В. М, Жирмунского в канун Октябрьской революции:

"Нам грезится, что новая поэзия может стать более широкой - не индивидуалистической. литературной и городской, а общенародной, национальной, что она включит в себя все разнообразие сил, дремлющих в народе в провинции, поместье и деревне, а не только в столице, что она будет вскормлена всей Россией, ее историческими преданиями и ее идеальными целями, совместной и связанной жизнью всех людей, пребывающих не в уединенной келье, а в дружном соединении друг с другом и с родной землей..."(56).

Анна Ахматова слышала и эти слова, - ее возглас "Он прав!" относился и к надеждам молодого ученого на будущее, к ее страстному ожиданию всенародной и общенациональной русской поэзии.

За год с небольшим до "Преодолевших символизм" в той же "Русской мысли" была опубликована статья "Анна Ахматова", принадлежавшая перу молодого критика Н. Недоброво и посвященная выходу в свет сборника "Четки". Здесь, казалось бы, интимно-камерная лирика Ахматовой оценивалась очень высоко - как поэзия, отражающая "переживание очень яркой и очень напряженной жизни"6, помогающая "восстановлению гордого человеческого самочувствия" и отличающаяся "глубоко гуманистическим характером" (66). Н. Недоброво увидел в лирических миниатюрах молодой поэтессы "дар геройского освящения человека" (66); он благодарил ее за то, что "ее слушаешь, как благовесть; глаза загораются надеждою, и полнишься тем романтическим чувством к настоящему, в котором так привольно расти непригнетенному человеческому духу" (67), за то, что "прочитав стихи Ахматовой, мы наполняемся новою гордостью за жизнь и за человека" (67). Статья Н. Недоброво завершалась предсказанием: критики несомненно "будут призывать к расширению "узкого круга ее личных тем", но он не присоединяется к этому призыву - "дверь... всегда должна быть меньше храмины, в которую ведет: только в этом случае круг Ахматовой можно считать узким" (68). Недоброво приводил слова Пушкина: "Идешь, куда тебя влекут мечтанья тайные...", - выражая надежду, что Ахматова будет следовать этому завету - "со всеми намеками на содержание строчек", замечал Недоброво. Напомним всю строфу, чтобы понять, что критик имел в виду:


Не понимаемый никем,
Перед распутьями земными
Проходишь ты, уныл и нем.
С толпой не делишь ты ни гнева,

Ни удивленья, ни труда.
Глупец кричит: куда? куда?
Дорога здесь. Но ты не слышишь,
Идешь, куда тебя влекут

Тебе награда; им ты дышишь,
А плод его бросаешь ты

("Езерский", 1832-1833)

"лирическом дневнике" глубокое человеческое и даже героическое содержание, Н. В. Недоброво призывал поэтессу к сохранению "узкого круга личных тем" к принципиальной узости "двери", ведущей в "храмину", и к небрежению толпой, с которой. по стиху Пушкина, поэт не должен делить "ни гнева, Ни нужд, ни хохота, ни рева, Ни удивленья, ни труда". Эти слова Пушкина Недоброво возводил в общий закон для поэта, игнорируя их реальный контекст (о котором мы здесь говорить не станем, он достаточно полно раскрыт в специальных трудах о Пушкине). Нет сомнений, что В. М. Жирмунский на страницах той же "Русской мысли" и развивал мысли Недоброво, и энергично полемизировал с ним. Нет, утверждал он, узость - она и есть узость, а будущее русской поэзии не в ней, и не в отделении поэта, исполненного "мыслями златыми", от толпы, а в другом - во включении в себя всего разнообразия сил, "дремлющих в народе", в том, чтобы поэзия была вскормлена "всей Россией".

Перед нами - две критические статьи, высоко оценившие начало творческой биографии большого поэта. Обе они отметили значение ахматовской лирики для современной литературы, обе предсказали Ахматовой блестящее будущее, обе увидели в малой форме значительное содержание. Но каждая из них по-своему начертала перспективу развития. Прав оказался В. М. Жирмунский - полвека спустя эта его правота стала несомненной.

Анна Ахматова не осталась в кругу лирики - она вышла на простор эпической поэзии; ее "Эпические мотивы", неоконченная "Царскосельская поэма", "Поэма без героя", цикл "Северных элегий", поэма "Путем всея земли" с несомненностью говорят об этом.

Анна Ахматова впитала в свою поэзию стихию фольклора - и плач, и причитание, и частушку, и "жестокий городской романс, и застольную, и заклинанье, и многообразнейшие "песенки". В. М. Жирмунский в своей последней работе "Творчество Анны Ахматовой" пишет: "... использование тематики и образности, стилистических и стиховых особенностей женской песни приводит к полному отождествлению переживаний автора и его судьбы с судьбой лирического героя" (82); в связи со стихотворением Ахматовой на смерть Александра Блока (1921) он замечает: "Образность и стиль старинного народного причитания и народная форма стиха свободно используются здесь в соответствии с замыслом торжественного всенародного оплакивания смерти поэта" (83). И далее В. М. Жирмунский делает общий вывод: "... определяющее значение для творчества Ахматовой в целом имели не столько отдельные случаи жанровой и тематической стилизации (от причитания до частушки), сколько широкое использование языка и стиля народной поэзии, а тем самым народного восприятия действительности" (83). Эта органическая народность отвечала тем ожиданиям, которые в 1916 г. высказывал автор "Преодолевших символизм".

Анна Ахматова в своих стихах военного времени поднялась до лирики высокого, общенационального звучания, до трагизма огромной напряженности ("Ветер войны"). В. М. Жирмунский видит в них вершину "наметившегося перед войной подъема гражданской поэзии Ахматовой" (48) и считает, что эти произведения сделали ее "по-настоящему народным поэтом" (48). Он отмечает и тот факт, что "в послевоенной поэзии Ахматовой гражданская тема... занимает не меньшее место, чем тема интимно-лирическая, и часто сплетается с ней... Исторический фон или классические литературные образы раздвигают теперь узкую перспективу личного переживания... Все чаще в стихах Ахматовой звучат элегические раздумья над своим прошлым, над судьбой своего поколения и своего народа, размышления об искусстве, о его задачах и судьбах в современности, о своем поэтическом мастерстве, мотивы своеобразной философской, моральной и общественной дидактики, выступающие не в абстрактном и обнаженном виде, а в тесном поедчинении с личными переживаниями и воспоминаниями" (50-51).

"Преодолевших символизм", осуществилось и для русской поэзии в целом, и для творчества Ахматовой в частности. Вскоре после опубликования "Преодолевших символизм" В. М. Жирмунский стал свидетелем и участником великих исторических сдвигов, и поэзия, которая ему грезилась в 1916 г., начала формироваться, расти, крепнуть. Появилась поэма Блока "Двенадцать", поэмы и стихотворения Маяковского, Есенина, Пастернака, позднее - Твардовского. Появились гражданские стихи и поэмы Ахматовой, оказавшиеся в ряду с теми произведениями русской поэзии, которые, как мечтал молодой Жирмунский, "вскормлены всей Россией, ее историческими преданиями и идеальными целями, совместной и связанной жизнью всех людей, пребывающих не в уединенной келье, а в дружном соединении друг с другом и с родной землей".

"нового реализма", но думал и о том, "чтобы этот новый реализм... основывался на твердом и незыблемом религиозном чувстве, на положительной религии, вошедшей в историю и в быт и освещающей собой всю жизнь и все вещи в их стройном взаимоотношении" ("Преодолевшие символизм", стр. 56). Правда, слово "религиозный" здесь следует до известной степени понимать в его этимологическом смысле (лат. religio, religare - вновь связывать, вновь соединять), однако и современный смысл - "вера" - здесь тоже присутствует. Можно полагать, что это скорее фразеология, нежели мировоззрение, недаром в издании 1928 г. религиозная фразеология отпала, а смысл статьи и ее устремленность в будущее остались неизменными.

Уже говорилось, что из всех поэтов, современников его молодости, В. М. Жирмунский сохранил наиболее верную привязанность к Анне Ахматовой.

Его статьи о ней - не учебное пособие по истории русской поэзии. В. М. Жирмунский разрабатывал лишь отдельные темы из русской литературы ХХ в. (акмеисты Блок, Брюсов, стих Маяковского), не касаясь других, а нередко и проходя мимо них. Читатель сделает поправку на известную выборочность интересов, которые руководили В. М. Жирмунским при изучении творчества Ахматовой.

Попытаемся "раздельно" и достаточно отчетливо сформулировать причины этой его неизменной привязанности.

"авангарда", грозившего размыть ее контуры и вместе с тем разрушить фундамент гармонического искусства, противостоящего антиэстетическому хаосу;

- поэзия Ахматовой пронизана фольклорным началом, и она в этом отношении близка тем явлениям мировой литературы, которые были особенно дороги Жирмунскому как исследователю, - творчеству Пушкина, Гете, Гердера;

- лирика Ахматовой устремлена к объективному, к эпосу. Жирмунский особенно высоко ценил в поэзии соединение лирики с высоким достоинством объективированной эпичности. Ему была эстетически близка отлившаяся в незыблемые формы лирическая поэзия Гете. которую он ценил выше летучего, зыбкого лиризма Верлена или песенно-импровизационной манеры, скажем, Есенина. Ахматовская поэзия соответствовала его художественному идеалу;

- Ахматова прошла огромный и трудный путь - от "Вечера" до "Поэмы без героя", она внутренне очень изменилась, обрела гражданскую страсть, высокий трагизм и человеческую мудрость. И все же она не забыла своего прошлого, не отбросила своей поэтической молодости - Ахматова сохранила преданность своему поколению.

к исследованию ахматовской поэзии через более чем полстолетия - свидетельство этой верности.

1. В. Жирмунский. Преодолевшие символизм. - Русская мысль, 1916, № 12, стр. 41 (далее цитируется это издание, страницы указаны в тексте); перепечатано в книге: Вопросы теории литературы. Л., изд. "Academia", 1928, стр. 301.

2. Выступление М. Л. Тронской на вечере памяти В. М. Жирмунского в Ленинградском Доме писателя им. Маяковского 29 января 1972 г.

4. Там же, стр. 307 (письмо от 4. I. 1928).

6. Н. В. Недоброво. Анна Ахматова - Русская мысль, 1915, № VII, стр. 65 (Далее страницы указаны в тексте).


Раздел: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12

Раздел сайта: