Александра Вениаминовна Азарх-Грановская
Беседу ведет В. Д. Дувакин
А. Это был уже 19-й год, первый день Пасхи, 20-е апреля. Пустой город. Позвонил Волковыский 1 (телефон, надо сказать, иногда работал, большей частью не работал - это был тот счастливый день, когда он работал) и позвал нас к себе праздновать Пасху, говоря, что будут и куличи, и пасха, и даже яйца крашеные. Мы обещали прийти. Я попросила разрешения привести очень красивую женщину с собой, с которой я недавно познакомилась. Волковыский сказал: "Конечно! Это Рейснер Лариса?" 2 - "Да нет, совсем вам не знакомая". Он говорит: "А у меня тоже будет сюрприз. У меня будет Гумилев. Он очень хочет вас видеть". Вот это была вторая наша встреча с Гумилевым.
Д. А что ж это за женщина?
А. Мы пришли раньше. Говорили о событиях, об Урицком, о неприятных слухах, которые ходили по Петрограду 3. И тут раздался звонок, и вошел Гумилев. Раздев пальто, он улыбнулся и сказал: "А я от Ахматовой" 4. Потом я познакомила его с рыжей женщиной. Он сел и неожиданно совсем процитировал, про Ахматову: "Если так живут на 4-й Рождественской, то как же живут на 8-й" 5. Она была замужем за Шилейко 6, и там были уже, очевидно, другие возможности, несравненно более благополучные 7, чем когда они жили с Гумилевым...
Д. Ахматова уже была замужем?
А. Она была замужем за Шилейко.
Д. Это между Гумилевым и Пуниным 8, да?
А. Да-да. Она долго была за Шилейко. Шилейко-то и вырастил сына Гумилева 9.
Д. Они расстались до революции? 10
А. До или во время, по-моему, во время как раз. Мы пошли к столу. Гумилев удивился, откуда такие яства на столе...
Д. Откуда?
А. "Прекрасно в нас влюбленное вино..." 11. <...>
Потом продолжал читать это стихотворение до конца, потом мы стали разговаривать о стихах, о событиях, о Блоке. И заговорили о "Двенадцати" Блока. Я любила очень тогда это стихотворение, читала его наизусть. А Гумилев сказал: "Мне оно чужое. Совсем чужое. Да, пожалуй, одно из худших его стихов". Я стала спорить, и он привел разговор свой с Замятиным 12, говоря, что не то он, не то Замятин сказали, что Христу обидно, а большевикам не нужно. И Мережковский 13 нашел, что неприлично этот белый венчик... "Впереди Иисус Христос", "белый венчик" - плохо, просто плохо.
Д. Это Мережковский считал?
А. Да, Мережковский.
Д. Ну, этот-то последовательно.
А. Огорчало Блока, говорит, что "Гиппиус ему руки не подает. Чужое это". Ну, разговор шел еще об очень многом. Сейчас я всего не припомню. Потом мы перешли в кабинет. И уж тут стали просить Гумилева читать. Он читал много, безотказно. Читал и вот это стихотворение: "Я тело в кресло уроню..." 14. <...>
Потом читал: "Не нам, деревьям, а не нам дано блаженство вечной жизни..." 15. <...> Читал и "Шестое чувство", читал и старые стихи, даже это знаменитое стихотворение... про жирафа, про озеро Чад... 16 <...> Ну, а потом прочел и стихотворение, которое сейчас почему-то у меня ассоциируется с последними днями Маяковского, потому что мне рассказывали, что Маяковский читал именно это стихотворение, вторую половину его.
Д. Прочитайте.
А.
И вот мне приснилось, что сердце мое не болит 17,
Оно колокольчик, далекий и тайный,
На паводе синем дрожит и звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи...
<...> Потом мы перешли в кабинет... то есть мы ушли... <...>
Эта девушка, Ольга, с которой я его познакомила, очень любила Гете и стала вспоминать стихи Гете в разных переводах. <...> Я настояла, чтобы она распустила свои изумительные огненные волосы, которые шли ей, до пят, и она оказалась в таком огненном плаще из волос. И тогда он... посмотрел на ее глаза и проговорил: "А глаза, глаза..."
Д. "... как персидская больная бирюза..." 18.
А. Да. А потом мы перешли к другому разговору и, очень утомленные, ушли все спать. Он сказал: "Я еще немножко посижу". А Ольга сказала: "И я с вами". Потом она пришла к нам туда. Это уже светало. А утром мы завтракали вместе остатками ужина. И он ей сказал: "Хотите, прочитаю?" И прочел вот это стихотворение.
Д. Новое?
А. Которое он... написал, посвятив ей, сказал: "Это стихотворение вами рождено и вам принадлежит".
Д. "В том лесу белесоватые стволы..." <...>
А.
Д. А он еще провел ночь у них?
А. Да, мы все ночевали. Тогда это было обычно. Уж если собирались, то оставались до утра. И даже идти в темноте, без транспорта, без всего... И извозчика не поймать, ничего нельзя было... Он пошел ее провожать. Я больше никогда не видела Гумилева и больше никогда ничего не слышала об этой женщине.
Д. Это о Гумилеве все? На этом кончается?
А. Вероятно, все.
Александра Вениаминовна Азарх-Грановская (1892, Витебск - 1980) - актриса и режиссер, жена режиссера ГОСЕТа А. М. Грановского.
1. Позвонил Волковыский... - Николай Моисеевич Волковыский (1881 - после 1940) - журналист, был член правления петроградского Дома литераторов, умер в эмиграции. Автор статьи "Дело Гумилева" (впервые - "Сегодня" // Рига, 1923, 3 февраля).
2. "Конечно! Это Рейснер Лариса?" - Лариса Михайловна Рейснер (1895-1926) - писательница, журналистка. В 1915-1916 гг. издавала журнал "Рудин". С декабря 1918 по июнь 1919 г. - комиссар Генерального штаба Военно-морского флота республики. Жена Ф. Раскольникова. В 1921-23 гг. с первым советским посольством жила в Афганистане (где послом был Раскольников). В 1923 г., вернувшись в Москву, развелась с Расколькиковым, занималась международной журналистикой, умерла от тифа. Н. Гумилеву и "Бродячей собаке" посвящен ее неоконченный "Автобиографический роман" [Requiem] // Литературное наследство. Т. 93. М., 1983. С. 190-259.
"Из переписки Н. Гумилева и Л. Рейснер" // В мире книг. 1987, № 4). Личность подруги Азарх-Грановской, "не-Ларисы Рейснер", выяснить не удалось. Сама Рейснер весной 1919 г. находилась в Москве. О взаимоотношениях Рейснер, Гумилева и Ахматовой см., в частности, в записках П. Лукницкого: "1916. А. А. была в "Привале комедиантов" (единственный раз, когда она там была). Было много народу. В передней, уходя, А. А. увидела Ларису Рейснер и попрощалась с ней; та, чрезвычайно растроганная, со слезами на глазах, взволнованная, подошла к А. А. и стала ей говорить, что она никак не думала, что А. А. ее заметит и тем более заговорит с ней... Она имела в виду Николая Степановича и поэтому была поражена. "А я не знала" - А. А." (П. Н. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. С. 66). "Ларисе Рейснер назначил свидание на Гороховой в доме свиданий. Лариса Рейснер: "Я его так любила, что пошла бы куда угодно" (рассказывала в августе 1920 г.)" (Там же. С. 66). 1918. После разговора о разводе у А. А. Николай Степанович и А. А. поехали к Шилейко, чтобы поговорить втроем. В трамвае Николай Степанович <...> стал говорить "по-товарищески": "У меня есть, кто бы удовольствием за меня пошел замуж. Вот Лариса Рейснер, например... Она с удовольствием бы"... (он не знал еще, что Лариса Рейснер уже замужем) (Там же. С. 101). Подробнее об отношении Ахматовой к Л. Рейснер см. также: П. Н. Лукницкий. Т. 1. С. 132-133; Т. 2. С. 35-36; Л. К. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. С. 34, 79.
3. ... об Урицком, о неприятных слухах, которые ходили по Петрограду... - Михаил (Моисей) Соломонович Урицкий (1873-1918) - советский государственный и партийный деятель, с марта 1918 г. председатель Петроградского ЧК. 30 августа 1918 г. был убит поэтом Л. И. Каннегисером в Петрограде. "Неприятные слухи", вероятно, имели прямое отношение к трагической судьбе Л. Каннегисера, талантливого поэта и критика. Гибель Каннегисера тяжело переживалась поэтами и литераторами, близко его знавшими, в частности, по "Бродячей собаке". Так, в мемуарном романе М. Зенкевича "Мужицкий сфинкс" история покушения на Урицкого - одна из главных сюжетных линий.
О Л. Каннегисере см. запись Ахматовой от 26 июня 1963 г.: "Потом часто с ужасом вспоминала, как Л. К[аннегисер] сказал мне: Если бы мне дали "Четки", я бы согласился провести столько времени в тюрьме, как наш визави (имеется в виду старый народоволец Г. Лопатин, друг семьи Каннегисеров. - О. Ф.)" (Записные книжки Анны Ахматовой. С. 377), а также: Морев Г. А. Из истории русской литературы 1910-х годов: к биографии Леонида Каннегисера // Минувшее. Вып. 16. М. -СПб., 1994. С. 141-146.
4. "... я от Ахматовой". - возможно, с Фонтанки, 34 (Шереметевский дворец, Южный флигель), где с осени 1918 до осени 1920 г. Ахматова жила в квартире своего мужа В. К. Шилейко (перед революцией Шилейко был воспитателем детей графа Шереметева).
5. ... процитировал, про Ахматову: "Если так живут на 4-й Рождественской..." - неточное цитирование стихотворения О. Мандельштама "Путник, откуда идешь?..", адресованного "ассириологу и поэту Шилейко". В 1962 г. его по памяти записала Ахматова, снабдив пометой: "Из антологии античной глупости. 10-е годы. 1-ый Цех Поэтов" (Записные книжки, с. 204). Цитированием этого шуточного стихотворения Гумилев намекал на факт совместной жизни Шилейко с Ахматовой, а не на ее "благополучный быт", как ошибочно полагала мемуаристка. вверх
"автор" шутливого имени Ахматовой "Акума". Адресат стихотворного цикла "Черный сон" ("Бег времени"). Стихи Шилейко, обращенные к Ахматовой, см. в сб. "Посвящается Ахматовой" ([США]: Эрмитаж, 1991). Историю взаимоотношений Ахматовой и Шилейко см.: "Записные книжки" Ахматовой: "Оба, Лоз[инский] и Гумилев, свято верили в гениальность третьего (Шилея) и, что уже совсем непростительно, - в его святость. Это они (да простит им Господь) внушили мне, что равного ему нет на свете" (С. 703); воспоминания А. Г. Наймана: "О браке с Шилейкой она говорила как о мрачном недоразумении, однако без злопамятности, скорее весело и с признательностью к бывшему мужу, тоном, нисколько не похожим на гнев и отчаяние стихов, ему адресованных: "Это все Коля и Лозинский: "Египтянин! Египтянин!..." - в два голоса. Ну, я и согласилась" (А. Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989. С. 79), а также дневниковые записи П. Н. Лукницкого:
"О браке с Шилейко.
АА: "К нему я сама пошла... Чувствовала себя такой черной, думала очищение будет"... Пошла, как идут в монастырь, зная, что потеряет свободу, всякую волю.
Шилейко мучил АА - держал ее, как в тюрьме, взаперти, никуда не выпускал. АА намекнула, что многое могла бы еще рассказать об его обращении с нею (тут у АА, если заметил верно, на губах дрожало слово "sadiste", но она не произнесла его. А говоря про себя, упомянула имя Мазоха...)
Когда жила с В. К. Ш., постоянно, часами, подолгу, под его диктовку писала (тут же переводимые с листа) работы, касающиеся Ассирии, Вавилонии, Египта" (П. Н. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. С. 44).
"Я оставила его навсегда весной 1921 г." (Анна Ахматова. Записные книжки. С. 626), выяснилось, что брак Шилейко и Ахматовой не был зарегистрирован, и Ахматову серьезно тревожил вопрос, какую фамилию она теперь будет носить. (Документы на "Ахматову" в 1926 г. ей оформил Пунин.) "Какое слово мне теперь впишут в паспорт? У меня теперь даже фамилии нет - этого уж, кажется, и у тягчайших преступников не отнимают..." (П. Н. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. С. 184). Далее о браке с Шилейко: "Шилейко. Ложь, ложь и ложь - потоки лжи. Сначала жили незарегистрированными (Удостоверение, что муж и жена, А. А. прописана как Шилейко)" (Там же. С. 182). По свидетельству Лукницкого, Ахматова "пока видела, что Шилейко безумен - не уходила от него - не могла уйти. В первый же день, как увидела, что он может жить без нее - ушла от него. Уйдя от него, еще год прожила с ним в одной комнате - на Сергиевской, 7, куда пустила его, потому что он был бесприютен. И этот год - ни разу не была близка с ним. Очень тяжелая жизнь была" (Там же. С. 288).
Подробнее о В. К. Шилейко, его личности, своеобразии его юмора см.: К. И. Чуковский. Дневник 1901-1929. М., 1997. С. 138-139, 188; B. Срезневская. Из воспоминаний (в кн.: Анна Ахматова. Десятые годы. C. 213-214); Н. Мандельштам. Вторая книга. С. 364-365; С. В. Шервинский. Стихотворения, воспоминания. Томск, 1997. С. 108-109. А также свидетельства Ахматовой, сохранившиеся в передаче А. Г. Наймана ( Рассказы о Анне Ахматовой. С. 80), М. В. Ардова (Возвращение на Ордынку. М., 1998. С. 46-47), П. Н. Лукницкого (Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. С. 77).
Интересно также ироническое пророчество Шилейко Ахматовой, сделанное им в январе 1926 г.: "... вчера показывала Шилейке свою работу (о взаимоотношениях Анненского и Гумилева и о влиянии Анненского на Гумилева. - О. Ф.). Шилейко долго не хотел смотреть <...> Наконец согласился. Внимательно выслушал и "выглядел" все, что АА показывала ему. "Когда Вам пришлют горностаевую мантию из Оксфордского университета, помяните меня в своих молитвах!"" (П. Н. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. С. 11)
О В. К. Шилейко см. также: Вяч. Вс. Иванов. Одетый одеждою крыльев... // В кн.: Всходы вечности. Ассиро-вавилонская поэзия в переводе В. К. Шилейко. М., 1987; Т. Шилейко. Легенды, мифы, стихи... // Новый мир, 1986, №4.
7. ... там были уже... другие возможности, несравненно более благополучные - ошибочное предположение мемуаристки. С В. К. Шилейко Ахматова прожила несколько одних из самых "голодных" лет своей жизни. "Летом (в августе 1920) было критическое положение: Шилейко во "Всемирной литературе" ничего не получал <…> Не было абсолютно ничего. Жалования за месяц Шилейке хватало на 1/2 дня (по расчету) <…> голод" (П. Н. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. C. 132). О полной материальной "беспомощности" Шилейко и Ахматовой в 1919-20 гг. вспоминает также Н. Я. Мандельштам во "Второй книге".
9. Шилейко-то и вырастил сына Гумилева. - Ошибочное утверждение мемуаристки. Детские и отроческие годы Л. Н. Гумилев провел в Бежецке у своей бабушки А. И. Гумилевой, где Ахматова изредка гостила после развода с Н. С. Гумилевым в 1918 г.
10. Они расстались до революции? - Ахматова и Гумилев расстались 5 августа 1918 г. "... нигде и никогда не прочла, что развод попросила я, когда Н[иколай] С[тепанович] приехал из-за границы в 1918 г., и я дала уже слово В. К. Ш[илейко] быть с ним" (Анна Ахматова. Записные книжки. С. 251).
"Начало августа 1918 г[ода] я даже никуда не ходила, ни с кем не говорила, абсолютно не знаю, как это происходило. Я просто получила бумажку, что разведена с таким-то. Был голод, террор - все куда-то уезжали (многие навсегда), быта не было, все разводились. Нас так давно уже все привыкли видеть врозь..." (Анна Ахматова. Автобиографическая проза // Хейт. Анна Ахматова. Поэтическое странствие. М., 1991. С. 242).
11. "Прекрасно в нас влюбленное вино..." - цитируется стихотворение Н. С. Гумилева "Шестое чувство" (1920) из сб. "Огненный столп".
"Всемирная литература", в котором с 1918 по 1921 г. они оба сотрудничали, либо в петроградском Доме Искусств, где Гумилев и Замятин были членами Совета в 1919-21 гг.
13. Мережковский - Дмитрий Сергеевич Мережковский (1866-1941).
14. "Я тело в кресло уроню..." - цитируется стихотворение Н. С. Гумилева "Ослепительное" (1910) в сб. "Чужое небо" (1912) с посвящением Анне Ахматовой.
15. "... Не нам, деревьям, а не нам..." - неточно цитируется стихотворение Н. С. Гумилева "Деревья" (1916) из сб. "Костер" (1918).
16. ... про жирафа, про озеро... - имеются в виду стихотворения Н. С. Гумилева "Жираф" и "Озеро Чад" из сб. "Романтические цветы" (1908).
"И вот мне приснилось, что сердце мое не болит..." - неточно цитируется стихотворение Н. С. Гумилева "Я верил, я думал..." (1912) в сб. "Чужое небо" с посвящением Анне Ахматовой.
18. "... А глаза, глаза... как персидская больная бирюза..." - неточно цитируется стихотворение Н. С. Гумилева "Лес" из сб. "Огненный столп", в котором оно имеет посвящение Ирине Одоевцевой. Исследователями творчества Гумилева стихотворение датируется "летом 1919 г.". Настоящие мемуары, возможно, позволят изменить датировку на "весну 1919 г.".