Елена Константиновна Гальперина-Осмеркина
Ведет беседу В. Д. Дувакин
Д. Прошу нас начать с Ахматовой, как мы и договаривались в прошлый раз. Пожалуйста.
Г. Преподавание Александром Александровичем1 в Академии художеств было связано с очень длительным пребыванием его в Ленинграде. У него там даже была своя комната при Академии художеств2, в которой он жил. Он жил, пожалуй, больше чем треть года, может быть, даже приближалось к пяти месяцам общее пребывание его в Ленинграде. Я тогда выступала на эстраде, и у меня бывали пробелы в концертах. Обычно ведь выступали главным образом в какие-то даты или юбилеи, а так я вполне могла уехать: я была не на штатной работе, а на сдельной. <...> Очень часто я проводила вот эти свободные недели по своему собственному желанию. И потому что я, действительно, была свободна, в Ленинграде я и познакомилась со всем кругом людей, где бывал Александр Александрович.
И вот примерно в 33-м году мы с ним подошли как-то к Летнему саду3. Навстречу нам шли две фигуры. Он мне тихо шепнул: "Ахматова идет". А рядом с ней шел ее муж, фактический муж, Пунин Николай Николаевич4, тоже профессор Академии. Он вел теоретический курс... не могу точно сказать... или по истории живописи, или по эстетике.
Я была поражена счастливым видом этих людей. Это шли два счастливых человека, с улыбками, с радостью, с каким-то оживленным разговором, оба необыкновенно статные, быстрой бодрой походкой. Я подумала: "Вот счастливые люди!" Не знаю, как они тогда жили, но, очевидно, Анна Андреевна была тогда счастлива5.
Д. Ей сколько ж лет было тогда?6 Это какой год?
Г. 33-й.
Д. 33-й! Ну, тогда она еще молодая была. Я ее позже узнал. У меня другое было впечатление.
Г. Надо сказать вам, что больше я ее никогда не видала в таком счастливом и безмятежном состоянии. Весь их вид говорил: сейчас мы счастливы, а там посмотрим. Это было мое первое знакомство с Анной Андреевной. Мы даже не остановились, собственно говоря, так только, мельком, поздоровались. А увидала я ее, когда я была в Ленинграде... Александр Александрович уже уехал, а я еще осталась на два-три дня, и вот он просил меня зайти к ней. Я пришла к ней7. Вот тут я увидала тот облик Анны Андреевны, который называли, по меткому определению Осмеркина, "какаду"8: такая немножко нахохлившаяся, отстраненная от собеседника, с короткими ответами, не подающая реплик, а только дающая ответы. И я даже как-то себя неловко почувствовала.
Но немножко погодя мы с ней все-таки разговорились, и она с улыбкой - наконец она улыбнулась - сказала: "А, теперь я понимаю, почему Осмеркин сделал меня такой не в меру полной"9. Надо сказать, что я тогда была здорово... ну, толстой, если хотите... упитанной женщиной. "Наверное, он думал о вас, когда он меня писал. Это делает вам честь. Никогда в жизни еще меня никто не изображал в таком состоянии... ну, упитанности или здоровья... Все по-другому меня понимали".
называется эта вещь "Белая ночь". Это было написано при свете ленинградских белых ночей. Уже это придает большую поэтичность ее образу. Сходство там очень большое. Ну, эта картина может нравиться или не нравиться, но, во всяком случае, Ахматова там как Ахматова.
Так, прошло какое-то время...
Д. Я ее видел в сороковом году - она была грузная.
Г. Вошла девочка в комнату, я прекрасно это помню, Ира, та самая Ира10, о которой потом столько говорили и которая... вообще, сыграла определенную роль в ее биографии. Это была дочка Пунина. Ну, дальше - больше... Я помню, зашел разговор почему-то о Гумилеве. Она взяла карточку из ящика своего столика и показала мне. "Вот, - говорит, - Николай Степанович en beau*", как она выразилась.
Д. En beau?
Г. En beau. И потом еще другую карточку, которая... не знаю, кто ее переснимал, но она довольно широко известна, эта карточка: молодая совсем Анна Андреевна, в шляпке такой с полями, модной в те времена, и Николай Николаевич с очень таким строгим и... даже несколько сухим выражением лица.
Д. Николай Николаевич или..?
Г. Николай Степанович, извините. "Это вот, - говорит, - Лева в серединке... (они с ребенком), это вот - Николай Степанович". Больше, собственно говоря, о Николае Степановиче не было никакой речи. Ну, я так посидела... Уходя, я почувствовала, что немножечко она сняла свою суровую маску и чуть-чуть раскрылась.
Следующее наше свидание было уже в доме, собственно говоря, у Николая Николаевича - и ее доме. Тут маленькое пояснение необходимо: она жила в доме Пунина, ей была предоставлена комната, и... Я не знаю, коммуналка это была, может быть, и нет, потому что там довольно большая семья была. А жена Николая Николаевича Пунина со своей дочкой жила в другой комнате11.
Д. В той же квартире?
Г. В той же квартире. И где обретался сам Пунин, мне так и непонятно. Во всяком случае, я задумалась над этим.
Большая столовая, и за столом Николай Николаевич, мы с Осмеркиным, девочки не было - Иры то есть, дочери Пунина. А вот сидит, значит, его первая жена, Анна Евгеньевна, с каким-то молодым человеком12, именно молодым, он выглядел гораздо моложе всех присутствующих... Как мне сказали, это врач по профессии, и больше мне ничего не сказали... его имя-отчество... Оказалось, как я потом узнала, да я и очень скоро это поняла, что это заместитель Николая Николаевича в жизни Анны Евгеньевны. Но все это было сыграно Анной Евгеньевной, то есть его первой женой, удивительно грубо, никак не по Станиславскому: она ему улыбалась, она делала вид, что она страшно счастлива. Врач этот держал себя с подчеркнутым достоинством, что, мол, я здесь занимаю определенное место и извольте со мной считаться - такое у него было выражение лица. Сидел Пунин, не обращая на них, собственно говоря, никакого внимания, и смущенная Анна Андреевна, которая даже посмеивалась, подавала какие-то довольно остроумные реплики, не имеющие отношения ко всем присутствующим, а, скажем, к Осмеркину, или ко мне, или к Пунину. Вот так мы сидели и даже выпивали.
Нам всем подали, как полагается для выпивки, рюмки или маленькие стаканчики, а Николай Николаевич пил из пластмассовой стопочки такой. Эта стопочка обратила на себя внимания Александра Александровича. А так как он не так уж любил Николая Николаевича, не знаю, почему он к нему не чувствовал симпатии, не могу сказать, он сказал: "А! И здесь Вы следуете за модой, новатор. Вы уже стекла больше не признаете? Вам нравится ныне открытая пластмасса, пластмассовая посуда! Ну, конечно, конечно, как же Вы будете из прежнего стекла пить? Это старомодно. Вы следите за модой очень, Николай Николаевич". Николай Николаевич это пропустил. Ну, я бы сказала, что разговор был несколько натянутый, и было такое впечатление, что они нас пригласили к столу просто из приличия... вроде угостить, так сказать, посидеть... Потом мы расстались, больше я Анну Евгеньевну никогда в жизни не видала. У нее было много сторонниц, которые говорили, что это возмутительно, что [Ахматова] переехала в дом, где есть первая жена с ребенком, с Ирой. Другие относились к этому равнодушно, тем более что тогда даже была какая-то мода: если не въезжать в квартиру первой жены, то, во всяком случае, никак не избегать ее и смотреть на это как на факт, который принят в современном обществе...
Д. Новый быт.
Г. ... Вроде как в гареме - никто не удивлялся, когда несколько жен.
Я помню, Красин, у которого была официальная жена и такая красавица женщина13, ее все называли Красина, я забыла, как ее на самом деле фамилия. Что-то похожее было и у Луначарского14"NN - это мой муж". И когда она видела изумленное лицо собеседника, который знаком совсем с другой женой: "Простите, я вас не узнал..." - "Вы думаете, может быть, что я такая-то? Нет, я другая его жена, такая-то..." В общем, это было совершенно принято. Потом, кажется, навели в этом смысле довольно строгий порядок, и юридический - в смысле площади, и общественный - стало в это вмешиваться, например, РОНО, чтобы никоим образом не въезжать с новой женой... И кроме того... вообще, это было уже не принято. Это продолжалось примерно до 28-го, до 30-го года - в 20-е годы, когда была такая путаница всех понятий.
Д. Еще и в 30-е тоже...
Г. Мало. И бедные родители ничего не понимали, что делать с их детьми, когда дети, скажем, семнадцати-восемнадцати лет, приходили к родителям и говорили: "Вот это мой любовник, я собираюсь с ним вместе жить". Словом, выходить замуж было совершенно не принято. Делали предложение так: "Давайте с вами жить вместе". Ну, не знаю, насколько это удобно сюда вставлять, но я прекрасно помню, что когда мы регистрировались с Александром Александровичем - по-моему, в 30-м или 31-м году мы только зарегистрировались, - то я была поражена... Значит, никакого празднества, конечно, не было... Правда, мама купила шампанского, и то со страхом, что мы осмеем это. Но, во всяком случае, когда мы пришли регистрироваться, я побледнела - на стене был такой плакат: "Прежде чем регистрировать брак, пойдите к венерологу". Вот когда я теперь вижу свадьбы с золотыми кольцами, в ресторанах, невесту - в белом, жениха - в прекрасном костюме, толпы людей, роскошный ужин, то я всегда вспоминаю это "зайдите к венерологу". Ну, это историческое отступление. <...>
Вот все, что я могу рассказать о доме Анны Андреевны, в котором она жила. Это был дом, который ахматоведы называют "Шереметевские липы"...15 Дом на Фонтанке. Ну, тут случилось очень знаменательное событие, собственно говоря, начало ее бедствий... В первый раз оно сошло вполне благополучно, а дальше, как известно, она уже страдала всю свою остальную жизнь. Ни с того ни с сего, несмотря на то что тогда еще не было таких массовых арестов, арестовали Пунина и Леву Гумилева16.
Д. Одновременно?
Г. Одновременно их взяли - просто ни с того ни с сего. Действительно, ничего криминального, даже за что можно было как-то зацепиться, в их жизни не было. И Анна Андреевна очень скоро, наверное, на следующий день, послала телеграмму самому Сталину. Может быть, я тут перепутаю какое-то слово, но, во всяком случае, телеграмма была такая: "Невинно арестованы муж и сын. Помогите". Возможно, что я тут какое-то слово текстуально путаю, но по существу это было то самое. И представьте себе удивление, когда, действительно, на следующий день после получения телеграммы, а может быть, через день, они вернулись обратно. Причем все говорили: "Ну что удивительного! Он очень любит и любил всегда Ахматову". Вот такие разговоры были, это я их прекрасно помню. И Николай Николаевич еще с гордостью говорил: "Вот видите, Сталин обратил внимание, какие имена... Тут Анна Андреевна имела значение... Видите, вот какой я, мол...".
Д. Это первый раз? Потом еще?
Г. Сейчас я дойду.
Д. Я не знал, что был такой эпизод.
Г. Этого многие не знают. Когда Анна Андреевна приезжала в Москву, она останавливалась обыкновенно у Ардовых17. Ей там уступил один из ардовских сыновей свою небольшую комнату18. Она очень любила эту семью, очень хорошо там сжилась и с Ниной Антоновной, хозяйкой дома, и с Баталовым, которому она, между прочим, когда получила большой гонорар за переводы какие-то, купила даже машину19. В те годы было чрезвычайно редко, кто имел машину собственную. Это был такой ее дар. Вообще надо сказать, что она была необыкновенно щедра, и даже в своей помощи людям она доходила до мотовства. У нее лично никогда не было денег, и она... не очень-то любила одеваться или не могла одеваться - не знаю.
Ну, теперь можем переходить прямо к 46-му году, я полагаю. Мне говорили о том, что Зощенко совершенно захирел20, и действительно, когда я читала потом записки одной женщины о Зощенко, его приятельницы, то видно было, как он ужасно переносил это постановление 46-го года. Но Анна Андреевна держалась великолепно! Когда я к ней зашла тогда, я думала, что она будет подавлена очень, она сказала мне: "Вы знаете, меня даже это утомило: я каждый день получаю такое количество карточек продовольственных21, что я не знаю, что с ними делать". Ей анонимные лица посылали... Она говорила: "Не меньше десяти в день я получаю". Я говорю: "Что же Вы с ними делаете, Анна Андреевна?" - "Как что? - Отношу в кассу и беру", - она говорит. И вообще, она к этому относилась не только спокойно, а выработала в себе даже какую-то такую усмешку по этому поводу. Если выразить это словами, эту усмешку, то - "ну что ж, всякое бывает в жизни!" - вот так ее можно перевести.
Но, во всяком случае, когда ее вызвали в Союз писателей...22 Может быть, это было до этого, может, после... Ведь очень трудно восстанавливать точные месяцы и точные даты после стольких лет, тем более я это не записывала... Когда ей сказали: "Приходите, вот заседание в Союзе писателей, которое имеет к вам прямое отношение", она ответила: "Я бы с удовольствием пришла, но у меня нет обуви". Все очень долго острили по этому поводу и восхищались ею... Дома, например, она ходила в каком-то китайском или японском халате, и сзади виден был большой шов... ну, туфли уже стерты - в общем, она никак не была одета. Даже в те годы, когда еще особенно не одевались, она все равно была одета... Видно было, что у нее нет денег и что это ее очень мало волнует.
Д. Это все-таки уже после войны. 46-й год, значит... уже одевались, уже начали одеваться.
перед войной. Она была в Ташкенте, но перед Ташкентом она к нам заходила... А дальнейшие воспоминания уже после войны мои.
Ну, она у нас жила, не помню почему. Во-первых, может быть, потому, что Александр Александрович был с ней в очень дружеских отношениях и постоянно бывал у нее; может, у Ардовых что-то было... не то ремонт, не то... не знаю... Почему-то в этот раз она не остановилась у Ардовых, а остановилась у нас. И вот тут я имела, так сказать, удовольствие наблюдать ее.
Ну, в общежитии она была очень легким человеком, абсолютно не требовательным. Правда, когда к ней должен был кто-то прийти, я говорю: "Вас не смущает, что тут ситцевые подушки?" Она говорит: "Нет, лучше их убрать". Это я помню. Это единственный раз, когда она, так сказать, сделала какое-то замечание. Я ей уступила собственную комнату. И к ней ходило много народу. У нас она, пожалуй, была очень недолго после написания своей поэмы - "Поэма без героя". Она прочитала ее у нас целиком, "Поэму без героя".
Д. Значит, это... вот тут постарайтесь вспомнить дату... Когда же это было?
Г. После Ташкента, по-моему, после войны было.
Д. Уже после войны... Значит, это до ждановского доклада?
Г. Нет, после.
Д. После? Значит, после 46-го до 53-го, так?
Г. Пожалуй, так.
Д. Значит, примерно 48-й - 49-й...
Г. Но это была уже раненая Анна Андреевна, потому что Лева уже был арестован23.
Д. Опять?
Г. Не опять, а в первый раз. Просидеть два дня в тюрьме - это, вообще, каждый может. Ну, это была, конечно, рана матери.
Д. Один? А Пунин не был арестован?
Г. Я дойду до этого. Ну вот, во всяком случае, я не связываю это событие с общим колоритом ее жизни. Она читала "Поэму без героя". Все мы немножко выпили... И я... я не могу, конечно, приписать себе такую умную вещь, но, во всяком случае, я помню, что, когда она прочла, я сказала: "Слушайте, это же ваш "Домик в Коломне!"24. И она говорит: "Да-да-да! Как Вы поняли это!" Ведь эпиграф там из "Домика в Коломне"25 помните?
Ну вот. Я не могу сказать, что на меня это произвело такое сильное впечатление, но я знала и эту Олечку Судейкину26, которую я встречала в доме Анненковых...27 Атмосфера для меня была знакомая. Но, во всяком случае, это было событие, что она прочла это...
она после милой и даже такой остроумной беседы села с ногами на кушетку и приняла свой облик "какаду", как мы говорили. Он на меня посмотрел, легонько так толкнул меня в локоть или взял за локоть и сказал: "Пойдемте отсюда. Она хочет сочинять". Это было абсолютно точно сказано, он не искал никаких формулировок литературных. "Она хочет сочинять". Очевидно, так это и было, потому что она... Мы с ним сидели в мастерской, а она довольно долго пребывала в этой комнате.
Помню, как был у нас Журавлев28.
Д. Журавлев? Дмитрий Николаевич?
Г. Да, Дмитрий Николаевич. Он, вообще, очень ее любил. Он, кстати, пишет воспоминания и, кажется, рассказывает об этом вечере29. Но я совсем с других позиций о ней тут скажу... Был Иогансон30 мне говорила: "Я не могу понять, почему после Александра Александровича весь пол в мусоре и в бумажках. Чем он и как он сорит, я не могу понять. Это просто удивительно! Как Вы можете это терпеть?!"
Тут я увидала совсем другой облик Анны Андреевны, который я вообще как-то не замечала, мне зашибало всегда восприятие, что это большой поэт, а тут я увидала ее в роли обыкновенной дамы: она даже кокетничала с Журавлевым... Ну, кокетничала, конечно, в пределах своего возраста и в пределах... не наших, так сказать. А кокетничала, как полагалось...
Д. На другом уровне.
Г. На другом уровне. Как полагалось в дворянском обществе, когда дама разговаривает с мужчиной.
У Иогансона была чрезвычайно толстая, добродушная, пожалуй, во всяком случае, все терпевшая жена. И вот она прикладывалась, клала головку на плечо этой жене, прямо как "дама, приятная во всех отношениях". Тут выявилось ее такое дворянское воспитание, и ее творческий облик совершенно отошел. Я была поражена. Ну, я очень мало застала таких подлинных дворян, но все-таки я их видела - тех, которые не успели удрать из Ялты и почему-то не сели на пароход, я встречала. И вот я вспомнила этих дворянок, понимаете. Вот такие дворянские женские ухватки31.
Г. Они так перекрасились, они так были испуганы... Но мы отходим от темы. Очень немногие видели ее в таком виде. Да и вообще как-то... это было, в общем, ей не свойственно, это были остатки каких-то встреч, какой-то среды, очевидно, даже периода до первой мировой войны, когда она уже была барышней. Ну, и потом Николай Степанович был тоже, по-моему, дворянин, так сказать, прекрасно воспитанный...
Д. И Николай Николаевич был тоже прекрасно воспитан.
Г. Прекрасно! Дальше я помню... вспоминаю больше всего ее страдания по поводу сына. Мне нечего об этом говорить. Это достаточно убедительно сказано в ее "Реквиеме". Но, вообще, на ней уже всегда была такая очень трагическая пелена. Его же освободили, потом опять арестовали.
Д. Когда?
32. Наверное, в 49-м, я думаю, второй тур когда был. Я могу ошибиться, не могу сказать.
Д. А когда освобожден совсем?33 Уже Хрущевым?
Г. По-моему, раньше, а может быть... Не помню, откуда она приехала34"Я выхожу замуж". - "Кто это?" - Александр Александрович ее спросил. "Это Гаршин"35. Гаршин - племянник писателя Гаршина, патологоанатом, за которого она собиралась выйти замуж.
Д. А Николай Николаевич уже был арестован?
Г. Я не помню, что с ним было, но его уже не существовало в ее жизни36. По-моему, Анна Евгеньевна уже тогда умерла, если я не ошибаюсь, и она под свое покровительство взяла Иру, во всяком случае, она ее дальше воспитывала. Ну... И потом мы узнаем, когда Александр Александрович был в Ленинграде, а может быть, кто-то нам сказал, что, когда она приехала, ее постигла большая женская, так сказать, драма: он женился на самой обыкновенной медицинской сестре37"Четки", с детских лет почти что, и вплоть до ее "Реквиема"38, ее прекрасных стихов, и о России замечательные стихи... Ну, она уже была совершенно, так сказать, прощена и... Ведь ее вызывали... в Лондоне она получила...39
Д. Степень.
Г. ... степень или что-то другое. Она нам с большим юмором рассказывала, как она вышла в этой мантии... Потом рассказывала нам о том, что у нее теперь есть "выступательное" платье, как она сообщала: какое-то платье, которое ей шила настоящая хорошая портниха для выступлений. Она уже стала часто публично выступать... Лева уже был свободен... А вот с Гаршиным у нее получилась такая история. Очевидно, это был большой удар. Я не буду сочинять и придумывать то, что не сохранилось в моей памяти, мне хочется совсем с другой стороны о ней вспомнить: женская трагедия выдающихся, замечательных женщин. Когда я узнала эту историю про Гаршина, я тут же вспомнила о том, что Пунин променял ее на какую-то молоденькую студентку или аспирантку40 в свое время; что Айседору Дункан почти все бросали4142 и потом с ужасом говорили, какие это были страшные годы, когда "я с ней жил"... И, скажем, воспоминания Дузе...43 Особенно я помню воспоминания Софьи Ковалевской44. Меня поразило, что... Там две строчки написаны, очень небрежно: "Я получила двойную парижскую премию". Дальше идут страницы о том, как на нее посмотрел, что ей сказал человек, которого она любила, как он улыбнулся... И она тоже была несчастной. И я подумала: "Да! Мужчины всегда бегут от таких выдающихся женщин. Они не могут [вынести] их давления..." Давление личности Анны Андреевны, очень умной, блестящей (я сейчас говорю как о человеке), много понимающей в жизни, в искусстве - нет, мужчины не могут это вынести. В общем, у нее, как у всех замечательных женщин, несчастная женская биография.
Д. Ну, не такой уж она большой поэт. Ну, хороший поэт, но... не первого ряда.
почтения к ней я пронесла через свою жизнь. Но я, конечно, не принадлежу к тем людям, которые считают, что это величина не меньшая, чем Тютчев, чем Фет - нет, я не могу сказать. Во-первых, меня не очень устраивает ее проза, которую, я думаю, вообще опубликовывают зря.. Это несчастье всех современников, у которых остались или вдовы старательные, или друзья старательные, которые все выкапывают. То, что сам поэт, сам художник считал шлаком, все выкапывают только потому, что там стоит автограф. И в конце концов это кладет какую-то темную печать на часть их творческой продукции, вот эти выкапывания их почитателей.
Д. А Мандельштам? Выкапывает Надежда Яковлевна45, и это, по-моему, не только не кладет...
Г. Ну, сейчас мы не будем отвлекаться на Мандельштама. Я, например, не могу возражать по поводу ее трактовки Натальи Николаевны...46 и вообще по поводу понимания Пушкина.
Д. Не
Г. Нет, не могу возражать, потому что это слишком... это целая работа и целая... И не мое это дело, понимаете? Я ее вспоминаю вот такой живой. Я не знаю, кто о ней писал вот как о такой женщине, я ее как женщину вспоминаю, и женщину, конечно, с трагической судьбой во всех отношениях.
Д. А Вам (возвращаясь к Гаршину) вот это появление Гаршина... не вспомните, не совпадало по времени с ее возвращением из Ташкента?
Г. Совпадало. Она ехала из Ташкента и вот говорила: "Я выхожу замуж". Совпадало.
Д. Говорила в Ташкенте?
Д. Я эту историю слышал уже, не помню сейчас от кого, но... что это она узнала на вокзале47.
Г. Ничего не могу сказать. По-моему, это нам не так важно. А вот что я забыла сказать (это Вы как-нибудь вставите) - что она мне рассказывала о своем разрыве с Пуниным и сказала, что когда они поговорили соответствующим образом... Да, судьба ее наказала, потому что эта самая студентка, которую я, между прочим, знала, или аспирантка, тоже жила в той же квартире, и она, само собой, жила... А он, уходя, обернулся и сказал:
Едет царевич задумчиво прочь48.
Будет он помнить про царскую дочь! -
Д. А это ведь вообще...
Г. Лермонтов!
Д. ... демоническая фраза там.
Г. Ну, трактовка этой вещи столько раз поддавалась всяким изысканиям, что я уже ничего не понимаю. <...>
Г. Да.
Д. Пожалуйста. И все, прошу вас, что Вы помните о Пастернаке, и то, что вы, кроме того, помните о том, что Москва говорила о разговоре Пастернака со Сталиным о Мандельштаме49. По этому поводу столько существует разночтений и это так важно, что еще одно разночтение будет не лишне. В общем, помните, что у вас в сознании есть некие залежи, в которых Вы еще не разобрались и... будут разбираться наши потомки. Не смущайтесь нарушением хронологии и композиции.
Г. Ну, давайте вставим о визите Пастернака к Анне Андреевне. К Анне Андреевне заходили вообще разные люди. Причем так как, я вот упомянула о том, что я ей уступила свою комнату, то... мы не всегда присутствовали. Считалось, что к ней пришли ее друзья, с которыми она хочет побеседовать совершенно не в нашем присутствии, так что мы не ходили туда. Но я была в мастерской, а за стеклянной дверью была моя комната, и кое-что было слышно. Конечно, как Вы сами понимаете, я не имею привычки подслушивать ни в каких случаях, но вдруг я услышала такой... как определить манеру говорить...
Г. ... бесконечное количество обертонности, всякой обертонности. Не было чистых звуков, по-моему... Начиная от какого-то гуда и кончая вдруг совершенной четкостью речи. Вот это бесконечное "в-в-в-в..." - это нужно было дождаться, пока он сформулирует точно свою мысль и скажет ее обыкновенным голосом, без этих бесчисленных звуковых добавлений, которые неизвестно откуда у него брались. Вообще как он говорил - это было очень интересно, потому что я никогда подобного не слышала. Я слышала людей с диалектами, я слышала с просторечием, вот, скажем, как Клюев, как ряд других людей, слышала людей, просто не умеющих правильно говорить по-русски, чуждых совершенно понятиям русского литературного языка... Но Пастернак - это было совсем другое. Надо было дождаться, пока у него этот рокот пройдет, и тогда уже было слышно, что он хочет сказать. И вот вдруг через этот гул...
Д. Рокотание.
Г. ... какой-то обвал. Я знаю, отчего это происходит: от бесчисленного количества эмоций и мыслей, которые он не успел еще оформить в слова, и они лились из него рокотом каким-то, прямо как какой-то обвал с горы. А потом уже это формулировалось на русском хорошем языке и, я бы сказала даже, на чистом, приятном голосе, хорошем голосе. Но подождите, пока он... надо было подождать, пока этот рокот выльется, в нем живущий. И вдруг я слышу такие слова: "Нет, это удивительно! Это скворчит, скворчит, как на сковородке. Понимаете? Вы еще никогда так не писали. Это скворчит, скворчит, скворчит, я слышу, как скворчит!" Это был его отзыв о новых стихах Анны Андреевны, которые она читала. Вышла она прямо с сияющим лицом из комнаты: наверное, все-таки ей очень дорого было мнение такого товарища, как Пастернак.
Примечания
см. в кн.: Э. Герштейн. Мемуары: "... она была специалисткой, преподавала много лет в техникуме "Живое слово", ездила по командировкам ВТО на периферию в драматические театры заниматься дикцией с актерами. Была мастером художественного чтения (прозы) и, между прочим, замечательно определила манеру чтения своих стихов Ахматовой. Это, сказала она, не живопись, не акварель, а графика" (С. 491). Воспоминания Е. К. Гальпериной-Осмеркиной "Встречи с Ахматовой" в редакции, значительно отличающейся от представленной в настоящем издании, впервые опубликованы в кн.: Воспоминания об Анне Ахматовой.
* Слишком красивый (франц.). вверх
1. Преподавание Александром Александровичем... - Александр Александрович Осмеркин (1892-1953) - художник, участник художественных выставок "Бубнового валета" (1913, 1915 гг.) и "Мира искусств" (1916, 1917 гг.). Преподавал в Государственном художественном институте им. Сурикова в Москве и Всероссийской Академии художеств им. Репина в Ленинграде. Об А. А. Осмеркине см. также воспоминания 3. Б. Томашевской: "Судьба Осмеркина была печальна. После постановления 1948 г. он был изгнан отовсюду - из институтов, из Союза художников, обвинен во всех злодеяниях против советского искусства и умер фактически в нищете, 25 июня 1953 года. Почти в день рождения Ахматовой. Хоронили его несколько человек. В том числе - Анна Андреевна" (Я - как петербургская тумба // Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 433). Дружба А. Осмеркина и А. Ахматовой началась в конце 20-х - начале 30-х гг. в Ленинграде. Осмеркин - автор портрета Ахматовой "Белая ночь" (масло, Ленинград, 1939-1940 гг., ныне портрет находится в Государственном литературном музее, Москва). Отзыв Ахматовой об Осмеркине см. в кн.: Л. Чуковская. "Записки об Анне Ахматовой": "... Анна Андреевна сказала мне:
- Я только для него позирую, я очень его люблю, он хорошо ко мне относится, а вообще-то писать меня не стоит, эта тема в живописи и графике уже исчерпана" (Т. 1. С. 158). Известно также следующее высказывание Ахматовой об Осмеркине: "Все учились с Лидой (Лидией Корнеевной Чуковской. - О. Ф.), все сидели с Левой, все пили с Осмеркиным" (устное свидетельство Н. Н. Глен).
2. ... даже была своя комната при Академии художеств... - т. е. мастерская на Васильевском острове при Академии художеств, в 30-е гг. служившая приютом для друзей Осмеркина, в том числе Э. Г. Герштейн: "Мы пошли на Васильевский остров. Осмеркин дал мне ключ от своей мастерской в Академии художеств, а сам оставался еще в Москве. <...> Мастерская большая, помост ее перегораживает. Александр Александрович меня кормил. Неплохо мы с ним жили. Он человек шумный, открытый, компанейский..." (Э. Герштейн. Мемуары. С. 248, 250).
3. И вот примерно в 33-м году... подошли... к Летнему саду. - В своих воспоминаниях "Встречи с Ахматовой" Гальперина-Осмеркина датирует встречу с Ахматовой и Пуниным 1927 годом.
4. ... фактический муж, Пунин Николай Николаевич, тоже профессор Академии... - Николай Николаевич Пунин (1888-1953), искусствовед, муж Ахматовой. С 1918 г. Пунин возглавлял Петроградский отдел ИЗО Наркомпроса, был профессором Ленинградского университета и Всероссийской академии художеств им. Репина.
"Он был двойственный, Пунин, то элегантный, в черном костюме, с галстуком <...>, таким его знали на лекциях <...>, а другой раз сидит в халате, в тапочках, раскладывает пасьянс, еле кивнет и не разговаривает" (Э. Герштейн. Мемуары. С. 479).
"Поклялась ему, что никогда за него замуж не выйдет..." (П. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. С. 280). Адресат многих ее стихотворений: "Небывалая осень построила купол высокий..." (1922, Anno Domini); "И ты мне все простишь..." (1951?); "Уводили тебя на рассвете" (ноябрь 1935, Requiem); "От тебя я сердце скрыла..." (30 окт. 1936, Тростник); "Не недели, не месяцы - годы" (1940, 1. Разрыв, Тростник); "И как всегда бывает в дни разрыва" (1940, 2. Разрыв, Тростник); "Последний тост" (1934, 3. Разрыв, Тростник); "И сердце то уже не отзовется..." (1953, Венок мертвым). К Пун и ну обращена четвертая из "Северных элегий" Ахматовой: "Так вот он - тот осенний пейзаж..." (1942, март).
Об отношениях Ахматовой и Пунина в 20-30-е гг. см. их переписку 1927 года (И. Н. Пунина. Из архива Николая Николаевича Пунина // Лица. М. -СПб., 1992, № 1. С. 427-444), а также дневники и письма Пунина 1922-1937 гг. и фрагменты "Разговорной книги" Ахматовой и Пунина 1924-1926 гг. (Н. Пунин. Наша любовь - темная радость / Публ. Л. А. Зыкова // Наше наследие, 1999, № 48. С. 94-122).
Н. Н. Пунина арестовывали дважды (в 1935 и 1949 гг.), погиб он в 1953 г. в заключении. О жизни и смерти Н. Пунина в лагере см. воспоминания А. Ванеева "Два года в Абези. В память о Л. П. Карсавине" (Наше наследие, 1990, № 3, 4; Минувшее. Париж, 1988, вып. 6).
О Н. Н. Пунине также см. в кн.: П. Н. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1, 2; Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1,2, 3; Э. Герштейн. Мемуары; Я. Мандельштам. Вторая книга (М., 1990); Д. Щеглов. Фаина Раневская. Монолог (М., 1998); А. Найман. Рассказы о Анне Ахматовой; а также мемуарные сборники (Воспоминания об Анне Ахматовой, Об Анне Ахматовой) и биографический очерк И. Н. Пуниной (Ахматовские чтения. Вып. 2. М.: Наследие, 1992).
5. ... очевидно, Анна Ахматова была тогда счастлива... - ср. с наблюдениями В. Петрова, относящимися к осени 1932 г.: "Тогда, в начале тридцатых годов, они производили впечатление очень нежной влюбленной пары, почти как молодожены <...> Пожалуй, Ахматова казалась более влюбленной, чем Пунин" (В. Петров. Фонтанный дом // Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 224). Принципиально иную картину дает свидетельство Э. Герштейн 1934 г.: "... начинала разговор о том, как ей плохо живется у Пунина, одна надежда на Леву. Когда он кончит университет, она будет жить вместе с ним..." (Э. Герштейн. Мемуары. С. 215).
7. Я пришла к ней - т. е. на Фонтанку, 34, кв. 44 (Северный флигель Шереметевского дворца), где в служебной квартире Пунина Ахматова жила с марта 1925 по 1952 г.
8. ... облик Анны Андреевны, который называли, по меткому определению Осмеркина, "какаду"... - историю возникновения этого прозвища Ахматовой см. в другой редакции воспоминаний Гальпериной-Осмеркиной: "Александр Александрович часто бывал у Ахматовой. Как-то раз он обратился ко мне с неожиданным вопросом: "Скажи, ты давно была в зоопарке? <...> обратила внимание на какаду? Какая интересная птица! Вокруг нее щебечут, перелетают с места на место разные птицы... а она сидит спокойно, очевидно не слыша и не видя никого кругом, с устремленным вдаль взглядом. Я не раз вспоминал эту птицу, бывая у Анны Андреевны. <...> С тех пор как я это понял, я всегда спрашиваю у нее по телефону: "Анна Андреевна, можно прийти? Какаду сегодня не будет?" (Встречи с Ахматовой // Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 239).
9. "... почему Осмеркин сделал меня такой не в меру полной". - Речь идет о портрете Ахматовой работы Осмеркина "Белые ночи" (1939-1940 гг.). Об обстановке, в которой создавался портрет, см. в "Записных книжках" Ахматовой: "Может быть, лучше не настаивать на маленькой комнате (28 м[етров]), а сказать холодная (не было дров), в окне воспетый в поэме клен - "А свидетель всего на свете" (см. Портрет Осмеркина). Фонтанный дом" (С. 264), а также: "В прозе над Эпилогом надо сделать так: после слов "В Шереметевском саду цветут липы и поет соловей" надо написать: "Одно окно третьего этажа, перед которым увечный+ клен, выбито, и за ним зияет черная пустота".
Ирония Ахматовой справедлива. В 1940 г., если судить по фотографиям Ахматовой, еще ничто не предвещало полноты, появившейся в ее облике с середины 40-х гг. Так, резкое изменение внешности Ахматовой отмечает в середине 1944 г. в своем дневнике Л. В. Яковлева-Шапорина: "Встретила на улице Анну Ахматову <...> Она стала грузной женщиной, но профиль все тот же или почти..." (Цит. по кн.: Анна Ахматова. Requiem. С. 192).
10. ... та самая Ира... - имеется в виду Ирина Николаевна Пунина (р. 1921), дочь Н. Н. Пунина, искусствовед.
11. А жена Николая Николаевича Пунина <...> жила в другой комнате. - Имеется в виду Анна Евгеньевна Пунина (урожд. Аренс, 1892-1943) - жена Н. Н. Пунина, врач. Об А. Е. Пуниной см., в частности, высказывание Ахматовой 1925 г., приведенное в записках Лукницкого: "Когда я пришел к АА сегодня, у нее сидела жена Н. Н. Пунина <...> Потом, когда та ушла, АА спрашивает: Ну как она Вам понравилась? Не похожа на женщину-врача?
Я (нерешительно): Нет, не похожа... Она женщина...
Я (нерешительно): Правда... милая..." (П. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. С. 55, 58).
О реакции Ахматовой в Ташкенте на смерть А. Е. Пуниной вспоминала Ф. Г. Раневская: "Однажды я застала ее плачущей, она рыдала. Я до этого никогда не видела ее в слезах и очень обеспокоилась. Внезапно она перестала плакать, помолчала: "Знаете, умерла первая жена моего бывшего мужа. Вам не кажется ли смешным то, что я ее так оплакиваю?" (Д. Щеглов. Фаина Раневская. Монолог. С. 54)
О трагедии взаимоотношений Пунина с женой, вызванной в 1925 году его планами на совместную с Ахматовой жизнь, см. в дневниках Пунина 1925-1926 гг. (Наше наследие, 1999, № 48)
О колебаниях Ахматовой в мае 1925 г., связанных с переездом на квартиру Луниных, см. во "Второй книге" Н. Мандельштам: "Ее вещи еще находились в Мраморном дворце в комнатах Шилейко, переехавшего в Москву. Пунин собирался перевезти ее барахло на Фонтанку, где жила его семья с дочерью. Ахматова была в смуте. Она как-то напугала Мандельштама, когда идя к себе в комнату, вдруг остановила его и сказала: "Не уходите - с вами все-таки легче..." (С. 186). По свидетельству того же Лукницкого, в марте-ноябре 1926 г. Ахматова пыталась найти комнату, чтобы жить отдельно от Луниных: "Рыбаков указал АА комнату на Восьмой Рождественской, д. 34, кв. 10. АА со мною ездила туда. Комната плохая, просят 25 рублей с освещением и отоплением. Далеко, дорого и плохая комната - не подходит" (П. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. С. 222-223). "Я шел с АА к Срезневским и говорил ей о комнате, которую я осматривал для нее. Комната оказалась дорогой, да и всякая комната слишком дорога для нее, потому что ее социальное положение - "литератор", т. е. почти то же, что "свободная профессия" (Там же. С. 75).
"Нас было пять человек. Со стороны окна сидела АА <...> Против нее - А. Е. Пунина. По бокам - с одной стороны Пунин и я, с другой - Николай Константинович - jeune homme, влюбленный в А. Е. Пунину. Но А. Е. Пунина - неприступна (сказала мне АА)" (П. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. С. 214-215). См. также в "Мемуарах" Э. Герштейн: "Анна Евгеньевна была женщиной лет сорока пяти, гладко причесанная, с затянутыми висками, но с опускающимися на шею локонами, с грубыми чертами лица. У нее был свой друг, врач "Скорой помощи". За общим столом я его ни разу не видела" (С. 241).
13. ... Красин... у которого была официальная жена и такая красавица женщина... - Леонид Борисович Красин (1870-1926), советский государственный деятель, в 1926 г. - нарком внешней торговли. О наличии у Красина второй семьи, в частности, говорит тот факт, что, перевезя свою жену Любовь Васильевну Миловидову (в первом браке Оке) и детей в Стокгольм в годы Первой мировой войны, он всячески уклонялся от возвращения их в Советскую Россию, даже когда в 1918 году занял пост народного комиссара.
14. Что-то похожее было и у Луначарского. - А. В. Луначарский был женат дважды. С первой женой, Анной Александровной Луначарской (1883-1959), с которой прожил около 20 лет, он развелся вскоре после 1917 года и женился на юной актрисе Наталье Александровне Розенель (урожд. Сац, 1902-1962).
15. "Шереметевские липы"... - цитируются строки "Шереметевские липы... // Перекличка домовых..." стихотворения Ахматовой "От тебя я сердце скрыла..." (1936), обращенного к Н. Пунину.
16. ... случилось... знаменательное событие <... > арестовали Пунина и Леву Гумилева. - В октябре 1935 г. в Ленинграде были арестованы Н. Н. Пунин и Л. Н. Гумилев. Ахматова приезжает в Москву хлопотать об освобождении Лунина и сына. 30 октября она ночует на квартире у Булгаковых, где составляется текст письма к Сталину. 31 октября через Л. Сейфуллину и Б. Пильняка, имевшего доступ к Поскребышеву, передает письмо в Кремль. 3 ноября 1935 г. Л. Н. Гумилев и Н. Н. Пунин были освобождены. Подробнее об аресте Н. Лунина и Л. Гумилева, действиях и поведении Ахматовой см.: "Мемуары" Э. Герштейн: "29 октября: Вижу - в передней на маленьком утлом диване сидит Анна Андреевна со своим извечным потрепанным чемоданчиком. Вся напряженная, она дожидается меня уже несколько часов <...> "Их арестовали". - "Кого их?" - "Николашу и Леву".
<...> Я смотрела на ее тяжелый сон, как будто камнем придавили. У нее запали глаза и возле переносицы появились треугольники. Больше они не проходили. Она изменилась на моих глазах. <...> Мы пошли искать такси <...> Шофер двинул машину со стоянки, спросил, куда ехать. Она не слышала. Он дважды повторил вопрос, она очнулась: "К Сейфуллиной, конечно". <...> Всю дорогу она вскрикивала: "Коля... Коля... кровь..." Я решила, Анна Андреевна лишилась рассудка. Она была в бреду" (С. 217-219); дневниковые записи Е. С. Булгаковой (в кн.: Анна Ахматова. Requiem. С. 116), а также "Записные книжки" Ахматовой (С. 666).
17. ... останавливалась обыкновенно у Ардовых... - то есть на Ордынке, 17, кв. 13. Начало знакомству Ахматовой с В. Е. Ардовым и Н. А. Ольшевской в 30-е гг. положил сосед Ардова по Фурманову (Нащокинскому) переулку (первая квартира Ардовых) - О. Э. Мандельштам. Об атмосфере ардовского дома, "легендарной Ордынке", где во время приездов Ахматовой происходило большое стечение народа - "ахматовка" и "большая ахматовка", см.: С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. С. 236-237; Н. И. Ильина. Дороги и судьбы. М., 1991. С. 324-325, 330-331, 338-339, 368-369; Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2, 3; Э. Герштейн. Мемуары. С. 230, 455; А. Найман. Рассказы о Анне Ахматовой; М. Ардов. Возвращение на Ордынку; М. Ардов, В. Ардов; А. Баталов. Легендарная Ордынка; В. Виленкин. В сто первом зеркале. М., 1987. С. 61-62, 64, 96-97.
О В. Е. Ардове и Н. А. Ольшевской см. подробнее комментарии к беседе В. Д. Дувакина с В. Е. Ардовым.
18. ... уступил один из ардовских сыновей свою небольшую комнату... - имеется в виду Алексей Владимирович Баталов. О комнате Ахматовой см., в частности, у Н. Ильиной: "Передняя образует угол, внутри угла шестиметровая комната, в которой обычно жила, приезжая в Москву, Ахматова. Сколько раз мне предстояло бывать в этом крошечном, похожем на шкаф помещении!" (И. Ильина. Дороги и судьбы. С. 325).
19. ... купила даже машину. - Автомобиль "Москвич" Ахматова подарила А. Баталову в 1953 г. Об этом эпизоде см. в "Мемуарах" Э. Герштейн: "Леве было невдомек, что его одинокая мать, живя годами в чужих семьях, не может есть, пить, болеть, принимать нужных людей и друзей, не участвуя в общих расходах своих гостеприимных хозяев. По этому поводу я вынуждена упомянуть об одном раздутом эпизоде <...> Речь идет об автомобиле "Москвич", подаренном Анной Андреевной Алеше Баталову тогда еще не прославленному киноактеру, а скромному солдату, отбывающему воинскую повинность в Москве". Ахматова "живала в их (Баталова и его жены. - О. Ф."Марион Делорм". <...> Естественно, что, став такой, по нашим масштабам, богатой, она делала носильные подарки окружавшим ее людям. А Баталову - особенный. Он его заслужил. Маленький "Москвич", стоивший тогда 9 тысяч, доставил Алеше много радости, а Анне Андреевне превеликое удовлетворение" (С. 325), а также в воспоминаниях А. Баталова: "Мы вылезли из старенького "Москвича"; из той самой первой и любимой моей машины, которая называлась "Аннушка" или "Анечка", за что в свое время я расплатился ужасными днями стыда и угрызения совести..." (А. Баталов. Рядом с Ахматовой // Легендарная Ордынка. С. 365).
20. ... Зощенко совершенно захирел... - имеется в виду реакция Зощенко на постановление ЦК ВКП(б) 1946 г. и исключение его из Союза писателей (4 сентября 1946 г.). Рассказ Ахматовой о состоянии Зощенко после постановления приводится в воспоминаниях И. Бродского: "Она очень его любила, Зощенко. Довольно много о нем рассказывала. Он в последние годы не мог есть - боялся, что его отравят. Анна Андреевна считала, что Зощенко потерял рассудок. И объясняла гибель Зощенко его собственной... неосторожностью. Им обоим устроили встречу с группой английских студентов... Кто-то из студентов задал весьма нелепый вопрос о том, как Ахматова и Зощенко относятся к постановлению 1946 года. Ахматова встала и просто ответила, что с этим постановлением согласна, и все тут. Зощенко начал объясняться: "Сначала я постановления не принял, потом с чем-то согласился, а с чем-то нет". В итоге Ахматовой дали возможность существовать литературным трудом - переводами и так далее. А у Зощенко все отобрали окончательно" (С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. С. 249). См. также: Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 19-20, 68-69, 93-94, 156-157; М. Ардов. Феномен Зощенко // Возвращение на Ордынку. С. 105-151.
21. "... я каждый день получаю такое количество карточек, продовольственных..." - после постановления ЦК 1946 г. и последовавшего за ним исключения из Союза писателей Ахматова была лишена хлебных и продовольственных карточек, что в те годы было равнозначно физической гибели. "Таким образом, мне была предоставлена возможность присутствовать не только при собственной гражданской смерти, но даже как бы и при физической" (А. Ахматова. Записные книжки. С. 265). В эти дни, как следует из воспоминаний Н. Роскиной, "друзья организовали тайный фонд помощи Ахматовой. По тем временам это было истинным героизмом" (Н. Роскина. Четыре главы. Из литературных воспоминаний. Paris, 1980. С. 15). Из "Мемуаров" Э. Герштейн явствует, что в Ленинграде фонд помощи Ахматовой организовала И. Н. Томашевская-Медведева, в Москве - Н. А. Ольшевская (Э. Герштейн. Мемуары. С. 484). "Разрешение на литерные карточки" Ахматова получила только в 1947 г., рабочую карточку, как следует из воспоминаний И. Пуниной, - 29 сентября 1946 г.. Интересен факт, что в тех же воспоминаниях об Ахматовой, посвященных 46-му г., И. Н. Пунина не упоминает ни о ленинградском, ни о московском "фонде помощи", обходит молчанием и факт присылки "анонимных" карточек: "Николай Николаевич после очередного разговора с Акумой позвал меня к себе и сказал: "Я сговорился с Акумой, будем теперь питаться вместе на наши карточки. Ты постарайся это организовать, ты сумеешь" (И. Пунина. Сорок шестой год... // Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 468).
22. ... когда ее вызвали в Союз писателей... Может быть, это было до этого, может, после этого... - во всяком случае, речь идет не о 14 августе 1946 г., т. к. о постановлении ЦК Ахматова узнала не из официального извещения, а на следующий день, 15 августа, от Зощенко. Возможно, имеются в виду 1934 или 1940 год, когда Ахматова была официально восстановлена в Союзе писателей. "В мае 1934 года, когда рассылались анкеты для вступления в новый союз, я анкеты не заполнила. Я член союза с 1940 г., что видно из моего билета" (А. Ахматова. Записные книжки. С. 28).
23. ... потому что Лева уже был арестован... Не опять, а в первый раз. - речь идет о четвертом аресте Л. Н. Гумилева в ноябре 1949 г. "6 ноября 1949 г. Обыск и арест моего сына Льва. Его немедленно увозят в Москву. Я езжу каждый месяц сначала на Лубянку, потом к Лефортовской тюрьме. Приговор 10 лет лагеря" (А. Ахматова. Записные книжки. С. 666). О Л. Н. Гумилеве и истории его арестов см.: Э. Герштейн. Мемуары.
"Домик в Коломне"! - Об этой поэме Пушкина и о "черных тайнах", отраженных в ней см. разговор Ахматовой и Лукницкого 1926 г. (П. Н. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. С. 220-221).
25. ... эпиграф там из "Домика в Коломне"... - имеется в виду эпиграф "... Я воды Леты пью, // Мне доктором запрещена унылость" ко второй части "Поэмы без героя" (глава "Решка") из поэмы А. С. Пушкина "Домик в Коломне".
26. ... эту Олечку Судейкину... - имеется в виду Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина (1885-1945), актриса, танцовщица, художница, жена С. Судейкина, близкая подруга Ахматовой в период с 1913 по 1924 г. С 1924 г. в эмиграции. Адресат стихотворений: "Голос памяти" (1913), "Пророчишь, горькая, и руки уронила..." (1921), прототип героини "Поэмы без героя", адресат "Второго посвящения" к ней. О Глебовой-Судейкиной см.: А. Лурье. Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина (первая публикация - Воздушные пути. Нью-Йорк, 1967, № 5); В. Веригина. Из "Воспоминаний о художнике С. Ю. Судейкине" (Анна Ахматова. Поэма без героя. М., 1989. С. 219-223); Н. Я. Мандельштам. Вторая книга (глава Ольга Глебова-Судейкина. С. 362-363, 367-372); Ю. Анненков. Дневник моих встреч (С. 125-127); Э. Мок-Бикер. "Коломбина десятых годов...". Книга об Ольге Глебовой-Судейкиной; а также записи со слов Ахматовой в кн.: Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1 (С. 395-396). Т. 2; П. Н. Лукницкий. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. С. 167; Э. Герштейн. Мемуары (С. 480). Об О. А. Глебовой-Судейкиной см. также в Записных книжках А. Ахматовой.
27. ... в доме Анненковых... - имеются в виду Юрий Павлович Анненков (1889-1974) - художник, режиссер-постановщик, автор двух портретов А. Ахматовой (1921, 1926) и воспоминаний о ней "Анна Ахматова" (в кн.: Ю. Анненков. Дневник моих встреч) и его жена Елена Борисовна Анненкова (урожд. Гальперина, 1897-?) - танцовщица. Квартира Анненковых находилась на Кирочной улице в Петербурге. См. следующие записи Ахматовой:
"Анненков. С натуры [в] июле 1921. У Блоха ("Anno Domini").
" (Анна Ахматова. Записные книжки. С. 602).
"В июле 1921 позировала Юрию Павловичу Анненкову у него на Кирочной. Он сделал рисунок в один сеанс. Яркий жаркий день. Я была в синем шелковом платье и белых высоких башмаках. Причесана точь-[в]-точь как на портрете" (Там же. С. 666).
Отзыв Ахматовой о ее портретах работы Анненкова см. у Л. Чуковской (Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 47).
28. ... Журавлев... - Дмитрий Николаевич Журавлев (1900-1991), артист, мастер художественного слова.
29. ... он... пишет воспоминания и, кажется, рассказывает об этом вечере. - Воспоминания Д. Н. Журавлева "Анна Ахматова" опубликованы в кн.: Воспоминания об Анне Ахматовой. Описанный мемуаристкой вечер в них не упоминается.
правления Союза художников СССР.
31. Вот такие дворянские женские ухватки <...> это были остатки каких-то встреч, какой-то среды... - о присущей Ахматовой "светской" манере поведения см., в частности, в воспоминаниях Н. Мандельштам: "... у Ахматовой негативизм был не только прирожденным свойством, но и позицией, которую она тщательно разрабатывала, да еще ряд моделей, приготовленных еще Недоброво по образу собственной жены, "настоящей дамы", для сознательного выравнивания интонаций, поступков, манер..." (Н. Мандельштам. Вторая книга. С. 258). "... Ахматова... и прежде вспоминавшая о влиянии, которое он (Недоброво. - О. Ф.) на нее имел, сказала просто: "А он, может быть, и сделал Ахматову" (А. Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. С. 33).
32. Он был дважды арестован. Наверное, в 49-м... второй тур когда был. - Л. Н. Гумилева арестовывали четыре раза - в 1933, 35, 38 и 49 годах. См. об этом в кн.: Э. Герштейн. Мемуары.
33. А когда освобожден совсем? - Л. Н. Гумилев был освобожден в 1956 г. 15 мая вернулся в Москву (Записные книжки Ахматовой. С. 666).
"Воспоминания об Анне Ахматовой", Гальперина-Осмеркина датирует эту встречу возвращением Ахматовой из Ташкента в Москву, т. е. маем 1944 г.
35. ... и вдруг заявила: "Я выхожу замуж <... > Это Гаршин". - Владимир Георгиевич Гаршин (1887-1956) - доктор медицинских наук, патологоанатом. Адресат стихотворений "Глаз не свожу с горизонта..." (1942), "С грозных ли площадей Ленинграда..." (1942, Луна в зените), "А человек, который для меня..." (без даты, 1945) и ряда других. В рукописном экземпляре "Поэмы без героя", подаренном Чуковской 15 октября 1942 г., над главой "Решка" Ахматова проставила посвящение В. Г. Гаршину. "Эпилог" "Поэмы" был посвящен "Городу и Другу" (т. е. В. Г. Гаршину. - О. Ф.) (посвящения Гаршину впоследствии Ахматовой сняты). Ташкентские строки "Поэмы" ("Эпилог"), обращенные к Гаршину, также впоследствии подверглись редакции. О своем намерении выйти замуж за Гаршина Ахматова открыто говорила своим друзьям в Ташкенте и в Москве. См., в частности, об этом в воспоминаниях О. И. Рыбаковой: "Анна Андреевна не скрывала от друзей, что по приезде в Ленинград она выйдет замуж за Владимира Георгиевича" (Грустная правда // Об Анне Ахматовой. С. 224) и Н. Я. Мандельштам: "... тогда в Ташкенте она возмечтала стать приличной профессоршей с вполне законной и традиционной в русской литературе фамилией, любимой интеллигентами средней руки. Господи, Гаршина Анна Андреевна с "красным цветком"..." (Вторая книга. С. 366). Об истории взаимоотношений Ахматовой и Гаршина см.: В. Г. Адмони. Знакомство и дружба // Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 342-343; О. И. Рыбакова. Грустная правда // Об Анне Ахматовой; 3. Б. Томашевская. Я - как петербургская тумба // Там же; Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1; Э. Герштейн. Мемуары. С. 265-268, 477-479; Н. Роскина. Четыре главы. С. 43-44.
36. ... Николай Николаевич уже был арестован? <... > его уже не существовало в ее жизни. - Пунин был вторично арестован 26 августа 1949 г. Разрыв Ахматовой с Пун иным произошел осенью 1938 г. О реакции Ахматовой на арест Пунина см. в дневнике Л. В. Яковлевой-Шапориной: "Она мне сказала, что Пунин ждал ареста, после того, как в университете было арестовано 18 человек. Он все надеялся, что дочь с внучкой успеют вернуться - его арестовали за несколько дней до их возвращения. <...> "У меня самое болезненное из чувств - жалость, и я умру от жалости к Ирочке и Ане," - сказала А. А." (Цит. по: Анна Ахматова. Requiem. С. 266). А также "Мемуары" Э. Герштейн: "Пунин предчувствовал или ждал ареста. Он говорил Анне Андреевне: "Они прячутся за деревьями..." Спускаясь уже под конвоем по лестнице, он произносил тоскливо: "Акума, Акума..." (С. 351).
37. ... он женился на самой обыкновенной медицинской сестре. - Распространенная ошибка мемуаристов. После войны Гаршин женился на Капитолине Григорьевне Волковой (1889-?), профессоре, докторе медицинских наук.
"Отступничество" Гаршина (в июне 1944 г.) было тяжелым ударом для Ахматовой, которого она ему так и не простила.
"... в пятидесятых годах, когда Гаршин уже перенес инсульт, он просил через кого-то прощения у Анны Андреевны. Она ничего не ответила. Тем не менее ему отпустили его грех от ее имени... Он заплакал и слег в постель, - презрительно отозвалась Анна Андреевна, рассказывая мне об этом. А потом, подумав и помолчав, добавила: - И как это можно, самовольно говорить от моего имени!" (Э. Герштейн. Мемуары. С. 478).
День смерти Гаршина - 20 апреля 1956 г., - был отмечен эпизодом из области "обыкновенной" ахматовской мистики: "Однажды утром Анна Андреевна опустила руку за брошкой в бочонок-коробку <...> Эта брошка носила название "Клеопатра" и надевалась довольно редко. Я знала, что эта брошка - подарок <...> от Гаршина, она хранила ее как память о нем <...> Она взволнованно смотрела на брошку - камень треснул сквозной трещиной прямо через лицо головки <...> через несколько дней Анна Андреевна узнала о смерти Гаршина - он умер 20 апреля, и это был этот самый день, когда она увидела трещину в камне" (свидетельство А. Каминской в записи О. И. Рыбаковой. Грустная правда // Об Анне Ахматовой. С. 230).
38. ... до ее "Реквиема"... - "Реквием" - лирический цикл стихотворений (по мнению некоторых литературоведов, поэма), над которым Ахматова работала в 1934-1940 гг., а также в начале 60-х гг. Впервые полностью опубликован в Мюнхене в 1963 г. ("без ведома и согласия автора").
39. ... в Лондоне она получила... - речь идет о присуждении Ахматовой в 1965 г. в Оксфорде почетного звания доктора литературы.
ученица Н. Н. Пунина. См. об этом эпизоде запись Л. К. Чуковской: "У Николая Николаевича начался роман с Тотей [Изергиной]. Сначала я (Ахматова. - О. Ф.) ничего не знала, потом знала, но не обращала внимания, потом я переехала к Срезневским. Н. Н. [Пунин] грозил, что убьет Срезневских, если я буду у них жить, умолял, плакал и пр. Я переехала в Царское, жила там в комнате умирающей Валентины Андреевны [Щеголевой] и ухаживала за ней. Он приезжал туда. <...> Мне было очень не до него. Наконец, он поклялся, что с Тотей все кончено, и я вернулась... Через несколько времени я шла по Невскому к вокзалу... и встретила Н. Н. под руку с Тотей. <...> Они меня увидали и кинулись в какую-то пивную.
... Правда, смешно, что я их загнала в пивную? <...> А в последнюю ночь, накануне моего переезда в ту мою комнату, он меня спросил:
- Ты никогда ко мне не вернешься?
- Никогда.
- Нет.
- А я все равно тебя люблю" (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. С. 400).
41. Айседору Дункан... бросали - Айседора Дункан (1878-1927), американская танцовщица.
42. ... Жорж Санд... - Жорж Санд (наст, имя и фам. Аврора Дюдеван, 1804-1876), французская писательница.
Е. И. Толуридзе. Элеонора Дузе. Очерк жизни и творчества. М., 1960.
44. ... воспоминания Софьи Ковалевской. - Воспоминания магистра изящных искусств, доктора философии, математика Софьи Васильевны Ковалевской (урожд. Корвин-Круковской; 1850-1891), опубликованы в кн.: Ковалевская С. В. Воспоминания и письма. М. -Л., 1951.
45. Выкапывает Надежда Яковлевна... - имеется в виду жена О. Э. Мандельштама Надежда Яковлевна Мандельштам (урожд. Хазина; 1899-1980) и подготовленные ею в 60-е гг. рукописные тексты стихотворений Мандельштама 1930-37 гг. - две "московские" и три "воронежские" тетради.
46. ... ее трактовки Натальи Николаевны... вообще по поводу понимания Пушкина. - Речь идет о следующих пушкинских работах ("штудиях") Ахматовой: "Каменный гость" Пушкина" (1947), "Последняя сказка Пушкина" (1933), "Адольф" Бенджамена Констана в творчестве Пушкина" (1936), "О Наталии Николаевне Пушкиной и дуэли Пушкина" и др.
О "Пушкиниане" Ахматовой см., в частности, записи М. С. Петровых: "Ахматова была гениальным читателем Пушкина. Точность ее прозрений ни с чем не сравнима. Она - дар Пушкину, драгоценный дар. <...> В ненависти к Н[аталье] H[иколаевне] я с Ан. Ан. всегда была единодушна. <...> Ни одна душа на свете не знает, чем Ан. Ан. была здесь - в любви, в узнавании, в понимании Щушкина] для меня..." (М. Петровых. Избранное. М., 1991. С. 363-364) и Ф. Г. Раневской: "Мне думается, что так, как А. А. любила Пушкина, она не любила никого. Я об этом подумала, когда она, показав мне в каком-то старом журнале изображение Дантеса, сказала: "Нет, вы только посмотрите на это!" Журнал с Дантесом она держала, отстранив от себя, точно от журнала исходило зловоние. Таким гневным было ее лицо, такие злые глаза... Мне подумалось, что так она никого в жизни не могла ненавидеть. Ненавидела она и Наталью Гончарову. Часто мне говорила это. И с такой интонацией, точно преступление было совершено только сейчас, сию минуту. <...> Про Пушкину она даже говорила, что та - агент Дантеса" (Д. Щеглов. Фаина Раневская. Монолог. С. 57).
"отказе" от нее, Ахматова услышала 1 июня 1944 г. на ленинградском вокзале от встречавшего ее Гаршина. См. об этом подробнее в воспоминаниях В. Г. Адмони: "... на перроне стоял человек типично профессорского вида <...> он подошел к Ахматовой, поцеловал ей руку и сказал: Аня, нам надо поговорить. Они стояли, разговаривая, ходили по перрону. <...> Потом остановились. Гаршин опять поцеловал Ахматовой руку, повернулся и ушел. Мы почувствовали, что он уходит, окончательно вычеркивая себя из жизни Ахматовой" (В. Г. Адмони. Знакомство и дружба // Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 343). Трудно судить, поставил ли Гаршин в известность Ахматову, что причина их разрыва - призрак его покойной жены, являющийся ему ночами и не дающий разрешения на брак. Этими доводами Гаршин в 1944 г. мотивировал Рыбаковым свой отказ от брака с Ахматовой.
48. "Едет царевич задумчиво прочь..." - цитируются строки стихотворения М. Ю. Лермонтова "Морская царевна". За необыкновенное умение плавать ("Вы плаваете как птица") Пунин называл Ахматову "морской царевной". Ср. со строками 4-й "Северной элегии": "Так вот он - тот осенний пейзаж":
Теперь моли, терзайся, называйМорской царевной. Все равно. Не надо...,
а также строфами, не включенными Ахматовой в "Поэму без героя":
Что он больше, чем счастья хочет
Позабыть про царскую дочь.
Историю разрыва с Пуниным см. также в "Записках" Л. Чуковской: "Я (Ахматова. - О. Ф.) целый год раскручивала все назад, а он ничего не видел... И знаете, как это все было, как я ушла? Я сказала Анне Евгеньевне при нем: "Давайте обменяемся комнатами". <...> Николай Николаевич молчал, потом, когда мы с ним оказались на минуту одни, произнес: "Вы бы еще хоть годик со мной побыли". <...> - Потом произнес: "Будет он помнить про царскую дочь", - и вышел из комнаты. И это было все" (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. С. 188). См. также дневниковую запись Ф. Г. Раневской, сделанную ею в декабре 1964 г.: "В тот вечер мы вдруг заговорили о том, что в жизни каждой из нас было самого страшного. Зная ее (Ахматовой. - О. Ф.<...> "У меня была доля секунды, чтобы как-то собраться, вытянуться, выглядеть так, как хотелось бы. Я успела. Пунин встретился со мной взглядом и, "не узнав", прошел мимо. Вы знаете, Фаина, в моей жизни было много всего. Но именно эта невстреча оставила самое гнетущее чувство. До сих пор не могу от него избавиться. Вам это не кажется странным?" (Д Щеглов. Фаина Раневская. Монолог. С. 208-209).
49. ... о разговоре Пастернака... со Сталиным о Мандельштаме. - Речь идет о звонке Сталина Б. Пастернаку по поводу арестованного в мае 1934 г. О. Мандельштама. См. об этом подробнее в "Листках из дневника (о Мандельштаме)" А. Ахматовой: "Сталин сообщил, что отдано распоряжение, что с Мандельштамом будет все в порядке. Он спросил Пастернака, почему тот не хлопотал. "Если б мой друг попал в беду, я бы лез на стену, чтоб его спасти". Пастернак ответил, что если б он не хлопотал, то Сталин бы не узнал об этом деле. "Почему вы не обратились ко мне или в писательские организации?" - "Писательские организации не занимаются этим с 1927 года". - "Но ведь он ваш друг?" Пастернак замялся, и С[талин] после недолгой паузы продолжал вопросы. "Но ведь он же мастер, мастер?" Пастернак ответил: "Это не имеет значения". <...> Б. Л. думал, что С[талин] его проверяет, знает ли он про стихи, и этим он объяснил свои шаткие ответы.
"... Почему мы все говорим о Мандельштаме и Мандельштаме, я так давно хотел с вами поговорить". - "О чем?" - "О жизни и смерти". Сталин повесил трубку" (Цит. по кн.: Анна Ахматова. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. С. 167-168).