Алексей и Галина Козловские
Беседа с В. Д. Дувакиным
В беседе принимает участие Людмила Григорьевна Чудова-Дельсон 1
Д. ..."Многие интересуются архивом..." Кого?
А. К. Ахматовой, Анны Андреевны, которую мы знали в последние годы жизни, все-таки с 41-го года и до конца ее жизни... значит, когда это было?.. Когда она скончалась?
Д. В... шестьдесят шестом.
А. К. В год землетрясения, после. У нас есть, во-первых, стихотворения, которые нам подарены. Во-вторых, стихотворения, которые нам написаны ее рукой, наконец, есть немножко писем. Много, несколько редакций "Поэмы без героя", которые удалось в свое время сохранить. И вот таким образом... нам все это не хочется опубликовывать, потому, что хочется немножко подождать.
Д. Правильно.
А. К. Уже много раз были такие призывы: "Давайте-ка нам все на свете. Вот у вас там есть в архивах..." Например, такая вещь: много, ну, не много, а достаточно моих произведений вокальных на ее слова, которые подтекстованы ею, ее рукою.
Д. Так, это, так сказать, справка о тех архивных материалах, которые у вас есть...
А. К. Да. Это то, что я сейчас сказал.
Д. А что Вы о ней самой помните? Вы знали... много? И в какие годы?
А. К. Вот как раз в годы войны. Сорок первый год. Начиная с новогоднего времени.
Д. Раньше Вы не знали?
А. К. Нет, нет. Я раньше знал только ее произведения. Раньше не знали. Но, может, не стоит об этом сегодня?
Перерыв в записи.
Д. Галина Лонгиновна, Алексей Федорович уже начал немножко говорить об Ахматовой, сказал, какие у вас драгоценности есть архивные. Может быть, Вы сейчас расскажете об Ахматовой... Вы говорили, что хорошо ее знали...
Г. К. С удовольствием. Потому что эта дружба в нашей жизни была очень большая, очень наполнившая жизнь и как-то никогда не меркла. Мы могли не видеться годами - и как будто бы виделись вчера. Начало этой дружбы возникло, когда Анна Андреевна приехала в эвакуацию в Ташкент. Меня с ней познакомила первая жена Бориса Леонидовича Пастернака Евгения Владимировна 23: в одном из таких домов, ну, такого какого-то... как бы сказать... В учрежденческом доме была касса, где выдавали зарплату, с окошечком, и вот Анну Андреевну поселили в этой клетушечке.
Д. Где кассир сидел?
Г. К. Где кассир сидел, в комнате с окошком. Там стояла маленькая узкая койка железная. Да, и даже стол не помещался. Стояла какая-то табуретка, и гости садились на кровать или же на какие-то ящики. Но это были первые дни ее эвакуации. И было очень холодно.
Д. Это Ташкент?
Г. К. Это Ташкент. Эвакуация в Великую Отечественную войну.
Д. Это уже эпоха другая, но Анна Андреевна - человек начала века.
Г. К. Начала века, да. Ну, Анна Андреевна человек бессмертный, бессмертный поэт и, конечно, личность удивительная и уникальная вообще в русском искусстве. Женщины... ну, Марина Цветаева и она - и, конечно, больше таких явлений не было, такого масштаба. Но, кроме того, Анна Андреевна была, конечно, необычайной... как бы сказать... высоты духа человек, и строя чувств, и всего - ну, это даже трюизм, это не нужно доказывать. Мандельштам был прав, когда он говорил, что уйдет Ахматова - и никто не расскажет, какая она была. Ее обаяние, ее юмор, ее совершенно голубиная доброта к людям. Ведь она же была абсолютно... бессребреник. Причем она... знала царственную бедность почти всю свою жизнь, и она ее несла совершенно удивительно, удивительно, и эту бедность, и... гонение, и все это...
Все это надо же было суметь пронести. И вот, с одной стороны, и женская судьба очень трагическая, потому что все-таки она... Все у нее кончалось большой какой-то трагедией, все ее личные взаимоотношения с большими людьми, и с собственным сыном, и все...
Д. Она что-нибудь о своих взаимоотношениях с Гумилевым Вам рассказывала?
Г. К. Рассказывала, рассказывала. Но мне хочется Вам рассказать по порядку.
Д. Хорошо, пожалуйста.
Г. К. Потому что это были дни - как она говорила, "дни Гофманианы"... Ну, представляете себе: война, все люди живут только известиями с фронта, голодуха, неустроенность, холод, и всем очень плохо. И вот тут Анна Андреевна замечательно произнесла фразу - этот афоризм я запомнила на всю жизнь, - что это время проявляет людскую сущность, их силу нравственную, когда, говорит, страшно важно проверить, чтобы вместе с оторвавшейся подошвой не отскочила и душа.
А мы были как раз свидетелями того, как вот эти беды и голод [действовали] на многих людей, совершенно достойных и блистательных, казалось бы, замечательных, которые в этих условиях переставали быть людьми по-настоящему. И вот эта не отпадавшая вместе с подметкой душа - она была каким-то мерилом человеческих взаимоотношений в ту эпоху.
Ну, и вот... Я пришла... Это был какой год? Перед Новым годом... это был 41-й - 42-й.
Д. Перед Новым 42-м годом? Самое тяжелое время.
Г. К. Самое тяжелое время, да.
Д. Хотя разгром под Москвой уже начался.
Г. К. "Анна Андреевна, пойдете с нами встречать Новый год?" Она сказала: "Приду". А мы еще мало сравнительно были знакомы. И в канун Нового года брат Алексея Федоровича зашел к ней и привел ее к нам. Она пришла, стала царственно у печечки прогретой и сказала нам: "Хотите почитаю стихи?" И тут она нам впервые прочитала первую часть "Поэмы без героя". Эта "Поэма без героя" сочинялась, ну, как сказать, изо дня в день, и Анна Андреевна стала к нам очень часто приходить. Бывало так, что иногда каждый день, иногда через день, но уже больших перерывов не было, два дня - это максимум. Это было все время, что она пробыла в Ташкенте. И каждый раз она приносила какие-то варианты, то, что написано дальше, и все... Ну и конечно, без конца всякие чтения ее стихов. Иногда, очень редко, она читала стихи Гумилева, но, к сожалению, я не присутствовала. Один раз в какой-то значительный очень вечер, я отсутствовала, она Алексею Федоровичу сказала: "Я сейчас прочитаю Вам страшненькие стихи". И прочла ему цикл, написанный Гумилевым к ней, из которых выяснилось, что... он был порабощен Анной Андреевной. И это очень коленопреклоненные стихи, очень интимные и в то же время очень болючие для него какие-то.
Д. Болючие?
Г. К. Болючие, да. Он не был счастлив с Анной Андреевной, потому что...
Д. Ревнив был.
Г. К. Там были поводы и для ревности, и он чувствовал... он даже признавал, что она - как художник, как поэт - она больше, чем он.
Д. Это верно.
Г. К. Он чувствовал это и признавал это, но это, конечно, ему...
Д. Было больно.
Г. К. Да, было больно. Могу так, а propos, в связи с Гумилевым вспомнить очень смешной эпизод. Она рассказала, что когда он уехал в Африку, то... ей неизвестно было, когда он вернется. И вот однажды Анна Андреевна на рассвете возвращается в Царское Село из Петербурга. Она еще жила в доме там с родителями, и отец там тоже ее был. И вот она входит и видит внизу, в вестибюле, стоят чемоданы Гумилева. А папа спускается вниз по лестнице. Она подымается , и папа, проходя, сказал: "Вот так вот вы, женщины, и попадаетесь" 4. Она на рассвете вернулась домой. Ну, уж не знаю, какова была встреча, она не рассказывала.
Д. Это когда они были женаты уже?
Г. К. Да-да. Он вернулся из Африки неожиданно, вот когда он писал все свои экзотические стихи.
Д. Значит, Гумилев ее... возвращаясь из Африки, застал на рассвете...
Г. К. Да, что ее до рассвета нет дома.
Д. Ну, а она о Гумилеве вообще говорила... Вы очень хорошо передали его отношение, а как чувствовалось ее отношение к нему? Сверху вниз или наоборот?
Г. К. Нет, нет, я бы не сказала.
А. К. Мне кажется, мне есть что немножко рассказать, иначе это забуду.
Д. Пожалуйста, Алексей Федорович.
А. К. Она говорила... Вот если заходила речь о Гумилеве, она говорила: "Мне говорил как-то Коля Гумилев..." Вот так: "как-то". Например, она рассказала о том, что они были помолвлены, когда ей было лет 14, если не меньше.
Д. Ах, еще, так сказать, в подростковом... неофициально?
А. К.
Г. К. Нет, я продолжу, не шаги, а... Она вернулась из сада, где у нее было с ним свидание. И вот он говорит, что он надевает ей обручальное колечко, и чтоб она его носила. Она поднялась опять-таки в свою светелку и вдруг услышала шаги мамы. И она тут же содрала это колечко, и оно откатилось и попало в щель. Она говорит: "Это колечко было на моей руке минут 10 в моей жизни" 5. И так это колечко никогда не нашли. И она даже после этого говорит: "Есть такой закон - щельности: если что-то падает и катится, то обязательно в щель".
А. К. Поднимали половицы и так и не нашли. Сам Гумилев в этом участвовал. И он придавал очень большое значение этой примете, этим обстоятельствам...
Г. К. Он очень омрачился этой примете, потому что потом... после Киева уже все было не так...
А. К. Были основания омрачиться.
Г. К. Когда "из города Киева, из логова змиева" 6 он вывез жену себе... Есть у него замечательное стихотворение, помните, да? <...> Нет, у Анны Андреевны, конечно, очень сложные какие-то с ним были взаимоотношения. Они были и тяжелые, и в то же время какие-то...
А. К. Поэтические.
Г. К. ... поэтические, очень насыщенные. Ну и, конечно, "Поэма без героя", там же просто целая глава, конечно, о нем, и начало о нем, когда она...
... А так как мне бумаги не хватило
Я на твоем пишу черновике.
А. К.
И вот чужое слово проступает
И, как снежинка на моей руке,
Доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы...
Я вот, кстати, хочу рассказать. Это совершенно точно.
И темные ресницы Антиноя
Вдруг поднялись и там зеленый дым,
И ветерком повеяло родным...
"Анна Андреевна, а о ком там?". В общем, она подтвердила, что речь идет именно о Гумилеве 7, и по контексту так. И я просто имел абсолютное подтверждение. "И темные ресницы Антиноя" - это ресницы Гумилева.
Г. К. Вот это "Поэма без героя"...
Д. Значит, она написана в 1941 году?
Г. К. Она много редакций делала, множество. Причем мы считаем с Алексеем Федоровичем, что первые редакции, конечно, были выше 8, и как-то они вылились, знаете, так...
А. К. Я могу привести примеры...
Г. К. И многое она ухудшила, просто... У меня когда-то грубое вырвалось восклицание: "Вязать руки надо иногда художнику, чтобы не портил". Вот, например, изумительная строчка... сейчас... ну, что "над могилой..." Раньше было так...
А. К.
Были святки кострами согреты,
И валились с мостов кареты,
И весь утренний город плыл
По неведомому назначенью,
По Неве или против теченья -
Только прочь от своих могил.
Вот тут эта какая-то кладбищенская тень, которую она усиливала. Не нужно было этого делать никак. "И весь утренний город плыл...", в следующей редакции: "И весь траурный город плыл..." Дальше вот это... сейчас... "и в кувшинах вяла сирень" - какая изумительная избыточность цветущей сирени!
Г. К. Да, так что вот с этой сиренью..?
А. К. Сейчас... сейчас, вспомню... Да, "... и в кувшинах вяла сирень...", и потом второй вариант: "... и кладбищем пахла сирень...".
Г. К. Это хуже.
Д. Хуже.
А. К. Не хуже... Дело в том... "и в кувшинах вяла сирень..." - в кувшинах, потому что ее так много, она не втискивается в вазы, они уже все наполнены сиренью... <...>
Г. К. "Набрела я на эту тему..." - сейчас...
А. К.
Но всегда для меня эта тема
(вместе с Г. К.)
Как раздавленная хризантема
На полу, когда гроб несут.
Замечательно!
Г. К. Замечательно! Это замечательное произведение, очень энигматичное, очень загадочное, очень загадочное. И даже нам, друзьям, которые как-то очень старались... многое нам было не совсем понятно...
А. К. Но она тут же разъясняла.
Г. К. Она что-то разъясняла. Я считаю, что это даже дефект этой поэмы, потому что литературное произведение не должно быть...
Д. Я тоже очень многого не понял.
Г. К. Да. Рядом с гениальными строчками, с гениальными кусками, просто высокой поэзии, как, скажем... про поэта... речь поэта... опять же о Гумилеве: "Существо это странного нрава..."
Д. Эта вся поэма Гумилеву была посвящена?
Г. К. Нет, не вся, не вся. Это перекрещивание судеб, воспоминаний, каких-то таких наплывов воспоминаний о Гумилеве, потом об этой "Коломбине десятых годов" - это была Судейкина, Олечка Судейкина, актриса, жена Судейкина, потом эта смерть молодого, очень красивого...
А. К. Гусарский корнет.
Г. К. ... гусарского корнета, который покончил самоубийством на пороге, по-моему, Судейкиной. В ходе поэмы получается, что он покончил с собой у порога Судейкиной, которая тоже пришла домой не одна, как сказано в поэме. Вот. Но там много, все-таки много непонятного, много непонятного.
Д. Темы сына там нет совсем?
Г. К. Сына нет, абсолютно.
А. К. Нет, нет-нет.
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила,
Что другой мне дороги нету, -
Чудом я набрела на эту
И расстаться с ней не спешу.
Г. К. Вот. Так что все эти какие-то трансформации, сдвиги, перестановки, нахождение эпиграфов... Там же у нее масса эпиграфов, она в разное время давала новые эпиграфы. И вот те куски, которые изданы, - они имеют не те эпиграфы, которые у нас. Но у нас несколько есть ее... не рукописей, а ее рукой, значит, дареные, отпечатанные на машинке, с исправлениями, тоже какими-то вписанными эпиграфами, очень такие интересные, сделанные ее рукой, пометки.
А. К. У меня есть попросту большой экземпляр поэмы в том виде, в каком она тогда была, по-моему, в 45-м году мне вручена в Ленинграде с надписью: дана такого-то числа и кому. Ее рукой. И "Алексей Федорович" через "фиту".
Г. К. Ну, потом она посвятила нам несколько стихотворений, Алексею Федоровичу, мне и... Очень трогательно, что, когда она уехала, то был Новый год, первый Новый год, на котором она не присутствовала, и я перед Новым годом вышла в прихожую, смотрю - лежит квадратик какой-то: открытка...
А. К. Смоченная дождем.
Г. К. Да. Переворачиваю - и стихи Анны Андреевны, знаете, "Явление луны", ну, Вы ее знаете...
А. К.
Из перламутра и агата,
Из задымленного стекла,
Так неожиданно покато...
И так далее, и так далее. Она написала: "Это стихи ташкентские, посылаю их на их родину".
Д. Значит, какие годы она у вас... Новые годы... значит, 42-й встречала, 43-й... И 44-й тоже?
Г. К. Нет, в 44-м, по-моему, она уже уехала 9.
А. К. Да, или была больна.
Д. Значит, два года она...
Г. К. Один год она была очень тяжело больна тифом...
А. К. Вот, между прочим, как образец переделок, которые просто были вблизи нас. У нее тогда был муж, такой... не помню ни имени, ни отчества - Гаршин. Он оставался в Ленинграде, в осажденном Ленинграде, она потом к нему поехала. И вот строки, касающиеся его. Это тоже... то, что они его касаются, она сама говорила.
Ты мой первый, и мой последний
Упованье, прощенье, честь,
Положи мне руку на темя.
Пусть теперь остановится время
На тобою данных часах.
И кукушка не закукует...
Там что-то. И вот второй вариант, уже ленинградский, через некоторое время...
Г. К. Можно, я продолжу? Дело в том, что он страшно вес время настаивал, чтобы Анна Андреевна вернулась в Ленинград...
Д. Вот этот Гаршин?
Г. К. Этот Гаршин. И он ее сорвал из Ташкента, где ей было очень хорошо, где она много имела, как всегда, конечно, друзей и где она чудесно работала, писалось ей очень хорошо. И она даже с каким-то внутренним сопротивлением... хотя она очень любила этого человека, который до этого всю свою жизнь собирал все ее стихи, ее портреты, ее статуэтки, которые делались на фарфоровых заводах - ну, целая кумирня такая была у него, даже чрезмерная кумирня из Анны Андреевны. И вдруг... Да, потом, значит, она стала его женой после Пунина, и вот он ее сорвал. Она приезжает в Ленинград... Ну, уже после блокады, только что прорвали блокаду...
А. К. После пребывания в Ташкенте.
Д. Это 44-й или 45-й?
А. К. Что-то в этом роде.
Г. К. Ну вот только что кончилась блокада. Анна Андреевна приезжает на вокзал и... Ее встречает Гаршин и говорит женщине, любимой женщине, которой он поклонялся всю жизнь, следующие слова: "Я должен тебе сказать, что я женился на другой". И Анна Андреевна в разрушенном городе, где спалено все вообще, ее вещи личные - все, без квартиры фактически по-настоящему, остается одна на перроне 10. Понимаете? А он женился на какой-то с коей там медицинской сестре - он был врач...
А. К. А потом он сошел с ума.
Г. К. А потом он сошел с ума, ходил как волк по городу, что-то там бормотал. Я не знаю, было ли уже это актом безумия или что? Но по жестокости это был невероятный удар для Анны Андреевны, конечно. Ну, она к кому-то там поехала. А потом она переехала в свой этот самый Фонтанный дом 11.
А. К. Вот как выглядят строчки, которые я Вам только что прочитал:
Ты мой первый и мой последний
Светлый слушатель темных бредней..., -
Ты не первый и не последний
Темный слушатель светлых бредней,
Мне какую готовишь месть?
"И кукушка не закукует..." То есть полный...
Д. То есть это уже после возвращения, когда это уже состоялось?
Г. и А. К. Да-да. После встречи на вокзале.
Д. Она вернулась к этим стихам?
Г. К. Она же продолжала все время работать над этой поэмой, и вот после...
Д. Это тоже из "Поэмы без героя"?
Г. К. Это "Поэма без героя", да. Это ближе к концу, к завершению.
А. К. Разница, да?
Д. Да, по-женски!
Г. К. Но это надо знать судьбу человека, чтобы эти метаморфозы понимать. Вот, между прочим, года полтора тому назад к нам приехал в Ташкент (он сегодня придет сюда) наш молодой друг, Михаил Борисович Мейлах 12. Это сын пушкиниста Мейлаха, совсем на папу не похожий. Он считается у нас крупнейшим знатоком ахматоведения. И вот он приехал к нам, жил у нас недели три и много сидел над тем, что у нас есть об Анне Андреевне. Мы ему рассказывали. И вот мы ему рассказали вещи, которые никто не знал. Он говорил: "Мы не можем понять. Скажем, есть у нее такое стихотворение, где есть такая строчка:
И даже вечность поседела,Как сказано в одной прекрасной книге" 13.
Д. Это строчка...
Г. К. Ахматовой. Между прочим, эти стихи посвящены нашему дому. И там у нее есть в стихах такой образ, что... ее профиль отражался на стене, но теперь его завесили... 14
А. К. Теперь так, я никак не могу кое-что вспомнить. И вот он говорит: "Знаете, мы все, ахматоведы, теряемся: где это - вечность поседела, - цитата "как сказано в одной прекрасной книге" 15"Так это же "Хижина дяди Тома".
Г. К. Да что ты, Бог с тобой! Это "Том Сойер".
А. К. "Том Сойер"! Все-таки "Том". Это Гек Финн и Том на чердаке. Они смотрят - там пришел индеец Джо, помните?
Г. К. И вот эти злодеи, эти индейцы и все это... мальчишки трясутся от страха, и в это время, значит, у Марка Твена такая фраза: "И даже вечность поседела".
А. К. Кстати, она говорила такую вещь, это уже доподлинно, что Гумилев называл "Тома Сойера" и "Гекльберри Фина", эти две книги Марка Твена, - "Илиадой" и "Одиссеей" детства.
Г. К. Вот это точные слова Гумилева.
А. К. Теперь немножко еще о точных словах, которые могли у нее... Нет, ладно.
Д. Говорите, говорите.
А. К. Я потом, подумаю, пока не вспомню. У нее были какие то такие замечательные свои выражения. Знаете что, Вы, пожалуйста, размагнитьте...
Магнитофон выключен.
Д. Включаю. Можете рассказать...
А. К. Отношения Блока и Анны Андреевны Ахматовой.
Д. Пожалуйста.
А. К. Вы знаете это стихотворение?
Я пришла к поэту в гости 16
Ровно в полдень, в воскресенье,
А за окнами мороз...
Д. Знаю.
А. К. Когда-то Анна Андреевна была не совсем здорова и лежала. А мы сидели около нее. Пришли какие-то люди навещать ее и сказали, что они только что были на лекции о ее творчестве. Это было в военные годы в Ташкенте. "И вот там много говорили как раз о Вас, о Блоке, о Ваших отношениях с Блоком". И вдруг Анна Андреевна как бы вспылила: "Что такое? Какие отношения? Никаких отношений не было!" 17 И даже сказала фразу, которая запомнилась очень, я ручаюсь за точность: "Как это могло быть? Мы просто очень уважали друг друга. У него была красная шея, как у римского легионера". Вот так было сказано. За эти слова я ручаюсь. Что, в общем - не могло быть никаких романических отношений и не было. Она заверила окружающих с такой подчеркнутой настойчивостью. "Как у римского легионера".
Д.
А. К. Да. Причем вот Блок... Трудно даже себе представить, чтоб у него была красная шея. Но это уже другой мотив.
Д. Он же был тогда... Хотя к какому времени это относится? Да, значит, это о Блоке сорокалетнем речь идет, о последних годах... Такая фраза сказана, вероятно, не о юном Блоке, а о сорокалетнем... Он же умер сорока одного, немножко не дожил...
А. К. Но все-таки он успел быть сорокалетним.
Д. Да, он уже был сорокалетним и...
Г. К. Ой, если Вы хотите о Блоке маленькую, тоже устную... такой рассказ...
Д. Ахматовой тоже?
Г. К. Нет. Корнея Ивановича, но связанный с Блоком. Просто... Корней Иванович как-то говорил: "Никогда не забуду: шел по какому-то ленинградскому проспекту Блок и нес на ладошке кусочек творогу. И он его нес как причастие, с каким-то просветленным лицом от голода". Но это а propos.
Д. Да. От Корнея Ивановича я много слышал. Я его не записывал, он умер...
Г. К. Жалко, надо было.
А. К. Вот кого надо было.
Г. К. Это был единственный человек, который по-настоящему не требовал от Анны Андреевны никаких разъяснений по поводу "Поэмы о герое". Все вот эти какие-то для нас непонятные, для другого поколения непонятные какие-то намеки, ассоциации - все...
Д. Ему были ясны.
Г. К. Ему все было понятно. Например, "на обратном пути из Дамаска" - есть такая непонятная для нас фраза. А оказывается, это был подвальчик "Дамаск", в Петербурге предвоенном. Ну, откуда мы знаем? А в поэме это идет как нечто само собой разумеющееся.
Д. Да, как будто это Дамаск библейский.
Г. К. Да, а мы читаем...
Д. Хотя для теперешних людей это просто столица Сирии.
Г. К. Совершенно темная вода. <...> Но это мы все о "Поэме без героя".
Д. Да, это все о "Поэме без героя". Что еще о самой Анне Андреевне? Ну, о "Поэме без героя" у вас замечательный материал, бесценный, конечно... У вас - простите за такой вопрос, может быть, даже неделикатный - у вас наследники есть какие-нибудь?
Г. К. Никого.
Д. прямо сдайте... Сейчас сдавать в хранилище, может быть, и рановато.
А. К. Некуда сдавать.
Г. К. Знаете, когда после смерти Анны Андреевны было объявление в газете о том, что... все, у кого были какие-то материалы, связанные с Анной Андреевной...
Д. Там же суд был.
А. К. Суд был, непристойная разборка.
Г. К. ... просим прислать. Но Вы знаете, мы даже не откликнулись. Во-первых, это как-то неделикатно, и в отношении памяти к ней, и как-то... Ну почему это надо вторгаться... Это... принадлежит нашим воспоминаниям...
Д. Нет, конечно, это принадлежит уже русской культуре, но вы должны позаботиться, чтобы это не пропало. Это ваша просто ответственность в этом. А суд там был между Пуниной и Гумилевым-сыном. Тяжелый...
А. К. Он мне говорит, сын, что какой-то букинист спрашивает: "Почему у Вас имя-отчество одного великого писателя, а фамилия - другого?" Он Лев Николаевич, а Гумилев - потому что он сын Гумилева.
Г. К. Ну, Анна Андреевна никогда не была в том доме, где мы сейчас живем. У нас свой маленький дом, прелестный сад с водоемом, со всем. И вот, когда я однажды приехала в Москву, Анна Андреевна очень подробно и пытливо меня стала расспрашивать: где он расположен, да какой он, да что он - и все. И потом она написала такое стихотворение, которое начинается... Я его все не помню, но оно начинается словами: "Я не была здесь лет семьсот" 18. А кончается оно следующими строками... Это вот о нашем доме... Ей очень хотелось представить, как же выглядит то жилище, где мы сейчас пребываем. И кончается оно словами:
Он прочен, мой азийский дом
И беспокоиться не надо...
<...> Еще вот с этим... - "и на свет херувимский...".
А. К. Если уж полностью, то там так:
Карнавальной полночью римской
И не пахнет. Напев херувимский
У ампирных церквей дрожит.
Надо читать: "У закрытых церквей дрожит". Это точно. <...> Напев дрожит, когда его уже нет. Понимаете, это же другое совсем, другой ракурс слышания напева херувимского.
Г. К. Что-то такое я хотела Вам рассказать... Это будет повтор. Просто эта "Поэма без героя" стала частью нашей жизни, потому что так активно принималась, так на глазах творилась, понимаете, что уже как-то неотделимо. И вот то, что каждую новую редакцию она нам, уже будучи в Москве и в Ленинграде, всегда присылала... Вообще, ее отношение было бесконечно трогательным. Например, было так, что Алексею Федоровичу исполнилось 60 лет. Вдруг вечером звонок по телефону. Молодой голос мужской говорит: "Я приехал к вам от Анны Андреевны".
Д. Это уже позже?
Г. К. 19, и принес нам ее только что вышедшую книжку, последнюю, вот эту, "Бег времени" 20. И как раз в дату Алексея Федоровича, дня его рождения, она специально этого человека прислала в Ташкент, чтобы он нам передал ее книжку. Безумно трогательно.
Д. Это в 65-м году?
Г. К. Да-да.
Д. Накануне смерти. Вам 60 - значит, 65-й год, а Анна Андреевна умерла в 66-м. За год до смерти.
Г. К. Да-да.
А. К. Даже немножко меньше, потому что она умерла в марте, 5 марта. Помнишь, тогда Найман пришел и испугался. Увидел нашего журавля, который страшно пищал: "А он не бросается?"
Д. Журавль? Живой?
Г. К. Журавль, да, живой.
А. К. Любимый, друг.
Г. К. Ну, конечно, рассказать о всей прелести собеседничества и особого веселья, когда... Обычно Анну Андреевну воспринимают такой царственной женщиной, женщиной величественной, уже монумент какой-то при жизни. Она под конец, действительно, была как статуя самой себе. Она же очень стала вдруг такая грузная и прекрасная.
Д. А в юности - рюмочка, с талией...
А. К. Да-а-а-а.
Г. К. Да, у нас есть чудный ее портрет. Она нам много дарила различных портретов разных времен своей жизни, и очень есть красивые. Я даже давала в некоторые журналы. Вот у нас там издавался журнал один, "Звезда Востока" 21, где были напечатаны странные вещи. Писатели после землетрясения дали ряд никогда не опубликованных рассказов, стихов и так далее. Ну, там и Бабель был, и наследники Булгакова 22. Ну, все это было - не все значительно, но... Был напечатан такой крамольный номер. И вот я дала фотографию. Пришел человек, снял. Лежащая Анна Андреевна, удивительной красоты 23. <...>
Д. А портрет фотографический..? Ее никто не рисовал еще тогда?
Г. К. Рисовали, много. Прекрасный портрет Тырсы 2425.
Д. А вот силуэт, который на обложке?
Г. К. А-а! Это...
А. К. Ее муж...
Г. К. Не муж. Это был Ама такой, ее возлюбленный, ну, знаменитый французский...
А. К. Модильяни 26.
Д. У нее была связь с Модильяни?
Г. К. Да. Она когда была в Париже, там был роман 27.
А. К. Она не скрывала этих вещей и говорила: "Любить можно бесконечно". Вот такие строки: "Чужих мужей вернейшая подруга и многих - безутешная вдова" 28.
Г. К. Так что... затрудняешься просто рассказать вот эту высоту собеседничества. И вообще, в моей жизни я встречала много очень интересных людей, разнообразных людей, но я знала только двух великих собеседников. Это были Анна Андреевна и Михаил Фабианович Гнесин 29.
А. К. Это был - да-а-а-а!
Г. К. Причем Анна Андреевна, с моей точки зрения, была настолько ослепительно умна, что она, когда желала быть, так сказать, обольстительной женщиной, она прикрывала степень своего ума, чтобы не обижать мужчин (смеется) силой своего интеллекта. Нет, правда, это какая-то женская была самозащита такая: вот я такая, но для вас я буду такой.
Д. Я буду поглупее...
Г. К. Да
Д. ... чтобы вам не было обидно.
Г. К. Чтобы вам не было обидно. Потом она обладала одним свойством. Она однажды пришла и была, ну, такая прелестная, ну, такая веселая, такая очаровательная, такая заразительно веселая. Я ей и говорю: "Анна Андреевна, ну до чего все люди ошибаются, когда Вас представляют другой!" Она говорит: "Да, Вы знаете, это ужасно. Вот едешь в поезде. Никто не знает, кто ты такая. И прекрасно общаешься с людьми, все к тебе открыты, и сердцем, и веселы все. Как только узнают, кто я такая, сразу наступает немота. Какой-то испуг передо мной, что ли?" И это с очень многими людьми. С нашими знакомыми мы это систематически проверяли, систематически.
А. К. Профессор Успенский 30, музыковед, музыкант. Я его встретил на улице. "Куда Вы?" - "Я к Анне Андреевне. Пойдемте, я Вас затащу". - "Как?!" Наконец я его затащил. Интеллигентнейший человек, в прошлом не то улан, не то гусар. Боже мой! - совершенно потерянный.
Г. К. Онемел, онемел совершенно.
А. К. "Вот всегда так бывает!".
Г. К. Да. "Вот всегда так!" - даже с досадой такой.
А. К. [Он] ей говорит: "Анна Андреевна, Вы знали большую славу". - "О, да! План перевыполнен". (Смеются.)
Д. Хорошо!
Г. К. во время войны, такой ренессанс славы и обожания читательский.
А. К. В "Правде", в передовой было в дни войны написано: "Город Пушкина, город Ахматовой, Ленинград...".
Д. Ведь в "Правде" были напечатаны эти ее стихи: "... Мы сохраним тебя, русское слово..." 31.
А. К. Да, да. И "Славно начато славное дело..." 32.
Г. К. Ну, и... О чем я говорила?
Д.
Г. К. Да, массу писем. И вот удивительные были письма, прямо с фронта. Одно на меня произвело очень большое впечатление. Какой-то очень в жизни... знаете... такой немножко стоеросовый, по-видимому, немолодой и очень такой партийный человек. И вдруг он пишет ей, что "сейчас, через несколько минут мы отправляемся в бой, и бой будет ужасный, и неизвестно, вернемся ли мы или нет..." И вот тут человек вылил какое-то обожание и ее творчеством, и ее самой в течение всей жизни, и кончает словами: "Анна Андреевна, благословите нас". Вот такая была фраза. Ну, много удивительных писем.
Д. Письма сохранились?
Г. К. Не знаю. Когда она приехала после блокады в Ленинград, кто-то, кто жил в ее квартире, топил печку ее... письмами всей России к ней: поэтов, писателей, людей искусства и просто людей. Это обычная история. У нее ничего не осталось.
Д. Ленинградцам простить можно, потому что тогда, действительно... А в Москве в сороковом году истопили письмами и Маяковского, и... в сороковом году, когда уже было все рассказано, в центре Москвы истопили.
Г. К.
Д. Но просто, чтобы согреться, когда согревались - это уж Божье дело! А когда просто... просто жгли хлам...
А. К. В девяностых годах Нащокин Павел Воинович, известный Вам, с Машенькой, женой 33, сидели у себя дома, вдруг пришли пушкинисты, сказали: "У Вас, может, есть письма?.." Горит керосиновая лампа, прикрыта бумагой, сожжено кругом - письмо Пушкина...
Г. К. Так о чем я говорила?.. Да, вот два собеседника великих. Конечно, они были совершенно разные. И если Михаил Фабианович - это был мудрец, философ, поэт одновременно... Он мог говорить до пяти часов утра, причем вы погружались в такие глубины... вот, действительно, человек без дна, понимаете. Так вот и Анна Андреевна, она имела такие стороны, которые, если и приоткрывались, то вы все равно не можете передать ни их значение, ни их значимость. Это просто невозможно. Вот это трагедия людей, которые теряют тех, кто были замечательны 34.
А. К.
Г. К. Нет, ну как, все ж таки она только в памяти у нас жива - такая, как она была. Мы же никому не можем рассказать, какая же она была, все-таки какая же она была. Это невозможно. Ну, какие-то блестки, какие-то черточки...
Д. Голос записан. Он хорошо записан?
Г. К. Другой. Чужой голос.
Д. Когда стихи читает?
Г. К.
А. К. Да, но все ж таки сохранено.
Г. К. Ну, стихи она всегда читала как поэт, немножко завывая. Это же было свойство этого поколения, они всегда так читали.
А. К. В "Бродячей собаке" так читали.
Г. К. Да. Ну и... последний разговор с Анной Андреевной.
Д.
Г. К. Да, могу вот еще рассказать. Но это, может, не имеет особенного значения, но все-таки отношение Анны Андреевны к Пушкину. Она ж была замечательной пушкинисткой, это все знают, и всегда нам присылала какие-то свои исследования о Дон Жуане 35 и... несколько вещей она нам присылала. Но когда-то Алексей Федорович хотел, чтобы я написала либретто о Пушкине, оперное либретто, и я страшно в это дело рванулась. В это время мы приехали в Москву, и я одна почему-то пошла с Надеждой Яковлевной и с покойным ее братом... 36
Д. С Надеждой Яковлевной Мандельштам?
Г. К. Мандельштам, да. Мы пришли к Ардовым... Да, еще пришла Фаина Раневская. И я сказала, что, вот, хочу сделать такую вещь. И вдруг, первый раз в жизни, Анна Андреевна, которая всегда ко мне безумно нежна и мила - я увидела какую-то грозность в лице. Она на меня как будто бы рассердилась.
Д.
Г. К. Писать либретто о Пушкине. Я ей сказала: "Анна Андреевна, я сделаю все, чтобы не осквернить и ничем не порушить святость этой личности, фигуры священной для нас всех". Но она вдруг как-то уткнулась и... сказала мне уже на прощанье: "Завтра приходите одна". <...> Я пришла к ней, никого не было. Она лежит, и около нее лежит томик Пушкина. Она мне и говорит: "Вы на меня не сердитесь, но Вы же понимаете ответственность того, перед чем Вы стоите?" Я говорю: "Да". И тогда она говорит: "Я Вам ничего не буду говорить, я Вас знаю, но я Вам хочу прочесть о Кромвеле - Пушкина 37, статью Пушкина". <...> О "Кромвеле" Гюго. И вот так как-то она прочла мне, очень торжественно она прочла и сказала: "Так вот, помните, - "не оскорбить великую тень" 38.
Ну, я не оскорбила великой тени, потому что фактически я отказалась от этой задачи, когда я поняла, что если выйдет дурак и будет петь Пушкина, то все рухнет. А кроме того, приехал товарищ из Министерства культуры, который стал мне давать ряд творческих указаний и предложил, чтобы Пушкин в косоворотке красной плясал трепака с крестьянами. Я сказала: "Все. Ничего не будет". И два года я работала над этой вещью, может, когда-нибудь и завершу. Но, по-моему, ни у него, ни у меня нет сил.
А Фаина была на моей стороне. И она сказала: "Неправда, неправда, имеет право, имеет право писать, надо писать и о Пушкине, и о Лермонтове, надо писать. Ну, все-таки пока ни у кого особенно хорошо не получалось: ни о Лермонтове, ни о Пушкине - все-таки профанация". <...>
Д.
Г. К. Да, вот последнее, значит... Телефонный разговор. Она прислала вот этого молодого человека с "Бегом времени", и он заболел в Ташкенте. И мы за ним ухаживали, приводили к нему врачей, и он улетел с большой температурой в Москву. Мы очень беспокоились. Его должны были встретить Ардовы. Я звоню, как мы условились, в квартиру к Ардовым, говорю...
Д. Из Ташкента?
Г. К. Из Ташкента, да. И мне говорят: "А сейчас с Вами будет говорить Анна Андреевна". Я не знала, что она у Ардовых в это время. Ну вот. У нас два телефона, в одной комнате и в другой, и мы разговаривали а trois: я, Анна Андреевна...
Д. Кто же третий?
Г. К. "это для нас такая радость, что мы и книжку любим, и Вас любим". А она говорит: "А я люблю вас, а книжку не люблю". Ей не нравилась композиция. Там есть какая-то интонация, которая ее не устраивала, она бы, вероятно, с удовольствием ее перемонтировала. И сказала: "Знаете, пишу прозу. Смешно? Правда?" Я говорю: "Почему смешно?" Она говорит: "Вот пишу. Там и о вас есть" 39. Я говорю: "Ой, как интересно!" - "И, знаете, ведь еду в Париж, в Париж еду". Не поехала, потому что был инфаркт через несколько дней.
Д. Ведь она ездила за границу. В Италии же она была.
Г. К. Она в Италии была, да.
А. К. Она, по-моему, и в Кембридж...
Г. К. 40, она же привезла...
Д. Если она была в Италии и в Лондоне, то, вероятно, она была и в Париже?
Г. К. Нет, она не поехала в Париж, потому что случился инфаркт 41.
Д. Там?
Г. К. Нет. В Москве, в Москве. <...> ... Я пришла к ней в гости, в чью-то квартиру, не знаю. Не у Ардова почему-то в этот раз она остановилась. И она мне показала прелестно изданные в Италии такие не очень большие рекорды (грампластинки). Читала на итальянском языке лучшая трагическая актриса Италии (она назвала мне фамилию, я ее, конечно, не запомнила), читала ее стихи и на обложке, значит, перевод ее стихов на итальянском языке.
Д.
Г. К. Нет, по-итальянски, она читала итальянский перевод. Вот это я, единственно, в руках держала такую пленку - у Анны Андреевны в Москве. Потом она сказала: "Алексей Федорович, я хочу Вам сделать один подарок...".
А. К. А! Это интересно. Она мне [хотела подарить] "Святого Себастьяна" Дебюсси 42, партитуру. По-моему... она рассказывала, как она сидела рядом с Дебюсси на каком-то большом, крупном обеде, в 10-11-м году примерно (он умер в 18-м), рассказывала подробно, как она беседовала с ним. И вот она сказала: "А у меня есть для Вас... Лежит, знаете, там на шкафу сверху". Но так и лежит.
Г. К. Да, Пунина так или не нашла, или не захотела. Подарок Анны Андреевны так до нас и не дошел.
43. <...> Прямо перед ее концом, по-моему, за год, за полтора. В общем, когда он ехал в Советский Союз, то двоюродный брат Джона Кеннеди (как она сказала, самый красивый человек в Соединенных Штатах), является крупным славистом, ему сказал: "Вы поедете в Советский Союз - обязательно получите свидание с великой поэтессой Анной Андреевной Ахматовой". И вот Анна Андреевна рассказывает мне: он приехал, стал добиваться [встречи с Ахматовой], очень долго почему-то им не разрешали увидеться. Наконец, решили... (то говорили, что Анна Андреевна больна, без ее ведома) - на даче у какого-то академика в Комарове... 44
Д. Не у Капицы?
Г. К. Нет, по-моему, не у Капицы. Ну, я не помню.
Д. Ну, хорошо - "на даче у какого-то академика"...
Г. К. "Мы сидим в плетеных креслах на террасе и ведется разговор двух поэтов. Я его спрашиваю: "Много ли у вас издается Пушкина в Соединенных Штатах?" Великий американский поэт сделал круглые глаза, сказал: "Кого? Никогда не слыхал". Потом поэт ей говорит: "Скажите, чем Вы торгуете?" 45 - спросил он Анну Андреевну. Анна Андреевна опешила, говорит: "Ничем". - "А я торгую соснами, из них делают карандаши". И вот Анна Андреевна говорит: "И вот сидели два поэта. Один - получивший всю славу, все признание, все, так сказать, обожание своей страны. И сижу я, которая смотрится в зеркальном..." Судьба иная 46.
А. К. Она нам о нем хорошо говорила.
Д. Она вам рассказывала это сама?
Г. К. Да. А откуда бы я это взяла?
Д.
Г. К. Я часто приезжала в Москву, в Ленинград, и всегда, когда мы приезжали, пока была жива Анна Андреевна, мы всегда виделись по мере возможности, где бы она ни находилась.
Д. Из Ленинграда ведь она скоро перебралась в Москву.
Г. К. Не совсем скоро. Она сначала жила в знаменитом Фонтанном доме... <...> Изумительный вот этот Шереметевский дворец, с прекрасной решеткой, оградой, на котором написано, на одной дуге при входе во двор: "Deus conservat omnia".
А. К. "Бог сохраняет всё". Старая, еще петровская надпись.
Г. К. стояли эти клены.
Д. А мыза цела?
Г. К. Нет, нет. На ее месте построен Шереметевский дворец.
А. К. На берегу Фонтанки.
Д. Это и есть Фонтанный дом?
Г. К. 47, это бывшая Конногвардейская, и я уже никогда в Ленинграде там не была.
Д. А в Москву она переехала..?
Г. К. А в Москву она приезжала и жила у Ардовых, еще у кого-то.
А. К. Главным образом у Ардовых. <...>
Г. К.
А. К. И Анна Андреевна его очень любила.
Г. К. Она его очень любила. Но, конечно, ближе всего ей была Нина Антоновна, потому что...
Д. Это его жена?
Г. К. Да. Просто по человеческой... по душевным качествам... она очень была... И безумно ей предана. И Анна Андреевна очень ее любила, и очень любила детей, и Баталова очень любила.
Д.
Г. К. Вот этот сын Нины Антоновны, Алексей Баталов, актер... <...> И вот даже, если Вы были, то могли заметить: у Ардовых висит работа Алексея Баталова - портрет Анны Андреевны. Очень неплохой. Масляными красками.
Д. Мне казалось странным это сочетание. Для меня Ардов - это "Крокодил"...
Г. К. Да, да.
Д. И рядом как-то... Он показал: вот келья, где она жила.
Г. К.
Д. А Нина Антоновна что за человек? Я совсем ее не знаю.
Г. К. Вы ее не знаете? Она была актрисой, потом она стала режиссером Театра Красной Армии. Она очень душевный, щедрый какой-то человек и как-то она очень умела обогреть Анну Андреевну.
Д. Она религиозный человек? Анна Андреевна ведь религиозный человек была.
Г. К. Анна Андреевна да.
Д.
Г. К. Не знаю. Я ее мало знаю.
Д. Мне он [Ардов] рассказал, как туда приезжала Марина Цветаева, там была встреча Анны Андреевны с Мариной Ивановной.
А. К. Есть стихи Цветаевой, посвященные Анне Андреевне, в разные годы... в 915-м... 48
Г. К. Но Анна Андреевна все-таки не доверяла искренности отношения Марины Ивановны к себе 49
А. К. У Анны Андреевны были четки такие огромные, такие крупные... <...> И она как-то говорит: "А эти четки мне подарила Марина Цветаева" 50. (Имитируя манеру А. А., А. К. произносит эту фразу скороговоркой, чуть пренебрежительно)
Примечания
Алексей Федорович Козловский (1905-1977) - композитор, адресат стихотворения "Явление луны" (1944) из цикла "Луна в зените".
эмигрировала в Финляндию, жила в США, Константинополе, Англии. В конце 20-х - начале 30-х гг. вернулась в Россию. В 1936 г. уехала в Ташкент вместе с высланным туда мужем. Г. Л. Козловской посвящено стихотворение "Заснуть огорченной..." (1942) из цикла "Луна в зените".
Воспоминания Г. Л. Козловской (без участия А. Ф. Козловского) "Ахматова в Ташкенте" в другой редакции впервые опубликованы в альманахе "День поэзии" (М., 1989. С. 7-10) (в сокращенном виде), полностью - в сб. "Воспоминания об Анне Ахматовой" ( "Мангалочий дворик...". С. 378-400).
1. Чудова-Дельсон Людмила Георгиевна (р. 1924) - музыкальный редактор, переводчик, познакомила В. Д. Дувакина с А. Ф. и Г. Л. Козловскими во время их приезда в Москву. Запись беседы проходила у нее на квартире. Л. Г. Чудова-Дельсон помогла организовать также записи бесед с А. В. Азарх-Грановской и М. И. Гринберг.
2. Евгения Владимировна - Евгения Владимировна Пастернак (урожд. Лурье, 1898/99-1965) - художница, первая жена Пастернака.
3. ... ее поселили в странном помещении... в этой клетушечке. - См.: Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой: "В ноябре 1941 г.... ей предоставили комнату - чердачок с печью" (Т. 2. С. 22).
"Вот так вот, вы, женщины, и попадаетесь". - Об этом эпизоде см., в частности, в воспоминаниях Наймана: "Кажется, при этом присутствовал ее отец, и не то он, не то муж обронил, когда она замолчала: "Вот так все вы, бабы, и попадаетесь!" (А. Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. С. 205).
5. "Это колечко было на моей руке минут 10 в моей жизни". - Ср. со свидетельством М. И. Будыко: "Золотое кольцо с рубином <...> было подарено Н[иколаем] С[тепановичем] ей еще до замужества. А. А. уронила его, но оно упало в щель пола ("тогда были такие полы"), достать кольцо было нельзя, так как нужно было разобрать пол, а просить об этом А. А. не могла - она не должна была принимать такие подарки" ( Рассказы Ахматовой // Об Анне Ахматовой. С. 487).
6. "... из города Киева, из логова змиева"... - цитируется первая строка стихотворения Н. Гумилева "Из логова змиева" (1911), обращенного к Ахматовой. См. о нем, в частности, следующую запись Ахматовой: ..."Из города Киева"+, где автор добрый малый, кот[орый] думал забавницу, гадал - своенравницу, веселую птицу-певунью. То же мне - stile russe!
Свадьба А. А. Горенко и Н. С. Гумилева состоялась 25 апреля 1901 г. в Киеве. "Венчание состоялось <...> в Николаевской церкви села Никольская слободка Остерского уезда Черниговской губернии" (Запись на обороте свидетельства от 14 апреля 1901 Г. // ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. Д. 61522. Л. 12. Цит. по: Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Ч. l. / Сост. В. Черных. М., 1996. С. 35).
+ "Из логова змиева" - меня за гибкость называли - женщина-змея" (Записные книжки, с. 392).
"В Ташкенте первый раз услыхав "Поэму", я спросила, кому адресовано "первое посвящение". Ахматова с досадой ответила: "На чьем черновике я могу писать?" Виленкину и еще кому-то она прямо говорила, что "посвящение" адресовано Мандельштаму" (Вторая книга. С. 355). Далее Козловские цитируют строки из поэмы "Без героя" в ташкентской редакции.
8. ... что первые редакции... были выше... - Это мнение своих ташкентских друзей Ахматова приводит в "Записных книжках". См. также беседы Э. Герштейн с Н. Ольшевской: "Нина, а как вы относитесь к этим постоянным добавкам и переделкам "Поэмы без героя"? Я считаю, что они испортили первоначальную редакцию" (Э. Герштейн. Мемуары. С. 482).
9. ... в 44-м, по-моему, она уже уехала. - Ахматова покинула Ташкент 13 мая 1944 г.
10. "Я должен тебе сказать, что я женился на другой". И Анна Андреевна <...> остается одна на перроне. - Ошибка мемуаристки. Гаршин еще не был женат вторым браком в 1944 г., когда Ахматова вернулась из Ташкента. Ахматову отвез с Ленинградского вокзала к Рыбаковым В. Г. Адмони (см.: В. Г. Адмони. Знакомство и дружба // Воспоминания об Анне Ахматовой).
11. Ну, она к кому-то там поехала. А потом переехала в... Фонтанный дом. - С начала июня по конец августа 1944 г. Ахматова жила у Рыбаковых. В конце августа переехала в Фонтанный дом. См. об этом в "Записных книжках" Ахматовой: "1 июня 1944 г. возвращаюсь [в] Ленинград с Адмони. Неудачная попытка жить у Рыбаковых. Снова Фонтанный дом" (С. 587) и в воспоминаниях И. Н. Пуниной: "В Ленинград она (Ахматова - О. Ф.) вернулась раньше нас - 1 июня, но жила у Рыбаковых. Долго говорила, что не вернется на Фонтанку, но в конце августа 1944 г. все же решилась на переезд" (Сорок шестой год... // Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 465).
13. "... И даже вечность поседела"... - цитируются строки стихотворения Ахматовой "А в книгах я последнюю страницу..." (25 ноября 1943 г., Ташкент).
14. Между прочим, эти стихи посвящены нашему дому. <... > у нее есть... такой образ, что... ее профиль отражался на стене... - А. Козловский в одно из посещений Ахматовой обвел ее профиль на стене дома. См. об этом в Записных книжках Ахматовой: "Tel[egramme] из Ташкента <...>, там лето и моя страшная тень (профиль)" (С. 679).
15. "И даже "вечность поседела ", // Как сказано в одной прекрасной книге". - Источник скрытой цитаты - роман Т. Готье "Капитан Фракасс" ("Время успело поседеть с тех пор, как она родилась", гл. 3, установлено М. Кралиным), а не "Приключения Тома Сойера" Марка Твена, как утверждают Козловские.
16. "Я пришла к поэту в гости..." - цитируются первые строки стихотворения Ахматовой, посвященного А. Блоку (1914).
"Что такое? Какие отношения?..." - о своем не-романе с Блоком Ахматова оставила многочисленные свидетельства. См., в частности, прозаический набросок Ахматовой "О Блоке" (Анна Ахматова. Сочинения / Под ред. Г. П. Струве, Н. А. Струве, Б. А. Филипповой. Т. 3. Paris: Ymca-Press. 1983. С. 149) и "Записные книжки" (С. 80).
18. "Яне была здесь лет семьсот..." - цитируются первые строки стихотворения Ахматовой (1944) из цикла "Луна в зените".
19. ... Толя Найман... ее соавтор по переводам Леопарди... - Анатолий Генрихович Найман (р. 1936) - поэт, прозаик, переводчик, с 1963 г. - литературный секретарь Ахматовой. Автор книги "Рассказы о Анне Ахматовой". Совместно с Найманом Ахматова в 1963 г. переводила итальянского поэта Джакомо Леопарди (1798-1837).
20. "Бег времени" - последний прижизненный сборник стихов Ахматовой (М. -Л.: Советский писатель, 1965).
21. журнал один, "Звезда Востока" - имеется в виду № 3 ташкентского журнала "Звезда Востока" за 1967 г., составленный из произведений московских и ленинградских писателей, подаренных Ташкенту в помощь жертвам землетрясения 1966 г.
"Звезда Востока" за 1967 г. впервые в СССР были опубликованы рассказы Исаака Эммануиловича Бабеля (1894-1940) "Мой первый гонорар", "Колывушка". В этом же номере были опубликованы "Записки на манжетах" Михаила Афанасьевича Булгакова (1891-1940). В предисловии от редакции сообщалось, что "отрывки из "Записок на манжетах" присланы... вдовой писателя Е. С. Булгаковой".
23. ... Я дала фотографию. <...> Лежащая такая Анна Андреевна удивительной красоты. - Имеется в виду фотография Ахматовой в Мраморном дворце 1924 года. В указанном Козловской номере журнала "Звезда Востока" эта фотография не была опубликована. Впервые - в журнале "Наше наследие" (1999, № 48. С. 106).
24. ... прекрасный портрет Тырсы - имеется в виду портрет Ахматовой работы Николая Андреевича Тырсы (1887-1942) 1927 года. "Тырса Н. А. У Лозинского, 1927; Тырса Н. А. У Зильберштейна, 1927; Тырса Н. А. У вдовы, 1927" (Анна Ахматова. Записные книжки. С. 602).
25. ... Альтман ее писал портрет. - Имеется в виду портрет Ахматовой 1914-1915 гг. работы Натана Исаевича Альтмана (1889-1970) (Русский музей) "... и мебл[ированный] дом "Нью-Йорк", где меня писал Натан Альтман (портрет в карцере секретной кладовки Русск[ого] музея) и откуда я через окно 7 этажа выходила (чтоб видеть снег, Неву и облака) и <...> шла по карнизу, чтобы навестить Веню и Веру Белкиных" (Анна Ахматова. Записные книжки. С. 216). Об отношении Ахматовой к своему портрету работы Альтмана см. в "Записках" Л. Чуковской: "Снова говорила мне, что портрет Альтмана она не любит, как всякую стилизацию в искусстве" (Т. 2. С. 329).
26. Модильяни - Амедео Модильяни (1884-1920) - итальянский художник, с которым Ахматова познакомилась в Париже в 1910 г. См. о нем воспоминания Ахматовой "Амедео Модильяни" (1964) (Анна Ахматова. Сочинения в 2-х томах. С. 144-150).
"Я еще запомнила его слова: "Sois bonne - sois douce!" (будь доброй - будь нежной! (франц.)). <...> Ни "bonne", ни "douce" я с ним никогда не была" (Анна Ахматова. Записные книжки. С. 487). О не-романе Ахматовой и Модильяни см.: И. М. Михайлов, О. С. Фигурнова. "Носик - Ахматовой" (Московский журнал, 1999, № 1. С. 46-47).
28. "Чужих мужей вернейшая подруга // И многих - безутешная вдова". - Цитируются строки стихотворения Ахматовой "Какая есть. Желаю вам другую..." (1942) из цикла "Луна в зените".
29. Михаил Фабианович Гнесин (1883-1957) - композитор, музыковед.
30. Профессор Успенский - Виктор Александрович Успенский (1879-1949) - этнограф, композитор. Собиратель и исследователь ташкентского и узбекского фольклора, профессор Ташкентской консерватории.
31. ... в "Правде" были напечатаны... ее стихи: "... Мы сохраним тебя, русское слово" - неточно цитируются строки стихотворения Ахматовой "Мужество" (1942) (впервые - "Правда", 1942, 8 марта).
"... Славно начато славное дело..." - цитируется первая строка стихотворения Ахматовой из цикла "Победа" (1942).
33. Нащокин Павел Воинович... с Машенькой, женой - Павел Воинович Нащокин (1801-1854), друг Пушкина. Ошибка Козловского: жену Нащокина звали Вера Александровна.
34. Вот это трагедия людей, которые теряют тех, кто были замечательны. - Ср. с записью М. С. Петровых: "И если теперь сиротство мое непоправимо, то больше всего оно здесь. Ни одна душа на свете не знает, чем Ан. Ан. была здесь - в любви, в узнавании, в понимании П[ушкина] для меня <...> Тут я совсем осиротела. Нет ни одного человека на свете, с кем могла бы я об этом говорить" (М. Петровых. Избранное. С. 363-364).
35. ... какие-то свои исследования о Дон Жуане... - имеется в виду работа Ахматовой "Каменный гость" Пушкина" (1947).
36. ... с покойным ее братом... - имеется в виду Евгений Яковлевич Хазин (1893-1974), брат Н. Я. Мандельштам.
"О Мильтоне и Шатобриановом переводе "Потерянного рая" (1837).
38. ..."не оскорбить великую тень". - Ахматова цитирует следующие строки из статьи Пушкина "О Мильтоне и Шатобриановом переводе "Потерянного рая": "Вот каким безумцем, каким ничтожным пустомелей выведен Мильтон, - человеком, который вероятно не ведал что говорил, оскорбляя великую тень" (цит. по кн.: А. С. Пушкин. Собр. соч. в 10-ти т. М., 1964. Т. 7).
39. ... мы втроем разговаривали <...> "... пишу прозу. <... > Там и о вас есть". - Записные книжки Ахматовой позволяют приблизительно датировать ее телефонный разговор с Козловскими октябрем 1965 г. Проза, о которой говорит Ахматова Козловским, вероятно, следующие записи: "Tel[egramme] из Ташкента (Т[оля], там лето и моя страшная тень (профиль). Там я оставила войну, хотя и победоносную, но все равно кровавую. Там родина "Пролога", от кот[орого] нет спасения..." (Записные книжки. С. 679).
40. Она в Кембридже получила мантию доктора... - Ошибка Козловских. В 1965 г. Ахматова получила почетное звание доктора литературы в Оксфорде, а не в Кембридже.
41. ... она не поехала в Париж, потому что случился инфаркт. - Четвертый инфаркт Ахматовой случился в ночь на 9 ноября 1965 г. "Я на несколько дней потеряла сознание и после двух приступов боли начала задыхаться. <...> В больницу была доставлена в безнадежном состоянии (слова врача)" (Анна Ахматова. Записные книжки. С. 679). Начиная с осени 1965 г. из-за резко ухудшившегося состояния здоровья длительные поездки и путешествия стали для Ахматовой невозможны.
43. ... маленький эпизод с Фростом и с Анной Андреевной. - В сентябре 1963 г. американский поэт Роберт Фрост (1874-1963) посетил Советский Союз "как посланец президента Кеннеди". В этом же году Фрост и Ахматова были выдвинуты на соискание Нобелевской премии.
44. ... стал добиваться [встречи с Ахматовой] <...> долго почему-то им не разрешали увидеться. Наконец, решили <...>на даче у какого-то академика в Комарове <...> - Не у Капицы? - Встреча Фроста и Ахматовой была организована на даче академика Алексеева. См. об этом, в частности, рассказ Ахматовой в записи Р. Орловой: "Не у меня же в будке его принимать. Потемкинскую деревню заменила дача академика Алексеева. Не знаю уж, где достали такую скатерть, хрусталь..." ( Р. Орлова, Л. Копелев. Мы жили в Москве... С. 277).
45. Потом поэт ей говорит: "Скажите, чем Вы торгуете?" - Ср. с воспоминаниями А. Наймана: "Профессор Рив, участвовавший во встрече, видел происходившее в другом свете, и написал об Ахматовой приподнято <...> она прочла Фросту "Последнюю розу": "Несколько мгновений мы оставались безмолвны, неподвижны". Ахматова же рассказывала, что Фрост спросил у нее, какую выгоду можно получить, изготовляя из комаровских сосен карандаши. Она приняла предложенный тон и ответила так же "делово": "У нас за дерево, поваленное в дачной местности, штраф пятьсот рублей" ( А. Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. С. 118).
46. "И вот сидели два поэта. Один - получивший всю славу <... > и сижу я, которая смотрится в зеркальном..." Судьба иная. - Ср. с записью Р. Орловой: "Сидим мы с ним рядом в плетеных креслах <...> А я все думаю: "Вот ты, милый мой, национальный поэт, каждый год твои книги издают... во всех газетах и журналах тебя славят... А на меня каких только собак не вешали!.. Все было - и нищета, и тюремные очереди, и страх, и стихи, которые только наизусть, и сожженные стихи. И унижение, и горе" ( Р. Орлова, Л. Копелев. Мы жили в Москве... С. 278). См. также воспоминания А. Наймана: "Ахматова после встречи вспоминала о ней насмешливо: Воображаю, как мы выглядели со стороны, современные "дедуленька и бабуленька" ( А. Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. С. 118).
"Он был в том возрасте, когда прадедушка уже переходит в прабабушку" (устное свидетельство Н. Глен).
47. Потом она переехала на какую-то улицу Красной конницы - на улицу Красной Конницы (д. 4, кв. 3) Ахматова переехала в феврале 1952 г. и жила там по 1961 г.
48. ... стихи Цветаевой, посвященные Анне Андреевне... - Имеется в виду стихотворение М. Цветаевой "Анне Ахматовой" (1915 г.) и ее цикл из 13-ти стихотворений "Ахматовой" (1916 г.).
49. ... Анна Андреевна все-таки не доверяла искренности отношения Марины Ивановны к себе. - Ср. со свидетельством М. И. Будыко: "В стихах "Кем полосынька твоя нынче выжнется..." Цветаева ошибалась, считая что А. А. была в близких отношениях с Блоком. Эти стихи А. А. считает не вполне доброжелательными, а другие стихи Цветаевой к ней - тем более" ( Рассказы Ахматовой // Об Анне Ахматовой. С. 478)
50. "А эти четки мне подарила Марина Цветаева". - См. следующую запись-перечень Ахматовой: "Марина подарила мне:
2. Брошку (см. ее фотографию), кот[орую] я разбила о пол Мар[иинского] театра.
3. Синюю шелковую шаль, кот[орой] я прикрывала мое тогдашнее рубище ("лохмотья сиротства") - см. фотографию Наппельбаума в 1921 г. Магометанские] четки - освящ[енные] в Мекке.
4. Московский кремль, с кот[орым] я, по правде сказать, не знала, что делать.
5. Переписала своей рукой "Поэму воздуха" (в 1941 г.) и щедро посвящала стихи."