В. Ф. Тейдер
Слово о Викторе Дмитриевиче Дувакине
"Дувакин..." - человек невольно улыбается, вспоминая Виктора Дмитриевича, и тут же спрашивает "А почему Ахматова? Ведь он занимался Маяковским". Конечно, Маяковским! Прежде всего - Маяковским, но и Гумилевым, Ахматовой, Мандельштамом, Цветаевой, Пастернаком... - это была его стихия. Более четверти века семинар В. Д. Дувакина на филологическом факультете МГУ "служил, - по воспоминаниям одного из первых его дипломников Андрея Синявского, - воистину последним убежищем поэзии XX века, все более подлежащей погромам и запретам". Талантливый педагог, архивист, ученый-исследователь 1, он был душевно щедрым, обаятельным человеком, одним из тех, кто неизбежно становится героем традиционного студенческого фольклора.
1966 года в защиту А. Д. Синявского для многих было неожиданностью. Виктор Дмитриевич, вызванный на суд в качестве свидетеля, иначе поступить не мог. Его отстранили от работы на факультете и лишили права преподавания.
Все последующие 15 лет жизни он посвятил созданию фонда звуковых мемуаров по истории русской культуры первой трети XX века 2. Вспоминая те годы, невольно поражаешься, с каким бесстрашием этот немолодой уже человек, фактически в одиночку, затеял новое дело и вопреки всем пессимистическим прогнозам выстоял и осуществил задуманное. "Прошу вас говорить правду, и только правду. Считайте, что мы с вами - перед судом Истории" - так шутливо, но с хорошо ощутимым внутренним пафосом обращался он к своим собеседникам. В 70-е годы разговоры-"исповеди" перед микрофоном требовали не только от ведущего беседу, но и от тех, кто шел на встречу с ним, определенного гражданского мужества, и, как это ни удивительно, он почти не получал отказов. Его собеседники пережили революции, войны, сталинские репрессии. Полифония мнений, звучащая в записях, передает сложную картину духовных исканий, а подчас трагических заблуждений этих людей, родившихся на рубеже веков. По всем законам того времени коллекции просто не должно было быть, но она существует как портрет поколения, много испытавшего, но не утратившего внутренней свободы.
Круг рассказчиков был очень широк: от М. Бахтина, Н. Тимофеева-Ресовского, Д. Шостаковича 3 до никому не известных участников или свидетелей какого-нибудь культурного события. Внешне разнородный материал объединен личностью создателя коллекции, его волей, энергией, творческими интересами, которые определяли выбор тем, нередко закрытых для широкою крут исследователей 70-х годов. Виктор Дмитриевич был одержим этой работой. "Моя ближайшая задача, - писал он, спасти то, что еще возможно спасти, накопить как можно больше фактов, живых деталей и картин, словесных портретов и характеристик ученых, писателей, поэтов, художников, артистов и режиссеров, выдающихся библиографов, популяризаторов знаний, действовавших примерно до середины 30-х годов".
"литературной страстью и специальностью". Но время этих бесед и полной мере проявляется характер исследователя, необычайно увлеченного, искреннего, темпераментного: он горячо спорит, дополняет, комментирует рассказы очевидцев событий, сопоставляет и уточняет их высказывания. "Я каждый раз стремлюсь сосредоточить внимание собеседника на конкретном и индивидуальном, на возможно более точных, хотя и частных фактах, а не на общих рассуждениях... Даже то, что сегодня кажется неважной мелочью, завтра может оказаться существенной деталью". В поисках этой утраченной конкретики, в восстановлении вычеркнутых из культурного контекста имен, событий, в сохранении живой атмосферы уходящей эпохи видел он смысл своей работы. Русская художественная культура, образование в России в начале века, театры и литературные кафе 20-х годов, музейное дело, русское зарубежье первой волны эмиграции - обо всем этом идет речь в неторопливых дувакинских беседах.
В канун 90-летия Виктора Дмитриевича на вечере его памяти в Литературном музее, где в конце 30-х годов он работал под началом В. Д. Бонч-Бруевича, впервые серьезно прозвучала профессиональная оценка его труда. "Он понимал значение малого - говорил С. О. Шмидт, - он понимал значение повседневности. Не будучи историком (он был литературоведом) и, может быть, даже не зная о том, что в мировой науке конца XX века главный интерес этой истории - не событийное, история не знаменитых людей, история не социально-экономическая даже, а история повседневности, в том числе повседневности культуры, он хотел, чтобы мы... люди, поколение моих отцов, остались [в памяти] такими, какими были... Он совершил огромный подвиг - и научный, и подвиг нравственный. Поэтому мы, историки, должны быть ему безмерно благодарны. Равной документальной базы нет. Это колоссальный архив культуры..." 4.
В этой книге собраны устные воспоминания об Анне Ахматовой, записанные в 1967-1994 годах. Это фрагменты длительных многотемных бесед, которые в момент записи в большинстве своем не предназначались для печати. "Их основное назначение, - считал В. Д. Дувакин, служить материалом для исследователей XXI века", хотя возможность публикации лих материалов при условии согласия мемуаристов или их родных тоже не исключалась.
За рамками представленных отрывков остается, к сожалению, весь культурно-исторический фон, на котором возникает образ Анны Андреевны, но даже в таком сокращенном варианте воспоминаний чувствуется атмосфера тех лет.
Эта книга не столько о том, какой была Анна Ахматова, сколько о времени, в котором ей довелось жить, и о том, как ее современники. Не всегда их впечатления и оценки совпадают с общеизвестными, а иногда и друг с другом. Доверительный тон бесед располагал к откровенности, и люди нередко делились своими личными впечатлениями, не думая о публикации. Этот приватный, почти домашний характер разговоров придает им особую теплоту, помогает увидеть поэта глазами далеко не всегда знаменитых соотечественников. И сквозь время, сквозь хаотичную беспорядочность разговоров пробивается к нам ее неповторимый голос, жест, интонация...
"Анна Андреевна... она имела такие стороны, которые если и приоткрывались, то вы все равно не можете передать ни их значение, ни их значимость. Это просто невозможно. Вот это трагедия людей, которые теряют тех, которые были замечательны... Она только в памяти у нас жива такая, какая она была. Мы же никому не можем рассказать, какая же она была... Все-таки какая же она была?.. Это невозможно. Ну, - какие-то блестки, какие-то черточки...".
Отдел фонодокументов НБ МГУ благодарит всех, кто помог подготовить к печати эти воспоминания: М. М. Бартенева, Н. А. Барскую, Н. Б. Волкову, Н. А. Голубенцеву, Е. В. и Н. В. Дувакиных, Е. Б. Пастернака, Е. А. Покровскую, В. В. Радзишевского, В. К. и Д. К Роговых, Е. Н. Стефанович, Е. А. Суриц, Е. А. Тархову, Л. Г. Чудову-Дельсон, Т. В. Юдину.
Фотографии собеседников В. Д. Дувакина любезно предоставили А. Г. Волков, Б. В. Дубровин, Л. Ф. Железнова, Л. А. Осмеркина и М. В. Радзишевская.
Примечания
1. В. Д. Дувакин (1909-1982) - автор книг: "Радость, мастером кованная". М., 1964; "Rostafenstcr. Majakowski als Dicher und bildendcr Kiinstler". Дрезден, 1967; 2-е изд. - 1975.
2. Более подробно о фонде В. Д. Дувакина см. Записку В. Д. Дувакина "О моей работе На кафедре научной информации МГУ" // Археографический ежегодник за 19X9 год. М.: Наука, 1990. С. 306 313. По материалам фонда за последнее десятилетие вышло более 40 публикаций.
3. Эти воспоминания опубликованы. См.: "Беседы В. Д. Дувакина с М. М. Бахтиным". М.: Прогресс, 1996; "П. Тимофеев-Ресовский. Воспоминания". М.: Прогресс, 1995; Д. Шостакович. Из воспоминаний (публикация Л. В. Варпаховского) // Творческое наследие В. Мейерхольда. М.: ВТО, 1978. С. 296-300.