Глава VI
Не помню уж, по какому поводу Ахматова проговорила однажды с оттенком августейшей гордости:
- Марина мне подарила Москву... (Имелись в виду строчки Цветаевой:
Я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! - и сердце свое в придачу.)
Однажды я сказал о Некрасове:
- Можно ли так игриво и беззаботно писать стихи об экзекуции:
Вчерашний день часу в шестом
Зашел я на Сенную.
Там били женщину кнутом -
Крестьянку молодую...
На это Ахматова сказала мне серьезно и с упреком:
- А ты помнишь, что там дальше? - И сама закончила:
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя...
И Музе я сказал: -Гляди!
Сестра твоя родная!
(Я тогда еще не знал ее строчек
Кому и когда говорила,
Зачем от людей не таю,
Что каторга сына сгноила,
Что Музу засекли мою.)
Помню, Ахматова говорит о пристрастии Достоевского описывать публичные скандалы:
- У Федора Михайловича так. Сначала у дверей стоит швейцар с булавой, а в гостиной сидит генеральша. Потом начинается скандал, и уже невозможно разобрать, где швейцар, где булава, где генеральша...
"Ангелу моему Грушеньке, коли захочет придти".
И приписка карандашом:
"И цыпленочку".
Бывало, показывая чье-нибудь неловкое письмо, обращенное к ней, Анна Андреевна говорила:
- Ну, это уже - "и цыпленочку".
В "Бедных людях", помнится, она обратила мое внимание на то место, где Достоевский устами Девушкина хвалит "Станционного смотрителя" и ругает "Шинель".
- Гоголя он даже не называет по имени, пишет что-то вроде "этот", - вспоминала Анна Андреевна.
Сама Ахматова Гоголя очень любила и шутя называла хохлом. "Хохлацкую" сущность великого русского писателя, которую он сохранил до конца своих дней, Анна Андреевна доказывала очень хитроумно. Она приводила фразу с первой страницы "Мертвых душ", где описывается въезд Чичикова в город Н.:
"Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем".
- Зачем здесь слово "русские"? - спрашивала Анна Андреевна. - Почему не написать просто: два мужика? Однажды она добавила:
- А кого он ожидал здесь увидеть? Испанских грандов?
В "Мертвых душах" Ахматова особенно любила описание сада Плюшкина. Она говорила, что это отступление нагляднее всего доказывает, что Гоголь - поэт. Ведь никакой необходимости для сюжета в этом куске нет, и он не несет никакой смысловой нагрузки.
Про отступление о двух писателях она как-то сказала мне:
- Это он про себя и про Пушкина. Только Пушкин совсем не такой...
Одна приятельница моей матери, дама весьма недалекая, заявила Анне Андреевне, что считает Пушкина человеком нескромным, так как он написал "Памятник". Ахматова рассказывала об этом с возмущением:
- Я, конечно, объяснила ей, что "Памятник" написан, когда он читал о себе в журналах только ругань.
Однажды Ахматова рассказала мне о случае, происшедшем с одной ее знакомой - сотрудницей библиотеки.
- К ней пришел истопник и спросил, действительно ли для того, чтобы найти книгу, надо знать не только ее название, но и кто написал. Она подтвердила. Тогда он сказал: "Очень жалко. Я читал такую хорошую книгу, а вот кто написал - не помню". Она на всякий случай спросила название. Он сказал: "Капитанская дочка".
В свое время я получил в подарок изданную в 1921 году книгу Анненского "Пушкин и Царское Село (Речь, произнесенная И. Ф. Анненским в бытность его директором Царскосельской мужской гимназии, 27 мая 1899 г., на пушкинском празднике в Китайском театре, в Царском Селе)". Я показал книжку Ахматовой. Она сказала:
- Я помню, как он это говорил.
Потом я обратил внимание Анны Андреевны на дивные строки из "Бориса Годунова", которые Иннокентий Федорович цитирует:
Но детский лик царевича был ясен
И свеж и тих, как будто усыпленный;
- Только не переплетай заново, пусть останется так.