Глава XI
На Ордынке завтрак. За столом не вполне понятное мне тягостное молчание. Отец читает юмористический журнал "Крокодил", а сам мрачнее тучи. Потом он молча передает журнал Ахматовой.
Анна Андреевна смотрит на страницу в течение нескольких секунд и кладет "Крокодил" на диван рядом с собою.
Завтрак окончился, все выходят из-за стола, я хватаю журнал и гляжу.
Страница так и стоит у меня перед глазами:
"Николай Грибачев. "Ощипанный джойнт".
Я помню даже первую фразу:
"Плач стоит на реках Вавилонских, главная из которых - Гудзон". Это "памфлет" о "деле врачей-убийц".
Рискуя сорваться, я лезу по скользкой, обледеневшей крыше... Впереди и сзади меня еще человек двадцать таких же смельчаков. Теперь прыжок вниз, в подтаявший сугроб, - и мы почти у цели...
Это происходит 7 марта 1953 года. Крыша эта и двор расположены между Столешниковым и Камергерским переулками.
Все мы, в том числе и я с двумя приятелями, стремимся, минуя бесконечную очередь, попасть в Колонный зал и поглядеть на лежащего там мертвого Сталина.
Идея эта пришла в голову мне. В свои пятнадцать я сумел сообразить, что вполне реально пройти с той стороны, с которой движутся люди, уже побывавшие в Колонном зале.
Сказано - сделано. От площади Маяковского до Пушкинской оцепление было неплотным, и мы с приятелями пробрались без особенных усилии. От Пушкинской пришлось идти проходными дворами, и так добрались до Столешникова...
Мы примкнули к очереди почти у самой цели и через двадцать минут оказались там, куда тщетно рвались осатаневшие от горя несметные толпы.
В памяти осталась только пышная зелень, окружавшая гроб, да звуки траурной музыки...
Люди моего поколения помнят, как несколько дней подряд из всех репродукторов доносилась классика - симфоническая и фортепианная.
Скрипач Давид Ойстрах впоследствии вот что рассказывал одной нашей с ним общей знакомой. Пока гроб Сталина стоял в Колонном зале, они, лучшие исполнители, играли по очереди. Там же они могли немного отдохнуть и подкрепиться. За занавеской стояли стулья, стол с бутербродами и чаем.
В какой-то момент за эту занавеску заглянул Хрущев - лицо небритое, усталое, но довольное. Оглядев сидевших там знаменитых музыкантов, он сказал вполголоса:
- Повеселей, ребятки!
И лысая голова исчезла.
И еще немного о музыкантах.
Кто-то из коллег увидел в те дни плачущую Е. Г. Гилельс и принялся ее утешать:
- Ну что вы так убиваетесь... У нас будут еще вожди. Ну, может быть, не такие, как Сталин...
- Да плевать мне на вашего Сталина, - отвечала она, - я плачу оттого, что Сергей Сергеевич Прокофьев умер...
Действительно, С. С. Прокофьев скончался в один день с тираном. В свое время композитор Андрей Волконский рассказывал мне, что ему и другим ученикам Сергея Сергеевича, тем, кто занимался похоронами его, досталось много хлопот.
И самое главное, Прокофьев жил на улице Горького, а туда из-за оцепления невозможно было подогнать похоронную машину. И вот ученики несколько кварталов несли на плечах гроб, и их горе никак не смешивалось с горем прочих людей, устремившихся к Колонному залу.
Десять часов вечера, но еще совсем светло. Мы с отцом идем по летней Москве, тут, в центре, толкотня, гомон толпы, гудки автомобилей...
Ардов впервые ведет меня, повзрослевшего, в ресторан "Арагви". Швейцары почтительно приветствуют отца, и мы с ним спускаемся в малый зал.
(Я даже столик тот помню, за который нас усадили.)
Официант записывает заказ, почтительно наклонив голову.
Потом он исчезает, и слышно, как его голос повторяет все буфетчику и повару.
- Так... Два шашлычка, - доносится до нас, - повнимательней пойдет!..
Мы с отцом сидим за мраморным столиком. Перед нами - кружки с пивом, моченый горох, соленые сухарики. Это "Пивной зал" на Пушкинской площади.
Я с любопытством оглядываюсь, здесь я тоже впервые. В дальнем конце зала - лепной портик, а под ним три танцующие женские фигуры.
- Это что такое? - спрашиваю я отца.
- Три грации, - отвечает Ардов. - Набузовались пива и пляшут.
Мы с отцом сидим в артистической уборной знаменитой актрисы Евдокии Дмитриевны Турчаниновой. Мы пришли, чтобы выразить восхищение ее игрой. Старуха польщена и приветливо нам улыбается.
Чтобы слегка ее поразвлечь, Ардов решается рассказать ей один из самых последних анекдотов тогдашнего, хрущевского времени. Он говорит:
- Вы слышали, что сейчас всюду идут слияния - сливаются главки, тресты, министерства...
- Да, - отвечает актриса, - это я читала...
- И вот, говорят, чтобы не отстать от моды, в Министерстве культуры решили слить МХАТ и Малый, чтобы был один Московский Академический Мало-Художественный театр...
- Как?! Неужели есть такое решение?! - испуганно говорит Турчанинова. - Но это же ужасно! Это невозможно! Она переполошилась не на шутку.
- Нет, нет, что вы! Это анекдот такой, всего-навсего анекдот, - пытается успокоить ее Ардов.
Но старуха еще долго волнуется и возмущается, никакого юмора она в толк взять не может.
Эта сцена происходила в помещении филиала Малого, в. уютном театрике, который располагается в самом конце Большой Ордынки. С некоторых пор Ардов стал захаживать туда сравнительно регулярно. Все началось с того, что он где-то встретил своего приятеля актера Николая Рыжова и тот сказал:
- Пойди посмотри, как Турчанинова и моя мать играют "Правда хорошо, а счастье лучше". Не пожалеешь... Сходи, пока обе старухи живы.
И вот мы с отцом отправились на этот самый спектакль, а потом смотрели там "Волки и овцы" и еще что-то. Ардову нравилось, что сам театр располагается тут же на Ордынке, да и репертуар там был, что называется, наш, замоскворецкий...
Вообще же к театру на Ордынке было несколько неоднозначное отношение. Ну, прежде всего потому, что наша мать была актрисой и режиссером и оба моих брата обучались в школе-студии при МХАТе.
Сам Ардов в юности был весьма увлечен сценой, был участником каких-то тогдашних студий, а литературную карьеру начинал как театральный рецензент. Но в конце жизни почти не ходил на спектакли, это ему было скучно. Он уже любил вовсе не театр, а самих актеров - за инфантилизм, готовность к розыгрышам, шуткам... Ардов по этой причине всегда охотно посещал капустники, юбилеи, вечера в Доме актера...
пример, который он всегда приводил, - великий артист Леонид Миронович Леонидов.
У Ахматовой отношение к театру было вполне прохладным. Приведу здесь небольшой отрывок из воспоминаний Ардова об Анне Андреевне:
"Театр она не любила.
Например, никогда не была в Художественном. Но у нас дома был альбом, посвященный очередному юбилею МХАТа. Ахматова полистала его, посмотрела фотоиллюстрации и сказала свой приговор, так сказать, заочно:
- Ну, так... Теперь я вам скажу: все, что относится к современности, они умеют делать хорошо, а исторические пьесы у них не удаются. Особенно плох у них должен быть Шекспир".
их беседу, вдруг произносит:
- Я не понимаю ни одного слова. Впечатление, будто присутствуешь при профессиональном разговоре гангстеров.