Глава XII
- Превосходное вино, - произносит Михаил Давыдович Вольпин. Он берет бутылку со стола и читает надпись на зеленоватой этикетке: - "Кахетинское № 8... Цена 14 рублей"...
- Мне за строчку перевода платят пятнадцать, - говорит Ахматова.
- Ну вот, - отзывается Вольпин, - даже и рифмовать не надо, чтобы купить такую бутылку...
Сидящий рядом с Вольпиным Николай Робертович Эрдман, как всегда, молчалив.
М. Д. Вольпин, близкий друг моих родителей, именно в его честь меня и назвали Михаилом, был одним из умнейших, остроумнейших и достойнейших людей, которых я знал на протяжении всей жизни.
Помню, на Ордынке был один из бесконечных разговоров о Сталине, и Вольпин поделился с нами таким воспоминанием.
Их везли в телячьем вагоне, человек тридцать столичных интеллигентов и восемь уголовников. У "политических" была с собой теплая одежда, еда на дорогу и все прочее, а у тех, разумеется, ничего. Урки сразу же выдвинули ультиматум - платить определенную дань. Интеллигенты взялись обсуждать это требование, и Вольпин дал совет: пойти на все их условия. Но большинство решило так: нас много, их мало, - а потому ультиматум был отвергнут.
В первую же ночь урки набросились на интеллигентов с железными прутьями, жестоко их избили и отобрали вообще все вещи. После этого "политические" принялись рассуждать, отчего они не смогли дать грабителям отпор, несмотря на внушительное численное преимущество.
Вольпин говорил:
- Я им тогда пытался объяснить. Наши возможности заведомо не равны. Я ради того, чтобы сохранить свой чемодан, урку не убью, не смогу убить. А он ради моего чемодана меня убьет, он с тем и идет. А потому исход всегда предрешен, всегда в его пользу. Вот точно таким же был и Сталин. Все. его соперники - теоретики, демагоги - не были готовы к тому, чтобы ради власти Сталина убить. А он знал, на что идет, был совершенно к этому готов. И он их всех до одного убил.
Все лагерные рассказы были у Вольпина замечательные. Например, такой. После освобождения он уезжал на поезде из Архангельска в Москву. Соседом по купе в вагоне у него оказался удаляющийся на "заслуженный покой" комендант архангельского управления НКВД, то есть человек, который в течение многих лет приводил в исполнение приговоры к расстрелу. В частности, он рассказал Вольпину, что пришел работать в органы еще при Дзержинском и сам "железный Феликс" проводил с ним и с другими новичками беседу. Он говорил им о высокой ответственности чекистов, о том, что в их руках будут находиться человеческие жизни. А чтобы почувствовать меру этой ответственности, предложил каждому новичку расстрелять одного из многочисленных приговоренных. Попутчик Вольпи-на сделал это столь мастерски, что сразу же был начальством отмечен и вскоре получил свою должность коменданта.
Вольпина арестовали довольно рано, еще в начале тридцатых годов. Он познакомился с ГУЛАГом, и кроме того много ездил по стране, а потому в нем не было и тени тех иллюзий, какие в то время усиленно культивировали в себе "собратья по перу", которым очень хотелось жить "дыша и большевея", по меткому выражению Осипа Мандельштама.
Михаил Давыдович несколько раз при мне рассказывал о примечательном разговоре, который был у него с Мандельштамом и Слешей. Вольпин пытался открыть им глаза на мрачную реальность. Осип Эмильевич отделался одной сакраментальной фразой:
- Надо без страха смотреть в железный лик эпохи.
А Олеша стал возражать по существу дела.
Вольпин вспоминал:
- Ну, с Мандельштамом я спорить не стал... А Олеша был мне ровня, и я ему сказал буквально так: "Юра, если вы не опомнитесь и станете культивировать в себе казенный оптимизм, вы или перестанете писать, или сопьетесь".
(От себя добавлю: сбылись оба пророчества.)
Далее Вольпин говорил:
- Олеша этого нашего разговора не забыл. Уже в пятидесятые годы я пришел в управление охраны авторских прав, чтобы получить деньги, и увидел там Олешу. Ему ничего не причиталось, он просто выпрашивал у знакомых мелкие суммы, побирался... Я отвел его в сторону и сказал: "Юра, я вам дам столько денег, сколько вам нужно". И вдруг он взглянул на меня и произнес: "У вас я не возьму". "Почему?" - спросил я. "А вы помните, что вы мне когда-то сказали?.."
- Осип Эмильевич мне говорит: "Это правда, что вы пишете юмористические стихи?" "Да, - отвечаю, - пишу". "Я тоже написал недавно юмористическое стихотворение, - продолжает Мандельштам, - как вам оно понравится?" И прочел такие строки:
Я - мужчина-иностранец,
Я - мужчина-лесбиянец,
На Лесбосе я возрос,
О, Лесбос, Лесбос, Лесбос.
Перед войною Вольпин не имел права жительства в Москве. В таком же положении находился и Н. Эрдман. Они оба поселились тогда в Твери и вместе сочиняли сценарий для кинорежиссера Бориса Барнета.
Как-то раз тот приехал в Тверь для очередной встречи со своими авторами, но явился в страшном раздражении и даже гневе.
- Больше я к вам сюда ни за что не приеду, - с порога заявил Барнет.
Позднее, слегка успокоившись, он сказал:
- Вы люди талантливые, и сценарий ваш мне очень нравится... Но ездить сюда невозможно. В вагоне против меня сидел мужик, который всю дорогу жрал селедку с газеты, рыгал, пускал газы и при этом то и дело повторял, обращаясь к попутчикам: "Простите вы меня за такое мое безобразие..."
После войны, уже вернувшись в Москву, Вольпин и Эрдман продолжали писать сценарии для кино и пьесы для музыкальных театров. Но, как репрессированные; были несколько в тени. Дела их окончательно поправились, когда фильм по их сценарию "Смелые люди" получил Сталинскую премию.
Эта история тоже примечательная. Именно из-за их авторства картину на премию не выставляли. (Тут надо заметить, что действие фильма разворачивается на конном заводе, а герой - наездник.) Так вот, по словам Вольпина, когда Сталину дали на утверждение список награждавшихся в тот год, он будто бы произнес такую фразу:
- Смелым лошадям тоже надо дать.
И еще из рассказов Вольпина. Как-то он побывал с женой в Одессе, и они отправились на местную барахолку. Сам Михаил Давыдович особенного интереса к торжищу не испытывал, а потому, пока жена ходила по рядам, он присел на крылечко у небольшого домика, стоявшего при входе. Над этим самым крыльцом были электрические часы.
Через некоторое время с барахолки вышли две игривые девицы, и одна из них, кокетливо взглянув на Вольпина, спросила:
- Молодой человек, который час?
М. Д., который был уже отнюдь не молод, воспринял вопрос буквально и указал ей рукою на огромный циферблат:
- Вот часы.
В ответ на это девица обругала его по матери, и они с подругой стали удаляться.
Эту сцену наблюдали три одесситки, которые при входе на барахолку продавали вареные кукурузные початки. Одна из них сказала так:
Другая торговка отвечала:
- Я думаю, в Николаеве то же самое... Я никогда не была в Москве, но уверена - и там такая же картина...
Третья торговка в это время сосредоточенно рылась в своей сумке. Наконец она достала оттуда самый большой початок, протянула его Вольпину и сказала:
- Молодой человек, возьмите бесплатно. Догоните ее и дайте по морде!..
Ардов иногда вспоминал такую реплику Вольпина. Они вместе были в гостях у Евгения Петрова, причем отец был в белых штанах. И там он позволил себе весьма крутую шутку. Тогда Вольпин сказал:
- Ну, Ардова пора выводить под белы б руки.
Вообще же чувство языка и способность к каламбурам у Вольпина были изумительные. Лучше всего это проявлялось в его юмористических стихах и частушках. Кое-что из этого хранит моя память.
В свое время нарком Луначарский публично заявил, что в Советском Союзе "решен половой вопрос". Вольпин тогда сочинил такие строчки:
Луначарский сказал,
Так что ахнул весь зал:
"Нет у нас полового вопроса!"
А вопрос половой
Покачал головой,
Не поверил словам наркомпроса.
О реперткоме, тогдашней цензуре:
Когда вхожу я в репертком,
Беру от страха "ре" пердком.
Нужна большая доза мужества,
Чтоб удержаться до замужества.
Встречаюсь я с баптисткою,
А потому баб тискаю,
Религию - не трогаю.
Среди неисчислимых Дусь
Вы есть единственная Дуся
Себя я больше не стыдюсь
И буйной страсти предадуся.
У палача была любовница,
Она любила пенный грог...
А Вольпин закончил:
Простая рыжая коровница,
В свое время Михаил Давидович подарил Ильфу и Петрову частушку, которую они вставили в "Золотого теленка":
У Петра Великого
Близких нету никого,
Только лошадь да змея
Еще вольпинская частушка:
Ты не ухни, кума,
Да ты не эхни, кума,
Со слов Вольпина я запомнил такие афоризмы:
"У нас в Советском Союзе печать только свободная, всякая другая у нас запрещена", "Советская колыбельная песня должна будить ребенка".
Я говорю Вольпину:
- У Саши Черного есть описание праздничного стола, и там такие строки:
Словно труп ребенка...
- У меня это лучше, - отвечает мне Михаил Давидович и читает:
А поросенок возлежал
С бумажной хризантемой в пасти
Свои съедаемые части.
Еще я запомнил басню Вольпина "Гордиев узел", но, к сожалению, с небольшим пропуском.
Однажды Гордий взял веревку
И, проявив сноровку,Ъ
И до того сей узел сузил,
Что разрубить его неможно нипочем -
Ни топором, ни тяпкой, ни мечом,
Вокруг узла волнения и крики.
………………………………………
На узел даже не взглянул,
А громко крикнул: "Кто здесь Гордий?!"
И бац ему по морде!